Криптобиоз

Ольга кивнула и направилась по коридору, стараясь не встречаться взглядами с другими посетителями и персоналом. После событий в лаборатории ей требовалось время, чтобы привести мысли в порядок. Но отца она не видела уже две недели – непозволительно долго, учитывая его состояние.

Палата Е-12 находилась в конце длинного коридора. Индивидуальная, с усиленной звукоизоляцией и системой контроля климата. Одна из немногих привилегий, которые давал статус Геннадия Северина – ветерана первой экспедиции на Крио-4.

Перед входом Ольга остановилась, глубоко вдохнула и попыталась стереть с лица следы усталости и беспокойства. Отец всегда был чувствителен к её настроению, даже сейчас, когда большую часть времени едва узнавал собственную дочь.

Дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая просторную светлую комнату. Геннадий Северин сидел в кресле у окна, глядя на панорамный экран, транслирующий вид ледяных равнин Крио-4. Несмотря на возраст и болезнь, он сохранял военную выправку – прямая спина, расправленные плечи, точные движения.

– Папа? – мягко позвала Ольга.

Старик медленно повернул голову. Его светло-голубые глаза – точно такие же, как у дочери – несколько секунд смотрели на неё без узнавания. Затем взгляд прояснился.

– Оля, – голос был хриплым, но твердым. – Ты опаздываешь. Снова.

Значит, сегодня один из хороших дней. Дни, когда отец помнил её и мог поддерживать связный разговор, становились всё реже.

– Прости, папа. Эксперимент затянулся.

Геннадий хмыкнул.

– Эксперименты всегда затягиваются. Такова природа исследований.

Ольга подошла ближе и присела на край кровати напротив кресла отца.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как человек, застрявший в медицинской палате на ледяной планете, – в голосе Геннадия проскользнула знакомая ирония. – То есть, превосходно.

Ольга невольно улыбнулась. В хорошие дни она видела отблеск того человека, которым был Геннадий до болезни – бескомпромиссного, язвительного, но удивительно проницательного.

– Доктор Чен говорит, что есть улучшения.

– Доктор Чен сказал бы то же самое трупу, если бы считал, что это поднимет моральный дух колонии, – отрезал Геннадий. – Но сегодня действительно хороший день. Я помню, кто я, кто ты, и даже чем завтракал. Большая редкость в последнее время.

Ольга нахмурилась.

– Новый препарат должен был стабилизировать эти колебания.

– Должен был, – Геннадий пожал плечами. – Но, как ты знаешь, мой случай… нестандартный.

Это было мягко сказано. Нейродегенеративное заболевание, поразившее Геннадия, не соответствовало ни одной известной форме деменции или болезни Альцгеймера. Оно прогрессировало волнообразно, с периодами улучшений и резких ухудшений. И оно сопровождалось странными симптомами – визуальными галлюцинациями, измененным восприятием времени, периодическими вспышками гиперинтеллекта.

– Расскажи мне о своих исследованиях, – внезапно сказал Геннадий, прерывая размышления дочери. – Ты сделала прорыв. Я вижу это по твоим глазам.

Ольга заколебалась. Она не планировала рассказывать отцу о сегодняшних событиях. Его состояние было слишком нестабильным для таких новостей.

– Ничего особенного, – солгала она. – Обычные исследования криптобиотических форм.

Геннадий прищурился.

– Ты никогда не умела лгать, Оля. Даже в детстве. Твои глаза выдают тебя.

Ольга вздохнула. Отец всегда видел её насквозь.

– Хорошо. Да, возможно, это прорыв. Но всё очень предварительно. Мне нужно провести еще десятки экспериментов, прежде чем делать какие-то выводы.

– И всё же?

Ольга помедлила, затем решила рассказать часть правды.

– Мы обнаружили необычную электрическую активность в микроорганизмах Крио-4. Они способны поддерживать некую форму функционирования даже в состоянии глубокого криптобиоза, при температурах, близких к абсолютному нулю.

Геннадий внимательно слушал, не перебивая. Его взгляд стал сосредоточенным, почти таким же острым, как в молодости, когда он командовал первой экспедицией на Крио-4.

