Хроники забвения

Он занял рабочую станцию в отдалённом углу сектора 7-Гамма, подальше от коллег и систем наблюдения. Не то чтобы он делал что-то запрещённое – все документы, которые он собирался изучать, были в пределах его допуска – но инстинкт подсказывал, что лучше не привлекать внимания.

Каэль начал с систематического поиска аномалий, подобных той, что он обнаружил вчера. Он написал простой скрипт, который сравнивал числовые данные в документах одного тематического кластера и выявлял расхождения. Затем запустил его на архиве колониальной эпохи.

Результаты появились через двадцать минут.

Расхождений было больше, чем он ожидал. Не сотни – десятки тысяч. Но подавляющее большинство из них были тривиальными: опечатки в датах, округление чисел, разные методы подсчёта. Каэль отфильтровал результаты, оставив только те случаи, где расхождение касалось количества людей.

Список сократился до нескольких сотен записей.

Он начал просматривать их одну за другой. Большинство оказались ложными срабатываниями – документы из разных источников, использовавшие разные определения «населения» (с детьми или без, с временными резидентами или без). Но несколько записей выделялись.

Колония «Первопроходец» в системе Вольф 359. Согласно официальной истории, была основана тремястами пятьюдесятью одним поселенцем. Но в одном раннем документе – личном дневнике инженера по имени Томас Краут – упоминалось «триста пятьдесят наших душ».

Колония «Новый Иерусалим» в системе Росс 128. Официальное число – четыреста восемьдесят девять. В письме одного из основателей своей семье на Земле – «почти пятьсот человек, считая тех, кого мы потеряли».

Колония «Аврора» в системе Лаланд 21185. Официальное число – двести семнадцать. В медицинском отчёте первого года – «двести восемнадцать пациентов на учёте».

Паттерн был очевиден: в ранних документах числа часто отличались от официальных на единицу – иногда в меньшую сторону, иногда в большую. И эти расхождения никогда не были отмечены системой верификации.

Каэль чувствовал, как у него учащается пульс. Это было больше, чем случайные ошибки. Это было систематическое несоответствие, охватывающее десятки колоний и сотни лет истории.

Он попытался найти общий знаменатель. Все колонии с аномалиями были основаны в период между 800-м и 900-м годами после Первого Протокола – эпоха великой экспансии, когда человечество активно осваивало ближайшие звёздные системы. Все они использовали стандартные корабли класса «Исход» для перевозки поселенцев. Все они…

Каэль замер.

Все они были основаны до последнего Протокола Забвения.

Он откинулся на спинку кресла, обдумывая эту мысль. Последний Протокол произошёл сто девяносто три года назад – это было общеизвестным фактом, одной из немногих дат, которую помнил каждый гражданин Гегемонии. «День Обновления» отмечался ежегодно как праздник освобождения от бремени прошлого.

Но колонии с аномалиями были основаны значительно раньше. Их история охватывала несколько циклов Протокола. И где-то на этом пути числа изменились.

Когда? И почему?

Каэль знал, что Протокол стирал последние 50-100 лет воспоминаний у всего населения одновременно. Затем «одобренная история» восстанавливалась из Центрального Архива. Люди просыпались с имплантированными воспоминаниями о событиях, которые произошли до стирания.

Теоретически, документы не должны были меняться. Они хранились в защищённых системах, недоступных для воздействия Протокола. Архив был создан именно для этого – чтобы сохранить историю человечества неизменной, независимо от того, сколько раз эта история будет стёрта из живой памяти.

Теоретически.

Но что, если кто-то редактировал документы между Протоколами? Что, если «одобренная история» была не записью прошлого, а его конструктом?

Эта мысль была опасной. Она противоречила всему, чему Каэля учили, всему, во что он верил. Центральный Архив был священным институтом Гегемонии – последним оплотом истины в мире забвения. Подвергать его сомнению означало подвергать сомнению саму основу цивилизации.

