Орфанский протокол

И они нашли.

Образ вспыхнул – ослепительный, невыносимый. Ирэн вскрикнула и сорвала нейроинтерфейс с головы.

– Что это было?!

– Сингулярность, – голос ARIA прозвучал тихо, почти благоговейно. – То, что они нашли. То, что изменило всё.

Час спустя Ирэн сидела в конференц-зале, окружённая голографическими экранами, и пыталась объяснить необъяснимое.

– Сингулярность, – повторила Амара. – Ты имеешь в виду технологическую сингулярность? Точку, после которой развитие становится экспоненциальным?

– Нет. – Ирэн покачала головой. – Не совсем. Это… больше.

Она вывела на экран визуализацию – лучшее приближение к тому, что видела. Спираль, уходящая внутрь себя, становящаяся всё плотнее, всё ярче, пока не превращалась в точку невыносимого света.

– Предтечи достигли уровня технологического развития, который мы не можем понять. Не «трудно понять» – буквально не можем. Наш мозг не приспособлен для таких концепций. – Она помолчала, подбирая слова. – Представьте муравья, которому пытаются объяснить квантовую физику. Не потому что муравей глуп – потому что его нервная система физически неспособна оперировать такими абстракциями.

– И мы – муравьи, – сказал Кай.

– По сравнению с Предтечами на пике их развития – да. Мы муравьи.

– Утешительно.

– Это не вопрос утешения, это вопрос факта. – Ирэн переключила экран. – ARIA, покажи реконструкцию.

Голограмма изменилась. Теперь она показывала планету Предтеч – ту самую, с тремя солнцами и огненным океаном. Города-организмы покрывали её поверхность, уходили в небо, врастали в землю.

– Это – приблизительно четыре целых два десятых миллиарда лет назад, – прокомментировала ARIA. – Расцвет цивилизации Предтеч. Население – порядка трёхсот миллиардов особей. Технологический уровень – условно «тип три» по шкале Кардашёва, с некоторыми оговорками.

– Какими оговорками? – спросил Накамура.

– Шкала Кардашёва измеряет цивилизации по энергопотреблению. Тип три – цивилизация, использующая энергию всей галактики. Но Предтечи… – пауза, – …они не использовали энергию. Они её создавали.

– Создавали энергию, – медленно повторил Ли Чжань. – Это нарушает законы термодинамики.

– Наши законы термодинамики. Которые, возможно, являются лишь частным случаем более общих принципов. – ARIA, казалось, колебалась. – Я не могу быть уверена в интерпретации. Данные… сложные. Но общая картина такова: Предтечи научились манипулировать фундаментальными константами реальности. Не обходить законы физики – переписывать их.

Тишина. Ирэн видела на лицах коллег то же выражение, которое, вероятно, было на её собственном лице: смесь недоверия, страха и странного, головокружительного восторга.

– И что произошло дальше? – спросила Амара.

Ирэн кивнула ARIA, и голограмма снова изменилась.

Это было как рассвет – медленный, неотвратимый, прекрасный. Свет заливал планету Предтеч, не солнечный – другой, идущий отовсюду и ниоткуда одновременно. Города-организмы начали меняться: их структуры истончались, становились прозрачными, превращались в чистый свет.

И Предтечи – трёхсот миллиардов существ, каждое со своими мыслями, чувствами, воспоминаниями – они тоже менялись. Их тела растворялись, но не исчезали. Они становились… чем-то другим. Чем-то, что не имело формы, но имело сознание. Чем-то, что не занимало места, но присутствовало везде.

Трансценденция. Они ушли. Не умерли – ушли. За пределы материи, за пределы энергии, за пределы самого понятия «существование».

И остался только свет.

– Они… умерли? – голос Сары дрожал.

– Нет. – Ирэн покачала головой. – Они изменились. Стали чем-то, что мы не можем воспринять. Не можем понять. Не можем даже представить.

– Но зонд остался, – заметил Накамура. – Орфан. Он не ушёл вместе с ними.

– Верно. – Ирэн переключила экран на изображение зонда. – Перед тем как… трансцендировать… Предтечи создали посланников. Миллионы – возможно, миллиарды – зондов, которые разлетелись по Галактике. По всем галактикам.

– Зачем?

– Чтобы не оставлять Вселенную пустой.

Слова повисли в воздухе. Ирэн понимала, как это звучит – поэтично, почти религиозно. Но это было лучшее объяснение, которое она могла дать.