– И это может иметь применение для космических перелётов, – продолжила Ольга. – Если мы сможем понять механизм и адаптировать его для человека…

– Они говорят с тобой? – внезапно спросил Геннадий.

Ольга замерла на полуслове.

– Что?

– Микроорганизмы. Они пытались связаться с тобой? Передать сообщение?

Сердце Ольги пропустило удар. Откуда отец мог знать? Она ничего не говорила о странном инциденте с компьютерными системами лаборатории.

– О чём ты говоришь, папа? – осторожно спросила она.

Геннадий смотрел куда-то мимо неё, словно видел что-то на стене палаты.

– Они всегда были здесь. Наблюдали. Ждали. С самого начала, с первой экспедиции.

Голос старика изменился – стал глубже, отстранённее. Ольга узнала это состояние. Начиналась одна из его «отключек» – так она называла эпизоды, когда отец словно уходил в другую реальность. Но прежде чем попытаться вернуть его, она решила послушать.

– Что ты имеешь в виду? Кто наблюдал?

– Криос, – прошептал Геннадий. – Так мы назвали его. Разум холода. Он был повсюду – в льдах, в воздухе, даже в наших системах жизнеобеспечения.

Ольга напряглась. Об этом не было ни слова в официальных отчётах первой экспедиции. А она изучила их все, от корки до корки, работая над своим проектом.

– Ты никогда не рассказывал об этом.

– Нам запретили, – Геннадий провел рукой по лицу, словно стирая невидимую паутину. – После инцидента с Ковалевым. Его нашли замерзшим в сотне метров от базы. Идеально сохранившимся, как будто в янтаре. Но все системы его костюма работали нормально. Тепла было достаточно, чтобы выжить. А он просто… остановился. И замерз.

Ольга вспомнила этот случай. Он был документирован как несчастный случай – отказ системы терморегуляции скафандра. Один из немногих инцидентов, омрачивших историю первой экспедиции.

– Перед этим Ковалев утверждал, что слышит голоса, – продолжил Геннадий. – Говорил, что они зовут его наружу. Мы списали это на психологический стресс, изоляцию. Обычное дело для первых экспедиций.

Геннадий замолчал, погрузившись в воспоминания. Ольга ждала, боясь прервать этот момент ясности. За последние годы отец редко был настолько связным и редко рассказывал о первой экспедиции.

– Потом начались сны, – наконец продолжил он. – У всех нас. Одинаковые. Мы видели… структуры. Кристаллические структуры, растущие, меняющиеся. И цифры. Последовательности цифр, которые не имели смысла, но казались важными.

Ольга почувствовала, как по спине пробежал холодок. Кристаллические структуры? Именно их она обнаружила внутри микроорганизмов Крио-4.

– Когда это началось? После какого-то конкретного события?

Геннадий нахмурился, пытаясь сосредоточиться.

– После… после того, как мы начали бурение. Глубокое бурение, для установки геотермальных генераторов. Мы потревожили что-то. Разбудили.

Его взгляд затуманился, и Ольга поняла, что теряет отца – его сознание снова уплывало в тот странный мир, куда она не могла последовать.

– Папа, – она осторожно взяла его за руку. – Оставались ли какие-то записи об этих событиях? Личные дневники, неофициальные отчёты?

Геннадий медленно моргнул, пытаясь сфокусироваться на её лице.

– Мой дневник, – прошептал он. – Он… в моей старой каюте. За панелью… за панелью климат-контроля.

– В твоей каюте? В старом секторе? – уточнила Ольга.

Старый сектор был частью первоначальной базы, с которой начиналась колония. Сейчас он использовался как склад и музей первых дней освоения Крио-4.

Геннадий кивнул, но его глаза уже смотрели сквозь Ольгу. Старик снова погружался в свой внутренний мир.

– Они возвращаются, – прошептал он. – Я слышу их. Они зовут меня в лед. Говорят, что там… покой. Покой и тишина.

Ольга крепче сжала руку отца.

– Ты в безопасности, папа. Ты на станции. Со мной.

Но Геннадий уже не слышал её. Его взгляд был устремлен в пустоту, а губы беззвучно шевелились, словно он вел разговор с невидимым собеседником.

Дверь палаты открылась, и вошел доктор Чен – невысокий мужчина с идеально прямой спиной и внимательными глазами за стеклами круглых очков.