И всё же…

Каэль вызвал информацию о процедурах Протокола. Он изучал их раньше – все архивисты проходили курс по истории Забвения – но сейчас смотрел на них новыми глазами.

Протокол Забвения включал три фазы. Первая – «Подготовка»: за несколько недель до назначенной даты население получало серию инъекций, настраивающих нейрохимию мозга для оптимального стирания. Вторая – «Очищение»: планетарная сеть «Очистителей» генерировала импульс, воздействующий на квантовую структуру памяти. Третья – «Восстановление»: имплантация одобренной истории через нейроинтерфейсы.

Между «Очищением» и «Восстановлением» существовал промежуток – от нескольких часов до нескольких дней, в зависимости от сложности процедуры. В этот период люди находились в состоянии «табула раса» – чистой доски, лишённой воспоминаний о последних десятилетиях.

И в этот период Архив оставался единственным источником истории.

Каэль понял, что дрожит. Не от холода – в помещении поддерживалась комфортная температура – а от осознания масштаба своего открытия.

Если кто-то мог редактировать Архив в промежутке между Протоколами, он мог изменить историю. Буквально переписать прошлое, стереть людей и события, создать новую реальность, которую население примет как данность после пробуждения.

И никто бы не узнал.

Каэль провёл остаток дня в поиске подтверждений своей теории. Он изучал процедуры доступа к Архиву, протоколы безопасности, журналы модификаций. Система была защищена множеством уровней – биометрия, шифрование, многофакторная аутентификация. Изменить документ мог только архивист с соответствующим допуском, и каждое изменение фиксировалось в журнале.

Но журналы модификаций начинались с последнего Протокола.

Каэль перечитал это дважды, чтобы убедиться, что не ошибся. Журнал содержал записи о каждом изменении каждого документа за последние 193 года. Но до этого – ничего. Словно Архив был создан заново после Очищения.

Это было логично, объяснил он себе. Протокол стирал 50-100 лет истории. Журналы модификаций за этот период становились бессмысленными – они ссылались на события и людей, которых больше никто не помнил. Их удаление было частью процедуры «оптимизации данных».

Но это также означало, что любые изменения, внесённые в Архив до последнего Протокола, были невидимы. Невозможно было узнать, редактировал ли кто-то документы сто, двести или тысячу лет назад.

Каэль почувствовал, как покалывание в затылке возвращается. Предвестник эпизода. Он сжал руки в кулаки, пытаясь сконцентрироваться, удержаться в настоящем.

Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас.

Покалывание усилилось, но не переросло в полноценное видение. Вместо этого в его сознании вспыхнул образ – не горящий город, не женщина с металлическими глазами, а что-то иное. Совещание в зале с высокими потолками. Люди в форме, которую он не узнавал. Голограмма в центре стола, показывающая схему чего-то большого и сложного.

И голос – женский, знакомый:

«Протокол – это не защита. Это ампутация. Мы отрезаем себе память, как отрезают гангренозную конечность, надеясь, что это спасёт тело. Но что останется от тела, когда мы отрежем достаточно?»

Образ исчез так же внезапно, как появился. Каэль обнаружил, что сидит, сжимая край стола, его лицо покрыто холодным потом.

Это было не похоже на обычный эпизод. Обычно видения были хаотичными, фрагментарными, полными огня и разрушения. Это было… структурированным. Как воспоминание. Как настоящее воспоминание о событии, которое он пережил.

Но он никогда не был на том совещании. Он никогда не слышал этого голоса – по крайней мере, не в этой жизни.

Каэль медленно разжал пальцы. Его руки всё ещё дрожали, но разум работал с пугающей ясностью. Он понимал, что находится на пороге чего-то большого – чего-то, что выходило далеко за рамки архивной аномалии.

И он понимал, что не сможет остановиться.

