Добытчики чёрных дыр

– Нет, но доктор Штайн настоял на моём участии, – сказал Кевин. – Совещание через час. А пока я хотел бы получить твою помощь в анализе данных.

– Каких данных? – Майя полностью пришла в себя и теперь выглядела заинтересованной.

Кевин достал свой планшет:

– Я запросил у Арло записи всех датчиков реакторного зала за последний час перед инцидентом. Особенно меня интересует соотношение между флуктуациями гравитационного поля и твоей мозговой активностью.

– Умно, – Майя кивнула. – Если существует корреляция, это может быть ключом к пониманию того, что произошло.

Доктор Сунь откашлялся:

– Я должен напомнить, что доктор Волкова всё ещё является моей пациенткой. Ей нужен отдых, а не новые эксперименты.

– Всё в порядке, доктор Сунь, – заверила его Майя. – Я чувствую себя хорошо. И если то, что я испытала, как-то связано с аномалиями реактора, это может быть критично для безопасности станции.

Сунь выглядел неубеждённым, но кивнул:

– Хорошо, но я настаиваю на постоянном мониторинге вашего состояния. И при первых признаках ухудшения вы немедленно прекращаете работу.

– Согласна, – Майя уже спускала ноги с диагностической платформы. – Кевин, давай посмотрим, что у тебя есть.

В небольшой лаборатории рядом с медотсеком Кевин развернул голографические проекции данных. В воздухе парили графики, диаграммы и числовые последовательности – вся информация о состоянии реактора №7 и окружающей среды перед инцидентом.

– Вот что меня особенно заинтересовало, – Кевин выделил один из графиков. – Гравитационные колебания начались за 7,3 минуты до твоего обморока. Смотри на амплитудно-частотную характеристику.

Майя наклонилась ближе, изучая данные:

– Это… невероятно. Видишь эти пики на частоте 17,3 герца? Они точно соответствуют тета-ритмам мозга во время глубокой медитации или определённых фаз сна.

– Именно, – кивнул Кевин. – А теперь посмотри на твою ЭЭГ, которую доктор Сунь записал, когда ты была без сознания.

Он наложил два графика друг на друга. Корреляция была потрясающей – мозговые волны Майи и гравитационные колебания реактора демонстрировали почти идеальное соответствие, с отставанием мозговой активности примерно на 0,2 секунды.

– Реактор буквально синхронизировал твой мозг со своим гравитационным полем, – заключил Кевин. – Но как это возможно? И почему именно ты?

Майя задумчиво потёрла висок:

– Возможно, дело в моей работе. Я провожу больше времени рядом с реактором №7, чем большинство сотрудников. Может быть, длительное воздействие излучения как-то изменило мою нейронную структуру?

– Возможно, но это не объясняет механизм воздействия, – возразил Кевин. – Гравитационные волны не должны так взаимодействовать с органической материей. Разве что… – Он замолчал, словно пораженный внезапной мыслью.

– Разве что что? – поторопила его Майя.

– Помнишь квантовый резонатор, который используется в реакторе №7? – спросил Кевин. – Он создаёт специфический паттерн квантовых флуктуаций. Теоретически, эти флуктуации могут влиять не только на сингулярность, но и на окружающее пространство-время, включая… квантовые процессы в человеческом мозге.

– Ты предполагаешь, что реактор влияет на сознание через квантовые эффекты в нейронах? – Майя выглядела одновременно шокированной и заинтригованной. – Это звучит как научная фантастика.

– Вся наша работа здесь когда-то была научной фантастикой, – заметил Кевин. – Манипулирование чёрными дырами, извлечение энергии из искривления пространства-времени… Кто знает, какие ещё эффекты мы пробудили, играя с фундаментальными силами вселенной?

Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями:

– Но прежде чем делать далеко идущие выводы, нам нужно больше данных. Я хочу провести серию тестов, измеряя гравитационные колебания реактора при различных условиях.

– Каких тестов? – спросила Майя, уже полностью вовлечённая в исследование.

– Во-первых, нам нужно определить, реагирует ли реактор на внешние стимулы предсказуемым образом. Мы можем изменять параметры удерживающих полей по определённому паттерну и смотреть, есть ли корреляция с гравитационным откликом.

