- -
- 100%
- +
Ира наблюдала за мной с самого начала, с того момента, как я, промокший и потерянный, появился в дверях. Ей было жгуче интересно: что в этом скромном, нервном парне нашла её всегда такая разборчивая подруга? «Что в нём такого?» – думала она, пока я в игре прятался за её спину. Она почти не слышала, о чём говорят вокруг, полностью поглощённая своим маленьким исследованием.
К сожалению, времени на игру оставалось совсем мало – ребятам нужно было готовиться к выходу на сцену. Я направился в зрительный зал, заранее включив камеру на телефоне. Должен же я запечатлеть каждый момент с ней, – оправдывал я себя, хотя прекрасно понимал: эти кадры будут лишь топливом для моих одиноких вечеров.
Занял кресло у самого выхода – так проще было исчезнуть, если бы стало невыносимо. И вот я увидел её за кулисами. Полина сидела сгорбившись, уткнувшись в телефон, и холодный свет экрана выхватывал из полумрака идеальный, отточенный профиль. Неужели существуют настолько прекрасные девушки? – пронеслось в моей голове, а сердце сжалось от восторга и щемящей боли одновременно.
Написал ей: «Удачи!» – и тут же, по-мальчишески, спрятался за высокую спинку кресла. Она подняла глаза, отыскала меня в полутьме зала… и улыбнулась. Тихо, по-секретному, только для меня. Я не смог сдержать улыбки в ответ. В этот миг я был по-настоящему, безраздельно счастлив.
Их выступление пролетело как один вздох. Она была великолепна – острая, ироничная, собранная. Я ловил каждый её жест, каждую улыбку, каждую отпущенную в зал шутку. Будто заворожённый. Всё остальное – грохот зала, лица соперников, само течение времени – перестало существовать. Когда они скрылись за кулисами, я выдохнул и убрал телефон.
И тут случилось непредвиденное – Полина неожиданно материализовалась рядом и присела на соседнее кресло. Вы когда-нибудь пытались унять предательскую дрожь в руках, когда в полуметре от вас сидит тот, кто сводит с ума? Я пытался. Сжимал кулаки до побеления костяшек, глубоко дышал – всё было бесполезно. Нервы звенели, как натянутая до предела струна. И тут я вспомнил – забыл отдать ей тот самый стикер. Тот, что выводил ночами, пытаясь повторить разбег её бровей и глубину глаз. Расстроился, но тут же поймал себя на мысли: теперь есть железный предлог для новой встречи.
– Я забыл кое-что тебе отдать, – проговорил я, и голос прозвучал хрипло, будто я не разговаривал целую вечность. – В следующий раз обязательно.
Она лишь кивнула, не глядя. Её взгляд был устремлён куда-то внутрь себя, будто мои слова дошли до неё с большой задержкой. Казалось, её мысли были где-то за пределами этой вселенной, этого зала, этого вечера. Потом её снова вызвали на сцену для награждения. Я снова снимал – только её, только крупно. Остальное было не важно.
Игра окончательно закончилась. Я остался в зале – не мог заставить себя уйти, пока она была так близко. Полина села слева от меня. Она вдруг погрузилась в себя, надела наушники и уставилась в пол. Справа от меня села Ира. И впервые моё внимание по-настоящему привлекла она.
Невысокая, с огненными волосами, убранными в строгое каре. Глаза… тоже голубые. Но в них не было той вселенской глубины, что сводила меня с ума. В моём сердце есть место лишь для одних голубых глаз, – сурово напомнил я себе.
Ребята начали разбирать ошибки выступления, а мне стало невыносимо скучно. И тут – случайное движение. Моё колено нечаянно коснулось колена Иры. Мы одновременно взглянули друг на друга, и что-то заискрилось в воздухе. Дальше уже была странная, нарочитая игра без правил. Мы снова и снова сталкивались коленями, поглядывали друг на друга украдкой, обменивались краешком улыбки. Я не понимал ни правил, ни цели, но слепо включался в эту игру – может быть для того, чтобы не чувствовать ледяное, гробовое молчание Полины, сидящей в полушаге от меня.