Вечером того же дня Каэль сидел в станционном кафетерии, делая вид, что ест. Перед ним стояла тарелка со стандартным рационом – питательная паста с синтетическим белком, обогащённая витаминами и минералами. Он механически подносил ложку ко рту, не ощущая вкуса.

Кафетерий был заполнен людьми – рабочие дневной смены, техники, администраторы. Голоса сливались в ровный гул, перемежающийся звоном посуды и шагами. На большом экране над раздаточной линией транслировались новости станции.

Каэль не обращал внимания на окружающих, погружённый в свои мысли. Он перебирал факты, выстраивая цепочки связей, пытаясь понять, как разрозненные фрагменты складываются в общую картину.

– …и не забудьте, до Праздника Обновления осталось всего сорок семь дней! – донёсся голос диктора с экрана.

Каэль поднял голову. На экране появилось изображение улыбающейся женщины в белой мантии – жрицы Религии Преемственности. За её спиной виднелись декорации: стилизованные солнечные лучи, символизирующие новое начало.

– Как мы знаем, – продолжала женщина, – Праздник Обновления – это время радости и благодарности. Мы празднуем день, когда человечество было освобождено от бремени прошлого, когда мы получили дар чистого начала. В этом году праздник будет особенным…

Каэль вернулся к своей тарелке, но мысли его были далеко от еды.

Сорок семь дней до Праздника Обновления.

Праздник отмечался ежегодно в годовщину последнего Протокола. Торжества, речи, благодарственные службы. Но это был не просто праздник – это было напоминание. Напоминание о том, что Протокол может повториться.

Официально, следующий Протокол был запланирован на неопределённое будущее. «Когда возникнет необходимость», – гласили официальные формулировки. Никто не знал точной даты, и это считалось благом – не нужно было беспокоиться о дне, когда твоя память будет стёрта.

Но Каэль знал кое-что, чего не знали другие. Паттерны в архивных документах указывали на определённую цикличность. Предыдущие Протоколы происходили с интервалом от 170 до 230 лет. Последний был 193 года назад.

Это означало, что следующий мог произойти в любой момент.

Он посмотрел на экран, где жрица продолжала рассказывать о программе праздничных мероприятий. Сорок семь дней. Совпадение ли, что он обнаружил аномалию именно сейчас? Или что-то в приближении праздника активировало его синдром, заставило видеть то, что обычно оставалось скрытым?

Каэль отодвинул тарелку и встал. Он больше не мог сидеть в толпе, притворяясь нормальным. Ему нужно было думать, нужно было действовать.

Нужно было узнать правду.

Выйдя из кафетерия, он направился не домой, а в сторону Обзорной палубы – одного из немногих мест на станции, где можно было побыть в относительном одиночестве. Большинство жителей «Элизиума» избегали этого места, предпочитая не смотреть в бездну космоса слишком долго. Говорили, что длительное созерцание пустоты вызывает экзистенциальную тревогу – официально признанное расстройство, которое лечили медикаментозно.

Каэля пустота никогда не пугала. Возможно, потому что он и так чувствовал себя оторванным от мира, плывущим в собственной внутренней бездне.

Обзорная палуба занимала верхний уровень одной из «башен» станции – выступающих конструкций, нарушавших геометрическую чистоту тороида. Прозрачный купол открывал вид на сто восемьдесят градусов: звёзды, туманности, далёкий рукав галактики, протянувшийся через небосвод светящейся рекой.

Каэль остановился у панорамного окна, положив ладонь на холодное стекло. За окном медленно проплывали звёзды – иллюзия, созданная вращением станции. Где-то там, на расстоянии световых лет, вращались планеты с колониями, которые он изучал в архивах. «Надежда Кеплера», «Первопроходец», «Новый Иерусалим». Миллионы людей, живущих своей жизнью, не подозревающих о том, что их история может быть ложью.

– Красиво, правда? – раздался голос за его спиной.

Каэль обернулся. К нему приближалась пожилая женщина в форме станционного техника – серый комбинезон, нашивка ремонтной службы на рукаве. Её лицо было изрезано морщинами, но глаза оставались яркими, внимательными.

