Память на продажу

Сейчас, когда вся его профессиональная жизнь оказалась под угрозой из-за появления модифицированных воспоминаний, ему хотелось вернуться к этому моменту триумфа, напомнить себе, почему он выбрал этот путь.

Элиас активировал свой нейроинтерфейс и подключился к защищенной сети Мнемозины. Голографический дисплей развернулся перед ним, показывая последние транзакции на официальном рынке памяти.

– Показать все сделки, связанные с детскими воспоминаниями за последние три месяца, – скомандовал он. – Сортировать по стоимости, от высшей к низшей.

Система обработала запрос, и перед Элиасом появился список из нескольких десятков сделок. Он внимательно изучал информацию, отмечая необычные закономерности.

За последний месяц цены на детские воспоминания выросли почти на сорок процентов – беспрецедентный скачок для рынка, обычно отличающегося стабильностью. Особенно высоко ценились воспоминания о первых годах жизни, от трех до семи лет, связанные с яркими эмоциональными переживаниями: первый день в школе, семейные праздники, значимые путешествия.

Но самым тревожным было то, что в большинстве этих дорогостоящих сделок фигурировали всего несколько покупателей, скрывающихся за анонимными корпоративными счетами. Классическая схема для отмывания денег или прикрытия незаконной деятельности.

– Проверить корпоративных покупателей, – приказал Элиас. – Искать связи с известными организациями.

Система выдала неутешительный результат: все корпоративные счета были зарегистрированы на подставные компании, не имеющие явных связей с крупными игроками рынка. Профессиональная работа, не оставляющая следов.

Элиас откинулся в кресле, обдумывая полученную информацию. Что-то большое происходило на рынке памяти, и каким-то образом это было связано с детскими воспоминаниями. Но как это соотносилось с модификациями энграмма Рейнера? И почему его собственное хранилище подверглось взлому?

Его размышления прервал звуковой сигнал нейроинтерфейса – входящий вызов от Серы Ким. Элиас немедленно активировал связь.

– Сера, доброе утро.

– Едва ли оно доброе, Элиас, – голос женщины звучал напряженно. – Ты видел последние новости с рынка?

– Если ты о скачке цен на детские воспоминания, то да, только что проверял.

– Это лишь верхушка айсберга, – ответила Сера. – Я хочу показать тебе кое-что. Можешь приехать в мою студию? Это… не телефонный разговор.

– Насколько срочно?

– Настолько, что я отменила все встречи на сегодня.

Элиас нахмурился. Сера Ким была не просто его бывшей возлюбленной – она была одним из лучших «художников памяти» в Нью-Харборе, специалистом по аутентификации и эстетическому улучшению воспоминаний. Если что-то заставило ее отменить все встречи, это действительно было серьезно.

– Буду через час, – ответил он.

– И, Элиас… – добавила Сера перед тем, как завершить связь, – будь осторожен. Используй непрямой маршрут.

Студия Серы Ким располагалась в Арт-квартале, районе на границе Верхнего и Среднего Города, облюбованном художниками всех направлений, от традиционных до нейроэстетов, работающих непосредственно с человеческими ощущениями.

Следуя совету Серы, Элиас выбрал непрямой маршрут, дважды меняя транспорт и проверяя, нет ли за ним слежки. Паранойя? Возможно. Но после вчерашних событий он предпочитал перестраховаться.

Студия занимала верхний этаж реконструированного исторического здания, сохранившего фасад XX века, но полностью модернизированного внутри. Сера лично встретила его у входа – стройная женщина с короткими черными волосами, окрашенными в темно-синий цвет, и характерными азиатскими чертами лица, смягченными тонким европейским носом – результат генетической модификации, популярной среди состоятельных семей прошлого поколения.

– Рада, что ты пришел, – сказала она вместо приветствия, быстро проводя его внутрь и активируя систему безопасности.

Студия представляла собой просторное помещение с минималистичным дизайном: белые стены, несколько рабочих станций с голографическими проекторами, специализированное оборудование для работы с энграммами. В центре комнаты стоял большой прозрачный куб – иммерсивная камера для полного погружения в воспоминания, лучшая на рынке.

