Φ-Порог

– С чем?

– С этим. – Зоя обвела рукой пространство вокруг. – С миром. С тем, что ты измеряешь. С… – она замолчала.

– С чем? – повторила Майя.

– Не знаю. – Голос Зои был едва слышен. – Но иногда – особенно в лесу, особенно когда тихо – я чувствую, как… как он думает.

– Кто?

– Лес. – Зоя посмотрела на мать. – Мама, я иногда чувствую, как думает лес.

Тишина.

За окном зажглись уличные фонари, бросая на пол длинные тени. Где-то вдалеке прогудел поезд – вечерний экспресс на Париж, по расписанию.

Майя смотрела на дочь и видела не шестнадцатилетнюю девочку, а что-то другое. Мост. Антенну. Точку соприкосновения между миром, который она измеряла, и миром, в котором жила.

Зоя тоже видит, – сказала Ольга в то утро в ботаническом саду. – Она молодая, её глаза ещё не закрылись.

Тогда Майя списала эти слова на деменцию. Теперь – не могла.

– Иди сюда, – сказала она.

Зоя поднялась с дивана, подошла. Майя обняла её – неловко, непривычно, они никогда не были семьёй, которая легко обнимается, – но сейчас это казалось единственно правильным.

– Я не считаю тебя сумасшедшей, – сказала Майя в волосы дочери. – И я верю тебе.

– Правда?

– Правда.

Зоя вздрогнула – то ли от облегчения, то ли от сдерживаемых слёз.

– Что со мной, мама?

– Не знаю. – Майя отстранилась, посмотрела дочери в глаза. – Но я собираюсь выяснить.

На следующий день. ЦЕРН-2.

Майя привела Зою в лабораторию.

Не в главный корпус – там всё ещё толпились журналисты и протестующие. В подземный комплекс, куда вёл отдельный вход из технического тоннеля. Маркус встретил их у лифта, с выражением человека, который не спал всю ночь.

– Это твоя дочь? – спросил он, глядя на Зою с любопытством.

– Зоя Северцева, – представилась та, протягивая руку с удивившей Майю взрослостью.

– Маркус Клейн. – Он пожал руку. – Майя, мне нужно поговорить с тобой. Срочно.

– После. Сначала я хочу провести тест.

– Какой тест?

Майя посмотрела на дочь.

– Измерение Φ.

Процедура была стандартной – та же, что они проводили с нейронными культурами в начале проекта. Зоя легла на кушетку внутри экранированной камеры. Датчики закрепили на голове, груди, запястьях. Детектор загудел, начиная работу.

– Не двигайся, – сказала Майя через интерком. – Старайся не думать ни о чём конкретном. Просто расслабься.

– Легко сказать, – буркнула Зоя, но послушалась.

Майя смотрела на экран, где формировались данные. Стандартные показатели для человека в состоянии расслабленного бодрствования: сто сорок – сто шестьдесят церенов. Иногда выше, если испытуемый был особенно сосредоточен или переживал интенсивные эмоции.

Φ Зои был двести сорок три церена.

– Ошибка, – сказал Маркус, который стоял рядом. – Должна быть ошибка.

– Проверь.

Он проверил. Потом ещё раз. Потом позвал Томаса, который случайно оказался в соседней лаборатории.

– Калибровка в норме, – сказал Томас через пятнадцать минут. – Никаких сбоев. Это реальный показатель.

– Двести сорок три, – повторила Майя. – Выше, чем у любого взрослого, которого мы измеряли.

– Она подросток. Может, это связано с развитием мозга?

– Мы измеряли подростков. Их Φ не отличается от взрослых значимо.

– Тогда…

– Тогда Зоя – аномалия.

Они посмотрели на камеру, где девочка лежала с закрытыми глазами, не подозревая о числах на экране.

– Это плохо? – спросил Маркус негромко.

Майя не знала, как ответить.

Она рассказала Зое о результатах тем же вечером.

Они сидели на кухне квартиры, перед ними остывал чай. За окном Женева мерцала огнями – красивая, безразличная, занятая своими делами.

– Двести сорок три, – повторила Зоя. – Это много?

