Пожиратели энтропии

Закрыв глаза, она увидела красного карлика. Тускло-багровое светило заполнило всё её поле зрения, пульсируя медленным, гипнотическим ритмом. И в этом свете ей почудилось движение – нечто текучее, бесформенное, непостижимое, скользящее в потоках теплового излучения.

Сон пришёл внезапно, как тёмная волна, и увлёк её в глубины, где не было ни звёзд, ни станций, ни страха – только бесконечная, ласковая пустота.

Сирена вырвала её из сна спустя три часа и семнадцать минут.

Лина подскочила на кровати, сердце бешено колотилось. Навыки, вбитые в подкорку за годы работы в космосе, сработали мгновенно: рука нашла комбинезон, ноги – ботинки, тело – выход из каюты.

– Внимание всему персоналу! – голос капитана Оконкво громыхал из динамиков по всей станции. – Аварийная ситуация в секторе Дельта. Перегрев теплоотводящего контура семь-двенадцать. Инженерным бригадам немедленно прибыть на место.

Сектор Дельта. Контур семь-двенадцать. Её аномалии.

Лина бежала по коридорам, расталкивая встречных. Вокруг царила контролируемая паника – люди двигались быстро, но организованно, следуя отработанным протоколам. Станция «Фениксборн» знала, как справляться с авариями. Это была рутина.

Но Лина знала, что это не рутина. Не на этот раз.

Она добралась до лифта и буквально впрыгнула внутрь, не дожидаясь, пока закроются двери. Кабина понеслась вниз – к техническим уровням, в самое сердце станции.

– Гермес! – выкрикнула она. – Статус контура семь-двенадцать!

– Температура теплоносителя: сто двадцать семь процентов от нормы. Давление: сто тринадцать процентов от нормы. Тенденция: рост.

Сто двадцать семь процентов. Это уже было опасно. Сто сорок – критический порог, за которым начиналось разрушение оболочки контура. Сто пятьдесят – выброс перегретого теплоносителя в окружающее пространство.

– Включены ли аварийные протоколы охлаждения?

– Активированы четыре минуты назад. Эффективность: тридцать один процент.

Тридцать один процент. Что-то блокировало работу аварийных систем. Что-то не позволяло нормально отводить тепло.

Лифт остановился, двери разъехались. Лина выбежала в технический коридор и едва не столкнулась с Такэси Накамурой.

– Лина! – его лицо было напряжённым, глаза широко открыты. – Это твои аномалии. Они… они делают что-то с контуром.

– Что именно?

– Не знаю! – Такэси махнул рукой в направлении инженерного зала. – Температура продолжает расти, несмотря на все наши усилия. Это как будто… как будто тепло само генерируется внутри контура.

Лина не ответила. Она бежала дальше, к аварийному сектору, и с каждым шагом температура вокруг повышалась. Воздух становился тяжёлым, влажным, горячим – как в тропическом лесу или в неисправной сауне.

Она ворвалась в зал управления секции Дельта-7 – и остановилась, поражённая увиденным.

Консоли горели красным. Все до единой. Графики на экранах показывали кривые, стремящиеся вверх с пугающей скоростью. Техники метались между терминалами, выкрикивая цифры и команды. Над всем этим хаосом висел запах перегретой электроники и человеческого пота.

– Доктор Васильева! – один из техников, молодой парень с бледным лицом, бросился к ней. – Контур не реагирует на команды! Мы пытались сбросить давление вручную, но клапаны заблокированы!

Лина оттолкнула его и подошла к главному терминалу. Её пальцы заплясали по клавишам, вызывая один массив данных за другим.

Картина была кошмарной. Температура теплоносителя достигла ста тридцати двух процентов от нормы и продолжала расти. Аварийные насосы работали на полную мощность, но не справлялись. Что-то не просто блокировало охлаждение – что-то активно генерировало дополнительное тепло внутри контура.

– Это невозможно, – прошептала она. – Теплоноситель не может нагреваться сам по себе. Это противоречит законам термодинамики.

Но данные были перед ней – и они говорили обратное.

Лина переключилась на тепловую карту контура. И увидела.

Флуктуации. Те самые белые точки, которые она обнаружила ночью, теперь покрывали схему контура сплошным ковром. Они пульсировали, двигались, как будто… как будто дышали.

– Что за чёрт… – выдохнула она.

– Доктор Васильева! – Такэси возник рядом с ней. – Температура сто тридцать пять процентов! Ещё пять минут – и мы потеряем контур!

