Архив вымирания

Амира отключила коммуникатор и снова посмотрела на стену.

На тело.

Оно было огромным – теперь, когда она знала, на что смотреть, это стало очевидно. Шесть метров в высоту, но это была только часть. Верхние сегменты уходили вглубь породы, теряясь в нераскопанных слоях. Существо лежало на боку, сложившись – как спящий человек, подтянувший колени к груди. Или как зародыш в утробе.

Или как что-то, что свернулось в клубок и замерло.

– Надя.

– М?

– Когда мы начали раскопки… ты помнишь первые данные? Те странные температурные аномалии?

Надя оторвалась от микроскопа.

– Помню. Подземные источники, мы думали.

– А если не источники?

Надя молчала. Потом медленно поднялась на ноги и отступила от стены – на шаг, на два, на три. Словно хотела увидеть картину целиком.

– Ты хочешь сказать…

– Я ничего не хочу сказать. Я задаю вопросы.

– Вопросы типа «а что, если эта штука не мёртвая»?

– Типа того.

Надя издала звук – что-то среднее между смешком и всхлипом.

– Знаешь, – сказала она, – я всегда говорила, что ты параноик. Что ты видишь опасность там, где её нет. Но сейчас… – она снова посмотрела на стену, – …сейчас я очень надеюсь, что ты параноик.

Марко вернулся с оборудованием через пятнадцать минут.

Он тащил на себе два кофра, портативную криокамеру и ещё какой-то прибор, который Амира не сразу опознала. Его лицо блестело от пота, но улыбка никуда не делась – только стала немного нервной.

– Я рассказал Квангу, – выпалил он, сгружая оборудование на землю. – Он сказал, что перепроверит все данные по раскопу. И что если это правда – нам нужно пересмотреть всю модель.

– Какую модель?

– Ну… – Марко развёл руками, – …всю. Геологическую карту, стратиграфию, интерпретацию структур. Если храмы – это не храмы…

– Тела.

– …тела, да. Если это тела, то вся карта раскопок – это… это анатомический атлас?

Надя фыркнула.

– Атлас чего, интересно. Мы даже не знаем, что это за существа. Может, у них вообще нет анатомии в нашем понимании.

– У них есть клеточная структура, – сказала Амира. – Ты сама видела. Мышечные волокна, сосуды. Это не что-то принципиально чуждое – это биология. Другая, но биология.

– Углеродная?

– Почти наверняка. Иначе кристаллизация не прошла бы так. – Амира взяла один из кофров, открыла. Внутри лежали инструменты для биопсии: микробур, пробоотборник, стерильные контейнеры. – Нам нужен образец из глубины. Поверхностный слой слишком изменён.

– Я могу взять, – вызвался Марко.

Амира посмотрела на него – на его молодые руки, уверенные и твёрдые. На свои собственные – с узловатыми суставами и едва заметным тремором. Она должна была сделать это сама. Это была её находка, её ответственность. Но руки…

– Хорошо, – сказала она. – Но я буду направлять. Точка забора – здесь. – Она указала на трещину. – Глубина – минимум пять сантиметров. Угол – сорок пять градусов к поверхности.

Марко кивнул, уже надевая защитные перчатки.

– Поняла, готовлю контейнеры, – сказала Надя.

Амира отступила, давая Марко место. Он присел у стены, настраивая микробур. Тонкий алмазный наконечник засверкал в луче фонаря.

– Готов?

– Готов.

– Начинай.

Бур коснулся поверхности – и Амира вдруг подумала, что это похоже на хирургическую операцию. Вскрытие. Они вскрывают тело существа, которое умерло – если умерло – тысячи или миллионы лет назад. Тело, которое лежало здесь всё это время, пока на Земле рождались и умирали цивилизации, пока люди учились разводить огонь, строить города, летать к звёздам.

Бур вошёл в породу – нет, не в породу, в ткань, – с тихим гудением. Марко работал осторожно, контролируя давление. На экране бура бежали цифры: глубина проникновения, плотность материала, температура.

– Два сантиметра, – отчитался он. – Плотность падает. Структура меняется.

– Продолжай.

– Три сантиметра. Здесь что-то… мягче? Не знаю, как описать. Не камень.

– Продолжай.

– Четыре… стоп.

Марко отдёрнул руку. Бур замолчал.

– Что?

– Посмотрите. – Он ткнул пальцем в экран. – Температура.

