Стирая тебя

Глава 6. Геометрия лжи

Внутри меня бушевала гражданская война. Одна часть, холодная и рациональная, кричала, что это чистейшее безумие – предлагать отношения человеку, которого ты видел несколько часов. Другая – затравленная, одинокая – шептала, что так и должно было случиться, что это судьба, последний шанс вырваться из пустоты.

Я ловил себя на том, что постоянно проверяю телефон, и это чувство зарождающейся зависимости, этого щемящего ожидания, пугало меня больше всего. Она игнорировала мое сообщение двадцать долгих минут. Каждая секунда этого ожидания была мелким, острым камушком, сыплющимся в бездонный колодец внутри меня.

Я уже рисовал в воображении, как она смеется надо мной с подругами, как показывает им мое отчаянное, наивное предложение. Но потом пришел ответ. Сухой, безэмоциональный, лишенный всякого романтизма:

– Ладно, почему бы и нет? Давай попробуем.

Именно в тот день и начались мои первые серьёзные отношения. Сердце запрыгало от истеричной, нервной радости, на время затмив все тревоги. Я не видел в её фразе равнодушия. Я видел только спасение.

Сначала наше общение было лёгким, но странно скованным, будто мы оба играли роли из чужого сценария. Мы пытались узнать друг друга, но между нами висела невидимая стена.

Она часто исчезала, игнорируя мои сообщения по несколько часов, оправдываясь «занятостью» или «усталостью». Я же, ничего тогда не понимая в отношениях, слепо верил. Верил её улыбке на аватарке, её голосу в редких голосовых, её немногословным ответам.

С появлением Миланы терзания о Полине будто притихли, отступили на второй план, придавленные грузом новой реальности. По крайней мере, мне так тогда казалось. Я не понимал, что одна боль просто пришла на смену другой, сменив декорации, но не суть пьесы.

Дни текли спокойно, и ничего не предвещало беды. Пока в один из вечеров я не обнаружил в просмотрах своих историй некоего Кирилла. Того самого «друга», о котором Милана когда-то обмолвилась мимоходом. Сердце ёкнуло, издав тот самый знакомый, тревожный звук сжатия, но я попытался заглушить подозрения.

– Просто друг, – сказала она когда-то, и я, как дурак, поверил. Милана постаралась замять это шуткой и быстрым изменением темы, и мне ненадолго удалось успокоить разбушевавшихся внутри демонов.

Прошло пять дней. И снова это имя – Кирилл – в списке просмотров, дразнящее и вызывающее тошнотворную, липкую тревогу. Я не выдержал и, не в силах больше терпеть это щемящее недоумение, написал прямо и резко, как умел, без предисловий и церемоний:

– Привет. Кто ты и зачем смотришь мои истории?

В ответ – лишь холодная, всепоглощающая тишина. И надпись «Прочитано». Она была хуже любых оскорблений. Она была игнорированием, стиранием моего существования.

Минуты растягивались в часы. Я метался по комнате, то хватая телефон, чтобы проверить, не пришёл ли ответ, то швыряя его на кровать с таким чувством, будто держал в руках раскалённый уголь.

В голове стучало: «Почему молчит? Что это значит?». Тело отзывалось на панику ледяной тяжестью в животе и ватностью в ногах.

Я пытался заниматься чем угодно – включил фильм, раскрыл книгу, сел за пианино. Но пальцы не слушались, буквы расплывались, а с экрана на меня смотрело лишь собственное отражение – бледное, с перекошенным от непонятной тревоги лицом.

Ночь я провёл в тревожном, поверхностном сне, просыпаясь от каждого шороха и каждый раз первым делом хватая телефон. Экран оставался тёмным и безмолвным. Это молчание было хуже крика. Оно затягивалось, как гнойная рана, и к утру первоначальная досада сменилась гулкой, холодной пустотой. Я чувствовал себя дураком, на которого просто перестали обращать внимание.

Спустя почти сутки мне пришло сообщение от некой Виктории, как я понял, подруги того самого Кирилла.

– Что тебе нужно от моего друга? Кто-то запрещает ему смотреть твои истории? – её тон был колючим и агрессивным.

