Диссонанс Канта

Я шёл и смотрел.

Стены вокруг нас менялись. Барельефы становились сложнее – больше линий, больше переходов, больше того, что Тег называл «грамматикой». В некоторых местах паттерны почти пульсировали – иллюзия, конечно, игра света от наших фонарей, но иллюзия настолько убедительная, что я несколько раз останавливался проверить.

– Ты чувствуешь это? – спросил Тег.

– Что именно?

– Присутствие. – Он замедлил шаг. – Не враждебное. Не дружелюбное. Просто… осведомлённость. Как будто что-то знает, что мы здесь.

Я хотел сказать, что это паранойя. Что мы проецируем интенции на то, что их не имеет. Но я не сказал – потому что чувствовал то же самое.

Ощущение было трудно описать. Не взгляд – у Роршаха не было глаз. Не давление – стены оставались неподвижными. Что-то другое. Что-то, для чего у нас не было слов, потому что мы никогда раньше с этим не сталкивались.

– Это может быть эффект замкнутого пространства, – сказал я. – Клаустрофобическая тревога, которую мозг интерпретирует как присутствие.

– Может быть. – Тег не выглядел убеждённым. – Или это может быть реальностью.

– Какой реальностью?

– Индексацией. – Он посмотрел на меня. – Он изучает нас. Прямо сейчас. Как изучал наши сообщения. Только теперь – нас целиком.

Первая камера открылась перед нами через сорок минут.

До этого – только тоннели. Ветвящиеся, сужающиеся, расширяющиеся, но всегда тоннели. А потом стены расступились, и мы оказались в пространстве, которое было… другим.

Сферическая камера диаметром около пятидесяти метров. Потолок – если это можно было назвать потолком – терялся в темноте над нами. Пол был неровным, усеянным выступами, которые напоминали… что?

Я подошёл ближе к одному из выступов. Направил фонарь.

И замер.

– Маркус? – Тег был рядом. – Что это?

Я не ответил. Смотрел.

Выступ был не выступом. Это была структура – сложная, ветвящаяся, с узлами и соединениями, которые расходились во все стороны. Она напоминала дерево – или корневую систему. Или…

– Нейрон, – прошептал я. – Это нейрон.

Тег подошёл ближе. Его фонарь присоединился к моему, освещая структуру полностью.

Она была огромной – метра три в высоту, с «дендритами», которые тянулись на несколько метров в каждую сторону. Не живая – материал был тем же, что и стены. Но форма…

– Это не нейрон, – сказал Тег медленно. – Это… изображение нейрона. Схема.

Я обернулся, направляя фонарь на другие выступы. Ещё один «нейрон». И ещё. И ещё. Десятки их, разбросанных по камере. Соединённых тонкими линиями – «аксонами», – которые тянулись от одного к другому, создавая сеть.

– Это не мозг, – продолжил Тег. Его голос был странным – заворожённым и испуганным одновременно. – Это диаграмма мозга. Карта без территории.

Карта без территории. Я вспомнил семантику Альфреда Коржибски. «Карта – не территория». Слово – не вещь. Описание – не реальность.

Роршах создал описание нейронной сети. Не саму сеть – её представление. Как чертёж здания, которое никогда не будет построено. Или как грамматическая структура, лишённая значения.

– «Тезей», – сказал я, – вы видите это?

– Видим. – Голос Саши был напряжённым. – Камеры фиксируют. Что вы думаете?

– Я думаю, – я обвёл взглядом камеру, – что он пытается понять нас. По-своему. Без понимания.

Мы провели в камере двадцать минут, документируя всё, что могли.

Тег фотографировал структуры, диктуя комментарии – описания цветов, которые видел только он. Пурпурные связи между нейронами. Золотые узлы. Серебристые «аксоны», которые пульсировали – снова эта иллюзия – в ритме, напоминающем сердцебиение.

Я измерял. Размеры, расстояния, углы. Мой распределённый мозг обрабатывал данные быстрее, чем я успевал их осознавать – и это было… странно. Обычно латентность была фоном, привычным неудобством. Здесь она ощущалась иначе. Острее.

Я заметил это, когда потянулся к одному из «нейронов».

Моя рука уже касалась поверхности, когда я осознал намерение коснуться. Задержка была… секунды три? Четыре? Больше, чем обычно. Значительно больше.

– Тег, – позвал я.

– Да?

– Сколько времени прошло с моего последнего вопроса?

Он посмотрел на дисплей в шлеме.

– Двенадцать секунд. Почему?

Двенадцать секунд. Я помнил, что спросил. Я помнил ответ. Но между вопросом и ответом было… пусто. Не провал памяти – провал осознания.

– Что-то не так, – сказал я. – Моя латентность…

– Увеличилась?

– Значительно.

Тег подошёл ближе. Через визор я видел его обеспокоенное лицо.

– Насколько значительно?

– Не знаю точно. – Я посмотрел на свою руку, всё ещё лежавшую на «нейроне». – Я видел, как коснулся этого. И осознал касание через несколько секунд. Три, может быть, четыре.

– «Тезей», вы слышите? – Тег активировал связь.

– Слышим, – голос Рея. – Маркус, твоя биометрия показывает аномалии. Синхронизация между спинальными узлами и корой – нарушена. Разрыв увеличился на сорок процентов по сравнению с нормой.

Сорок процентов. Это было много. Слишком много.

– Рекомендация?

– Вернуться. – Голос Саши, перебивающий Рея. – Немедленно. Мы не знаем, что это означает.

Я хотел согласиться. Часть меня – рациональная, осторожная – кричала, что нужно уходить. Но другая часть…

– Подожди, – сказал я. – Ещё несколько минут.

– Маркус…

– Я должен понять, что происходит. – Я отнял руку от структуры. – Если Роршах влияет на мою нейронную синхронизацию – это важнейшие данные. Мы не можем просто уйти.

Молчание в эфире. Потом – голос Саши:

– Пять минут. Не больше.

Я отошёл от «нейрона» и начал наблюдать за собой.

Это было странное занятие – следить за собственным сознанием, отмечать задержки между действием и осознанием. Я поднял руку – и увидел, как она поднимается. Секунда. Две. И только потом – ощущение, что я поднимаю руку.

Как кино с рассинхронизированным звуком. Картинка опережала осознание.

– Что ты чувствуешь? – спросил Тег. Он держался рядом, не отходя.

– Я… – Я искал слова. – Я как будто смотрю на себя со стороны. Вижу, что делаю. Но не управляю этим. Не в реальном времени.