Амира склонилась ближе. Цифры на экране показывали: +15.2°C на глубине четырёх сантиметров. Поверхность «стены» была около +8°C. Окружающая среда – +11°C.

Внутри было теплее.

– Это невозможно, – сказала Надя из-за спины. – Если эта штука мёртвая – она не может быть теплее снаружи. Закон термодинамики, помнишь?

– Я помню.

– Тогда какого чёрта…

– Марко. – Амира положила руку ему на плечо. Её голос был спокойным – годы практики научили её контролировать голос, даже когда внутри всё сжималось. – Возьми образец. Осторожно. И отступи.

Он кивнул – молча, без улыбки. Впервые за всё время, что она его знала.

Пробоотборник вошёл в отверстие, оставленное буром. Тихий щелчок – и Марко вытащил тонкий цилиндр с образцом. Внутри, за прозрачной стенкой, виднелась тёмная масса – не камень, не почва. Что-то волокнистое, слоистое.

Живое?

Нет. Не живое. Не может быть живое.

Надя уже протягивала контейнер. Марко опустил туда пробоотборник, и крышка с шипением захлопнулась.

– Готово, – сказал он. – Образец взят.

Амира смотрела на контейнер в его руках. Маленький цилиндр из прозрачного пластика, внутри которого лежал фрагмент чего-то, что когда-то было частью гигантского существа. Существа, которое лежало здесь – под ногами, вокруг, везде – тысячи лет.

Существа, которое, возможно, всё ещё было тёплым.

– В лабораторию, – сказала она. – Немедленно.

Путь обратно занял час.

Вездеход трясся на неровной почве, и каждый толчок отдавался в руках Амиры тупой болью. Она сидела у окна, глядя на красноватый пейзаж за стеклом. Сумеречная зона TRAPPIST-1e была странным местом: ни настоящего дня, ни настоящей ночи, только вечные сумерки – полумрак, в котором красный свет звезды смешивался с чернотой космоса.

Скалы отбрасывали длинные, неподвижные тени. Где-то на горизонте виднелись «шпили» – высокие естественные образования, которые они когда-то приняли за башни инопланетного города.

Теперь Амира смотрела на них другими глазами.

Что, если это не шпили? Что, если это – тоже тела? Конечности? Выросты? Что, если вся сумеречная зона – одно гигантское кладбище?

Или не кладбище.

Она отогнала эту мысль. Рано делать выводы. Нужны данные. Анализы. Доказательства.

– Доктор Насер?

Она обернулась. Марко сидел напротив, держа на коленях криокамеру с образцом. Его лицо было серьёзным – взрослее, чем обычно.

– Да?

– Я хотел спросить… – Он замялся. – Если это действительно тела… если то, что мы нашли – останки существ… Это ведь меняет всё, правда?

– Меняет.

– Но… – он подался вперёд, – …почему мы не заметили раньше? Восемь лет, доктор. Восемь лет мы там работали. Почему только сейчас?

Амира молчала.

Это был хороший вопрос. Правильный вопрос. И ответа на него у неё не было.

– Может, мы не хотели замечать, – сказала она наконец. – Искали архитектуру – видели архитектуру. Ожидания формируют восприятие. Это… – она поискала слово, – …профессиональная слепота.

– А теперь?

– Теперь мы знаем, что искать.

Марко кивнул, но в его глазах осталось что-то – сомнение? тревога? Он был молод, и это открытие было для него первым. Для Амиры… Амира повидала многое. Гробницы фараонов, которые оказывались фальшивками. Сенсационные находки, которые превращались в ошибки измерений. Научные прорывы, которые рассыпались под весом проверок.

Но это было другое.

Это была не ошибка.

Вездеход перевалил через гребень, и впереди показалась база «Розетта». Комплекс куполов и модулей, соединённых переходами, – дом для трёхсот сорока человек, заброшенных на край обитаемой вселенной. Центральный купол возвышался над остальными, увенчанный антенным массивом – бесполезной попыткой докричаться до Земли, до которой любой сигнал летел сорок лет.

Они были одни.

Триста сорок человек на чужой планете, в сорока световых годах от дома. Что бы они ни нашли здесь – им придётся разбираться самим.

База встретила их обычным шумом.

Люди сновали по коридорам, машины гудели в технических отсеках, откуда-то доносился запах синтетической еды – сегодня, судя по всему, подавали что-то с грибами. Амира прошла через главный шлюз, кивнула охраннику на посту и свернула к научному крылу.