– Как своего рода тест на интеллект для сингулярности? – Майя подняла брови.

– Если хочешь, можно назвать это и так, – согласился Кевин. – Во-вторых, мы должны проверить гипотезу о квантовой связи между твоим мозгом и реактором. Если она существует, мы должны увидеть синхронизацию даже на расстоянии, без прямого воздействия гравитационного поля.

– Как мы это проверим?

– Ты будешь находиться здесь, в медотсеке, под наблюдением доктора Суня. Я буду в контрольной комнате рядом с реакторным залом, управляя параметрами через удалённый доступ. Мы будем записывать и твою мозговую активность, и реакцию сингулярности.

Майя кивнула:

– Звучит разумно. Но как мы получим доступ? После инцидента доктор Чанг наверняка ужесточила протоколы безопасности.

– Это правда, – согласился Кевин. – Но у меня есть козырь в рукаве. Доктор Штайн дал мне расширенный доступ для проведения независимого расследования. Чанг не может открыто противостоять распоряжению комиссии.

– Ты доверяешь Штайну? – Майя выглядела обеспокоенной. – Он всё-таки представитель корпорации.

– Не полностью, – признал Кевин. – Но пока наши интересы совпадают. Он хочет понять, что происходит с реактором, и так же, как мы, не доверяет Чанг. Этого достаточно для временного альянса.

– Хорошо, – Майя решительно кивнула. – Когда начинаем?

– После совещания технического персонала, – ответил Кевин, глядя на время. – Которое, кстати, начинается через 15 минут. Мне пора идти.

– Удачи, – Майя сжала его руку. – И будь осторожен. Чанг не из тех, кто легко сдаётся.

– Я знаю, – серьёзно ответил Кевин. – Но правда о реакторе №7 важнее корпоративных игр. От этого может зависеть безопасность не только станции, но и всего человечества.

Экстренное совещание проходило в главном конференц-зале. Когда Кевин вошёл, большинство мест уже было занято – старшие инженеры, руководители подразделений, капитан Ндиайе и, конечно, доктор Эллен Чанг. Члены комиссии во главе с доктором Штайном сидели отдельной группой. Атмосфера была напряжённой, многие переговаривались вполголоса, но замолчали, когда Кевин появился в дверях.

Доктор Чанг наградила его холодным взглядом, но ничего не сказала. Доктор Штайн, напротив, приветливо кивнул и указал на свободное место рядом с собой. Кевин прошёл через зал, ощущая на себе взгляды всех присутствующих, и сел рядом с председателем комиссии.

– Прошу внимания, – доктор Чанг встала перед голографическим проектором в центре зала. – Как вы все знаете, два часа назад в реакторном зале №7 произошёл инцидент, связанный с нестабильностью удерживающих полей. В результате одна из сотрудниц, доктор Майя Волкова, потеряла сознание, а системы автоматической безопасности активировали протокол «Омега-5», изолировав реакторный зал.

Она сделала паузу, обводя взглядом присутствующих:

– Прежде всего, хочу сообщить, что ситуация под контролем. Реактор стабилизирован, угрозы для станции нет. Доктор Волкова находится в удовлетворительном состоянии под наблюдением медицинского персонала.

– Каковы причины нестабильности? – спросил один из инженеров.

– Предварительный анализ указывает на сбой в системе калибровки квантового резонатора, – ответила Чанг. – Это привело к аномальным колебаниям гравитационного поля, что, в свою очередь, могло вызвать временное нарушение мозговой активности у людей, находившихся в непосредственной близости от реактора.

Кевин заметил, как несколько инженеров обменялись скептическими взглядами. Очевидно, официальная версия не казалась им убедительной.

– С вашего позволения, доктор Чанг, – вмешался доктор Штайн, – но это объяснение не соответствует тому, что мы наблюдали. Гравитационные колебания имели регулярную структуру, напоминающую информационный код. Это не похоже на случайный сбой оборудования.

– Доктор Штайн, – холодно ответила Чанг, – с всем уважением, вы физик-теоретик, а не специалист по квантовым полям. То, что выглядит как информационный код, может быть просто результатом интерференции различных квантовых эффектов.