– Что происходит, Сера? – спросил Элиас, когда они оказались внутри защищенного периметра.

Вместо ответа она подошла к одной из рабочих станций и активировала голографическую проекцию.

– Смотри, – сказала она, указывая на появившееся изображение – сложную трехмерную структуру энграмма, увеличенную в тысячи раз. – Это стандартный образец здорового детского воспоминания. Обрати внимание на паттерн нейронных связей, их плотность и распределение.

Элиас кивнул. Структура была ему хорошо знакома – более простая и менее насыщенная, чем у взрослых энграммов, с характерной фрагментарностью и эмоциональными всплесками.

– А теперь смотри, – Сера активировала вторую проекцию. – Это один из новых энграммов, появившихся на рынке в последние недели. Якобы детское воспоминание.

Элиас внимательно изучил структуру и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Энграмм выглядел… неправильно. На первый взгляд он имел все характеристики детского воспоминания, но при более тщательном изучении обнаруживались аномалии – слишком четкие связи, неестественная эмоциональная интенсивность, отсутствие типичных фрагментаций.

– Что это? – спросил он, хотя уже догадывался об ответе.

– Это гибрид, – ответила Сера. – Искусственно созданная структура, имитирующая детское воспоминание, но с характеристиками взрослого энграмма. Такого не бывает в природе. – Она сделала паузу. – Или, точнее, не бывало до сих пор.

– Откуда у тебя этот образец?

– От клиента, который хотел, чтобы я проверила его аутентичность. Богатый коллекционер, приобрел его на частном аукционе за баснословную сумму. – Сера покачала головой. – Он был в восторге от качества воспоминания, от его яркости. Не хотел верить, когда я сказала, что это подделка.

– Ты знаешь, кто продавал?

– Аукцион проводился через «Эфемеру», – ответила Сера, и Элиас напрягся, услышав название, упомянутое Даксом. – Но настоящий источник скрыт за несколькими слоями посредников.

– Что еще ты можешь сказать об этом энграмме?

– Вот что по-настоящему странно, – Сера увеличила определенный участок структуры. – Видишь эти паттерны? Они встречаются только в одном случае – при прямой передаче воспоминаний между связанными субъектами. Обычно это родители и дети или близнецы, люди с высокой степенью нейронной совместимости.

– Ты хочешь сказать…

– Что этот энграмм не был создан с нуля. Он был… извлечен напрямую, с использованием технологии, о которой я только слышала теоретические выкладки. – Сера выглядела по-настоящему встревоженной. – Если я права, кто-то нашел способ обойти стандартный протокол извлечения воспоминаний, позволяющий получать значительно более глубокие и чистые энграммы. Проблема в том, что такой метод чрезвычайно опасен для источника – он может привести к необратимому повреждению психики или даже к полному стиранию личности.

Элиас почувствовал тошноту, вспомнив слова Дакса о детях, выращенных специально для создания «чистых» воспоминаний.

– Есть еще кое-что, – добавила Сера, подходя к другой рабочей станции. – После того, как я обнаружила эти аномалии, я начала проверять другие недавние приобретения моих клиентов. И нашла это.

Она активировала новую проекцию, показывающую сравнительный анализ нескольких энграммов.

– Все эти образцы имеют похожие структурные особенности, несмотря на то, что якобы получены от разных источников. И все они появились на рынке за последние два месяца. – Сера повернулась к Элиасу. – Кто-то наладил масштабное производство этих модифицированных воспоминаний.

– Но зачем? – пробормотал Элиас. – Зачем создавать фальшивые детские воспоминания такого качества?

– Это только часть загадки, – ответила Сера. – Вторая часть еще интереснее. – Она подошла к иммерсивной камере и достала небольшой контейнер с ярко-зеленым энграммом. – Это пришло мне сегодня утром. Анонимная доставка, никаких отправителей или пометок. Только записка с просьбой показать это тебе.

Элиас напрягся.

– Ты просматривала его?

– Нет, – покачала головой Сера. – Я провела только базовый структурный анализ, чтобы убедиться, что он не содержит вредоносных паттернов. Это тоже детское воспоминание, с теми же аномальными характеристиками. Но самое странное… – она заколебалась, – структура этого энграмма имеет высокую степень совместимости с твоим нейропрофилем, Элиас. Словно он был создан специально для тебя.