– Очень много. Выше, чем у кого-либо из взрослых, которых мы тестировали.

– И что это значит?

Майя вздохнула.

– Честно? Я не знаю. Φ – мера интеграции информации в системе. Высокий Φ означает, что твой мозг обрабатывает информацию более… связанно, чем обычно. Разные части работают вместе, а не по отдельности.

– Это хорошо или плохо?

– Ни то, ни другое. Просто необычно.

Зоя молчала, глядя в свою чашку.

– Может быть, – сказала она наконец, – поэтому я чувствую… то, что чувствую.

– Что ты имеешь в виду?

– Если мой мозг более… интегрированный. Более связанный. Может быть, он лучше соединяется с другими системами? С лесами. С… – она запнулась.

– С чем?

– Не знаю. С чем-то большим.

Майя подумала о сорока двух церенах в межзвёздном пространстве. О словах матери: маленькие узелки в огромной сети. О том, как Зоя описывала свои сны – море без берегов, без горизонта.

– Зоя, – сказала она осторожно, – я хочу, чтобы ты прошла ещё несколько тестов. Не только Φ. Полное неврологическое обследование.

– Ты думаешь, что со мной что-то не так?

– Я думаю, что с тобой что-то необычное. И мне нужно понять, что именно.

Дочь посмотрела на неё – долгим, оценивающим взглядом.

– Ты хочешь изучать меня, – сказала она. Не вопрос – констатация.

– Я хочу понять тебя. Это разные вещи.

– Правда?

Майя не отвела глаз.

– Да, – сказала она. – Правда. Ты моя дочь. Не образец для исследования.

Пауза. Потом Зоя кивнула – медленно, неуверенно.

– Ладно. Я пройду тесты. Но при одном условии.

– Каком?

– Ты будешь говорить мне всё. Без научных отговорок, без «мы пока не знаем». Что бы ты ни обнаружила – я хочу знать.

Майя подумала о последствиях этого обещания. О том, что она может обнаружить. О том, как это изменит жизнь Зои – которая уже была достаточно сложной для шестнадцатилетней.

– Обещаю, – сказала она.

Три дня спустя.

Неврологическое обследование не показало ничего аномального.

Структура мозга Зои была нормальной. Никаких опухолей, повреждений, аномалий развития. Электроэнцефалограмма – в пределах нормы. Когнитивные тесты – выше среднего, но не экстраординарно.

Единственной странностью оставался Φ – двести сорок три церена, подтверждённый при повторных измерениях.

– Это не патология, – сказал невролог, пожилой швейцарец с кустистыми бровями. – Это… вариант. Как высокий рост или абсолютный слух. Необычно, но не болезненно.

– Может быть связано с чем-то генетическим? – спросила Майя.

– Возможно. Но мы не знаем достаточно о генетике сознания, чтобы делать выводы. – Он пожал плечами. – Ваша дочь здорова, доктор Северцева. Просто… особенная.

Особенная. Слово, которое ничего не объясняло.

Зоя приняла новости спокойнее, чем Майя ожидала.

– Значит, я не больна, – сказала она, когда Майя передала ей результаты. – Просто странная.

– Ты не странная.

– Мама, у меня мозг работает не как у всех. Я чувствую вещи, которые другие не чувствуют. По любым стандартам это – странность.

– Это дар.

Зоя фыркнула.

– Дар? Типа суперсила? – Она покачала головой. – Я не хочу быть особенной. Я просто хочу быть… обычной. Нормальной. Как все.

– Никто не бывает как все.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Да, Майя понимала. Она сама всю жизнь была «особенной» – слишком умной, слишком сосредоточенной, слишком отстранённой. И знала, какую цену платят за эти «слишком».

– Зоя, – сказала она, – я не буду заставлять тебя быть частью моих исследований. Если ты хочешь забыть обо всём этом, жить обычной жизнью – я приму это.

Дочь посмотрела на неё.

– А если не хочу?

– Что ты имеешь в виду?

– Я много думала. Последние дни, после всех этих тестов. – Зоя села на диван, подтянув ноги. – Ты измеряешь сознание. В рифах, лесах, везде. И оказывается, что я – каким-то образом – более чувствительна к этому, чем другие. Более… настроена, что ли.

