Каталог горизонта

Глава 1. Прибытие

Корабль «Прометей», подход к Горизонту Март 2142, день 1

Третий шарнир левого манипулятора заедал уже вторую неделю.

Юлиан Рейес лежал на спине в техническом коридоре С-7, втиснувшись между охлаждающими контурами и пучками оптоволокна, и в четырнадцатый раз за этот месяц проклинал того умника из конструкторского бюро Helios, который решил, что сервисный люк шириной в сорок два сантиметра – это достаточно для человеческих плеч. Тусклый свет налобного фонаря выхватывал из темноты переплетение проводов, трубок и креплений – внутренности корабля, которые он знал лучше собственного тела.

Манипулятор не был критичной системой. Один из восьми внешних захватов для работы с образцами, он мог бы оставаться неисправным до самого возвращения на Землю, и никто бы не заметил. Но Юлиан замечал. Третий шарнир заедал – значит, смазка деградировала быстрее расчётного, значит, температурный режим в этом секторе обшивки отклонялся от нормы, значит, где-то в теплоизоляции образовался мостик холода. Мелочь. Ерунда. До тех пор, пока мостик не превратится в трещину, а трещина – в разгерметизацию.

Он видел, как это происходит. Один раз – достаточно.

Гаечный ключ соскользнул с гайки, костяшки пальцев ударились о металл. Юлиан выругался – коротко, сквозь зубы, на марсианском сленге, который усвоил ещё в детстве, – и на мгновение замер, прислушиваясь к кораблю.

«Прометей» гудел. Не так, как гудел девять месяцев назад, когда они покинули орбиту Марса. Тогда в его голосе была уверенность – низкий, ровный рокот термоядерных двигателей, работающих на полную мощность. Теперь гул стал тише, мягче, как дыхание спящего. Двигатели переведены в режим торможения. До цели – меньше суток.

До объекта «Горизонт».

Юлиан закрутил гайку (наконец-то), вытер руки о комбинезон и начал выбираться из технического коридора. Сорок два сантиметра. Его плечи были сорок четыре – он проверял, каждый раз проверял, потому что каждый раз надеялся, что измерения врут, но они не врали, и приходилось протискиваться боком, царапая комбинезон о рёбра жёсткости.

Коридор С-7 вывел его в главную магистраль – трубу три метра в диаметре, тянущуюся через весь корабль от носового шлюза до двигательного отсека. Здесь можно было выпрямиться. Здесь можно было вдохнуть – не тот переработанный, пахнущий пластиком и озоном воздух технических отсеков, а почти свежий, с едва уловимой ноткой хвои от ароматизаторов в системе жизнеобеспечения.

Юлиан провёл рукой по стене. Прохладный металл. Вибрация – почти неощутимая, как пульс.

– Кассандра, – произнёс он, – статус третьего манипулятора.

– Третий внешний манипулятор функционирует в штатном режиме, – отозвался бортовой ИИ. Женский голос, мягкий, с едва заметной модуляцией, которую инженеры Helios считали «успокаивающей». Юлиан так и не привык к ней за девять месяцев. – Диапазон движения восстановлен до девяноста восьми процентов от номинала.

Два процента. Он мог бы добиться ста, если бы потратил ещё час. Но часа не было. Да и не в манипуляторе дело.

– Время до выхода на орбиту цели?

– Двадцать три часа сорок семь минут при текущем режиме торможения.

Меньше суток.

Юлиан двинулся по коридору к центральному модулю, на ходу стягивая рабочие перчатки. Пальцы были в смазке и металлической пыли – он потратит пятнадцать минут в душевой, отскребая их, но это после. Сначала – доклад Элене. Потом – ужин с экипажем. Потом – последняя проверка систем перед прибытием.

А потом – Горизонт.

Он старался не думать об этом. О сфере диаметром в две тысячи километров, висящей в пустоте за орбитой Плутона. О зеркальной поверхности с идеальным альбедо. О массе, равной нулю, и температуре, равной реликтовому излучению. О всех тех данных, которые автоматический зонд передал три года назад и которые не укладывались ни в одну известную физическую модель.

Он старался не думать – и не мог.

Люк в центральный модуль скользнул в сторону с мягким шипением. Юлиан перешагнул порог и остановился.