Элиас посмотрел на мерцающий зеленый кристалл, чувствуя смесь тревоги и странного притяжения.

– Ты думаешь, это ловушка? Какой-то вид нейровируса?

– Не похоже, – ответила Сера. – Все мои сканеры показывают, что это просто воспоминание. Необычное, потенциально синтетическое, но не содержащее вредоносных элементов.

– Тогда я должен его увидеть, – решительно сказал Элиас. – Если кто-то хочет, чтобы я это увидел, значит, здесь может быть ключ к пониманию происходящего.

– Ты уверен? – Сера выглядела обеспокоенной. – Мы не знаем, какой эффект это может оказать.

– Именно поэтому я должен это сделать. – Элиас подошел к иммерсивной камере. – Если эти модифицированные воспоминания действительно способны влиять на личность, как сказал Дакс, лучше понять их природу. К тому же, я профессионал – у меня есть опыт работы с различными типами энграммов.

Сера неохотно кивнула.

– Хорошо, но я буду контролировать процесс и немедленно прерву его при первых признаках дестабилизации.

Элиас вошел в прозрачный куб и расположился в эргономичном кресле в центре. Сера активировала систему и осторожно поместила зеленый энграмм в приемник.

– Готов? – спросила она, настраивая параметры погружения.

– Да, – кивнул Элиас. – Установи среднюю интенсивность для начала.

– Начинаю интеграцию, – объявила Сера.

Мир вокруг Элиаса начал растворяться, уступая место новой реальности, сотканной из чужих – или нет? – воспоминаний…

Яркое летнее утро. Солнечные лучи проникают через листву высокого дуба, создавая на земле причудливые узоры света и тени. Запах свежескошенной травы смешивается с ароматом цветущих роз. Элиас – нет, не Элиас, а мальчик, ему около пяти лет – сидит на веранде большого загородного дома, болтая ногами, которые не достают до пола.

Перед ним деревянный стол, на котором стоит стакан домашнего лимонада с кубиками льда и тарелка с печеньем, еще теплым после духовки. Звуки классической музыки доносятся из открытых окон дома – Моцарт, Маленькая ночная серенада.

– Эли, милый, не болтай так сильно ногами, – говорит женский голос, и в поле зрения появляется высокая женщина с каштановыми волосами, убранными в элегантный пучок. Ее лицо освещено мягкой улыбкой, но глаза – серые, как грозовое небо – выглядят встревоженными.

– Прости, мама, – отвечает мальчик, и Элиас чувствует, как его губы формируют слова, которые он никогда не произносил, но которые кажутся удивительно… правильными.

Женщина садится рядом, и ее рука – прохладная, с тонкими пальцами – легко касается его волос.

– Сегодня приедут гости, – говорит она. – Важные люди. Ты помнишь, что нужно делать?

– Быть вежливым и отвечать на все вопросы, – послушно повторяет мальчик. – И не рассказывать о наших играх в докторов.

По лицу женщины пробегает тень.

– Именно так, умница. – Она целует его в лоб, и от нее пахнет чем-то химическим, скрытым под слоем дорогих духов. – Если ты будешь хорошо себя вести, вечером мы поиграем в твою любимую игру.

Сцена меняется. Теперь мальчик в большой гостиной. Вокруг него несколько взрослых в строгих костюмах. Они наблюдают за ним с холодным интересом, делая заметки на тонких планшетах.

– Потрясающие результаты, – говорит один из них, пожилой мужчина с пронзительными голубыми глазами. – Эмоциональная глубина, структурная целостность, нейропластичность… Все показатели превосходят ожидания.

– Мы были правы насчет раннего возраста, – кивает другой, молодой человек в белом халате. – Чем моложе субъект, тем чище энграммы.

Женщина – мать мальчика – стоит в стороне, ее лицо напряжено.

– И вы гарантируете, что процедура безопасна? – спрашивает она. – Никаких долгосрочных последствий?