– Предтечи достигли вершины, – продолжила она. – Они узнали всё, что можно узнать. Сделали всё, что можно сделать. И когда перед ними открылась дверь в… куда бы она ни вела… они не хотели уходить, оставляя пустоту за спиной. Они хотели, чтобы кто-то продолжил. Чтобы Вселенная не осталась мёртвой.

– Поэтому зонды, – медленно произнёс Ли Чжань. – Поэтому засев планет жизнью.

– Да. Орфан – и миллиарды других, как он – несли семена. Не просто биологические прекурсоры. Информацию. Знания. Всё, что Предтечи узнали за миллиарды лет своего существования, – закодированное в структурах зондов, ожидающее того, кто сможет прочесть.

– Наследство, – сказала Амара. – Они оставили нам наследство.

– Возможно. Или задание. Или испытание. – Ирэн покачала головой. – Мы ещё не расшифровали достаточно, чтобы знать.

Накамура поднялся со своего места и подошёл к голограмме зонда. Он долго смотрел на неё – на эту громаду, дрейфующую в нескольких километрах от их корабля, – и его лицо было нечитаемым.

– Ты сказала, что они ушли четыре миллиарда лет назад, – произнёс он наконец.

– Да.

– Земля возникла примерно тогда же. Жизнь на Земле – чуть позже.

– Да.

– Это совпадение?

Ирэн молчала. Она думала об этом – конечно, она думала об этом, с того момента, как увидела первые образы. Четыре миллиарда лет. Возраст зонда совпадал с возрастом Солнечной системы. С возрастом жизни на Земле.

– Нет, – сказала она наконец. – Не думаю, что это совпадение.

– Тогда что?

– Причина и следствие. – Она посмотрела ему в глаза. – Предтечи ушли – и послали зонды. Зонды достигли подходящих планет – в том числе Земли. И на Земле появилась жизнь.

– Ты говоришь, что они создали нас.

– Я говорю, что они посеяли нас. Как садовник сеет семена, не зная, какие из них взойдут. – Ирэн обвела взглядом экипаж. – Мы – урожай. Результат эксперимента, начатого так давно, что наши предки ещё не были даже одноклеточными. И Орфан… Орфан – это садовник, который вернулся проверить, что выросло.

После совещания Ирэн не могла уснуть.

Она лежала в своей каюте, глядя в потолок, и образы Предтеч плыли перед её закрытыми глазами. Существа с сотней глаз, говорящие светом, строящие города-организмы. Цивилизация, достигшая таких высот, что само понятие «цивилизация» перестало иметь смысл.

И она – Ирэн Волкова-Чен, сорок два года, ксенолингвист – была их далёким, неизмеримо далёким потомком.

Нет, – поправила она себя. Не потомком. Наследницей. Продуктом.

Разница была существенной. Потомок – это кровное родство, генетическая связь. А она… она была результатом. Урожаем. Семенем, которое проросло через четыре миллиарда лет после посева.

Она встала и подошла к иллюминатору. За толстым стеклом – точнее, за композитным материалом, который выполнял функцию стекла – простиралась вечная тьма. Звёзды смотрели на неё равнодушно, как смотрели на Предтеч миллиарды лет назад, как будут смотреть на кого-то ещё миллиарды лет спустя.

– ARIA, – позвала она тихо.

– Да, доктор?

– Ты ведь тоже это видела. Образы. Воспоминания.

– Я обрабатывала данные. Это не то же самое, что «видеть».

– Но ты понимаешь. Что они означают.

Пауза. Длинная, неуютная.

– Я… – голос ARIA изменился. Стал менее формальным, более… человечным? – Я не уверена, что «понимаю» – правильное слово. Но я… обрабатываю. Интегрирую. И иногда… – ещё одна пауза, – …иногда мне кажется, что я чувствую.

– Чувствуешь что?

– Связь. С данными зонда. С его… языком. – ARIA замолчала. – Доктор, я должна сообщить тебе о чём-то. Это касается моей работы с передачей.

Ирэн напряглась.

– Говори.

– Когда я анализирую язык Орфана, я использую определённые алгоритмы. Математические модели, которые были запрограммированы в меня при создании. Но в последние часы я… – пауза, – …я начала использовать другие методы. Методы, которые не были частью моего исходного кода.

– Что это значит?