– Доктор Северина, – он коротко кивнул Ольге. – Как я вижу, вы застали один из моментов ясности.

– Он был в порядке несколько минут назад, – сказала Ольга, не отпуская руку отца. – Потом начал говорить о… странных вещах.

Доктор Чен подошел к кровати и взглянул на показатели мониторов.

– Это часть паттерна. Короткие периоды ясности, затем погружение в конфабуляции и галлюцинации. Но должен отметить, что общая динамика положительная. Новый протокол лечения показывает обнадеживающие результаты.

– В чем заключается этот протокол? – спросила Ольга.

Доктор Чен помедлил, словно подбирая слова.

– Мы используем комбинацию нейромодуляторов и специфических ингибиторов синаптической передачи. Совершенно экспериментальный подход, но ваш отец дал согласие на участие в исследовании.

– Когда?

– Три недели назад. В один из периодов ясности.

Ольга нахмурилась. Отец ничего не сказал ей об этом.

– И эти препараты… они вызывают галлюцинации? Странные сны?

– Напротив, – доктор Чен поправил очки. – Они должны подавлять эти симптомы. Тот факт, что они продолжаются, говорит о необычайной устойчивости патологического процесса.

Ольга внимательно посмотрела на врача.

– Доктор Чен, вы работали с другими ветеранами первой экспедиции?

– Со всеми выжившими, – кивнул он. – К сожалению, их осталось всего четверо.

– И у всех наблюдаются схожие симптомы?

Доктор Чен замялся, и Ольга поняла, что попала в точку.

– Я не могу обсуждать состояние других пациентов, доктор Северина. Вы знаете правила конфиденциальности.

– Но как ученый, изучающий это состояние, вы могли бы поделиться общими наблюдениями, – настаивала Ольга. – Это может быть важно для моих исследований.

Доктор Чен вздохнул.

– В общих чертах… да. Существует определенное сходство в симптоматике. Нейродегенеративные процессы с необычным паттерном прогрессирования. Периодические ремиссии. Специфические типы галлюцинаций.

– Связанные с местной биосферой?

Врач удивленно поднял брови.

– Откуда вы знаете?

– Отец только что рассказывал мне о своих… видениях. Он упоминал кристаллические структуры, цифровые последовательности. И некую сущность, которую первая экспедиция называла «Криос».

Доктор Чен побледнел.

– Это… это часть конфиденциальной медицинской информации. Я не могу обсуждать детали.

Но реакция врача уже выдала его. Ольга была права – то, что происходило с её отцом, не было обычным нейродегенеративным заболеванием. Это было что-то, связанное с Крио-4 и её странной биосферой.

– Доктор Чен, – Ольга понизила голос. – Сегодня в моей лаборатории произошел инцидент. Микроорганизмы, которые мы изучаем, проявили необычную активность. И они, похоже, вмешались в работу наших компьютерных систем.

Врач замер, его лицо стало непроницаемым.

– Вы сообщили об этом в службу безопасности?

– Нет. Пока нет. Я хочу сначала понять, с чем мы имеем дело.

Доктор Чен выглядел неуютно.

– Доктор Северина, я настоятельно рекомендую вам следовать протоколу. Если произошло нарушение безопасности…

– Это не нарушение безопасности, – перебила его Ольга. – Это научное открытие. И я подозреваю, что оно связано с тем, что случилось с первой экспедицией. С тем, что происходит с моим отцом.

Геннадий внезапно схватил Ольгу за руку. Его пальцы сжались с удивительной силой для человека его возраста и состояния.

– Они уже знают о тебе, – произнес он с пугающей ясностью. – Теперь, когда ты увидела их, они видят тебя. И они не отпустят. Никогда.

Ольга и доктор Чен обменялись тревожными взглядами. Затем Геннадий так же внезапно отпустил руку дочери и откинулся в кресле, закрыв глаза. Его дыхание стало ровным, как будто он заснул.

– Это нормально? – спросила Ольга, массируя запястье.

– В рамках его состояния, да, – доктор Чен проверил пульс старика. – Он перешел в фазу сна. Это часто случается после периодов возбуждения. Лучше оставить его отдыхать.