– При правильном применении протокола – никаких, – отвечает пожилой мужчина. – Хотя, конечно, мы рекомендуем не проводить экстракции чаще раза в месяц. Детский мозг невероятно пластичен, но даже у него есть пределы.

Экстракция. Это слово вызывает у мальчика непонятный страх, и он инстинктивно съеживается в кресле.

– Эли испугался, – замечает один из гостей. – Возможно, он помнит предыдущую процедуру.

– Невозможно, – качает головой мужчина в белом халате. – Мы стираем все воспоминания о самой экстракции. Он не должен ничего помнить.

– Теоретически, – бормочет женщина, и в ее глазах мелькает что-то похожее на вину.

Сцена снова меняется. Теперь ночь. Мальчик лежит в своей постели, глядя в потолок, где проектор создает изображение звездного неба. Дверь в комнату приоткрывается, и входит мать. Она садится на край кровати.

– Не спишь? – спрашивает она тихо.

– Мама, – так же тихо отвечает мальчик, – кто эти люди? Почему они всегда смотрят на меня так странно?

Женщина молчит несколько секунд, затем вздыхает.

– Они… они помогают нам, Эли. Помогают сделать тебя особенным.

– А другие дети тоже особенные?

– Какие другие дети? – напрягается женщина.

– Те, что в больших комнатах под домом. Я видел их, когда ходил с тобой в лабораторию. Они тоже играют в докторов?

На лице матери отражается шок, быстро сменяющийся профессиональным спокойствием.

– Ты не должен был их видеть, – говорит она. – И не должен никому о них рассказывать. Никогда. Ты понимаешь?

Мальчик кивает, хотя не понимает, почему это так важно.

– Хороший мальчик, – говорит женщина и достает из кармана халата маленькое устройство, похожее на игрушку. – А теперь давай поиграем в нашу специальную игру. Закрой глаза и считай до десяти.

Мальчик послушно закрывает глаза и начинает считать. Устройство в руках женщины тихо гудит, и по мере счета Элиас чувствует, как воспоминание начинает размываться, терять четкость…

Один… два… три…

Элиас резко вынырнул из воспоминания, задыхаясь и дезориентированный. Его сердце бешено колотилось, а по лицу стекал холодный пот.

– Элиас! – встревоженный голос Серы прорывался сквозь пелену смятения. – Ты в порядке? Твои показатели зашкаливали, я вынуждена была прервать интеграцию.

Он моргнул несколько раз, возвращаясь в реальность иммерсивной камеры. Сера стояла рядом, ее лицо было искажено беспокойством.

– Я… – Элиас попытался собраться с мыслями. – Это было… это было…

– Что ты видел? – спросила Сера, помогая ему подняться с кресла.

Элиас с трудом подбирал слова.

– Детство. Мальчик, большой дом, мать… – Он запнулся. – Сера, это было мое воспоминание.

– Что? – она нахмурилась. – Как это возможно?

– Не знаю, но я узнал это место, этот дом. – Элиас провел рукой по лицу. – Это дом моих родителей в пригороде Нью-Харбора. Я провел там раннее детство, до тех пор, пока мы не переехали в город, когда мне исполнилось семь.

– Ты уверен? – Сера выглядела скептичной. – Эти модифицированные энграммы могут создавать иллюзию узнавания, особенно если они настроены на твой нейропрофиль.

– Нет, дело не только в этом, – покачал головой Элиас. – Были детали… точные, конкретные детали, которые невозможно синтезировать. Трещина на веранде в форме молнии. Особый запах маминых духов, смешанный с чем-то химическим. Моцарт, который отец всегда слушал по утрам.

Элиас внезапно замолчал, пораженный внезапным осознанием.

– Но были и вещи, которых я не помню. Люди в костюмах, разговоры об «экстракции», какие-то дети в подвале… – Он провел рукой по волосам. – Это словно… альтернативная версия моего детства. Или… воспоминания, которые были стерты.

Сера выглядела глубоко встревоженной.

– Элиас, ты понимаешь, что это значит? Если это действительно твое воспоминание, которое было каким-то образом модифицировано или скрыто, а теперь появилось на черном рынке…

– Это значит, что я каким-то образом связан со всем этим, – закончил он мысль. – С этими экспериментами, с технологией модификации воспоминаний, с детьми, которых использовали как источники.