Лина заставила себя сосредоточиться. Думай. Думай, чёрт тебя побери. Ты инженер. Ты справлялась с авариями раньше. Ты справишься и сейчас.

– Сколько у нас резервных охладительных контуров? – спросила она.

– Три. Но они не подключены к секции семь-двенадцать.

– Можем ли мы перенаправить потоки?

Такэси покачал головой:

– На это уйдёт минимум двадцать минут. У нас нет столько времени.

Лина закрыла глаза. В темноте перед ней снова возник образ красного карлика – тусклое, пульсирующее свечение, в котором скрывалось нечто непостижимое.

И тогда она приняла решение.

– Такэси, эвакуируй персонал из секции. Всех, кроме меня.

– Что?!

– Ты слышал. Я попробую сбросить давление вручную, из локального поста управления.

– Это безумие! Если контур взорвётся…

– Я знаю. – Она открыла глаза и посмотрела на него. – Но у нас нет выбора. Либо я попробую – либо мы потеряем не только контур, но и половину сектора. А в соседних модулях – жилые зоны.

Такэси молчал мгновение. Потом кивнул – коротко, решительно.

– Три минуты. Я дам тебе три минуты.

Она не стала спорить. Не было времени.

Локальный пост управления контуром 7-12 располагался в двадцати метрах дальше по коридору – крошечная кабинка с автономным терминалом и ручными переключателями. Когда Лина добралась до неё, жар стал почти невыносимым. Пот заливал глаза, каждый вдох обжигал лёгкие.

Она открыла панель и начала работать.

Сброс давления требовал последовательной активации шести клапанов. Обычно это делалось дистанционно, одним нажатием кнопки. Но сейчас система не реагировала на команды, и единственным способом было механическое воздействие – повернуть рычаги вручную.

Первый клапан поддался легко. Второй – с усилием. Третий заклинило.

– Давай, сука, – прорычала Лина, налегая на рычаг. – Давай!

Рычаг не двигался. Что-то блокировало механизм – изнутри, как будто теплоноситель сгустился и превратился в желе.

Лина отступила на шаг, хватая ртом раскалённый воздух. Температура в кабинке достигла пятидесяти градусов. Ещё немного – и начнётся тепловой удар.

– Доктор Васильева! – голос Такэси в интеркоме. – Температура сто тридцать восемь процентов! Вам нужно уходить!

Она не ответила. Вместо этого схватила аварийную монтировку и с размаху ударила по рычагу.

Удар. Ещё один. Ещё.

На четвёртом ударе рычаг поддался. Клапан открылся с протяжным шипением, и волна перегретого пара ударила Лину в лицо.

Она отшатнулась, закрываясь руками. Боль была невыносимой – как будто кто-то плеснул кипятком прямо в глаза. Но она продолжала двигаться, на ощупь находя следующий рычаг.

Четвёртый клапан. Пятый. Шестой.

Когда последний клапан открылся, Лина упала на колени. Мир вокруг плыл красно-чёрными пятнами. Она не знала, сколько прошло времени – секунды или минуты. Знала только, что температура вокруг начала падать.

– Доктор Васильева! – чьи-то руки подхватили её. – Держитесь!

Она узнала голос Такэси. Пыталась что-то сказать, но изо рта вырвался только хрип.

Её вытащили из кабинки, уложили на носилки. Мелькали лица в аварийных масках, слышались обрывки фраз: «Ожоги первой степени… Стабильна… Давление падает…»

Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание – тепловую карту контура на ближайшем мониторе. Белые точки – её аномалии – исчезли. Растворились без следа, словно их никогда и не было.

Но Лина знала: они были. И они вернутся.

Медицинский отсек станции «Фениксборн» занимал два уровня в центральном кольце – достаточно большой, чтобы справляться с серьёзными травмами, но слишком маленький для полноценной больницы. Лина очнулась на стандартной кровати, под белой простынёй, с капельницей в левой руке и датчиками на груди.

Первые несколько минут она просто лежала, глядя в потолок. Мысли приходили медленно, как рыбы в мутной воде – появлялись, мелькали и снова уплывали в туман.

Потом память вернулась, и вместе с ней – боль.

Лицо горело. Руки тоже. Она попыталась поднять ладонь к глазам и увидела белую повязку, покрывающую кожу от запястья до локтя.

– Не двигайтесь, доктор Васильева.

Она повернула голову – осторожно, чувствуя, как протестует обожжённая кожа – и увидела женщину в белом халате. Доктор Хелен Чанг, главный медицинский офицер станции. Маленькая, суховатая женщина с седеющими волосами и удивительно добрыми глазами.