Командный центр «Прометея» был спроектирован для шести человек, но сейчас здесь находились только двое. Элена Васкес сидела в командирском кресле – прямая спина, руки на подлокотниках, взгляд устремлён на главный экран. Её тёмные волосы, тронутые сединой, были собраны в строгий узел, и ни одна прядь не выбивалась из причёски – как всегда, как все девять месяцев, как, вероятно, всю её жизнь.

Рядом с ней, у навигационной консоли, работал Томас Андерсен. Широкие плечи, обветренное лицо, руки – большие, грубые, руки человека, который провёл тридцать лет за штурвалами кораблей всех классов, от орбитальных буксиров до межпланетных крейсеров. Он не обернулся, когда Юлиан вошёл, только чуть наклонил голову – знак, что заметил.

– Третий манипулятор в порядке, – сказал Юлиан, подходя к свободной консоли. – Смазка деградировала, заменил. До следующего обслуживания хватит.

Элена кивнула, не отрывая взгляда от экрана.

– Спасибо, Юлиан. Что-нибудь ещё?

– Теплоизоляция в секторе С-7. Микроповреждение, вероятно, от вибрации при старте. Не критично, но после миссии нужно будет проверить весь контур.

– Внесу в отчёт.

Юлиан сел за консоль. Его экраны показывали телеметрию – сотни параметров, от давления в топливных магистралях до температуры в жилых отсеках. Всё в норме. Всё в зелёной зоне. Но он всё равно проверял, прокручивал графики, искал аномалии.

На главном экране перед Эленой – звёзды. Тысячи звёзд, миллионы, – россыпь света на чёрном бархате пустоты. И среди них – точка. Крохотная, неразличимая невооружённым глазом, но система наведения уже захватила её и вывела на отдельный монитор с увеличением.

Горизонт.

Отсюда он выглядел как идеальный круг – настолько идеальный, что глаз отказывался воспринимать его как трёхмерный объект. Просто дыра в пространстве. Чёрный диск на фоне звёзд.

Нет, не чёрный. Юлиан всмотрелся. Поверхность сферы отражала свет – далёкое Солнце, превратившееся в яркую звезду, и саму «россыпь» вокруг неё. Отражала идеально, без искажений, без поглощения. Зеркало.

– Смотри, – произнёс Томас, не оборачиваясь. Его голос был хриплым от недосыпа – или от чего-то другого. – Созвездие Ориона. Видишь?

Юлиан посмотрел. Орион был на экране – узнаваемый рисунок из семи ярких звёзд, три в поясе, две в плечах, две в ногах. Но что-то было не так. Что-то царапало взгляд, как заусенец цепляется за ткань.

– Пояс, – сказал он. – Средняя звезда.

– Альнилам. – Томас наконец обернулся. Его светлые глаза были усталыми, но в них горело что-то – любопытство? страх? – Смотри на отражение.

Юлиан перевёл взгляд на Горизонт. Сфера отражала тот же участок неба – Орион, пояс, три звезды. Но Альнилам, средняя звезда пояса, была смещена. Не сильно – на долю градуса, может быть, меньше, – но достаточно, чтобы рисунок созвездия исказился.

– Дефект поверхности? – предположил Юлиан, хотя сам не верил в это.

– Альбедо один и ноль, – отозвалась Элена. Её голос был ровным – слишком ровным, как всегда, когда она контролировала себя. – Идеальное зеркало не может иметь дефектов. По определению.

– Тогда что?

Элена не ответила. Она смотрела на экран – на Горизонт, на его невозможную поверхность, на отражение, которое было неправильным.

– Кассандра, – произнесла она, – запустить спектральный анализ отражённого излучения от объекта «Горизонт». Сравнить с прямым наблюдением тех же источников.

– Выполняю, командир. Предварительные результаты будут готовы через четырнадцать минут.

Кассандра замолчала. Но через мгновение добавила – и в её голосе было что-то странное:

– Фиксирую аномалию в расчётах, командир.

Элена повернулась.

– Какую аномалию?

– При попытке оценить информационную ёмкость поверхности объекта получаю значения, приближающиеся к теоретическому пределу Бекенштейна для данного объёма пространства.

– Что это значит? – спросил Юлиан.

– Предел Бекенштейна – максимальное количество информации, которое может содержаться в ограниченной области пространства, – пояснила Кассандра. – Превышение этого предела теоретически невозможно. Приближение к нему… нестабильно.

– Нестабильно как?

Пауза. Слишком долгая для ИИ.