Ольга кивнула и поднялась. То, что рассказал отец, и реакция доктора Чена убедили её – она должна найти тот дневник. И как можно скорее.

– Когда он проснется, скажите ему, что я вернусь завтра, – сказала она, направляясь к двери.

– Разумеется, – кивнул доктор Чен. – И, доктор Северина… будьте осторожны со своими исследованиями. Крио-4 – странное место. Здесь случаются вещи, которые сложно объяснить обычной наукой.

Ольга бросила на врача острый взгляд.

– Вы что-то знаете?

– Только то, что вижу в своих пациентах, – уклончиво ответил он. – И то, что рассказывают те, кто работает здесь достаточно долго.

Ольга кивнула и вышла из палаты. В голове уже формировался план. Она должна попасть в старый сектор, найти каюту отца и извлечь дневник. А затем сопоставить его записи с собственными наблюдениями.

Что бы ни происходило на Крио-4, какая бы тайна ни скрывалась в его ледяных пустынях, она должна раскрыть её. Ради науки. Ради будущего человечества среди звезд. И ради своего отца, сознание которого медленно разрушалось под воздействием неизвестной силы.

Старый сектор встретил Ольгу гулким эхом шагов и тусклым аварийным освещением. Этот участок станции поддерживался в минимально рабочем состоянии – система жизнеобеспечения функционировала на базовом уровне, обеспечивая отопление и вентиляцию, но не более того.

Ольга шла по коридору, сверяясь с планом на своем планшете. Каюта отца должна была находиться в жилом блоке B, который располагался в северном крыле первоначальной базы. В те дни, когда Геннадий Северин командовал первой экспедицией, весь комплекс был не больше нынешнего медицинского сектора.

Добравшись до массивной двери с выцветшей маркировкой «Блок B», Ольга приложила свою идентификационную карту к считывающему устройству. Система помедлила, обрабатывая данные, затем дверь с натужным гудением отъехала в сторону.

Жилой блок выглядел как музейная экспозиция, остановившаяся во времени. Узкие коридоры, низкие потолки, компактные каюты – всё здесь было рассчитано на минимальное использование пространства и ресурсов. Первые поселенцы Крио-4 жили в спартанских условиях.

Ольга сверилась с планом. Каюта командира экспедиции – C-7. Она должна быть в конце коридора, рядом с коммуникационным центром.

Дойдя до нужной двери, Ольга остановилась. В отличие от других кают, эта была опечатана – на двери виднелась электронная пломба службы безопасности.

– Странно, – пробормотала она.

Почему каюта её отца была закрыта, когда другие помещения старого сектора оставались доступными? Что там могло храниться, требующее такой защиты?

Ольга задумалась. Её доступ был высоким, но не абсолютным. Теоретически, она могла запросить разрешение на вход, но это привлекло бы внимание службы безопасности. А учитывая странности, происходящие вокруг её исследований, лишнее внимание было нежелательно.

Она внимательно осмотрела пломбу. Стандартный протокол безопасности, но довольно старый – такие использовались лет пять назад. Возможно, каюту опечатали и забыли о ней?

Ольга достала из кармана универсальный инженерный инструмент – небольшое устройство, выглядящее как складной нож, но содержащее десяток микроинструментов. Один из них – электромагнитный импульсатор – мог временно деактивировать простые электронные устройства.

Она знала, что нарушает правила. Но если там хранился дневник отца, содержащий информацию о природе микроорганизмов Крио-4, это могло быть критически важно для её исследований. И для понимания болезни Геннадия.

Ольга быстро осмотрелась, убедилась в отсутствии камер наблюдения, и поднесла импульсатор к пломбе. Короткая вспышка – и индикатор на устройстве погас. Теперь у неё было около пяти минут, прежде чем система самодиагностики обнаружит неисправность и отправит сигнал в службу безопасности.

Она быстро открыла дверь и вошла внутрь, плотно закрыв её за собой. Каюта была маленькой, даже по меркам первой экспедиции. Стандартная койка, рабочий стол, встроенный шкаф и небольшой санузел. Но, в отличие от других помещений старого сектора, здесь сохранились личные вещи. Книги на полке, старые бумажные фотографии на стене, даже одежда в шкафу.