– А как вы объясните слова, произнесённые доктором Волковой перед потерей сознания? – не сдавался Штайн. – "Мы существуем. Мы осознаём. Мы хотим общаться." Это звучит как сознательное сообщение, а не случайный набор фраз.

В зале повисла тишина. Многие из присутствующих, очевидно, не знали об этом факте.

– Доктор Волкова находилась в состоянии, близком к эпилептическому припадку, вызванному воздействием гравитационных волн на её мозг, – парировала Чанг. – В таком состоянии люди часто произносят бессмысленные фразы, которые потом интерпретируются окружающими в соответствии с их ожиданиями и предубеждениями.

– Позвольте мне высказаться, – Кевин решил, что пришло время вмешаться. – Я провёл предварительный анализ данных с сенсоров реакторного зала. Существует чёткая корреляция между гравитационными колебаниями реактора и мозговыми волнами доктора Волковой. Причём колебания начались ДО изменений в её мозговой активности, а не наоборот. Это указывает на то, что реактор был источником воздействия, а не её мозг – источником интерпретации.

– На чём основан ваш анализ, доктор Ли? – спросила Чанг с едва скрываемым раздражением. – У вас не было доступа к полным медицинским данным доктора Волковой.

– Напротив, – возразил Кевин, – доктор Сунь предоставил мне эти данные для анализа, учитывая возможную связь с безопасностью станции. А доступ к данным реактора я получил благодаря распоряжению доктора Штайна как представителя комиссии.

Лицо Чанг на мгновение исказилось от гнева, но она быстро восстановила самообладание:

– В таком случае, я хотела бы ознакомиться с вашими выводами в полном объёме, доктор Ли. Но сейчас мы должны сосредоточиться на практических вопросах. Главный из них – когда и как возобновить работу реактора №7.

– Возобновить работу? – удивлённо переспросил капитан Ндиайе. – После такого серьёзного инцидента?

– Реактор №7 обеспечивает 38% энергетических потребностей станции, – напомнила Чанг. – Длительное отключение неприемлемо. Инженерная группа уже подготовила план по рекалибровке резонатора и усилению защитных полей.

– Я категорически против возобновления работы реактора до полного выяснения причин инцидента, – твёрдо заявил Кевин. – Мы имеем дело с явлением, которое не укладывается в наше текущее понимание физики сингулярностей. Спешка может привести к катастрофе.

Штайн поддержал его:

– Согласен с доктором Ли. Безопасность должна быть приоритетом. Шесть других реакторов вполне могут обеспечить станцию необходимой энергией на время расследования.

Доктор Чанг окинула их обоих холодным взглядом:

– Понимаю вашу озабоченность. Но напоминаю, что окончательное решение по техническим вопросам станции принимаю я как научный директор, в консультации с капитаном Ндиайе. – Она повернулась к капитану. – Капитан, каково ваше мнение?

Все взгляды обратились к Ндиайе. Капитан явно оказался в непростой ситуации, зажатый между корпоративным давлением в лице Чанг и обоснованными опасениями Кевина и Штайна.

– Я считаю, – медленно произнёс он после напряжённой паузы, – что мы должны найти компромисс. Реактор №7 останется отключенным на 48 часов, в течение которых будет проведено тщательное расследование инцидента. По истечении этого срока мы примем решение на основе полученных данных.

Доктор Чанг явно была недовольна таким решением, но спорить с капитаном на публике не стала:

– Принято. В таком случае, я предлагаю сформировать две независимые группы для расследования. Первая, под моим руководством, сосредоточится на технических аспектах – возможных неисправностях оборудования и сбоях в программном обеспечении. Вторая, – она неохотно кивнула в сторону Кевина, – под руководством доктора Ли, изучит теоретические аспекты, включая предполагаемую "разумность" реактора.

– Справедливо, – согласился Штайн. – Комиссия будет наблюдать за обеими группами и оценивать результаты.

– Доктор Ли, – обратилась к нему Чанг, – вы можете выбрать до трёх сотрудников в свою группу. Я предполагаю, что доктор Волкова будет одним из них?

– Да, если её медицинское состояние позволит, – подтвердил Кевин.