– Неизвестно. Теоретические модели предсказывают коллапс в сингулярность при достижении предела. Но это никогда не наблюдалось экспериментально.

Юлиан переглянулся с Томасом. Слова Кассандры звучали как предупреждение. О чём – он пока не понимал.

Юлиан откинулся в кресле. Он чувствовал, как напряжение сковывает плечи, как сжимаются челюсти. Неправильное отражение. За девять месяцев он прочитал всё, что человечество знало о Горизонте – а знало оно до обидного мало, – но ни в одном отчёте не упоминалось об искажениях.

Зонд, обнаруживший объект, был простой автоматической станцией, не предназначенной для детального анализа. Он зафиксировал параметры – размер, массу, температуру, альбедо – и передал данные на Землю, прежде чем исчез. Связь с ним прервалась, когда он приблизился к сфере на расстояние двухсот километров. Никаких повреждений, никаких сбоев. Просто – молчание.

Как будто его выключили.

– Где остальные? – спросил Юлиан, чтобы нарушить тишину.

– Аиша в лаборатории. – Элена чуть повернула голову. – Готовит оборудование для спектрального анализа. Маркус записывает что-то для своих архивов. Лена проверяет медотсек.

– Ты говорила с ними? О прибытии?

– Говорила. – Элена наконец посмотрела на него. Её глаза – тёмные, почти чёрные – были спокойны, но Юлиан видел тени под ними, морщины в уголках, которые стали глубже за последние месяцы. – Все на местах. Все готовы.

Готовы. Юлиан подумал о том, можно ли вообще быть готовым к чему-то подобному. К объекту, который нарушает законы физики самим фактом своего существования. К зеркалу размером с маленькую планету, которое отражает не то, что должно.

– Я схожу к Аише, – сказал он, поднимаясь. – Проверю, не нужна ли помощь.

Элена кивнула.

– Ужин в восемнадцать тридцать. Общий. Я хочу, чтобы все были вместе.

– Понял.

Юлиан направился к выходу, но голос Томаса остановил его.

– Эй. Рейес.

Он обернулся. Пилот смотрел на него – прямо, не отводя взгляда, как делал всегда, когда хотел сказать что-то важное.

– Твой манипулятор. Хорошая работа.

Юлиан помедлил. За девять месяцев Томас говорил ему, может быть, сто фраз – и половина из них были приказами или ругательствами. Похвала? Это было ново.

– Спасибо, – произнёс он.

Томас отвернулся к консоли, и Юлиан понял, что разговор окончен.

Лаборатория занимала два отсека в научном модуле – тесных, заставленных оборудованием, пахнущих пластиком и озоном. Юлиан протиснулся через люк и увидел Аишу Коннор.

Она стояла спиной к нему, склонившись над спектрометром, и её руки танцевали над панелью управления – быстро, уверенно, как пальцы пианиста над клавишами. Высокая, тонкая, с тёмной кожей и коротко остриженными волосами, она казалась созданной из углов и линий – никакой мягкости, никакой округлости, только острота.

– Калибровка сбилась, – произнесла она, не оборачиваясь. – На четыре сотых процента. Четыре сотых, Юлиан. Ты понимаешь, что это значит?

– Что твои измерения будут неточными на четыре сотых процента?

Аиша фыркнула – коротко, раздражённо.

– Это значит, что вибрация при торможении нарушила юстировку оптического контура. – Она наконец обернулась, и Юлиан увидел её глаза – горящие, возбуждённые, несмотря на усталость. – Мне нужно ещё три часа, чтобы всё перенастроить. Три часа, которых нет.

– До прибытия – двадцать три.

– До оптимальной дистанции наблюдения – двенадцать. – Аиша покачала головой. – Я не хочу упустить момент первого контакта. Мы ждали этого девять месяцев. Два года, если считать подготовку. Вся моя жизнь, если… – Она осеклась, провела рукой по лицу. – Неважно. Ты пришёл помочь или отвлекать?

– Помочь. Если нужно.

Аиша посмотрела на него – внимательно, оценивающе. Потом кивнула.

– Юстировочные винты. Третья ось. Мне нужны руки потоньше, чем у Томаса, и потвёрже, чем у Маркуса.

Юлиан подошёл к спектрометру. Прибор был сложным – десятки оптических элементов, зеркал, призм, детекторов, собранных в единую систему, – но принцип был простым: разложить свет на составляющие, измерить интенсивность каждой длины волны, построить спектр. Он делал это сотни раз на верфях Деймоса, когда анализировал состав сплавов.