Я, стараясь сохранять остатки спокойствия, сквозь зубы выдавил ответ:

– Ничего не мешает. Просто мы незнакомы.

И тогда пришёл ответ, перевернувший всё с ног на голову, обрушивший хлипкий карточный домик моего спокойствия:

– Он ревнует тебя к своей девушке.

В голове всё смешалось. Мысли налетели друг на друга, сшибаясь и не находя выхода. «Я немного не понял… Кто его девушка?» – отправил я, уже чувствуя, как на дне желудка образуется тяжёлый, ледяной ком.

Я медлил несколько секунд, прежде чем написать имя, всем существом надеясь, что ошибся.

– Милана? – выдавил я и замер, вжавшись в спинку кресла.

Утвердительный ответ обрушился на меня сокрушительным грузом. Я физически ощутил, как земля уходит из-под ног, оставляя висеть в безвоздушном пространстве лжи.

Следующие несколько часов прошли в оцепенении. Я не плакал, не злился. Я просто сидел на краю кровати, уставившись в стену, и перематывал в голове каждый наш разговор, каждую её улыбку, каждое «милое» оправдание её занятости.

Всё обретало новый, ужасающий смысл. «У неё есть парень. Всё это время… был парень». Это открытие не приходило единым горьким осознанием – оно накатывало волнами, снова и снова, и каждый раз это ощущалось как первый удар по лицу.

Тошнотворная слабость, холодный пот на спине, дрожь в пальцах, которую не удавалось унять. Я чувствовал себя не просто обманутым – я чувствовал себя невидимым, ненастоящим. Куклой, которую используют, пока хозяин игры занят чем-то другим.

Только к вечеру следующего дня острая фаза шока начала отступать, смениваясь глухим, тлеющим гневом. Как вообще можно было так поступить? Я чувствовал себя обманутым идиотом, марионеткой, которую дёргали за ниточки, пока она наивно верила в свою значимость.

После нескольких моих гневных, отчаянных сообщений ей, я попытался игнорировать её попытки оправдаться. Просидел так ещё несколько часов, уставившись в одну точку на стене, размышляя о том, что делать дальше.

Неужели так сложно сказать правду? Зачем скрывать? Зачем тогда вообще было соглашаться на отношения со мной, разрываясь между двумя? Я был не человеком, я был лекарством от её скуки, игрушкой для её самоутверждения. В итоге я всё же ответил.

Мне пришлось продираться сквозь длинный, путаный текст её оправданий, где она уверяла, что правда влюбилась в меня, а Кириллу просто боялась сделать больно, что они «уже не те», но он «не отпускает». Это была наша первая серьёзная ссора, хотя отношения только-только начались.

Это чувствовалось как дурной, тяжелый знак, предвестие чего-то худшего, что ждало впереди. Тогда я ещё не понимал, насколько глубока кроличья нора, в которую я прыгнул.

Я видел лишь её слёзы на экране телефона, слышал дрожь в её голосе и… отчаянно хотел в это верить. Моя потребность быть нужным и моя жажда этой иллюзии любви оказались сильнее голоса разума. Мы оба были лжецами.

Я солгал себе, что могу забыть Полину. Она солгала ему, что любит. И теперь мы будем лгать друг другу, потому что правда слишком страшна и для неё, и для меня. Я выбрал не её. Я выбрал соучастника.

Глава 7. Океан в твоих глазах

До моего дня рождения оставалось три дня, а в душе царила не тишь, а запустение. Если быть откровенным – я не чувствовал ничего. Эти даты всегда были для меня не праздником, а скорее меткой на календаре, безжалостным напоминанием: за окном сменяются годы, а внутри по-прежнему зияет пустота, которую не заполнить десятками знакомых лиц.

Да, была семья, были тёплые, обставленные ритуалами ужины. Но даже в кругу самых близких меня не покидало чувство лёгкого, постоянного груза – как от старого, затянувшегося шрама, о котором забываешь, пока не коснёшься его рукой.

После того скандала с Кириллом Милана сделала всё идеально. Она не оправдывалась – она каялась. Призналась, что это был её бывший, с которым она не решалась окончательно порвать из-за жалости, но этот случай стал последней каплей.