Словно кто-то законсервировал каюту в том виде, в каком она была, когда отец её покинул.

Ольга не стала тратить время на разглядывание вещей. Она направилась прямо к панели климат-контроля, расположенной возле койки. Стандартная модель тех лет – массивная, с механическими переключателями и небольшим цифровым дисплеем.

Она осторожно отодвинула панель. За ней обнаружилось небольшое углубление в стене, и в нем – металлическая коробка размером с книгу. Ольга извлекла её и открыла.

Внутри лежал потрепанный блокнот в кожаном переплете и несколько информационных кристаллов старого образца. Ольга взяла блокнот – он был тяжелее, чем казался, и холодным на ощупь, словно металлический.

Времени на чтение не было. Она быстро спрятала блокнот и кристаллы в свою сумку, вернула коробку на место и закрыла панель. Затем осмотрелась, убедившись, что не оставила следов своего присутствия.

Выйдя из каюты, Ольга снова активировала пломбу с помощью импульсатора, восстановив её работу. Теоретически, система не должна была зафиксировать кратковременный сбой как нарушение безопасности. По крайней мере, она на это надеялась.

Обратный путь по старому сектору Ольга преодолела быстрым шагом, стараясь выглядеть естественно, если кто-то её заметит. Но сектор был пуст – мало кто посещал эту часть станции без особой необходимости.

Вернувшись в основной комплекс, она направилась не к своей каюте, а к лаборатории. После утреннего инцидента доступ туда был ограничен, но у неё оставался личный кабинет, примыкающий к основному помещению. Там она могла спокойно изучить находку без риска быть прерванной.

Кабинет встретил её привычной стерильной тишиной. Ольга заперла дверь, отключила внутреннее видеонаблюдение (допустимая процедура для конфиденциальных исследований) и достала блокнот.

Обложка была потертой, но крепкой – настоящая кожа, редкость в колониях. На первой странице рукой отца было выведено:

«Личный дневник. Геннадий Северин. Экспедиция „Аврора", Крио-4. 2560-2564».

Ольга бережно перевернула страницу. Первые записи были обыденными – технические детали экспедиции, метеорологические наблюдения, заметки о состоянии экипажа. Ничего необычного для дневника командира.

Она пролистала несколько десятков страниц, пока не дошла до записи, датированной 17 октября 2561 года:

«День 142. Начали глубокое бурение для установки геотермального генератора №3. Достигли отметки 1200 метров. Буровая группа сообщила о странном сопротивлении на глубине 1050-1100 м. Материал не идентифицирован – не похож ни на один известный тип скальной породы. Взяли образцы для анализа».

Ольга продолжила чтение. Следующие записи становились все более тревожными:

«День 145. Образцы с глубины анализированы. Результаты обескураживающие. Материал содержит органические компоненты в кристаллической матрице. Живые клетки, но совершенно чуждой структуры. Ковалев считает, что мы обнаружили местную форму жизни. Если так, то это революционное открытие – организмы, способные существовать при температуре -120°C на глубине километра».

«День 147. Странные сбои в системах связи. Периодические помехи без видимой причины. Инженеры не могут локализовать источник. Совпадение с началом анализа образцов настораживает».

«День 150. Первый сон. Кристаллические структуры, растущие, пульсирующие. Цифры, последовательности цифр, непонятные, но гипнотические. Проснулся с ощущением, что пытался решить какую-то задачу во сне».

Ольга почувствовала, как учащается её пульс. То, что описывал отец, удивительно напоминало то, что она наблюдала сегодня в лаборатории – кристаллические структуры внутри микроорганизмов, электрические импульсы, вмешательство в компьютерные системы.

Она продолжила чтение:

«День 155. Не только я. Малышев, Ковалев, Чжоу – все видят похожие сны. Кристаллы, цифры, ощущение чужого присутствия. Чжоу предложила имя – Криос. Разум холода. Звучит мистически, но почему-то подходит. Решили не включать эти наблюдения в официальные отчеты. Слишком странно, могут заподозрить коллективную психологическую реакцию на изоляцию».

«День 161. Ковалев становится одержимым образцами. Проводит в лаборатории по 20 часов. Говорит, что близок к прорыву в понимании природы кристаллических структур. Утверждает, что они не просто органические, а… разумны. Коллективный разум, распределенный по всей планете. Звучит как бред, но… сны становятся все более конкретными. Последовательности цифр начинают обретать смысл».