Я попытался вовлечь Полину в наш тихий флирт, кивнув в сторону Иры и подняв бровь с вопросом в глазах. Полина лишь мельком взглянула на нас, её лицо осталось совершенно невозмутимым, а затем она снова уткнулась в телефон, будто ничего не происходит. Её отстранённость была оглушительной. Поэтому, найдя в себе силы спустя полчаса, я начал собираться домой. Поблагодарил Полину за вечер – она кивнула, не поднимая глаз. В груди кольнуло знакомой, горькой болью.
Ира неожиданно вызвалась проводить меня до школы. Я удивился, но согласился – не хотел оставаться наедине с гложущей пустотой. Мы шли молча. Дождь уже кончился, оставив после себя влажный, промозглый воздух. Возле школьных ворот росли маленькие ёлочки, я машинально свернул к ним – просто чтобы продлить этот странный, неловкий момент. Она – за мной. И тут она внезапно, без всякого предупреждения, потянулась к моим губам. Я опешил. Отшатнулся, как от ожога.
– Подожди… – начал я, но она повторила попытку, настойчивая и уверенная в своём праве. И я… сдался. Позволил.
Её поцелуй был влажным, чужим, с запахом фруктовой жвачки и чего-то ещё. Я не чувствовал ничего – ни радости, ни волнения, ни даже стыда. Только зияющую пустоту и подкатывающую к горлу лёгкую тошноту. Зачем? – бешено стучало в висках. Чтобы забыть? Чтобы заменить одну боль другой, более острой и понятной? Или просто чтобы доказать себе, что хоть кто-то хочет меня – пусть даже не та единственная?
Я смотрел ей вслед, когда она уходила, не оглянувшись. Провёл тыльной стороной ладони по губам – будто стирая невидимый, но липкий след. В кармане холодом отзывался телефон, полный фотографий Полины. Я только что предал себя. И даже не смог понять – ради чего.
Глава 10. Пепел после дождя
Меня могут ненавидеть, осуждать – и я не стану искать оправданий. Но даже сейчас, спустя время, я не могу найти ответа: как случилось то, что я позволил незнакомым губам прикоснуться к своим? Хуже всего было леденящее душу осознание: на тот момент у меня уже была девушка. Я стал тем, кого презирал.
Это не было желанием. Не было внезапной страстью или влечением. Это было падением. Мотивы сплелись в один тугой, неразрывный узел: острая, животная потребность забыться, заглушить ноющую боль от отстранённости Полины. Немой, истеричный вызов Милане – пусть знает, что я не её вещь, что я тоже могу быть нужен кому-то. Или, возможно, миг простой человеческой слабости – жажда хоть какого-то прикосновения, чтобы доказать себе, что я ещё жив, что кто-то хочет меня здесь и сейчас, а не в телефоне.
Но больше всего – это было саморазрушение. Наказание самому себе за все предыдущие неудачи, за эту вечную неспособность быть достаточно хорошим. Я видел пропасть и шагнул в неё, почти не сопротивляясь.
Внутри всё сжалось в тугой, ледяной ком вины. Я шёл через тёмный парк, стискивая зубы до хруста, и каждый шаг отдавался в висках тяжёлым эхом собственного предательства. Зачем? Почему нельзя было просто оттолкнуть её? Вопросы бились о стенки черепа, как слепые мотыльки о горящее стекло, не находя выхода. Я чувствовал себя грязно, мелко, паршиво – будто намеренно разбил что-то хрупкое и теперь бессильно смотрел на осколки, которые невозможно было собрать обратно. Я предал не только Милану. Я предал самого себя.
Ира в это время уже была дома. Она смывала с губ следы чужого, незнакомого прикосновения и думала о том, как легко некоторые ломаются, поддавшись минутной слабости. «Наивный», – усмехнулась она про себя, но что-то щемящее и неприятное застряло комом где-то под рёбрами. Она тоже чувствовала себя использованной, словно стала не участником, а лишь инструментом в чужой, непонятной ей игре, правила которой ей были неведомы.
Я вернулся домой. Мама спросила, как прошёл вечер, – я лишь выдавил что-то невнятное про «нормально» и захлопнулся в комнате, как рак-отшельник в своей раковине. Ей не нужно было знать, что её сын в один миг стал тем, кого сам бы презирал ещё вчера.