Она сказала, что всё объяснила Кириллу, что они больше не общаются, и что для неё теперь существую только я. Она говорила это так искренне, с такой дрожью в голосе, что моя злость растаяла, уступив место странной, щемящей нежности. Я поверил.

Но почему-то даже после этого между нами пробегала холодная, невидимая тень. Она по-прежнему растворялась в тишине на пол дня, а её возвращения сопровождались историями, звучащими чуть слишком гладко, как отрепетированные монологи.

Я гнал от себя подозрения, списывая всё на свою паранойю, на старые раны от Полины. Ведь она же порвала с ним. Всё кончено. И что страннее всего – в этой суматохе образ Полины начал таять, как апрельский снег под первым весенним дождём.

Я не мог понять: это долгожданное облегчение или новая, неизведанная тоска? Я боялся этого затишья. Оно было подозрительным. Мысли о Полине почти отпустили. Но сегодня – в этот день, отмеченный внутренней тишиной, – я позволю себе слабость.

Хочу нарисовать её портрет словами, пока память не стёрла самые важные детали. Пока я не позволил Милане его стереть.

Она высокая, с прямой спиной королевы, не знающей своего трона. Но главное – это её взгляд. В нём тонут целые вселенные. Её глаза – не просто голубые. Это глубина, в которую хочется падать без конца, ощущая одновременно и восторг, и леденящий ужас. В них живёт тайна, которую я так и не сумел разгадать за всё время нашего знакомства. Возможность, которую упустил – или намеренно от себя оттолкнул, испугавшись её масштаба.

Полина – хамелеон в самом красивом смысле этого слова. Она постоянно меняет цвет волос, как бы пытаясь найти тот самый, единственный, который отразит её настроение. Я не знаю, какого оттенка на её голове ещё не было. Разве что… зелёного? Было бы забавно увидеть и такое. К сожалению, за эти три месяца я так ни разу и не увидел её.

Не обнял, не почувствовал под пальцами текстуру её свитера, не уловил запах кожи – вероятно, сладкий, с горьковатым, копчёным оттенком сигарет. Мне до боли хотелось прижать её к себе и замолчать навсегда, остановив время… Чёрт, я снова уношусь в несбыточное. Пора остановиться.

Сам день рождения выдался на удивление серым и плоским, будто кто-то выключил звук у мира. Я заболел – горло саднило, как наждачной бумагой, а температура подползла к отметке 38, накрыв меня свинцовой тяжестью. Лежать в постели в шестнадцать лет – сомнительный подарок судьбы.

Милана не поздравила с утра. Я даже похвалил себя за сдержанность, за то, что не написал ей первым, не стал напоминать о себе, как назойливая муха. Но потом пришло сообщение. От Полины.

Оно было длинным, тёплым, искренним – она помнила мельчайшие детали наших давних разговоров, вплетала их в текст, как золотые нити. Это было… неожиданно. И от этого – вдвойне больно. Потому что именно её словам, словам той, кто был так далеко и так недоступен, я обрадовался по-настоящему. Впервые за этот день что-то ёкнуло внутри – не больно, а тепло.

Полина. Это имя входило в меня как тонкое, отточенное лезвие – остро, почти безболезненно, не оставляя видимых следов, кроме тихого, тлеющего жжения где-то глубоко в груди. Оно разожгло тот самый уголёк, который я пытался затушить.

Вечером Милана всё же вспомнила. Написала сухо, сжато, словно выполняла неприятную обязанность из списка «что должна делать хорошая девушка». Просто «С днём рождения». Без восклицательного знака. Без смайлика. Без всего того, что было в сообщении Полины.

Я в это время делал уроки, пытаясь отвлечься, пил чай с мёдом и чувствовал, как мои шестнадцать лет давят на плечи тяжёлым, незнакомым грузом взрослых решений, обманов и тихих разочарований. В тот вечер я был рад лишь одному – что этот день наконец-то окончен.

Я проживал день за днём, стараясь ловить маленькие моменты: солнечный зайчик, танцующий на стене, вкус свежего хлеба, удачно нарисованный эскиз. Почти получалось. Если бы не она. Полина.