– Это одна из гипотез.

– Если это правда… – Зоя помедлила. – Может быть, я могу помочь. В твоих исследованиях. Быть кем-то вроде… живого детектора?

Майя не ответила сразу. Предложение было соблазнительным – и опасным. Использовать собственную дочь как инструмент? Это противоречило всему, во что она верила.

Но отказаться – значило отвергнуть саму возможность понять, что делает Зою особенной.

– Я подумаю, – сказала она наконец.

– Только не слишком долго. – Зоя улыбнулась – первая настоящая улыбка за несколько дней. – Каникулы заканчиваются через неделю. Мне надо возвращаться в школу.

– Школа важна.

– Я знаю. Но это тоже важно, разве нет? – Она кивнула в сторону окна, за которым простирался город, а за ним – леса, горы, океаны, всё, что Майя пыталась измерить и понять. – Там что-то есть, мама. Что-то большое. И я, может быть, могу помочь его найти.

Вечер того же дня.

Майя сидела одна в гостиной, когда телефон зазвонил.

Номер был незнакомый – длинный, с международным кодом, который она не узнала.

– Алло?

– Доктор Северцева? – Голос мужской, с лёгким акцентом – индийским? – Это Рави Кришнамурти. Мы познакомились на Барьерном рифе.

– Рави. – Она выпрямилась в кресле. – Как вы нашли мой личный номер?

– У меня есть свои источники. – В его голосе слышалась улыбка. – Не волнуйтесь, я не собираюсь преследовать вас. Просто хотел поздравить.

– С чем?

– Со статьёй. И со скандалом. – Смешок. – Вы буквально перевернули мир. Религиозные лидеры выступают с проповедями о вашей работе. Философы спорят на телевидении. Политики не знают, что говорить.

– Я заметила.

– И это только начало, не так ли?

Майя помолчала.

– Откуда вы знаете?

– Потому что я читал между строк вашей статьи. – Голос Рави стал серьёзнее. – Вы написали о рифах и лесах. Но вы не написали о том, что видели в Орегоне. И вы не написали о… – он понизил голос, – о сорока двух церенах.

– Я просила вас никому не говорить.

– И я не говорил. Это остаётся между нами. Но я думал об этом. Много думал. – Пауза. – И я, возможно, нашёл кое-что.

– Что именно?

– Не по телефону. Вы можете приехать в Бангалор?

– Рави, у меня…

– Я знаю. Скандал, журналисты, протесты. Но поверьте – это важно. Важнее, чем всё остальное.

Майя посмотрела в окно. Женева спала – огни гасли один за другим, город погружался в ночь.

– Что вы нашли?

– Паттерн, – сказал Рави. – В старых данных. Очень старых. – Она услышала, как он вздохнул. – Доктор Северцева… Майя… сорок два церена – это не аномалия. Это сигнал. И он повторяется.

Холодок пробежал по её спине.

– Повторяется? Где?

– Везде. В радиошумах. В космическом микроволновом фоне. В данных, которые астрономы отбрасывали как помехи десятилетиями. – Голос Рави был напряжённым. – Кто-то там есть, Майя. Кто-то очень большой. И он, кажется, пытается с нами говорить.

Той ночью Майя не спала.

Она сидела в гостиной, глядя в темноту, и думала о том, что сказал Рави. О паттернах в космическом шуме. О сигнале, который никто не замечал, потому что не знал, что искать.

Кто-то там есть.

Она вспомнила лес в Орегоне. Голос – не голос – который сказал мы видим тебя. Сны Зои о море без берегов. Слова матери о маленьких узелках в огромной сети.

Всё это время она думала, что ищет сознание в природе. В рифах, лесах, экосистемах. Но что если природа – только начало? Что если сознание простирается дальше – за пределы планеты, за пределы Солнечной системы, за пределы всего, что она могла вообразить?

Сорок два церена в межзвёздном пространстве.

Она встала и подошла к окну. Небо над Женевой было затянуто облаками – ни одной звезды не видно. Но она знала, что они там. Миллиарды звёзд, миллиарды планет, миллиарды возможностей.