– Третья ось, – повторила Аиша, указывая. – Три оборота против часовой, потом смотри на экран.

Юлиан взялся за винт. Металл был холодным под пальцами – всё на корабле было холодным, несмотря на отопление, – и он почувствовал, как сопротивляется механизм.

– Там что-то заедает.

– Знаю. Вибрация. Действуй мягче.

Он повернул – осторожно, на ощупь, чувствуя микроскопическое смещение. На экране рядом со спектрометром линия – резкий пик на красном конце спектра – чуть сдвинулась влево.

– Ещё полоборота, – скомандовала Аиша. – Медленнее.

Линия встала на место. Юлиан отпустил винт и выпрямился.

– Готово.

Аиша проверила показания. Её губы дрогнули – не улыбка, скорее признание.

– Два часа сэкономил. Спасибо.

– Всегда пожалуйста. – Юлиан вытер руки о комбинезон – снова, хотя они были почти чистыми. – Ты видела изображение?

– Какое?

– Горизонт. На главном экране. Отражение неправильное.

Аиша замерла. Юлиан видел, как в её глазах что-то изменилось – возбуждение уступило место чему-то другому. Сосредоточенности. Голоду.

– Неправильное как?

– Созвездия смещены. Альнилам в поясе Ориона – не на своём месте.

– Насколько?

– Не знаю. Кассандра анализирует.

Аиша развернулась к своей консоли и начала вводить команды – быстро, почти яростно.

– Смещение в отражении, – пробормотала она. – Это не может быть дефектом поверхности, альбедо единица. Не может быть гравитационным линзированием, масса ноль. Тогда что?..

– Ты спрашиваешь меня?

– Я думаю вслух. – Аиша не обернулась. – Если отражение отличается от источника, значит, поверхность не просто отражает. Она… преобразует. Модулирует. Добавляет информацию.

– Или убирает.

– Или убирает. – Она помолчала. – Но зачем? Какой смысл в зеркале, которое врёт?

Юлиан не знал ответа. Он и не ожидал, что будет знать. За девять месяцев он научился жить с незнанием – с вопросами, на которые нет ответов, с загадками, которые не решаются привычными методами. Горизонт был величайшей из них.

– Я буду в жилом модуле, – сказал он. – Если что-то понадобится – вызови.

Аиша не ответила. Она уже погрузилась в данные, и весь остальной мир перестал для неё существовать.

Жилой модуль «Прометея» был попыткой инженеров создать иллюзию дома посреди космической пустоты. Каюты – шесть штук, по числу членов экипажа – располагались по периметру цилиндрического отсека, каждая с окном-экраном, на который можно было вывести любое изображение: земной лес, марсианские каньоны, океанские волны. Общий зал в центре – столы, кресла, мягкое освещение, имитирующее солнечный свет. Даже растения – несколько горшков с геномодифицированным плющом, который не требовал почти никакого ухода.

Юлиан нашёл Маркуса Чена в общем зале. Молодой историк сидел в кресле, уставившись в планшет, и его пальцы бегали по экрану, набирая текст с бешеной скоростью. Очки – анахронизм в век коррекции зрения – сползли на кончик носа, а волосы торчали в разные стороны, словно он только что проснулся.

– Документируешь? – спросил Юлиан, опускаясь в соседнее кресло.

Маркус вздрогнул и поднял голову. Его глаза – тёмные, азиатские – на мгновение расфокусировались, как будто он возвращался из какого-то другого места.

– А? Да. Исторический момент и всё такое. – Он криво усмехнулся. – Через сто лет какой-нибудь студент напишет диссертацию о первом контакте с Горизонтом, и ему понадобятся свидетельства очевидцев. Я собираюсь быть самым подробным очевидцем в истории.

– Думаешь, кому-то будет интересно читать, как я чинил манипулятор?

– Кому-то – нет. Историкам – да. – Маркус откинулся в кресле. – Ты знал, что экспедиция Скотта к Южному полюсу вела дневники до последнего дня? Они умирали от голода и холода, но продолжали записывать. И спустя сто лет мы знаем, о чём они думали, что чувствовали, как пахла их палатка. Это бесценно.

– Мы не умираем от голода.

– Пока нет. – Маркус улыбнулся шире – неуютно, с оттенком чего-то, что Юлиан не мог определить. – Но кто знает, что нас ждёт там? Объект, нарушающий законы физики. Зонд, который замолчал без причины. Может, через неделю мы все будем мёртвыми героями, и тогда мои записи…

– Маркус.