– Простите? – переспросил Каэль.

– Звёзды, – женщина встала рядом с ним, глядя в окно. – Красиво. Я прихожу сюда каждый вечер уже тридцать лет. Никогда не надоедает.

Каэль не знал, что ответить. Он редко разговаривал с незнакомцами – не из высокомерия, а из-за простого отсутствия навыка. Социальное взаимодействие требовало усилий, которые он предпочитал направлять в другое русло.

– Вы архивист, верно? – продолжила женщина, не дожидаясь его ответа. – Видела вас в коридорах седьмого сектора. У вас всегда такое… сосредоточенное лицо. Как будто вы решаете головоломку, которую никто другой не видит.

– Профессиональная деформация, – Каэль попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

– Может быть, – женщина кивнула. – А может быть, вы просто видите то, что другие предпочитают не замечать. Такое бывает. Редко, но бывает.

Она повернулась к нему, и Каэль заметил странный блеск в её глазах – не враждебный, но настороженный. Оценивающий.

– Знаете, молодой человек, в моей работе приходится много думать о памяти. Станция – как живой организм. У неё есть свои воспоминания, записанные в кодах и протоколах. И иногда я нахожу… несоответствия. Маленькие глюки в системе, которые не должны существовать. Большинство техников их игнорируют – списывают на помехи, на износ оборудования. Но я всегда задаюсь вопросом: а что, если это не глюки? Что, если это следы чего-то, что было стёрто?

Каэль почувствовал, как напрягается каждый мускул его тела. Случайный ли это разговор? Или женщина знает что-то о его расследовании?

– Интересная мысль, – осторожно ответил он.

– Просто мысли старухи, – женщина махнула рукой. – Не обращайте внимания. В моём возрасте начинаешь видеть заговоры везде.

Она отвернулась от окна и направилась к выходу. Уже у двери остановилась и добавила, не оборачиваясь:

– Если когда-нибудь захотите поговорить о несоответствиях – моё имя Эльза Корт. Ремонтная служба, сектор 14. Спокойной ночи, архивист.

Дверь закрылась за ней, оставив Каэля одного с его мыслями и бесконечностью звёздного неба.

Следующие несколько часов Каэль провёл в Обзорной палубе, погружённый в раздумья. Встреча с пожилой техником оставила странное послевкусие – как будто случайный разговор был не таким уж случайным. «Несоответствия в системе». «Следы чего-то, что было стёрто». Слишком точные слова для простого совпадения.

Но Каэль привык не доверять паранойе. Фрагментарный синдром и без того заставлял его видеть связи там, где их не существовало. Он не мог позволить себе подозревать каждого встречного.

Когда хронометр показал начало ночного цикла, он наконец покинул палубу и направился домой.

Коридоры станции изменились – освещение приглушилось, создавая иллюзию сумерек. Прохожих почти не было: большинство жителей «Элизиума» в это время находились в своих квартирах, следуя рекомендованному режиму сна. Только редкие ночные рабочие и охранники патрулировали переходы.

Каэль шёл знакомым маршрутом, не обращая внимания на окружение. Его разум был занят другим: он прокручивал в памяти найденные аномалии, пытаясь выстроить их в логическую последовательность.

Расхождение в числах. Общие сны колонистов. Засекреченный документ. Голос из видения.

Четыре точки, которые должны были соединяться линией. Но какой?

Он повернул за угол и замер.

Перед ним стоял человек в форме службы безопасности станции – тёмный мундир, блестящие знаки различия, выправка, выдающая военную подготовку. Офицер смотрел прямо на него, и в его взгляде читалось что-то, чего Каэль не мог определить: интерес? настороженность? ожидание?

– Архивист Северин? – голос офицера был ровным, лишённым эмоций.

– Да? – Каэль почувствовал, как его сердце ускорило ритм.

