Архитектура молчания

Глава 4: Детектор

Атакама + орбитальная станция, 2059

Строительная площадка напоминала рану в теле пустыни.

Елена стояла на краю котлована и смотрела вниз – на бетонные опоры, уходящие в глубину, на паутину кабелей, на людей в касках, которые казались муравьями на фоне грандиозной конструкции. Экскаваторы рычали, краны поднимали стальные балки, грузовики ползли по серпантину дороги, вырубленной в склоне горы.

Проект «Тихо» – так они назвали его. В честь датского астронома Тихо Браге, который пятьсот лет назад построил обсерваторию, изменившую астрономию. Елена хотела назвать его «Архитектура», но комитет по финансированию счёл это слишком абстрактным.

Неважно. Название – это только слова. Важно было то, что строилось внизу.

Новый детектор гравитационных волн.

Не такой, как LIGO или VIRGO – те искали короткие, мощные сигналы от катастрофических событий: столкновений чёрных дыр, слияний нейтронных звёзд. Проект «Тихо» был другим. Он должен был улавливать нечто иное – слабые, медленные, почти неразличимые колебания пространства-времени, которые, если её гипотеза верна, были следами работы космической сети.

Пульс вселенной.

– Доктор Торрес!

Голос за спиной заставил её обернуться. Рикардо Монтес, главный инженер проекта, шёл к ней через строительную площадку. Невысокий, коренастый, с лицом человека, который привык решать проблемы, а не создавать их.

– Рикардо. Как продвигается?

– Продвигается. – Он остановился рядом с ней, тоже глядя в котлован. – Фундамент будет готов через две недели. Потом начнём монтаж основной конструкции.

– Хорошо.

– Но у нас проблема.

Елена посмотрела на него.

– Какая?

– Виброизоляция. – Рикардо достал планшет и показал ей схему. – Вы требуете чувствительность в десять в минус двадцать пятой степени метра. Это… – он замялся, подбирая слова, – …это на три порядка выше, чем у любого существующего детектора.

– Я знаю.

– И вы понимаете, что это означает? Каждый грузовик в радиусе десяти километров будет создавать помехи. Каждое землетрясение на планете. Каждый шаг человека в контрольном центре.

– Поэтому мы строим его здесь. – Елена обвела рукой пустыню. – Самое сухое место на Земле. Минимальная сейсмическая активность. Никаких дорог в радиусе пятидесяти километров.

– Этого недостаточно.

– Тогда сделайте достаточно.

Рикардо вздохнул.

– Доктор Торрес, я инженер. Я строю вещи. Но я не могу построить то, что противоречит законам физики.

– Я не прошу вас нарушать законы физики. – Елена повернулась к нему. – Я прошу вас найти решение в их рамках.

– А если решения нет?

– Тогда мы его изобретём.

Они смотрели друг на друга – учёный и инженер, две стороны одной монеты. Рикардо не понимал её одержимости. Он видел только цифры, спецификации, допуски. Он не видел того, что видела она – структуру в данных, паттерн, который мог изменить всё.

– У меня есть идея, – сказал он наконец. – Но она вам не понравится.

– Говорите.

– Орбитальный компонент.

Елена нахмурилась.

– Что?

– Часть детектора – в космосе. – Рикардо переключил слайд на планшете. – Здесь, в Атакаме, мы можем достичь чувствительности десять в минус двадцать третьей. Это предел для наземного оборудования. Но если добавить орбитальную станцию на точке Лагранжа L2…

– За Луной.

– Да. Там нет сейсмических помех. Нет атмосферы. Нет ничего, кроме вакуума и космических лучей. Теоретически мы можем достичь нужной чувствительности.

– Теоретически?

– Практически – это потребует ещё двух лет и удвоения бюджета.

Елена молчала.

Два года. Она уже ждала год – с момента конференции в Женеве, с момента публикации статьи, которую разорвали в клочья рецензенты и которую всё-таки напечатали благодаря упрямству главного редактора. Год скептицизма, насмешек, обвинений в шарлатанстве. Год одиночества в научном сообществе, где её начали избегать как прокажённую.

Ещё два года?

– Сколько точно? – спросила она.

– Двадцать два месяца при оптимистичном сценарии. Тридцать – при реалистичном.

– А бюджет?

– Дополнительные триста миллионов евро. Плюс-минус.

Триста миллионов. Она уже потратила четыреста – из грантов, из частных пожертвований, из собственных накоплений. Её зарплата за последний год ушла на покупку оборудования, которое не успели включить в смету.

Где взять ещё триста?

– Хольц, – сказала она вслух.

– Что?

– Маркус Хольц. ЕКА. – Елена повернулась к Рикардо. – Сделайте детальную смету для орбитального компонента. Я поговорю с ним.