– В таком случае, я настаиваю на постоянном медицинском наблюдении за ней во время всех экспериментов, – заявила Чанг. – Доктор Сунь будет прикреплён к вашей группе.

– Согласен, – кивнул Кевин. Это было разумное требование, хотя он подозревал, что Чанг также хотела иметь своего человека в его команде для наблюдения.

– Кого ещё вы хотели бы привлечь? – спросил капитан.

– Игоря Савина, – без колебаний ответил Кевин. – Его опыт в конструировании ранних версий сингулярных реакторов будет неоценим.

Чанг нахмурилась, но не стала возражать:

– Хорошо. А третий член команды?

Кевин задумался. Ему нужен был специалист по квантовым вычислениям и искусственному интеллекту, кто-то, кто мог бы помочь с анализом информационных паттернов в излучении реактора.

– Доктор Джен Ли, – решил он. – Её экспертиза в квантовой информатике будет полезна для анализа предполагаемых "сигналов" реактора.

– Доктор Ли сейчас работает над критически важным проектом, – возразила Чанг. – Я не могу позволить отвлекать её.

– С всем уважением, доктор Чанг, – вмешался Штайн, – расследование инцидента с реактором является приоритетным для безопасности станции. Комиссия поддерживает выбор доктора Ли.

Чанг поджала губы, но снова была вынуждена уступить:

– Хорошо. Доктор Ли, Савин, Волкова и доктор Джен Ли составят одну группу. Моя группа будет включать главного инженера Родригеса, доктора Чена и специалиста по квантовым полям доктора Ким.

– Утверждено, – капитан Ндиайе поднялся, подводя черту под обсуждением. – Обе группы получат равный доступ ко всем данным и оборудованию, необходимым для расследования. Я ожидаю ежедневных отчётов о прогрессе.

Кевин заметил, как Чанг быстро переглянулась с главным инженером Родригесом. Что-то подсказывало ему, что она не собирается играть честно. 48 часов – не так много времени, чтобы разобраться в феномене, который мог перевернуть всё их понимание сингулярностей и, возможно, самого сознания.

После совещания Кевин немедленно направился обратно в медотсек, чтобы сообщить Майе о результатах и начать подготовку к экспериментам. По пути он связался с Игорем Савиным и Джен Ли, пригласив их присоединиться к команде.

Когда он вошёл в лабораторию при медотсеке, то увидел, что Майя уже не одна. Рядом с ней стояла стройная женщина азиатской внешности с короткими чёрными волосами – доктор Джен Ли, ведущий специалист станции по квантовым вычислениям.

– А, вот и наш новый руководитель группы, – улыбнулась Джен, увидев Кевина. – Майя уже рассказала мне о ваших предположениях. Должна признать, идея о квантовой связи между человеческим мозгом и сингулярностью звучит фантастически, но данные… данные заставляют задуматься.

– Рад, что вы согласились присоединиться, доктор Ли, – Кевин пожал ей руку. – Ваша экспертиза в квантовой информатике будет неоценима.

– Можно просто Джен, – она улыбнулась. – Иначе у нас будет путаница с двумя "докторами Ли".

– Договорились, – кивнул Кевин. – Игорь Савин тоже скоро присоединится к нам. А пока, давайте обсудим план действий. У нас всего 48 часов до решения о дальнейшей судьбе реактора.

– Так мало? – нахмурилась Майя. – Чанг явно торопится возобновить работу реактора.

– Да, и меня это беспокоит, – согласился Кевин. – Она что-то скрывает. Возможно, боится, что мы обнаружим нечто, способное поставить под угрозу весь проект сингулярных реакторов.

– Или что-то более конкретное, связанное именно с реактором №7, – задумчиво произнесла Джен. – Я работала над некоторыми аспектами квантового резонатора для этого реактора, и в процессе разработки было… несколько странных ограничений, наложенных сверху. Мне не разрешали задавать вопросы о конечном применении определённых алгоритмов.

– Каких алгоритмов? – насторожился Кевин.

– Связанных с обработкой квантовой информации на границе горизонта событий, – ответила Джен. – Мне сказали, что это для более эффективного преобразования излучения Хокинга, но алгоритмы больше напоминали нейронные сети, чем стандартные преобразователи энергии.