Элиас вернулся к рабочей станции и внимательно посмотрел на проекцию структуры энграмма.

– Нам нужно сравнить этот образец с моим нейронным профилем. Не только на совместимость, но на структурное сходство.

– Это займет время, – предупредила Сера, уже настраивая оборудование для анализа. – И нам потребуется образец твоих аутентичных воспоминаний для сравнения.

– У меня есть один, – Элиас указал на контейнер, который принес с собой. – Моя первая крупная сделка. Десять лет назад.

Пока Сера настраивала сканеры, Элиас пытался осмыслить увиденное. Если это действительно было его собственное, стертое воспоминание, то вся его жизнь, вся его личность могла быть основана на лжи. Кем была эта женщина, которую он называл матерью? Была ли она его настоящей матерью или просто частью эксперимента? И что случилось с другими детьми, которых он видел?

– Анализ завершен, – объявила Сера после нескольких минут напряженного ожидания. – И результаты… ошеломляющие.

Она вывела на голографический дисплей сравнительную диаграмму двух энграммов: зеленого, полученного анонимно, и собственного воспоминания Элиаса.

– Смотри, – она указала на несколько ключевых точек в структуре. – Базовый нейронный паттерн идентичен. Это определенно воспоминания одного и того же человека, разделенные значительным временным промежутком. Но есть и различия…

Она увеличила определенные участки структуры.

– Здесь и здесь видны следы искусственного вмешательства. Не создания с нуля, а именно модификации. Словно кто-то взял оригинальное воспоминание и… отредактировал его, удалив одни элементы и усилив другие.

– Но как это воспоминание оказалось на рынке? – спросил Элиас. – Я никогда не продавал свои детские воспоминания.

– Возможно, ты их и не продавал, – мрачно сказала Сера. – Если то, что мы увидели в этом энграмме, правда, то твои воспоминания были… извлечены без твоего согласия. Возможно, еще в детстве.

Элиас почувствовал, как холодок пробежал по спине.

– И теперь кто-то хочет, чтобы я это знал, – пробормотал он. – Кто-то прислал мне мое собственное украденное воспоминание. Зачем?

– Может быть, это предупреждение, – предположила Сера. – Или приглашение копнуть глубже. В любом случае, Элиас, это становится слишком опасным. Если твое прошлое действительно связано с экспериментами по извлечению и модификации воспоминаний, то люди, стоящие за этим, вряд ли обрадуются твоему расследованию.

– У меня нет выбора, Сера, – покачал головой Элиас. – Если мои собственные воспоминания о детстве были модифицированы, я должен узнать правду. Должен понять, кто я на самом деле.

– И с чего ты планируешь начать? – спросила Сера.

– С «Эфемеры», – решительно ответил Элиас. – Если этот аукционный дом занимается продажей модифицированных воспоминаний, то его владелица, Кэрол, может знать больше об их происхождении.

– Я пойду с тобой, – сказала Сера. – Кэрол знает меня как клиента и художника памяти. Мое присутствие не вызовет подозрений.

Элиас хотел возразить, не желая подвергать Серу опасности, но понимал, что ее помощь будет неоценима. К тому же, она была одной из немногих людей, которым он действительно доверял.

– Хорошо, – согласился он. – Но сначала я хочу еще раз просмотреть это воспоминание. Полностью, без прерываний. Возможно, там есть еще детали, которые помогут нам.

– Ты уверен? – Сера выглядела обеспокоенной. – Это может быть эмоционально тяжело.

– Я должен знать, Сера. – Элиас посмотрел на зеленый энграмм, мерцающий в контейнере. – Должен знать, настоящие ли мои воспоминания о детстве, или они были… сконструированы.

Сера неохотно кивнула и начала подготовку к новому сеансу.

– На этот раз я установлю полную интенсивность, – сказала она. – Но буду внимательно следить за твоими показателями. При первых признаках дестабилизации я прерву процесс.