– Ладно, ладно. – Он поднял руки в примирительном жесте. – Я просто… готовлюсь ко всем вариантам. Профессиональная деформация историка: мы знаем, как часто экспедиции заканчиваются плохо.

Юлиан промолчал. Он думал о зонде – о маленьком автоматическом аппарате, который три года назад пересёк невидимую границу и перестал отвечать. Ни взрыва, ни аварии. Просто – тишина.

– Ты видел отражение? – спросил он. – Горизонт на экране?

– Видел. – Маркус кивнул. – Странная штука. Звёзды не на своих местах. Я, честно говоря, не понимаю, что это значит, но Аиша, кажется, вся в экстазе.

– Она всегда в экстазе, когда речь идёт о физике.

– Это да. – Маркус отложил планшет и посмотрел на Юлиана. – А ты? Что чувствуешь?

Вопрос застал врасплох. Что он чувствовал? Юлиан попытался сформулировать – и не смог. Страх? Возбуждение? Любопытство? Всё это было, но как-то… приглушённо. Как будто настоящие эмоции прятались за толстым стеклом, и он мог видеть их, но не ощущать.

– Не знаю, – признался он. – Пока – не знаю.

Маркус кивнул, словно этот ответ его устраивал.

– Честно. Мне нравится. – Он снова взялся за планшет. – Большинство людей на твоём месте врали бы что-нибудь героическое. «Я чувствую ответственность перед человечеством». «Я готов встретить неизвестность». Всякая такая чушь.

– А ты?

– А я чувствую, что хочу в туалет, но боюсь пропустить что-нибудь важное. – Маркус рассмеялся – нервно, коротко. – Профессиональная деформация. Я же говорил.

Юлиан невольно улыбнулся. Маркус был странным – слишком молодым для этой миссии, слишком ироничным для серьёзных разговоров, слишком… легкомысленным, на первый взгляд. Но за девять месяцев Юлиан научился видеть, что скрывается за этой лёгкостью. Острый ум. Способность замечать детали, которые другие пропускали. И страх – глубокий, настоящий страх, который Маркус прятал за шутками.

Они все боялись. Просто показывали это по-разному.

Медотсек располагался рядом с жилым модулем – компактное помещение, заставленное оборудованием, которое Юлиан не понимал и не хотел понимать. Регенерационные капсулы, диагностические сканеры, шкафы с препаратами – всё это было территорией Лены Ортис, и он старался заходить сюда как можно реже.

Но сейчас он стоял у порога, наблюдая, как Лена проверяет содержимое одного из шкафов. Невысокая, с тёмными волосами, собранными в хвост, и карими глазами, она двигалась по медотсеку с уверенностью хозяйки – каждый жест точен, каждое движение экономно.

– Ты пришёл по делу или просто прячешься от Аиши? – спросила она, не оборачиваясь.

Юлиан усмехнулся.

– Как догадалась?

– У тебя на лице написано «я только что помогал с калибровкой и теперь хочу передышки». – Лена закрыла шкаф и повернулась к нему. – Плюс смазка на щеке. Это от манипулятора?

Он потёр щёку. На пальцах остался тёмный след.

– Третий шарнир.

– Тот, который заедал? Я думала, ты его чинил на прошлой неделе.

– Чинил. Он снова начал.

– Может, пора заменить весь узел?

– Может. После миссии.

Лена кивнула и села за свой стол – маленький, заваленный планшетами и какими-то медицинскими инструментами, которые Юлиан не хотел идентифицировать.

– Как себя чувствуешь? – спросила она. Профессиональный вопрос, заданный профессиональным тоном, но Юлиан услышал в нём что-то ещё. Заботу, может быть.

– Нормально.

– Спишь?

– Достаточно.

– Сны?

Он помедлил. Сны. Последние несколько ночей ему снилось одно и то же: огонь, крики, запах горящей плоти. Деймос. Верфи. Та авария.

– Ничего особенного.

Лена посмотрела на него – внимательно, как смотрят врачи, когда знают, что пациент врёт, но не хотят давить.

– Если что-то изменится – приходи. В любое время.

– Приду.

Он не придёт. Они оба это знали. Но ритуал был соблюдён, и этого достаточно.

– Элена собирает всех на ужин, – сказал Юлиан. – В восемнадцать тридцать.

