Остров доктора Кришны

Глава 2. Доктор Кришна

Первое, что поразило меня в Арии, были её глаза – тёмные, как у Кришны, но с особым выражением чистой, непритворной заинтересованности, которое я редко встречал даже у самых искренних людей. Она была невысокого роста, с оливковой кожей и длинными чёрными волосами, заплетёнными в замысловатую косу. Её движения отличались плавностью, почти грациозностью танцовщицы, хотя в них не было ничего нарочитого.

– Томас, это Ария, – произнёс Кришна с нескрываемой гордостью в голосе. – Ария, это доктор Томас Хардинг, нейробиолог из Кембриджа, о котором я тебе рассказывал.

– Очень приятно познакомиться, – ответил я, протягивая руку.

Вместо рукопожатия Ария сложила ладони в традиционном намасте, слегка наклонив голову.

– Простите, доктор Хардинг. Я предпочитаю этот способ приветствия. Надеюсь, вы не сочтёте это невежливым.

– Конечно, нет, – я поспешно повторил её жест. – Пожалуйста, зовите меня Томас.

Она кивнула с лёгкой улыбкой:

– Томас. Меня очень интересуют ваши исследования о нейронных основах эмпатии. Особенно ваша работа о том, как определённые генетические полиморфизмы влияют на активацию зеркальных нейронов при наблюдении за страданием других.

Я был впечатлён её осведомлённостью:

– Вы читали мои работы?

– Все, которые смогла найти. Арджун предоставил мне доступ к научным базам данных с раннего возраста. Ваш подход к изучению биологических основ морали кажется мне особенно проницательным.

Голос Арии был мелодичным, с отчётливым индийским акцентом, но при этом её английский был безупречным. Она говорила с редкой для её возраста уверенностью и ясностью мысли.

– Возможно, вы двое захотите продолжить беседу без меня, – предложил Кришна. – Томас, у Арии есть уникальный взгляд на мой проект – взгляд изнутри, если можно так выразиться. Я вернусь через час и провожу вас на обед.

С этими словами он удалился, оставив меня наедине с этой необычной молодой женщиной, которую он называл своим "совершенным творением".

– Не хотите ли пройтись по саду? – предложила Ария, указывая на извилистую тропинку, уходящую вглубь пышной растительности. – Я люблю говорить в движении. Кажется, мысли текут свободнее.

Мы медленно двинулись по аккуратной дорожке, обрамлённой экзотическими цветами и небольшими скульптурами, изображающими медитирующих будд и индийских божеств.

– Ария, Арджун рассказал мне о вашем… происхождении, – начал я осторожно. – О генетических модификациях, которые он применил. Как вы сами относитесь к этому?

Она на мгновение задумалась, наблюдая за бабочкой, порхающей среди цветов.

– Я отношусь к этому как к неотъемлемой части себя. Как вы относитесь к цвету своих глаз или особенностям своего темперамента? Это просто то, что составляет меня. – Она повернулась ко мне. – Но я понимаю ваш настоящий вопрос. Вы хотите знать, не чувствую ли я себя объектом эксперимента, не злюсь ли я на Арджуна за то, что он "создал" меня.

– Да, именно это, – признал я.

– Я не могу испытывать гнев или обиду в том смысле, в каком вы их понимаете, – ответила Ария с лёгкой улыбкой. – Но даже если бы могла, мне кажется, мой ответ был бы таким же. Арджун дал мне жизнь и воспитал с заботой и уважением. Он никогда не относился ко мне как к эксперименту. Я была и остаюсь для него дочерью.

– И всё же, ваша жизнь определённым образом… предопределена его вмешательством. Разве вас не беспокоит это отсутствие выбора?

Ария остановилась возле небольшого пруда, где плавали разноцветные рыбы.

– А разве ваша жизнь не предопределена генами, которые вы получили от своих родителей, культурой, в которой вы выросли, случайностями вашей биографии? – она посмотрела на меня своими удивительно ясными глазами. – Разница лишь в том, что в моём случае было осознанное намерение создать определённый набор предрасположенностей, а не случайная комбинация генетического материала. Но разве любой родитель не мечтает дать своему ребёнку лучшие качества? Разве выбор партнёра для продолжения рода не является своего рода интуитивной евгеникой?

Её аргументы были на удивление хорошо сформулированы, и я невольно задумался, не был ли этот разговор отрепетирован заранее.

– Вы часто обсуждаете подобные вопросы с Арджуном? – спросил я.

– Постоянно, – Ария улыбнулась. – С самого детства мы вели философские дискуссии. Он никогда не пытался скрыть от меня природу моего происхождения или своих исследований. Но если вы спрашиваете, не "запрограммировал" ли он мои ответы – нет. Я обладаю полной интеллектуальной автономией. Просто мои моральные интуиции отличаются от ваших.