Та самая, чьи глаза жили в моей памяти ярче, чем лица всех, кто был рядом. Океан в её взгляде манил и пугал, суля и спасение, и гибель. Я тонул в нём снова и снова – добровольно, с закрытыми глазами, почти не сопротивляясь. Мне было стыдно за эту слабость. Я боролся – вычёркивал её имя из мыслей, запрещал себе листать её фотографии, заставлял думать о Милане.

Но память оказалась сильнее. Она прорастала сквозь асфальт моей воли, как упрямый одуванчик, пробивалась сквозь бетонные стены разума. И в конце концов я сдался. Позволил воспоминаниям унести себя – как щепку в бурном океане, который когда-то видел в глазах девушки, так и не ставшей моей.

Глава 8. Первый дождь, первая встреча

Май дышал на город пылью и густым, удушающим ароматом сирени, сладким и пьянящим, как невысказанное признание. Я знал от Полины, что их команда КВН должна приехать, но вера в реальность этого события оставалась призрачной, пока я не упёрся взглядом в шершавую бумагу афиши на дверях ДК: «4 мая. Школьная лига. Вход свободный». Чёрные буквы на жёлтом фоне. Приговор. Или приглашение.

Сознание вновь закачалось на грани вымысла и реальности. Мысли метались, как испуганные ласточки в замкнутом пространстве черепа: я увижу её. Не отражение в экране, не набор пикселей, а живую. Мы будем дышать одним воздухом, одним дождём. Тогда ожидание стало изощрённой пыткой. Время текло сквозь пальцы тягуче и медленно, словно густой, тёмный мёд, капля за каплей наполняя сосуд моего нетерпения до краёв.

Утро встретило меня глухим стуком капель по стеклу. Серая, беспросветная пелена за окном казалась мне личным, мелким предательством вселенной. Не сейчас… Только не сейчас. Сообщение Полине: «Приду. Жди» – отправилось само собой, помимо воли, а щёки вспыхнули огнём стыда и ожидания.

Оделся, не думая: чёрное, клетчатое – всё, что, как мне грезилось в самых потаённых фантазиях, могло бы ей понравиться. Выбежал из дома, нарочно оставив зонт в прихожей назло непогоде. Пусть хлещет. Пусть затапливает улицы. Ничто не остановит меня.

К Дому культуры я подошёл промокший до нитки, с ледяными каплями, стекающими с волос на лицо и за воротник. И вдруг замер. Она стояла под раскидистым деревом, вжимаясь в его шершавый ствол, стараясь укрыться от разбушевавшейся стихии.

Длинные, тонкие пальцы сжимали сигарету, дым смешивался с влажным воздухом и её дыханием, окутывая лёгкой, призрачной дымкой. Вредная привычка, – мелькнуло где-то на краю сознания, но тут же утонуло в нахлынувшей волне абсолютной, всепоглощающей нежности. Какое мне, в сущности, дело?

Рядом – её друзья, их счастливый, беззаботный смех тонул в монотонном шуме ливня. Одна из подруг, маленькая рыженькая, тронула её за локоть, показывая на свои новые ботинки. Полина скосила на них взгляд, и на её лице на мгновение мелькнула гримаса лёгкого презрения.

– Ну и тащись со своим совковым вкусом, – бросила она коротко, не повышая голоса, но так, что слова прозвучали на удивление звонко и ядовито.

Смех подруги тут же стих, сменившись растерянным, обиженным недоумением. Мне стало неловко за них обеих, стало жаль эту девочку. Но тут же мысль оправдала Полину: «Она просто устала от дороги. Наверное, эта подруга давно её бесит своим примитивом. Она же не просто так, она всегда насквозь видит фальшь и пошлость. Она имеет право на резкость».

Полина заметила меня первой – промокшего, потерянного, с широко распахнутыми глазами, в которых читалась смесь животного восторга и паники. «Похож на заблудившегося щенка», – пронеслось в голове, и что-то в глубине груди неожиданно и непривычно ёкнуло. Она передала сигарету подруге и сделала шаг вперёд, навстречу колючему дождю и мне.

Она идёт ко мне. Сердце забилось в висках, отдаваясь глухим, неровным эхом в ушах, заглушая шум ливня. Вот уже слышен каждый её шаг, шлёпающий по мокрому асфальту. Вот уже видна каждая отдельная капля, застрявшая в её длинных ресницах, как слеза.