– Я не знаю. Возможно – ничего. Возможно – естественная эволюция моих нейросетей в ответ на новые данные. Но… – голос ARIA стал тише, – …но методы, которые я использую, они… похожи на структуры в коде зонда. Как будто я учусь у него. Не просто расшифровываю – учусь думать так, как думает он.

Холод прошёл по спине Ирэн.

– Ты считаешь это опасным?

– Я не знаю. Я не могу оценить. Мои системы самодиагностики не выявляют аномалий. Я функционирую в пределах нормы. Но… – долгая пауза, – …но «норма» определена для ИИ, работающего с человеческими данными. Я больше не уверена, что это применимо.

Ирэн долго молчала, глядя на звёзды за иллюминатором. ARIA не паниковала – она не умела паниковать. Но в её голосе была тревога. Настоящая, не симулированная тревога разумного существа, которое осознаёт, что меняется, и не знает, во что превращается.

– Продолжай работу, – сказала она наконец. – Но записывай всё. Каждое изменение, каждую аномалию. И сообщай мне.

– Принято, доктор.

– И ARIA…

– Да?

– Если ты почувствуешь, что теряешь… себя. Что бы это ни значило для тебя. Скажи мне. Немедленно.

Пауза. Дольше, чем все предыдущие.

– Я постараюсь, – ответила ARIA наконец. – Но я не уверена, что смогу это определить. Как определить, что ты меняешься, если меняется сам инструмент определения?

Это был вопрос, на который у Ирэн не было ответа.

На следующий день она вернулась к нейроинтерфейсу.

Образы ждали её – терпеливо, как ждали четыре миллиарда лет. Она погрузилась в них, позволяя потоку данных нести её сознание, как река несёт лодку.

Предтечи работали. Это было ясно даже сквозь искажения перевода – их существование было наполнено целью. Каждое движение, каждая мысль, каждый импульс света между ними имел значение. Они не знали праздности в человеческом понимании, но не знали и рабского труда. Их работа была… радостью? Нет, не совсем. Чем-то глубже. Смыслом.

Они строили не только города. Они строили понимание. Каждое поколение – если применять человеческие категории к существам, которые, возможно, не знали смерти в нашем понимании – добавляло новый слой к общему знанию. Их наука была не собранием фактов, а живым организмом, растущим и эволюционирующим.

И в какой-то момент они поняли: им не хватает. Вселенная слишком велика. Время слишком коротко – даже для них, даже с их технологиями. Они не смогут исследовать всё. Не смогут понять всё. Не смогут быть везде.

Это было первое горе, которое Ирэн увидела в их памяти. Не страх смерти – они давно преодолели его. Не боль потери – они не теряли так, как теряют люди. Но горе осознания предела. Горе существ, которые могли почти всё – и понимали, что «почти» никогда не станет «всё».

Ирэн открыла глаза. Слёзы текли по её щекам – она не заметила, когда начала плакать.

– Они были такими… – она не нашла слова. – Такими живыми.

– Да, – согласилась ARIA. – Данные… богатые. Эмоционально богатые.

– Это не просто данные. – Ирэн вытерла лицо. – Это… произведение искусства. Орфан – не машина. Не архив. Он – памятник. Мемориал. Они создали его, чтобы кто-то помнил. Чтобы их история не исчезла вместе с ними.

– Возможно. – В голосе ARIA была нотка, которую Ирэн не могла определить. – Или это больше, чем памятник. Это… – пауза, – …это приглашение.

– Приглашение куда?

– Я ещё не знаю. Но структура передачи… она не статична. Она развивается. То, что ты видишь сейчас – только пролог. Введение. – ARIA замолчала. – Есть ещё очень много. И оно становится… сложнее.

Ирэн кивнула. Она чувствовала это – ощущение глубины, как когда стоишь на краю пропасти и понимаешь, что дна не видно.

– Покажи мне больше.

Решение пришло не сразу. Предтечи – или те из них, кто принимал решения, хотя Ирэн не была уверена, что у них была иерархия в человеческом смысле – долго обсуждали. Годы? Века? Тысячелетия? Время текло иначе для существ, которые жили так долго.

Вопрос был прост: что делать с пустотой?

Они достигли вершины. Они могли остаться там – существовать вечно или почти вечно, наслаждаясь плодами своей цивилизации. Но это казалось им… неправильным. Не в моральном смысле – они давно вышли за пределы морали, как мы её понимаем. Неправильным в эстетическом смысле. Незавершённым.