Элиас вернулся в иммерсивную камеру и расположился в кресле, готовясь к новому погружению. Внутри него боролись страх и решимость – страх перед тем, что он может узнать, и решимость докопаться до правды, какой бы она ни была.

– Готов? – спросила Сера, активируя систему.

– Готов, – ответил Элиас, закрывая глаза.

Мир снова растворился, и он вернулся на солнечную веранду дома, который помнил как свой детский дом. Но на этот раз он был полон решимости увидеть всю историю, даже если она разрушит все, что он знал о себе.

Потому что в мире, где память стала товаром, самым ценным сокровищем оставалась истина. И Элиас был готов заплатить любую цену, чтобы найти ее.

Часть вторая: Лабиринт

Глава 5: Трещины

Элиас Верн стоял перед зеркалом в ванной комнате Серы, изучая своё отражение с пристальным вниманием, словно надеялся обнаружить какую-то скрытую истину, спрятанную в чертах собственного лица. После второго, более глубокого погружения в загадочное детское воспоминание, он чувствовал себя странно отчуждённым от собственного образа. Кто этот человек в зеркале? Действительно ли он Элиас Верн, успешный торговец воспоминаниями с безупречной репутацией? Или он кто-то другой – субъект эксперимента, человек с искусственно созданным прошлым?

Воспоминание, которое он пережил в иммерсивной камере, было настолько ярким, настолько наполненным конкретными деталями, что его невозможно было отвергнуть как простую подделку. Но оно радикально отличалось от того, что Элиас помнил о своём детстве. Вместо тёплого, любящего дома с родителями-интеллектуалами, которые поощряли его любопытство, в том воспоминании был холодный, почти клинический мир, где он был не столько ребёнком, сколько объектом исследования.

И женщина – была ли она действительно его матерью? Элиас закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо, которое всегда ассоциировалось у него с образом матери. Но вместо чёткого изображения в памяти возникало лишь размытое пятно, словно фотография, испорченная водой.

– Элиас? – голос Серы вывел его из глубокой задумчивости. – Ты в порядке?

Он открыл глаза и повернулся к ней. Сера стояла в дверях ванной комнаты, её лицо выражало искреннюю обеспокоенность.

– Не уверен, – честно ответил он. – Кажется, я больше не знаю, кто я.

– Ты тот же человек, каким был вчера, – мягко сказала она. – Независимо от того, что случилось в твоём детстве.

Элиас хотел бы в это верить, но внутренний голос говорил ему, что это не так. Если его воспоминания – основа его личности – были модифицированы, то кто мог гарантировать, что он действительно был тем человеком, которым себя считал?

– Я провела дополнительный анализ, пока ты приходил в себя, – сказала Сера, видя его внутреннюю борьбу. – И обнаружила кое-что интересное.

Они вернулись в главную комнату студии, где на голографическом дисплее была представлена сложная диаграмма – результат глубинного анализа зелёного энграмма.

– Смотри, – Сера указала на несколько ярко выделенных участков в структуре воспоминания. – Эти паттерны имеют характерную сигнатуру. Они присутствуют только в воспоминаниях, которые были… редактированы с использованием технологии «Мнемосин-Альфа».

– «Мнемосин-Альфа»? – Элиас нахмурился. – Никогда не слышал о такой технологии.

– Неудивительно, – кивнула Сера. – Это экспериментальная технология, разработанная около тридцати лет назад группой учёных из исследовательского центра «Хеликс». Она так и не была выпущена на рынок из-за этических проблем и потенциальных рисков для психики.

– И что именно она делает?

– В теории, она позволяет не просто имплантировать или стирать отдельные воспоминания, а полностью реструктурировать память человека, – объяснила Сера. – Создавать новые воспоминания, которые органично встраиваются в существующую личность, или удалять проблемные воспоминания без явных следов их отсутствия.

Элиас почувствовал, как по телу пробежала холодная волна.

– Откуда ты знаешь об этой технологии?

– Часть моего образования как художника памяти включала изучение истории и технических аспектов манипуляции воспоминаниями, – ответила Сера. – «Мнемосин-Альфа» упоминалась как теоретическая разработка, которая никогда не была реализована. – Она сделала паузу. – По крайней мере, официально.