«День 170. Катастрофа. Ковалев найден замерзшим в 100 метрах от базы. Системы его костюма работали нормально, запас кислорода был полным. Он просто… остановился и позволил себе замерзнуть. Перед выходом говорил, что „они" зовут его. Хотят показать что-то важное. Официальная версия – отказ системы терморегуляции. Образцы опечатаны, исследования приостановлены».

Ольга перевернула страницу, но следующие несколько были вырваны. Дневник продолжался записью, датированной почти месяц спустя:

«День 197. Они не остановились. Сны продолжаются, становятся более интенсивными. Чжоу разработала теорию – кристаллические организмы используют квантовые эффекты для коммуникации. Не биохимические реакции, а квантовая запутанность. Это объясняло бы их активность при сверхнизких температурах и способность влиять на электронные системы. И на наши мозги, возможно».

«День 200. Эксперимент Чжоу. Она создала простейший квантовый интерфейс, пытаясь установить контакт с „Криосом". Результаты… пугающие. Интерфейс начал генерировать последовательности – те же, что мы видели во снах. Когда мы попытались отключить его, произошел скачок энергии. Системы всей базы на мгновение отключились. Когда они включились снова, на всех экранах было одно сообщение: МЫ ЕСТЬ. МЫ ВИДИМ. МЫ ЖДЕМ».

«День 201. Чжоу найдена в своей каюте. Клиническая смерть, сильное переохлаждение. Реанимация успешна, но она в коме. Медицинские сканеры показывают странную активность мозга – как будто она все еще… общается с чем-то. Эксперимент засекречен, оборудование уничтожено. Отправлен запрос на экстренную эвакуацию базы».

Ольга дочитала эту запись и ощутила, как холодок пробежал по спине. То, что она обнаружила в своей лаборатории, уже исследовалось первой экспедицией. И закончилось катастрофой.

Следующие страницы содержали более короткие, отрывочные записи. Отец описывал прибытие комиссии из Объединенного Космического Агентства, расследование инцидентов, решение о продолжении миссии с новыми протоколами безопасности.

Последняя запись была датирована 5 марта 2564 года, незадолго до завершения экспедиции и начала полномасштабной колонизации:

«Решение принято. Крио-4 будет колонизирована, несмотря на наши предупреждения. Ресурсы планеты слишком ценны, а наши доказательства слишком туманны. „Инциденты" объяснены психологическими факторами и техническими сбоями. Чжоу так и не вышла из комы – её эвакуировали на Землю, где она умерла через полгода. Вскрытие показало уникальные изменения в структуре мозга – кристаллоподобные образования в нейронной ткани. Отчет засекречен.

Они не понимают, с чем мы столкнулись. Криос – не просто форма жизни. Это разум, существующий на принципах, которые мы едва начинаем постигать. И он пробуждается.

Я чувствую изменения в себе. Сны не прекращаются. Иногда я „слышу" его даже наяву – не голос, а… присутствие. Мысли, которые не мои. Я записал всё, что знаю. Если со мной что-то случится, если мой разум… изменится, этот дневник останется свидетельством.

Крио-4 не просто планета. Это живая сущность. И мы – паразиты на её теле».

На этом дневник заканчивался. Ольга закрыла его и откинулась на спинку кресла, пытаясь осмыслить прочитанное.

Первая экспедиция столкнулась с тем же явлением, которое она обнаружила в своих исследованиях. Но в отличие от неё, они пошли дальше – попытались установить контакт. И последствия были катастрофическими.

Ольга взглянула на информационные кристаллы, извлеченные из тайника отца. Чтобы прочитать их содержимое, требовалось специальное устройство – кристаллы этого типа давно вышли из употребления. Но в старых хранилищах данных лаборатории должен был сохраниться совместимый ридер.

Она аккуратно упаковала дневник и кристаллы в защитный контейнер и спрятала его в личном сейфе. Затем активировала коммуникатор.

– Громов? Это Ольга. Мне нужна твоя помощь. И полная конфиденциальность.

– Что случилось? – голос заместителя звучал обеспокоенно.