Лаборатория Нади располагалась в конце коридора – небольшой модуль, заставленный оборудованием так плотно, что двум людям было сложно разойтись. Надя уже была там, склонившись над рабочим столом.

– Привезли?

– Привезли. – Амира приняла криокамеру из рук Марко. – Температура образца?

– Стабильная, минус двадцать.

– Хорошо. Надя, начинай подготовку. Я хочу полный анализ: состав, структура, возраст. И… – она помедлила, – …биологическая активность.

Надя подняла голову.

– Думаешь, там может быть что-то живое?

– Я думаю, нам нужно исключить все варианты.

Это был научный ответ. Правильный, осторожный. Но Надя знала её слишком хорошо.

– Ты напугана, – сказала она. Не вопрос – утверждение.

Амира не стала отрицать.

– Я… – она подбирала слова, – …я обеспокоена. Мы восемь лет жили рядом с чем-то, что не понимали. Если это тела существ – где остальные? Почему только здесь? Почему в такой позе?

– Может, это место имело для них значение. Религиозное, культурное. Кладбище, как ты говорила.

– Может. – Амира посмотрела на криокамеру. – Или может, они не умерли.

– Что?

– Температура внутри выше, чем снаружи. Ты сама сказала – термодинамика. Мёртвое тело не может быть теплее окружающей среды, если нет внешнего источника тепла.

– Может, геотермальный…

– Может. – Амира поставила камеру на стол. – Начинай анализ. Я хочу результаты через два часа.

Она развернулась и вышла, не дожидаясь ответа.

В коридоре было пусто. Амира прислонилась к стене и закрыла глаза. Руки болели. Голова болела. Всё болело.

Тридцать лет она изучала мёртвых. Раскапывала гробницы, собирала кости, восстанавливала по фрагментам жизни тех, кто давно превратился в прах. Мёртвые были надёжными. Предсказуемыми. Они не меняли показаний, не задавали вопросов, не требовали ответов.

Но то, что лежало в криокамере…

То, что лежало под ногами всей базы…

Амира открыла глаза и посмотрела на свои руки. Узловатые пальцы, распухшие суставы, едва заметный тремор. Руки археолога, привыкшие к кисточкам и скальпелям, к тонкой работе и бесконечному терпению.

Руки, которые скоро откажут.

Доктор Маркова давала ей год – может, два, – прежде чем артрит станет необратимым. После этого – протезы или отставка. Возвращение на Землю, где её ждала пустая квартира и пустая жизнь.

Она думала, что закончит карьеру здесь, на TRAPPIST-1e. Что умрёт, так и не разгадав тайну инопланетной цивилизации. Что её пепел развеют над раскопками, и она станет частью этой мёртвой планеты.

Но планета, кажется, была не такой мёртвой, как они думали.

Два часа превратились в четыре.

Амира провела их в своём кабинете – крошечной комнатушке, которую она делила со стопками бумаг, образцами пород и голографической моделью раскопа. Она сидела перед моделью, вращая её, увеличивая отдельные секторы, пытаясь увидеть то, что пропустила раньше.

И видела.

Теперь, когда она знала, что искать, – видела.

Храмовый комплекс был не комплексом. Это было существо – огромное, свернувшееся в клубок существо, похожее на гигантскую многоножку или членистоногое. «Своды» были сегментами его тела. «Нефы» – промежутками между конечностями. «Алтарь» в центре – возможно, головой.

И храмовый комплекс был не один.

Амира увеличила соседний сектор – тот, что они называли «площадью». Плоская поверхность, покрытая геометрическим узором. Теперь она видела: узор был не плиткой, а чешуёй. Или пластинами панциря. «Площадь» была спиной другого существа – распластанного, лежащего лицом вниз.

Их были десятки.

Может, сотни.

Весь раскоп – всё, что они приняли за мёртвый город, – был телами. Телами существ, которые легли здесь когда-то давным-давно и… и что?

Умерли?

Уснули?

Коммуникатор ожил, выдернув её из размышлений.

– Амира? – Голос Нади. – Результаты готовы. Ты захочешь это увидеть.

Лаборатория встретила её запахом химикатов и гудением аппаратуры.

Надя стояла у центрального экрана, на котором вращалась трёхмерная модель – клеточная структура, увеличенная в тысячи раз. Рядом, на столе, лежал контейнер с образцом – открытый, пустой.

– Где образец?

– Там. – Надя кивнула на анализатор в углу. – Разбирается на молекулы. Но я успела сделать достаточно срезов.