– Нейронные сети? – Кевин и Майя одновременно переглянулись. – Ты думаешь, они намеренно пытались создать что-то вроде… искусственного интеллекта внутри сингулярности?

– Не уверена, – пожала плечами Джен. – Но теперь, услышав о вашей гипотезе и увидев данные о корреляции между мозговыми волнами Майи и гравитационными колебаниями… всё встаёт на свои места.

В этот момент в лабораторию вошёл Игорь Савин, на ходу просматривая данные на своём планшете:

– Я проанализировал записи энергетического спектра реактора за последний месяц, – сразу начал он, не тратя время на приветствия. – Смотрите, – он вывел график на голографический проектор. – Начиная примерно с третьей недели после запуска, реактор №7 начал демонстрировать микроколебания в определённых частотных диапазонах. Сначала они были едва заметны, но постепенно усиливались и структурировались.

– Совпадает с началом моих странных снов, – тихо заметила Майя.

– И что самое интересное, – продолжил Савин, – эти колебания напоминают процесс обучения нейронной сети. Сначала случайные попытки, затем всё более уточнённые паттерны, основанные на успешных предыдущих итерациях.

– Как если бы сингулярность училась манипулировать своим излучением? – предположил Кевин.

– Именно, – кивнул Савин. – И делала это всё эффективнее с каждым днём.

– Но зачем? – спросила Майя. – Какова цель этих манипуляций?

– Возможно, коммуникация, – задумчиво произнесла Джен. – Если внутри сингулярности действительно возникла какая-то форма сознания или самоорганизующейся информационной структуры, то логично предположить, что она будет пытаться общаться с внешним миром единственным доступным ей способом – через модуляцию своего излучения.

– И каким-то образом она обнаружила, что твой мозг, Майя, особенно восприимчив к этим сигналам, – добавил Кевин. – Возможно, из-за длительной работы рядом с реактором, или из-за какой-то уникальной структуры твоего мозга.

– Или обоих факторов, – заметил Савин. – Длительное воздействие могло постепенно настроить нейронные связи на определённые частоты, делая их более восприимчивыми к квантовым модуляциям реактора.

Майя выглядела немного потрясённой:

– Вы предполагаете, что черная дыра изменила мой мозг, чтобы общаться со мной?

– Не обязательно намеренно, – успокоил её Кевин. – Возможно, это был процесс взаимной адаптации. Твой мозг случайно оказался наиболее подходящим "приёмником", и оба – и ты, и сингулярность – постепенно настраивались друг на друга.

– Как два квантово запутанных объекта, – добавила Джен. – Что, кстати, объясняло бы, почему связь сохраняется даже на расстоянии.

– Это всё звучит невероятно, – вздохнула Майя. – Но данные… данные говорят сами за себя.

– Нам нужно провести серию экспериментов, чтобы подтвердить или опровергнуть эту гипотезу, – решительно произнёс Кевин. – Начнём с тестов на квантовую запутанность между мозгом Майи и реактором. Затем попробуем установить более структурированную коммуникацию.

– Как вы предлагаете это сделать? – спросил Савин.

– Майя будет посылать реактору простые математические последовательности через свои мысли, – объяснил Кевин. – Мы будем наблюдать, есть ли отклик в излучении. Затем усложним задачу – попробуем передать более сложные концепции и посмотрим на реакцию.

– А если реактор действительно ответит? – тихо спросила Майя. – Если мы установим контакт с… чем бы это ни было?

– Тогда мы столкнёмся с величайшим открытием в истории человечества, – серьёзно ответил Кевин. – И с этическим вопросом о том, как поступить с потенциально разумной сущностью, созданной нами случайно как побочный эффект энергетической технологии.

– И с яростным сопротивлением корпорации, которая увидит в этом угрозу своей бизнес-модели, – мрачно добавил Савин.

– Будем решать проблемы по мере их поступления, – Кевин посмотрел на часы. – У нас мало времени. Давайте начнём с подготовки оборудования для первого эксперимента.