Мы продолжили прогулку, и я решил сменить тему:

– Расскажите о своей повседневной жизни здесь. Чем вы обычно занимаетесь?

– Большую часть времени я провожу в поселении в центральной долине, среди других… модифицированных людей, – ответила Ария. – Я помогаю в координации сельскохозяйственных работ, участвую в образовательных программах для младших, иногда ассистирую Арджуну в его исследованиях. Меня особенно интересуют нейробиология и философия сознания.

– А развлечения? Хобби?

– Я играю на ситаре и флейте, практикую йогу, много читаю – от классической литературы до последних научных публикаций. – Её лицо просветлело. – И я люблю плавать. Океан удивителен, не правда ли? Такой огромный и живой. В нём чувствуется особая мудрость – древняя, нечеловеческая.

В этот момент я заметил искреннюю радость и увлечённость на её лице – эмоции, которые казались удивительно обычными, человеческими. Если бы я не знал о её происхождении, то принял бы Арию за обычную, хотя и исключительно образованную и уравновешенную молодую женщину.

– Ария, могу я задать вам гипотетический вопрос? – спросил я после небольшой паузы.

– Конечно.

– Что если бы кто-то пытался причинить вред вам или близкому вам человеку? Как бы вы отреагировали?

Её лицо на мгновение застыло, словно она столкнулась с логической задачей, которая не имела решения в её системе мышления.

– Я… постаралась бы убедить этого человека отказаться от своих намерений, – медленно произнесла она. – Объяснила бы последствия его действий, апеллировала бы к его способности к эмпатии.

– А если бы это не сработало?

– Я предположила бы, что этот человек страдает от какой-то формы психологического или неврологического расстройства, которое препятствует нормальной эмпатической реакции. В таком случае, я бы попыталась найти способ защитить себя или других, не причиняя вреда нападающему. Может быть, физически удерживая его, пока не прибудет помощь.

– Но если бы единственным способом защитить себя или близкого человека было причинить серьёзный вред нападающему?

Ария замерла, и на её лице отразилась внутренняя борьба – первая настоящая отрицательная эмоция, которую я у неё заметил.

– Я… не знаю, Томас. Теоретически, я должна быть неспособна к насильственным действиям даже в таких обстоятельствах. Но я никогда не была в подобной ситуации. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – А вы? Вы когда-нибудь были вынуждены причинить кому-то вред, чтобы защитить себя или других?

Её встречный вопрос застал меня врасплох.

– Нет, – признался я. – По крайней мере, не физический вред. Но я не знаю, как бы я повёл себя в по-настоящему экстремальной ситуации.

– Именно, – мягко согласилась Ария. – Никто из нас не знает наверняка, пока не столкнётся с реальным выбором. Разница лишь в том, что ваши генетические предрасположенности оставляют больше пространства для различных реакций, включая насилие. Мои – существенно сужают это пространство возможностей. Но абсолютной детерминированности не существует даже с моими модификациями. По крайней мере, так считает Арджун.

Наш разговор был прерван появлением Кришны, который вернулся, как и обещал, спустя час.

– Надеюсь, ваша беседа была плодотворной? – спросил он, глядя на нас с нескрываемым интересом.

– Весьма, – ответил я. – У вас очень… примечательная дочь, Арджун.

– Благодарю, что уделили мне время, Томас, – сказала Ария, снова складывая ладони в намасте. – Надеюсь, мы сможем продолжить наш разговор позже.

– Обязательно, – кивнул я, отвечая на её приветствие.

Когда Ария ушла, Кришна повернулся ко мне с выражением, в котором смешивались гордость и научный интерес:

– Ваши впечатления?

– Потрясающе, – честно признал я. – Она исключительно интеллигентна, обладает высоким эмоциональным интеллектом, прекрасно социализирована. Если бы я не знал о её происхождении, то никогда бы не заподозрил что-то необычное. Разве что её уравновешенность и ясность мышления выделяются.

– Именно так, – кивнул Кришна. – Внешне "новые люди" практически неотличимы от обычных. Различия проявляются только в определённых ситуациях – при стрессе, конфликте, моральном выборе. Идёмте обедать, и я расскажу вам больше о своей работе и о том, что привело меня к этому проекту.