– Вы думаете, он согласится?

– Не знаю. – Она снова посмотрела в котлован, где муравьи-рабочие продолжали своё дело. – Но я знаю, что он следит за проектом. И я знаю, что ему интересно.

– Интерес – это не деньги.

– Иногда интерес становится деньгами. – Елена отвернулась от котлована. – Особенно если показать правильную картинку.

Штаб-квартира проекта располагалась в километре от строительной площадки – временное здание из модулей, собранное за три недели и рассчитанное на пять лет эксплуатации. Внутри было тесно: кабинеты для руководства, общий зал для инженеров, серверная, конференц-комната. Всё функциональное, без излишеств.

Елена вошла в свой кабинет – если комнату три на четыре метра можно было так назвать – и закрыла дверь.

На столе лежал конверт. Почта. Настоящая, бумажная, с маркой и штампом.

Она взяла его и посмотрела на обратный адрес.

Стокгольм.

Соль.

Елена села за стол, не открывая конверта. Она и дочь не виделись уже восемь месяцев – с того короткого визита в Стокгольм, который она пообещала себе и который оказался катастрофой. Три дня неловких разговоров, недосказанности, попыток найти общий язык. Три дня, после которых Соль сказала: «Спасибо, что приехала. Но в следующий раз – предупреди заранее, ладно?»

Следующего раза не было.

Елена открыла конверт.

Внутри – фотография и короткая записка.

На фотографии – Соль. Но не одна. Рядом с ней стоял мужчина – высокий, светловолосый, улыбающийся. Они держались за руки.

Записка гласила:

«Мама,

Его зовут Эрик. Мы встречаемся уже полгода. Он нейрохирург, работает в Каролинском институте. Я хотела тебе рассказать раньше, но… ты знаешь как это бывает.

Мы собираемся пожениться. Весной. Я понимаю, что ты занята, и не жду, что ты приедешь. Но я хотела, чтобы ты узнала от меня, а не из интернета.

Соль

P.S. Я читала твою статью. Ту, про тёмную материю. Не поняла половину, но впечатлилась. Папа говорит, что ты или гений, или безумная. Я думаю – и то, и другое.»

Елена смотрела на фотографию.

Соль улыбалась – той открытой, счастливой улыбкой, которую Елена помнила с её детства. Улыбкой, которую она видела всё реже с каждым годом.

Она выходит замуж.

Моя дочь выходит замуж, и я узнаю́ об этом из письма.

Елена положила фотографию на стол. Руки не дрожали – она научилась контролировать это много лет назад. Но что-то внутри дрогнуло. Что-то, что она предпочитала не замечать.

Она достала телефон и начала набирать сообщение.

«Соль, получила твоё письмо. Поздравляю. Эрик выглядит…»

Она остановилась. Что написать? Каким он «выглядит»? Она видела его на одной фотографии. Она ничего о нём не знала.

«…выглядит достойным человеком. Я рада за тебя. И я постараюсь приехать на свадьбу. Обещаю.»

Она перечитала сообщение. Сухое. Формальное. Как будто она отвечает на деловое письмо, а не на новость о замужестве дочери.

Но она не знала, как написать иначе.

Отправила.

Положила телефон.

За окном пустыня простиралась до горизонта – бесконечная, безжизненная, равнодушная к человеческим драмам. Елена любила эту пустыню. Она была честной. Она не притворялась, не играла в игры, не требовала эмоций, которых Елена не умела давать.

В дверь постучали.

– Войдите.

Ли Вэй просунул голову в щель.

– Доктор Торрес? У нас проблема с алгоритмом фильтрации. Можете посмотреть?

– Иду.

Она встала, бросила последний взгляд на фотографию на столе и вышла из кабинета.

Работа ждала.

Она всегда ждала.

Серверная располагалась в центре здания – комната без окон, с кондиционерами, работающими на полную мощность, с рядами мигающих светодиодов. Здесь обрабатывались данные со всех детекторов обсерватории – терабайты информации каждый день.

Ли Вэй стоял у главного терминала, разглядывая графики на экране.

– Что случилось? – спросила Елена.

– Шум. – Он ткнул пальцем в экран. – Слишком много шума. Наш алгоритм фильтрации должен отсекать фоновые помехи, но он отсекает и сигнал тоже.

– Покажи.

Он переключил вид. На экране появилась развёртка данных – волнистая линия, мечущаяся вверх-вниз как сумасшедшая.

– Это сырые данные с тестовой секции детектора. Видите? Полный хаос.

– А после фильтрации?

– После фильтрации – почти прямая линия. – Он переключил снова. – Всё сглаживается. Включая то, что мы ищем.

Елена изучала графики.

Проблема была очевидной. Фильтр, который они использовали, был слишком грубым – он отсекал всё, что выглядело как шум. Но сигнал, который они искали, был слабым, медленным, почти неотличимым от шума.