– Знаю. Буду.

Он кивнул и направился к выходу, но голос Лены остановил его.

– Юлиан.

Он обернулся.

– Ты говорил с Томасом? Он… не в лучшей форме сегодня.

– Заметил. Не спал?

– Три ночи. Я предлагала снотворное, отказался. – Лена покачала головой. – Он что-то чувствует. Насчёт Горизонта.

– Что именно?

– Не говорит. Но я вижу. Он боится.

– Мы все боимся.

– Не так. – Лена помолчала, подбирая слова. – Он боится не неизвестности. Он боится чего-то… конкретного. Как будто знает что-то, чего не знаем мы.

Юлиан вспомнил взгляд Томаса на командном мостике. Усталые глаза, направленные на экран. На Горизонт.

– Поговорю с ним, – пообещал он.

– Спасибо.

Он вышел из медотсека, и дверь закрылась за его спиной с мягким шипением.

Каюта Юлиана была маленькой – четыре метра на три, койка, стол, шкаф, экран на стене. Достаточно для жизни, недостаточно для комфорта. Но он привык к тесноте: на Марсе, где он вырос, личное пространство было роскошью, которую мало кто мог себе позволить.

Он сел на койку и уставился на экран. Сейчас там было изображение по умолчанию – красные скалы Долины Маринер, снятые с высоты птичьего полёта. Его дом. Место, которое он покинул девять месяцев назад и в которое, возможно, никогда не вернётся.

Мысль была неприятной, но честной. Миссия к Горизонту была рискованной – все это понимали, хотя никто не говорил вслух. Зонд, который замолчал. Объект, который не должен существовать. И шесть человек на хрупком корабле, летящие к нему через миллиарды километров пустоты.

Юлиан закрыл глаза. За веками – темнота, и в ней – образы. Огонь. Металл, скрученный взрывной волной. Тела – два тела, – которые он не успел вытащить.

Верфи Деймоса. Шесть лет назад.

Он был тогда молодым инженером – двадцать шесть лет, полным идей и амбиций. Работал на орбитальной верфи, строил корабли, которые уходили к Юпитеру и дальше. Хорошая работа. Хорошая жизнь.

А потом – авария. Разрыв топливной магистрали в сборочном цехе. Метан и кислород, смешавшиеся там, где не должны были. Искра – откуда, так и не выяснили. И взрыв.

Юлиан был в соседнем отсеке. Ударная волна швырнула его на стену, вышибла воздух из лёгких, но не убила. Он пришёл в себя через несколько секунд – оглушённый, залитый кровью из рассечённого лба, – и услышал крики.

Двое. Карла Мендес и Виктор Чжан. Они были в эпицентре, когда рвануло. Он видел их через разбитый иллюминатор – два силуэта в огне, два человека, которых он знал, с которыми работал, с которыми смеялся.

Он пытался добраться до них. Полз по коридору, заваленному обломками, задыхаясь от дыма. Но люк заклинило, и он бил по нему руками, пока не сломал кости, а огонь пожирал их, пока он бил.

Карла умерла первой. Виктор продержался ещё минуту – или две, или десять, он не знал, время потеряло смысл, – а потом замолчал.

Юлиан выжил. Сломанная рука, ожоги, шрам на брови – мелочи. Физически он восстановился за три месяца. Внутри – не восстановился до сих пор.

Он открыл глаза. Марсианские скалы на экране – безжизненные, вечные, безразличные к человеческим трагедиям.

После аварии он дал себе обещание. Простое. Абсолютное. Никогда больше. Никогда больше не допустить смерти тех, кто рядом. Проверять каждый узел, каждый болт, каждое соединение. Не доверять системам – доверять только своим рукам и своим глазам.

Третий манипулятор. Смазка, которая деградировала. Мостик холода в теплоизоляции. Мелочи. Ерунда. До тех пор, пока мелочь не убьёт кого-то.

Он встал, подошёл к раковине и включил воду. Холодная струя ударила в ладони, смывая остатки смазки. Он смотрел, как грязь уходит в слив, и думал о Горизонте.

Объект, который не должен существовать. Зеркало, которое отражает неправильно. Зонд, который замолчал.

Что ждёт их там?

Ужин собрал всех шестерых – впервые за неделю. Обычно они ели в разное время, по своим графикам, но сегодня Элена настояла на общем столе, и никто не посмел возразить.