Мы направились к главному зданию, где в небольшой столовой для нас был сервирован обед – снова вегетарианский, но удивительно разнообразный и вкусный. Когда мы сели за стол, Кришна начал свой рассказ:

– Пятнадцать лет назад я был совершенно другим человеком, Томас. Успешный учёный с женой, двумя дочерьми, домом в пригороде Бангалора. Я занимался генетикой развития, имел гранты, публикации в престижных журналах – всё, что считается успехом в нашем мире. – Его лицо омрачилось. – Всё изменилось в одну ночь. Моя жена и дочери возвращались домой с празднования дня рождения моей младшей дочери Лилы. Ей исполнилось восемь. – Он сделал паузу, собираясь с силами. – Их машина была остановлена группой вооружённых людей. Полиция так и не установила, были ли это обычные грабители или члены какой-то радикальной группировки. Моя жена отказалась отдать украшения – семейные реликвии её матери, которые она хотела передать нашим дочерям. Один из нападавших выстрелил. Затем они убили и детей – как свидетелей.

Я был потрясён. Несмотря на годы клинической практики и общения с пациентами, перенёсшими травматические события, я всегда чувствовал себя неловко перед лицом такого личного горя.

– Мне очень жаль, Арджун. Я не знал…

Он поднял руку, останавливая меня:

– Это было давно. Я не рассказываю это, чтобы вызвать сочувствие. Я хочу, чтобы вы поняли мои мотивы. Видите ли, после их смерти я начал одержимо изучать природу насилия. Почему люди способны на такую бессмысленную жестокость? Что происходит в мозге человека, который может хладнокровно убить ребёнка? – Он отпил воды из стакана. – Я изучал психопатию, социопатию, нейробиологию агрессии. И пришёл к выводу, что проблема гораздо глубже отдельных патологий. Это фундаментальный дефект самой нашей эволюционной конструкции.

– Что вы имеете в виду?

– Наши предки эволюционировали в условиях постоянной борьбы за ресурсы, межплеменного соперничества, хищников. Агрессия, территориальность, способность к насилию были адаптивными чертами. Но мы создали общество, в котором эти черты больше не служат выживанию вида – напротив, они угрожают ему. Ядерное оружие в руках существ, эволюционно запрограммированных на агрессию и групповую враждебность, – это рецепт самоуничтожения.

Он говорил с возрастающей страстью, и я начал понимать, что передо мной не просто учёный, но человек с миссией, рождённой из личной трагедии.

– После года интенсивных исследований, – продолжил Кришна, – я пришёл к выводу, что единственное устойчивое решение – это генетическое. Мы должны перепрограммировать человеческую природу на фундаментальном уровне. Не полагаться на культуру, образование, законы – они слишком хрупки и неустойчивы перед лицом наших врождённых импульсов. Нужно изменить сами импульсы.

– Это… радикальный подход, – осторожно заметил я.

– Радикальная проблема требует радикального решения, – ответил Кришна. – К тому времени я уже разработал теоретическую модель необходимых генетических модификаций. Но я понимал, что в рамках традиционной науки с её этическими комитетами, бюрократией и краткосрочными грантами, такой проект невозможен. Поэтому я продал всё своё имущество, использовал свои связи в научных и деловых кругах для привлечения анонимных инвесторов и приобрёл этот остров.

– И сразу приступили к экспериментам на человеческих эмбрионах? – я не смог скрыть нотку осуждения в голосе.

– Нет, конечно, – Кришна покачал головой. – Первые три года ушли на создание инфраструктуры и лаборатории, наём технического персонала и первых научных сотрудников. Параллельно я тестировал свои гипотезы на клеточных культурах, затем на животных моделях – сначала грызунах, затем приматах. Только убедившись в безопасности и эффективности модификаций, я перешёл к человеческим эмбрионам.

– И как вы получали эти эмбрионы?

– На ранних этапах я использовал свой собственный генетический материал и анонимные донорские яйцеклетки, приобретённые через клиники репродуктивной медицины. – Видя моё выражение лица, он добавил: – Всё было сделано законно, Томас. Я не похищал женщин для извлечения яйцеклеток, если вы об этом беспокоитесь. Позже, когда первое поколение модифицированных людей достигло репродуктивного возраста, мы получили возможность изучать наследование модифицированных генов и их экспрессию в последующих поколениях.

– Вы говорите "мы", – отметил я. – У вас была команда? Кто эти люди?

– На протяжении лет состав менялся. Некоторые учёные приезжали на несколько месяцев или лет, работали над конкретными аспектами проекта, затем уезжали. Других останавливали этические сомнения. – Он сделал паузу. – Одним из ключевых сотрудников была доктор Лейла Ахмед, блестящий генетик из Каирского университета. Мы работали вместе почти десять лет, пока… наши взгляды на направление проекта не разошлись.

– В каком смысле разошлись?