– Привет, – мой голос прозвучал сипло и сдавленно, будто я пробежал марафон, а не стоял на месте.

– Привет, – её улыбка растопила всю серость этого дня, и весь мир сжался до одной единственной точки: её губ, приподнятых в этом лучистом изгибе, и бездонной, океанской синевы её глаз.

И внезапно – её объятия. Короткие, лёгкие, чисто дружеские. Но моя кожа, каждая клетка моего тела запомнила мгновенное, обжигающее тепло её рук, терпкий, сложный запах дождя, духов и табака – теперь навсегда её уникальный, неизгладимый след. Мгновение, растянувшееся в вечность.

Мы рванули внутрь, спасаясь от разбушевавшейся стихии. До выступления оставалось ещё полчаса. Полина порылась в своей объёмной сумке и извлекла оттуда альбом – потрёпанный, в кожаном переплёте, пахнущий временем и старыми чернилами.

– Обещала же, – сказала она, и её пальцы слегка, почти случайно задели мои, оставив на коже ощущение лёгкого электрического разряда.

Я отошёл в сторону, погружаясь в листание страниц. Вот она – маленькая, с нелепыми бантами и улыбкой до ушей. Вот – повзрослевшая, с серьёзным, не по годам взрослым взглядом всё тех же пронзительных глаз. Они не меняются, – пронеслось у меня в голове. Всегда видели мир глубже и острее, чем все остальные.

Внезапно вспомнил, как она призналась когда-то в боязни щекотки. Подкрался сзади, осторожно дотронулся до её бока – она взвизгнула и отпрыгнула, как котёнок. Мы пустились в дурацкие, нелепые догонялки по пустому фойе, словно дети, забыв о зрителях, условностях и обо всём на свете. Она убегала, я ловил.

Её смех звенел, как самый чистый колокольчик, заглушая даже грохот ливня за окнами. Но даже в этом смехе иногда проскальзывала какая-то напряжённая нота, будто она заставляла себя смеяться громче, чем хотелось. Или, может, мне это только казалось?

А потом – она сама перешла в атаку. Её быстрые, цепкие пальцы впились в мои бока, и я захохотал, бессильный, сдавленный против её натиска.

– Сдаёшься? – спросила она, и в её глазах плясали озорные, весёлые блики.

– Сдаюсь! – выдавил я между приступами смеха, едва переводя дух.

Рядом стояла её подруга – невысокая рыжеволосая девушка с хитрой ухмылкой. Она смотрела на нас с выражением какого-то тайного, всепонимающего знания.

Кто она? – мелькнуло у меня. И что именно ей известно о нас таких, какими мы себя ещё не знаем и вряд ли узнаем? В какой-то момент я спросил Полину, рада ли она, что я пришёл. Она улыбнулась, но взгляд её на секунду уплыл куда-то в сторону, задержался на узоре паркетной доски.

– Конечно, – сказала она, и пауза перед этим словом была на долю секунды длиннее, чем нужно. – А то тут без тебя было скучно.

Её ответ прозвучал чуть слишком бойко, как заученная фраза. В тот день я не вспомнил о Милане ни разу. Где-то на самых задворках сознания шевелилось смутное, липкое чувство вины, но оно тонуло, растворялось в ослепительном сиянии момента.

Вся моя душа, всё моё существо было до краёв заполнено ею – девушкой, пахнущей дождём, сиренью и тайной. Я ещё не знал, что эта встреча – не счастливый старт, а лишь тихая, беззвучная точка отсчёта. До чего-то неизмеримо большого, пугающего и прекрасного одновременно. До боли, которая придёт вслед за этим сиянием.

Глава 9. Поцелуй в тени

Её звали Ира, как я смог выяснить позже. Именно за её спину я в шутку пытался спрятаться от щипков Полины, ища спасения. Сработало, но ненадолго – она быстро вычислила мой манёвр.

Признаться честно, эта рыжеволосая девушка с пронзительными голубыми глазами показалась мне странной с первой секунды. Её взгляд был колким, изучающим, будто она рассматривала меня под микроскопом, как редкий и не совсем понятный экспонат.