Милана не заставила себя ждать. Её сообщение всплыло на экране, резкое и яркое, как предупреждающая окраска ядовитой змеи. Я долго смотрел на него, почти физически чувствуя, как та самая трещина в наших отношениях, которая давала о себе знать с самого начала, превращается в глубокую, чёрную пропасть, готовую поглотить всё. Но я решил признаться.
Честность – единственное, что у меня оставалось. Та последняя крупица достоинства, которое я только что растоптал. Написал ей длинное сообщение. Каждое слово обжигало пальцы и совесть, оставляя на экране следы стыда. Я не искал оправданий – лишь просил прощения и говорил, что пойму, если она уйдёт. Это был мой последний выстрел, и я знал, что он придётся в молоко.
Милана читала моё сообщение с холодной, медленной яростью. Сначала – недоверие, будто глаза обманывают. Потом – волна густого, удушливого гнева, подкатившая к самому горлу. Он посмел? С какой-то… рыжей? Её пальцы затряслись, когда она набирала ответ. Это не были слова – это были отточенные, отполированные ненавистью лезвия, призванные ранить как можно больнее, попасть точно в цель.
Она не бросила меня. А жаль. Если бы я мог тогда заглянуть в будущее, я бы цеплялся за любой повод для расставания, за любую соломинку, лишь бы избежать той боли, что ждала впереди. Первое, что она сделала – это вылила на меня ушат ледяных, отточенных оскорблений. Я понимал – заслужил. Но то, как каждое её слово, точно прицельное, впивалось в самое больное, било по оголённым, истерзанным нервам… это было невыносимо.
Я молчал, стиснув зубы до боли, пока не почувствовал, что ещё немного – и я сорвусь в истерику или в слепую, разрушительную ярость. В итоге я просто выключил телефон. Сбежал как последний трус, не выдержавший собственного позора.
Я не смог. Час спустя включил его обратно – проклятая, болезненная зависимость от этого куска пластика и стекла, связывавшего меня с другим человеком. Я ещё не успел ничего осознать, как вдруг пришло сообщение от Марины – нашей общей подруги, голоса разума в этом хаосе. Мы познакомились случайно – она написала мне после одной из моих меланхоличных историй.
Моё первое сообщение ей было ужасным, неловким:
– Я так понимаю, ты подружка Миланы?
До сих пор стыдно. Но со временем мы стали общаться – и её трезвое здравомыслие и спокойный, ровный голос стали для меня единственным глотком свежего воздуха в токсичном болоте лжи и моих комплексов. Марина печатала:
– Юр. Милана накурилась и напилась. Она не отвечает мне. Я боюсь, что она может что-то сделать с собой.
Мир замер в неестественной, звенящей тишине. Я пытался анализировать: это манипуляция? Театр? Или искренний, отчаянный крик о помощи? И главное – что я должен сейчас чувствовать? Всепоглощающую вину? Слепую ярость? Жалость? Внутри была только выжженная, чёрная пустота и вселенская усталость.
Спустя время Милана пришла в себя. Мы поговорили. Извинились друг перед другом – я за тот поцелуй, а она за те слова, что резали больнее самого острого ножа. Решили забыть этот инцидент и попытаться начать с чистого листа.
Но когда я положил телефон, я поймал себя на мысли: я не чувствую ни капли облегчения. Ни капли надежды. Только невыносимую усталость и тихую, неумолимую уверенность, что это – далеко не конец. Это только начало нашего падения.
Я стоял у окна и смотрел, как по стеклу стекают капли дождя, повторяя сложный, паутинообразный узор из трещин на моей собственной душе. Две ссоры за две недели. Рекорд. Она когда-то бросила своего парня ради меня, а я вот так подло, так низко отплатил ей. Вышло слишком глупо и нелепо, чтобы быть правдой.
И где-то на заднем плане, в густом тумане этого вечера, маячила призрачная тень Полины – та, ради которой всё это, быть может, и начиналось. Та, кого я предал самой первой, ещё даже не подозревая об этом. Чистый лист оказался исписан чужими чернилами и залит грязью. И оттереть его было уже невозможно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.