Кришна на мгновение задумался, словно решая, сколько рассказать:

– Лейла считала, что мы должны сосредоточиться на более узких, медицинских применениях наших исследований – например, на лечении генетических предрасположенностей к психопатии и другим расстройствам, связанным с насилием. Я же видел более широкую цель – создание нового типа людей, свободных от эволюционного наследия насилия и жестокости. Мы… были близки, Томас. Не только как коллеги. – Он вздохнул. – Её уход был болезненным для нас обоих.

Я начал понимать, что проект Кришны был глубоко личным, почти интимным для него – попыткой не только преодолеть трагедию, но и создать своего рода новую семью.

– Сколько… "новых людей" вы создали? – спросил я.

– Сейчас на острове живёт сорок два взрослых и подростка с различными степенями модификаций, – ответил Кришна. – И одиннадцать детей, родившихся естественным путём от модифицированных родителей. Первое поколение, включая Арию, сейчас в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет. Второе – от пятнадцати до девятнадцати. Есть и третье поколение – дети старших из "новых людей".

Масштаб эксперимента поразил меня. За пятнадцать лет Кришна создал целое сообщество генетически модифицированных людей – тайно, вне поля зрения международных регуляторных органов и этических комитетов.

– Вы понимаете, что если информация об этом станет публичной, последствия могут быть катастрофическими? – сказал я. – Международные конвенции о биоэтике, законы большинства стран запрещают генетическую модификацию эмбрионов человека, не говоря уже о создании жизнеспособного потомства с модифицированным геномом.

– Конечно, я понимаю риски, – спокойно ответил Кришна. – Поэтому мы сохраняем секретность. Остров формально принадлежит сложной структуре офшорных компаний. Мы минимизируем контакты с внешним миром. Но рано или поздно мы должны будем обнародовать результаты нашей работы. Вопрос лишь в том, когда и как. – Он внимательно посмотрел на меня. – И здесь мне может понадобиться ваша помощь, Томас.

– Моя помощь? – я был озадачен. – Каким образом?

– Вы уважаемый учёный с безупречной репутацией. Ваше мнение имеет вес в научном сообществе. Если вы, изучив наш проект, придёте к выводу, что он этически оправдан и научно обоснован, ваша поддержка будет неоценимой, когда придёт время представить его миру.

Так вот зачем я здесь, подумал я. Кришна искал не просто научного сотрудника, а потенциального адвоката своего дела перед лицом неизбежного шторма критики и осуждения, который обрушится на него.

– Арджун, – осторожно начал я, – я ценю ваше доверие, но должен быть честен. То, что вы сделали здесь, вызывает у меня серьёзные этические вопросы. Я не могу обещать поддержку, пока не увижу полную картину – все аспекты вашего эксперимента, все данные, все результаты, включая непредвиденные последствия и неудачи, если они были.

– Именно такого ответа я и ожидал, – улыбнулся Кришна. – Вы скептик по природе, Томас. Это хорошее качество для учёного. Я не прошу слепой поддержки. Только честной оценки после полного ознакомления с проектом. Именно поэтому вы здесь. – Он встал из-за стола. – А сейчас, если вы не против, я хотел бы показать вам кое-что ещё перед тем, как мы закончим на сегодня.

Мы покинули столовую и прошли через внутренний двор к небольшому отдельно стоящему зданию в стороне от главного комплекса. Внутри оказалось нечто вроде комбинированного архива и музея – помещение с температурным и влажностным контролем, заполненное стеклянными витринами, документами под стеклом и электронными дисплеями.

– Это история моего проекта, – сказал Кришна, обводя рукой пространство. – Каждый этап, каждое достижение, каждая неудача – всё задокументировано здесь. Я хочу, чтобы вы имели доступ ко всему этому. Ничего не скрыто, ничего не приукрашено.

Он подвёл меня к центральной витрине, где в особых условиях хранилось нечто, напоминающее лабораторный журнал – толстая тетрадь в кожаном переплёте с пожелтевшими страницами, исписанными мелким почерком.

– Это мой первый дневник, – объяснил Кришна, глядя на него с нежностью. – Я начал его на следующий день после похорон моей семьи. Здесь всё – моя боль, моё отчаяние, моё первоначальное видение проекта. Иногда я перечитываю его, чтобы не забывать, откуда я пришёл и почему начал этот путь.

Рядом с дневником лежали фотографии – женщина с мягкой улыбкой и две девочки, очевидно, его погибшая семья.

– Мейна, моя жена, – Кришна указал на женщину. – Прия, старшая дочь, ей было одиннадцать. И Лила, младшая, которой только исполнилось восемь. – Его голос слегка дрогнул, но он быстро взял себя в руки. – Они всегда со мной, Томас. Они – причина всего, что я делаю здесь.