– Какая у нас частота среза?

– Десять в минус шестой герц.

– Слишком высоко. – Елена взяла клавиатуру. – Нам нужна частота в районе десять в минус восьмой. Может быть, даже ниже.

– Но тогда мы получим весь низкочастотный шум. Сейсмику, тепловые флуктуации, дрейф оборудования…

– Знаю. – Она начала вводить команды. – Поэтому нам нужен не один фильтр, а каскад. Сначала отсекаем высокие частоты. Потом – известные источники шума. Потом – корреляции с другими детекторами.

– Это потребует переписать весь алгоритм.

– Тогда перепишем.

Ли Вэй смотрел на неё с выражением, которое она уже научилась читать. Смесь восхищения и сомнения.

– Доктор Торрес… вы уверены, что сигнал там есть?

– Нет. – Она не отрывалась от экрана. – Я не уверена. Но я уверена, что если он там есть – мы должны его найти.

– А если его нет?

– Тогда мы это тоже узнаем. И это тоже будет результат.

Она закончила вводить параметры и запустила новый алгоритм.

Компьютер начал обрабатывать данные. Индикатор прогресса медленно полз вперёд – один процент, два, три…

– Это займёт часов шесть, – сказал Ли Вэй, глядя на экран.

– Тогда подождём.

– Вы собираетесь ждать здесь шесть часов?

Елена посмотрела на него.

– У вас есть дела поважнее?

Он улыбнулся – той открытой, мальчишеской улыбкой, которая делала его похожим на студента, а не на учёного с тремя опубликованными работами.

– Нет. Но я могу принести кофе.

– Это было бы неплохо.

Он ушёл. Елена осталась одна в серверной, глядя на мигающие огни и слушая гул кондиционеров.

Шесть часов.

Шесть часов, чтобы узнать, была ли она права.

Или шесть часов, чтобы узнать, что она потратила год жизни и полмиллиарда евро на погоню за призраком.

Три месяца спустя

Орбитальная станция «Лагранж-2» висела в полутора миллионах километров от Земли – невидимая точка в бесконечности космоса.

Елена смотрела на неё через экран видеоконференции – на крошечную конструкцию из модулей и солнечных панелей, которая должна была стать второй половиной её детектора. Пять астронавтов провели там последние три недели, монтируя оборудование. Сейчас они были на последнем этапе – калибровке интерферометра.

– Доктор Торрес, у нас проблема.

Голос командира экипажа, Юрия Волкова, звучал устало. Трёхнедельная миссия в открытом космосе измотала даже его – человека, который провёл на орбите в общей сложности больше трёх лет.

– Какая?

– Интерферометр не выходит на заданную точность. Мы получаем десять в минус двадцать второй, а не десять в минус двадцать пятой.

Елена закрыла глаза.

Три порядка величины. Разница между детектором, который мог найти сигнал, и детектором, который был просто очень дорогой игрушкой.

– Что мешает?

– Термические флуктуации. – Волков переключил камеру, показывая внутренности модуля. – Солнечное излучение нагревает корпус неравномерно. Даже с нашими экранами – разница температур достигает полградуса.

– Полградуса – это слишком много.

– Я знаю.

– Что можно сделать?

Волков помолчал.

– Есть вариант, – сказал он наконец. – Развернуть станцию так, чтобы детектор был в постоянной тени. Солнечные панели – на свету, жилые модули – в полутени, детектор – полностью экранирован.

– Это сработает?

– Теоретически – да. Практически… – он вздохнул. – Это потребует постоянной коррекции ориентации. Двигатели будут работать непрерывно. Запас топлива рассчитан на два года – при такой схеме его хватит на восемь месяцев.

Восемь месяцев.

Елена думала.

– Сколько времени нужно для получения статистически значимых данных?

– При оптимальных условиях – минимум три месяца.

– Значит, у нас есть запас.

– Если ничего не сломается.

– Если ничего не сломается, – согласилась Елена. – Делайте.

Волков кивнул.

– Понял. Начинаем маневрирование.

Связь оборвалась.

Елена откинулась в кресле.

Восемь месяцев. Триста миллионов евро. Пять человек в полутора миллионах километров от Земли. И всё это – ради сигнала, который, возможно, не существовал.

Она не могла позволить себе сомнения.

Но сомнения приходили сами – по ночам, когда она не могла заснуть, когда смотрела в потолок и думала о том, что делает.

Что, если она ошиблась?

Что, если структура в данных – просто артефакт? Случайность? Результат неизвестного систематического эффекта?

Что, если она потратила годы жизни и сотни миллионов чужих денег на погоню за миражом?

Она не знала.

Она могла только продолжать.

Пять месяцев спустя детектор был готов.