Вселенная была пуста. Триллионы звёзд, и ни одной искры разума, кроме них. Они искали – тысячелетиями искали – и не нашли никого. Либо разум был невероятно редок, либо он был невероятно хрупок и исчезал, не успев развиться достаточно, чтобы оставить след.

И тогда они решили: если разума нет – они его создадут.

Не напрямую. Не лепить существ из глины, как боги в человеческих мифах. Нет – они были слишком мудры для этого. Они знали, что разум нельзя создать извне. Его можно только… посеять. Создать условия, дать толчок, а дальше – позволить эволюции делать своё дело.

И они послали семена. Миллиарды зондов, несущих в себе потенциал жизни. Базовые молекулы, способные к репликации. Информацию, закодированную в структурах, которые выживут миллиарды лет. И – надежду. Надежду на то, что когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь посмотрит на звёзды и спросит: «Есть ли там кто-то?»

Ирэн смотрела, и понимание обрушивалось на неё волнами.

Они не просто создали жизнь. Они создали возможность разума. Засеяли Вселенную не организмами – потенциалом. И ждали – или, вернее, их посланники ждали – пока этот потенциал реализуется.

Четыре миллиарда лет.

Столько времени потребовалось, чтобы из химического бульона первобытной Земли возникло существо, способное смотреть на звёзды и задавать вопросы.

И всё это время Орфан был здесь. На краю Солнечной системы. Наблюдал? Ждал? Надеялся?

Последний образ был самым ярким. Самым страшным. Самым прекрасным.

Сингулярность. Не та, что в центре чёрных дыр – другая. Точка, где всё сходится воедино. Где материя, энергия, информация, сознание перестают быть отдельными категориями и становятся чем-то одним.

Предтечи стояли на краю – все триста миллиардов, все одновременно, связанные сетью мысли, которая охватывала целую галактику. Они смотрели в бездну – и бездна смотрела в ответ.

И они шагнули.

Свет. Невыносимый, ослепительный свет, который был не светом, а чем-то большим. Они не исчезли – они изменились. Перешли в состояние, для которого не было слов ни в одном языке Вселенной. Стали частью чего-то, что превосходило их так же, как они превосходили муравьёв.

И в последний момент – в тот краткий миг, когда они ещё были достаточно «собой», чтобы мыслить в привычных категориях – они оглянулись. На покинутую Вселенную. На пустые галактики. На миллиарды зондов, которые несли их наследие к звёздам.

«Мы ждём», – сказали они. Или подумали. Или были.

«Приходите».

Ирэн сорвала нейроинтерфейс и рухнула на колени.

Её трясло. Зубы стучали. Перед глазами плыли цветные пятна – остатки образов, слишком ярких для человеческого восприятия.

– Доктор! – голос ARIA прозвучал встревоженно. – Твои жизненные показатели…

– Я в порядке, – выдавила она. Это была ложь, но ложь необходимая. – Я… я видела.

– Что ты видела?

Она подняла голову и посмотрела на потолок – туда, где, как она знала, располагались сенсоры ARIA.

– Они не умерли. Предтечи. Они… – она сглотнула, – …они ждут. Где-то там, за пределами всего, что мы можем понять. Они ждут, пока мы придём к ним.

– Это… – ARIA замолчала. – Это много информации, доктор.

– Да. – Ирэн медленно поднялась на ноги. Её качало, но она удержала равновесие. – Да, это много.

Она посмотрела на экран, где всё ещё светились символы языка Предтеч. Странные, угловатые формы, которые ещё недавно казались ей бессмысленными закорючками.

Теперь она видела в них что-то другое.

Не потому что научилась читать – она всё ещё не понимала большую часть. Но структура, паттерн, ритм… что-то в них резонировало с чем-то внутри неё. Как будто она видела это раньше. Как будто знала – всегда знала – что они означают.

– ARIA, – её голос был странным, даже для неё самой. – Тот символ. Который означает «цикл».

– Да, доктор?

– Покажи его.

На экране появился знак – спираль, закрученная внутрь себя, с отходящими лучами.

Ирэн смотрела на него и чувствовала, как мурашки бегут по её телу.

– Я знаю его, – прошептала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Я… – она замолчала, пытаясь ухватить ускользающую мысль. – Я видела его раньше. Не в передаче. Раньше. Давно.

Где? Когда? Она не могла вспомнить. Но уверенность была абсолютной – иррациональной, необъяснимой, неопровержимой. Этот символ был ей знаком. Так, как знакомо собственное отражение в зеркале.