Я не знал, что сказать. Передо мной был человек, превративший личную трагедию в научный крестовый поход непредставимых масштабов и последствий. Его мотивы были понятны с человеческой точки зрения, но методы и цели вызывали глубокие вопросы – научные, этические, философские.

– Я оставлю вас ненадолго, – сказал Кришна. – Осмотритесь здесь, ознакомьтесь с материалами. Всё доступно для вашего изучения. Я вернусь через час, и мы продолжим наш разговор.

Когда он ушёл, я начал методично осматривать архив. Помимо личных дневников и фотографий, здесь были научные журналы, детальные записи экспериментов, результаты тестов, медицинские карты "новых людей", видеозаписи их развития от младенчества до взрослого возраста. На цифровых дисплеях можно было просматривать трёхмерные модели модифицированных участков генома, сравнивая их с немодифицированными вариантами.

Одна из секций была посвящена неудачам – эмбрионам, не достигшим жизнеспособности, мутациям, аномалиям развития. Кришна ничего не скрывал, документируя как успехи, так и трагические ошибки своего проекта. Я обнаружил записи о семи эмбрионах из первой серии экспериментов, которые погибли на разных стадиях развития, и трёх младенцах из второго поколения, умерших вскоре после рождения из-за неожиданных метаболических нарушений.

В другой секции хранились социологические и психологические данные – записи о развитии сообщества "новых людей", их взаимодействиях, образовательных достижениях, творческих проектах. Дети и подростки с генными модификациями демонстрировали исключительно высокий уровень кооперации, эмпатии и просоциального поведения. Конфликты между ними были редкими и разрешались мирно, без насилия или принуждения.

Особенно меня заинтересовали материалы о Вивеке – мужчине из первого поколения, которого Кришна в своих записях называл "интересным исключением". В отличие от других, включая Арию, у Вивека сохранились рудиментарные проявления гнева и страха. Кришна подробно документировал эти случаи, пытаясь понять, была ли это неполная экспрессия модифицированных генов или результат эпигенетических факторов, которые он не учёл.

Время пролетело незаметно, и когда Кришна вернулся, я всё ещё был погружён в изучение материалов.

– Нашли что-нибудь интересное? – спросил он.

– Много всего, – ответил я. – Но мне понадобится гораздо больше времени, чтобы полностью осмыслить масштаб вашего проекта. Я заметил, что вы документировали и неудачи тоже.

– Конечно, – кивнул Кришна. – Наука требует полной честности, особенно когда речь идёт об ошибках. Только так мы можем учиться и совершенствоваться. – Он посмотрел на меня с некоторой тревогой. – Это расстроило вас?

– Смерть эмбрионов и младенцев? Да, расстроило, – честно ответил я. – Но я понимаю, что риски были неизбежны при такой пионерской работе. Вопрос в том, оправдывает ли цель эти жертвы.

– Этот вопрос я задаю себе каждый день, Томас, – тихо произнёс Кришна. – И каждый день отвечаю: да. Мы потеряли несколько жизней, но создаём основу для мира, где миллионы не погибнут от рук себе подобных. Где не будет войн, геноцида, убийств. Разве это не стоит цены, которую мы заплатили?

В его словах была страстная убеждённость, почти религиозная вера в правоту своего дела. Я понимал его мотивы, но не мог полностью разделить его уверенность.

– Арджун, если позволите вопрос… Почему вы выбрали именно генетический подход? Почему не фармакологический, например? Препараты, снижающие агрессию, уже существуют.

– Потому что таблетки можно перестать принимать, – ответил он. – Вакцинация от насилия, встроенная в нашу ДНК, передающаяся потомкам – вот единственное устойчивое решение. – Он сделал паузу. – Кроме того, я не стремлюсь просто подавить агрессию. Я создаю людей с усиленной способностью к эмпатии, кооперации, альтруизму. Это не отрицательное, а положительное изменение.

– Но разве все эти качества не требуют свободы выбора? – возразил я. – Если человек генетически запрограммирован на альтруизм, можно ли считать его действительно моральным?

– А если человек культурно запрограммирован на альтруизм своим воспитанием, религией, социальными нормами? – парировал Кришна. – Где проходит граница между генетической и культурной детерминированностью? И насколько свободна воля обычного человека, чьи действия определяются сложным взаимодействием генов, гормонов, нейротрансмиттеров, детских травм и социальных ожиданий?

Это была фундаментальная философская дискуссия, которая могла продолжаться бесконечно. Я решил временно отложить её и вернуться к более конкретным вопросам.