Она указала на ряд предметных стёкол – тёмные прямоугольники с тонкими слоями ткани.

– Показывай.

Надя вывела на экран первую модель.

– Это верхний слой. Полностью минерализованный. Кристаллическая структура – что-то вроде кварца, но с примесями, которых я раньше не видела. Возраст – по предварительной оценке – от тридцати до пятидесяти тысяч лет.

– Так долго?

– Минимум. Может, дольше – нужен радиоуглеродный анализ, но здесь нет углерода-14 в достаточных количествах. Я использовала калий-аргоновый метод.

Амира кивнула.

– Дальше.

– Дальше – интереснее. – Надя переключила изображение. – Это глубокий слой. Два сантиметра под поверхностью. Видишь разницу?

Амира видела.

Кристаллическая структура была другой – менее плотной, более упорядоченной. И между кристаллами виднелось что-то ещё. Тёмные вкрапления, похожие на…

– Органические включения, – сказала Надя. – Не полностью минерализованные. Частично сохранили первоначальную структуру. – Она помолчала. – Амира, это клетки.

– Клетки?

– Клетки. Деформированные, изменённые, но клетки. С ядрами, с мембранами, с чем-то похожим на органеллы. – Надя увеличила изображение. – И вот самое интересное.

На экране появилась новая модель – ещё более глубокий слой, четыре сантиметра под поверхностью. Там, где Марко остановил бур из-за температуры.

Клетки были целыми.

Не окаменевшими, не кристаллизованными – целыми. Прозрачные оболочки, тёмные ядра, сеть внутренних структур. Они выглядели как живые клетки под обычным микроскопом.

– Это невозможно, – сказала Амира.

– Я знаю.

– Тридцать тысяч лет. Минимум. Органика не может сохраняться так долго без…

– Я знаю. – Надя развернулась к ней. – Но она сохранилась. И не просто сохранилась. – Она выдержала паузу, словно собираясь с духом. – Амира, клетки метаболически активны.

Мир замер.

Гудение аппаратуры, шум вентиляции, далёкие голоса из коридора – всё исчезло. Осталось только это слово.

Активны.

– Что?

– Я провела тест на митохондриальную активность. Не знаю, есть ли у них митохондрии, – наверняка нет, – но что-то там работает. Клетки потребляют питательную среду. Медленно, на пределе измерения, но потребляют. – Надя сглотнула. – Они живые, Амира. Эти клетки живые.

Амира смотрела на экран.

На клетки существа, которое лежало под их ногами тысячи лет.

Живые.

– Сколько? – спросила она. Голос звучал странно – словно принадлежал кому-то другому. – Сколько таких тел в зоне раскопок?

– Я… – Надя открыла другой файл. – По твоей модели – если интерпретировать все аномалии как тела – несколько сотен. Может, тысячи. Разного размера.

Тысячи.

Тысячи живых существ, лежащих в земле. Спящих? Ожидающих? Ждущих – чего?

– Нужно сообщить директору, – сказала Амира. – И Стоянову. Если это… если они живые… нам нужен протокол безопасности.

– Амира. – Голос Нади стал тихим. – Есть кое-что ещё.

Она переключила экран в последний раз.

– Это образец, который взял Марко. Четыре часа назад он был в глубокой заморозке. Минус двадцать. – Пауза. – Полчаса назад я проверила его снова.

На экране появился график – две линии, синяя и красная. Синяя – температура образца. Красная – метаболическая активность.

Синяя линия медленно ползла вверх.

Красная – тоже.

– Они просыпаются, – сказала Надя. – Тепло от извлечения запустило какой-то процесс. Клетки… оживают.

Амира смотрела на график.

На линии, которые ползли вверх.

На будущее, которое менялось с каждой секундой.

– Где образец? – спросила она.

– В анализаторе. Я же сказала…

– Нет. Тот образец, который Марко хотел взять для полевого анализа. Второй образец.

Надя побледнела.

– Он… он сказал, что хочет сделать срез для электронной микроскопии. Сам. В траншее. Чтобы не терять время…

Коммуникатор на поясе Амиры ожил.

– Доктор Насер! – Голос Марко, возбуждённый, звенящий. – Доктор Насер, вы должны это видеть! Я нагрел инструменты, как для обычной биопсии, и поверхность… она меняется! Узоры двигаются! Это…

Связь оборвалась.

Амира и Надя переглянулись.

Потом обе побежали к выходу.