И, может быть, что-то ещё. Что-то, что смотрит на Землю так же, как она смотрела на риф – с научным любопытством, пытаясь понять.

Что ты видишь? – подумала она, обращаясь к небу. – Что ты думаешь о нас?

Ответа не было. Конечно, не было – это же просто мысли, проекция усталого разума.

Но где-то в глубине души – там, где она прятала всё, что не могла объяснить, – Майя почувствовала что-то. Эхо. Отзвук. Как будто кто-то услышал её вопрос.

И теперь решал, стоит ли отвечать.

Утром она позвонила Рави.

– Я приеду.

Зоя уехала обратно в школу через три дня.

Они стояли в аэропорту, у выхода на посадку, и Майя пыталась найти правильные слова. Прощание никогда не давалось ей легко – слишком много эмоций, слишком мало контроля.

– Ты справишься? – спросила она.

– Мама, я летала одна сто раз.

– Я не о перелёте.

Зоя посмотрела на неё – этот взгляд, взрослый и проницательный, от которого Майя иногда чувствовала себя неуютно.

– Я справлюсь. – Дочь пожала плечами. – Буду ходить в школу, делать уроки, притворяться нормальной. Как обычно.

– Зоя…

– Шучу. – Улыбка, мелькнувшая на лице девочки, была почти убедительной. – Всё будет хорошо. Просто… если ты что-то узнаешь… о том, что со мной… напиши мне, ладно? Не через неделю, не когда закончишь статью. Сразу.

– Обещаю.

– И береги себя. – Зоя обняла её – коротко, крепко. – Я знаю, что ты лезешь во что-то большое. Чувствую это. Просто… будь осторожна.

Майя хотела спросить, что именно чувствует Зоя. Какие образы приходят к ней, какие ощущения. Но объявили посадку, и момент ушёл.

– До свидания, мама.

– До свидания.

Она смотрела, как Зоя исчезает в коридоре, ведущем к самолёту. Худая фигурка с рюкзаком, тёмные волосы, прямая спина.

Двести сорок три церена, – подумала Майя. – Моя дочь – антенна. Мост. И я понятия не имею, к чему.

Она развернулась и пошла к выходу. Впереди был Бангалор, Рави и ответы, которых она искала.

Или новые вопросы, которых боялась.

Эпилог главы. Женева. Неделю спустя.

Статья в Nature набрала рекордное количество цитирований за первый месяц.

Протесты у ЦЕРНа продолжались, но теряли интенсивность – новостной цикл двигался дальше, появлялись новые скандалы, новые темы для возмущения. Религиозные лидеры всё ещё выступали с заявлениями, но их голоса тонули в общем шуме.

Маркус и Томас готовили следующую экспедицию – в тропические леса Амазонии, где микоризные сети были ещё обширнее, чем в Орегоне. Анна вернулась в криогенную лабораторию, заявив, что ей нужен перерыв от «всей этой философии».

Ван дер Берг вызвал Майю на встречу.

– У меня есть предложение, – сказал он, когда она села в кресло напротив его стола. – Или, точнее, предложение есть у кого-то другого.

– У кого?

– У Европейского космического агентства. – Директор сложил руки на столе. – Они хотят запустить Φ-детектор в космос.

Майя замерла.

– В космос?

– На станцию в точке Лагранжа-2. Полтора миллиона километров от Земли, на ночной стороне планеты. Идеальные условия для астрономических наблюдений. – Ван дер Берг улыбнулся. – И, возможно, для других наблюдений тоже.

Сорок два церена, – прошептал голос в её голове. – Теперь ты сможешь проверить.

– Когда? – спросила она.

– Через год, если всё пойдёт по плану. Может быть, раньше. Они готовы выделить финансирование и ресурсы. Единственное условие – ты должна возглавить проект.

Майя посмотрела в окно кабинета. За стеклом виднелся кампус ЦЕРНа – здания, деревья, люди, снующие по дорожкам. Обычный мир, живущий обычной жизнью.

И где-то там, за облаками, за атмосферой – звёзды. Миллиарды звёзд. И что-то между ними, что она почти коснулась.

– Я согласна, – сказала она.