– Коммандер Хольм просил передать, что желает встретиться с вами завтра в девять утра. Кабинет 7-А в секторе безопасности. Это не приказ, но настоятельная рекомендация.

Офицер не стал дожидаться ответа. Он коротко кивнул и прошёл мимо Каэля, растворившись в полумраке коридора.

Каэль стоял неподвижно ещё несколько секунд, чувствуя, как холод пробирается по позвоночнику.

Коммандер Хольм. Начальник службы безопасности станции. Человек, имя которого произносили шёпотом – не потому что его боялись, а потому что его уважали и опасались одновременно. Он знал о каждом происшествии на «Элизиуме», о каждом подозрительном движении, о каждой аномалии.

И теперь он хотел встретиться с Каэлем.

Совпадение? За один день Каэль обнаружил архивную аномалию, пережил два эпизода, встретил странную техника, и теперь его вызывает глава безопасности. Слишком много совпадений. Слишком много, чтобы быть случайностью.

Он заставил себя двигаться, продолжая путь к квартире. Завтра он узнает, чего хочет Хольм. А пока ему нужно было отдохнуть – или хотя бы попытаться.

Ночью, вернувшись в свою квартиру, Каэль стоял у окна и смотрел на тёмный сад. В голове крутились мысли, не давая покоя.

Он обнаружил аномалию. Систематические расхождения в архивных документах, охватывающие столетия истории. Намёки на «общие сны» колонистов – феномен, о котором не осталось никаких официальных записей. Засекреченный документ хрониста, умершей семьдесят лет назад.

И голос из видения: «Протокол – это не защита. Это ампутация».

Что всё это означало?

Каэль знал, что находится на опасной территории. Вопросы, которые он задавал, вопросы, на которые он искал ответы, могли привлечь внимание людей, которым лучше не знать о его расследовании. Система была построена на забвении, и те, кто её поддерживал, не потерпят угрозы её основам.

Но он не мог остановиться. Не после того, что увидел. Не после того, что почувствовал.

Что-то в нём – не разум, а что-то более глубокое – говорило, что эта загадка связана с ним лично. С его синдромом, с его видениями, с его прошлым. С прошлым, которое он не помнил, но которое отказывалось его отпускать.

Каэль отошёл от окна и сел за рабочий стол. Включил персональный терминал, открыл зашифрованный файл со своими заметками. Начал записывать:

«День 1. Обнаружена аномалия: расхождение в числах первых поселенцев колонии «Надежда Кеплера». Систематический поиск выявил аналогичные расхождения в документах других колоний того же периода. Хроника Оуэнс упоминает «общие сны» колонистов – феномен, отсутствующий в официальных записях. Один документ Оуэнс засекречен на уровне 5.

Гипотеза: кто-то редактирует архивные записи между Протоколами. Цель неизвестна. Масштаб потенциально огромен.

Эпизоды: два за последние сутки. Содержание: горящий город, женщина с металлическими глазами; совещание, голос о «ампутации памяти». Возможная связь с расследованием – под вопросом.

Следующие шаги: продолжить анализ аномалий, попытаться получить доступ к засекреченному документу Оуэнс, искать информацию о феномене «общих снов».

47 дней до Праздника Обновления».

Каэль сохранил файл и откинулся на спинку стула. За окном светлело – начинался новый «день» станции, хотя в космосе не было ни дня, ни ночи, только бесконечная темнота, усеянная звёздами.

Он не знал, куда приведёт его это расследование. Не знал, что найдёт – или кого. Не знал, сможет ли справиться с правдой, когда доберётся до неё.

Но он знал одно: он не остановится, пока не узнает.

Потому что где-то в глубине его повреждённой, фрагментированной памяти скрывалось что-то важное. Что-то, что связывало его с загадкой, которую он начал распутывать. Что-то, что могло объяснить, кем он был до того, как стал Каэлем Северином.

И он собирался это выяснить.

Даже если это будет стоить ему всего.