Первый эксперимент был запланирован на следующее утро. Команда Кевина работала допоздна, подготавливая всё необходимое оборудование и разрабатывая протоколы тестирования. Майя находилась под постоянным наблюдением доктора Суня, который, к удивлению Кевина, оказался искренне заинтересован в их исследовании, а не просто шпионом Чанг, как он опасался изначально.

Тем временем, команда доктора Чанг также не бездействовала. Через информационную сеть станции Кевин видел, что они проводят интенсивную диагностику всех систем реактора №7, особое внимание уделяя квантовому резонатору. Официально – в поисках технических неисправностей. Но Кевин подозревал, что их реальной целью было удаление или сокрытие любых доказательств необычного поведения сингулярности.

Утром, когда вся команда собралась в контрольном центре рядом с изолированным реакторным залом №7, Кевин провёл последний инструктаж:

– Сегодня мы проводим три последовательных теста. Первый – базовая проверка квантовой запутанности между мозгом Майи и реактором. Мы будем стимулировать реактор простыми изменениями в удерживающих полях и наблюдать за откликом в мозговой активности Майи. Второй – обратный тест: Майя будет визуализировать простые математические последовательности, а мы будем отслеживать реакцию сингулярности. Третий – попытка более структурированной коммуникации через систему простых символов.

– Всё оборудование готово, – доложила Джен. – Я установила дополнительные квантовые сенсоры вокруг реактора для более точного отслеживания малейших изменений в излучении.

– Медицинский мониторинг активирован, – подтвердил доктор Сунь. – Мы будем отслеживать не только мозговую активность, но и все жизненные показатели доктора Волковой в реальном времени.

– Удалённый доступ к управлению реактором установлен, – сообщил Савин. – Мы можем контролировать параметры удерживающих полей с точностью до 0,01%.

– Я готова, – Майя сидела в специальном кресле, оборудованном сенсорами. Её голова была окружена тонким ободом – неинвазивным сканером мозговой активности высокого разрешения. – Немного нервничаю, но больше интригует.

– Помни, – Кевин положил руку ей на плечо, – при малейшем дискомфорте мы немедленно прекращаем эксперимент. Твоя безопасность важнее любых научных открытий.

– Спасибо за заботу, – улыбнулась Майя. – Но я действительно хочу узнать, что пытается сказать нам эта… сингулярность.

– Хорошо, – Кевин кивнул и занял своё место у главного пульта управления. – Начинаем первый тест. Запись данных активирована. Джен, запускай стимуляционную последовательность.

Джен ввела команду, и удерживающие поля вокруг сингулярности начали меняться по заранее запрограммированному паттерну – простая математическая последовательность чисел Фибоначчи, выраженная через модуляцию интенсивности.

– Первый стимул отправлен, – сообщила она.

Все взгляды обратились к мониторам, отображающим мозговую активность Майи и параметры реактора в реальном времени.

– Невероятно, – прошептал доктор Сунь через несколько секунд. – Смотрите на таламическую область и лобные доли. Активность идеально соответствует модуляциям поля!

На экране действительно было видно, как определённые участки мозга Майи активировались в точном соответствии с изменениями в удерживающих полях, но с небольшой задержкой в 0,2 секунды – именно такой, какую они наблюдали ранее.

– Майя, ты что-нибудь чувствуешь? – спросил Кевин.

– Да, – её голос был спокойным, но глаза широко открыты. – Я вижу… числа. Визуализирую их как светящиеся точки. 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13… Фибоначчи?

– Именно, – подтвердил Кевин. – Мы посылаем эту последовательность через модуляции удерживающих полей.

– Первый тест однозначно положительный, – заключил Савин. – Майя воспринимает информацию, посылаемую через реактор.

– Переходим ко второму тесту, – скомандовал Кевин. – Майя, теперь твоя очередь. Визуализируй последовательность простых чисел: 2, 3, 5, 7, 11, 13. Сосредоточься на них как можно сильнее.

Майя закрыла глаза и сконцентрировалась. На мониторе было видно, как активность её мозга изменилась, формируя характерный паттерн сосредоточенного мышления.

– Что-то происходит с реактором, – внезапно сообщила Джен, указывая на экран с параметрами сингулярности. – Смотрите на спектр излучения Хокинга. Появляются модуляции!

На графике чётко виднелись пики излучения, формирующие регулярный паттерн.