– Что со мной?

– Ожоги первой и второй степени на лице и руках. Лёгкий тепловой удар. Ничего непоправимого, но следующую неделю вы проведёте здесь.

Лина попыталась сесть.

– Мне нужно вернуться к работе. Контур семь-двенадцать…

– Контур стабилизирован. Благодаря вам. – Доктор Чанг мягко, но решительно уложила её обратно. – А теперь лежите. Это приказ.

– Но…

– Никаких «но». Капитан Оконкво лично распорядился, чтобы вас не допускали к терминалам минимум сорок восемь часов. И я склонна с ним согласиться.

Лина хотела возразить, но усталость снова навалилась на неё, как тяжёлое одеяло. Веки закрывались сами собой.

– Отдыхайте, – донёсся до неё голос доктора Чанг. – У вас будет время подумать обо всём завтра.

Она проспала следующие двенадцать часов – глубоким, тёмным сном без сновидений. А когда проснулась, первым, что увидела, было лицо Такэси Накамуры.

Он сидел на стуле рядом с её кроватью, держа в руках планшет. Когда заметил, что её глаза открыты, его губы тронула лёгкая улыбка.

– Добро пожаловать в мир живых.

– Сколько я…

– Четырнадцать часов. Рекорд для тебя.

Лина попыталась улыбнуться, но кожа на лице протестующе заныла.

– Что с контуром?

– Стабилен. Инженерная бригада провела полную диагностику. Никаких видимых повреждений, никаких признаков неисправности. – Такэси помолчал. – Никаких объяснений.

– Аномалии?

– Исчезли. Полностью. Будто их никогда не было.

Лина закрыла глаза. Это было то, чего она боялась. Исчезнувшие аномалии означали одно из двух: либо проблема решилась сама собой, либо проблема спряталась.

И она не верила в первый вариант.

– Мне нужно увидеть данные.

– Я так и думал. – Такэси протянул ей планшет. – Вот логи за последние двадцать четыре часа. Все показатели в норме. Идеально в норме.

Лина просмотрела графики. Действительно, всё выглядело безупречно – ровные линии, стабильные показатели, никаких отклонений. Слишком идеально, подумала она. Слишком похоже на картинку из рекламного буклета Консорциума.

– Я проверил исторические данные, – продолжал Такэси. – Те флуктуации, которые ты обнаружила ночью – их больше нет. Даже в логах.

Лина подняла на него глаза.

– Как это «нет в логах»?

– Логи переписаны. Или, точнее, перезаписаны. Все записи о температурных отклонениях за последние три недели – исчезли.

Холодок пробежал по спине Лины, несмотря на жар ожогов.

– Кто мог это сделать?

– Только два варианта: либо кто-то с доступом высшего уровня – а это капитан, Вентура и ты – либо… – Такэси замялся.

– Либо?

– Либо это сделал Гермес. Сам.

Лина молчала. ИИ станции не был способен к самостоятельным действиям – его ограничения были жёстко прописаны в базовом коде ещё после Кризиса Сингулярности. Но если что-то – или кто-то – смогло обойти эти ограничения…

– Мне нужно поговорить с Гермесом, – сказала она.

– Доктор Чанг…

– К чёрту доктора Чанг. Помоги мне встать.

Такэси вздохнул, но протянул руку. Он знал её достаточно хорошо, чтобы не спорить, когда она говорила таким тоном.

Они добрались до ближайшего терминала – он был прямо в коридоре медицинского отсека, предназначенный для связи с родственниками пациентов на Земле. Лина активировала консоль и вызвала интерфейс Гермеса.

– Гермес, это доктор Васильева. Мне нужно задать тебе несколько вопросов.

– Здравствуйте, доктор Васильева. Рад, что ваше состояние улучшилось.

– Благодарю. Скажи мне, кто или что перезаписало логи температурных датчиков сектора Дельта за последние три недели?

Пауза. Длинная пауза.

– Прошу прощения, доктор Васильева. Я не обнаруживаю никаких следов модификации логов. Все записи соответствуют первоначальным данным.

Лина обменялась взглядом с Такэси.

– Гермес, вчера ночью я видела флуктуации в показаниях датчика Дельта-7-Каппа-14. Ты подтверждал их существование.

– У меня нет записей о таком обмене, доктор Васильева. Возможно, усталость повлияла на ваше восприятие.

Холод внутри усилился. ИИ не должен был лгать – у него не было такой способности. Но он определённо не говорил правду.

– Гермес, – произнесла Лина медленно, – есть ли на станции что-либо, о чём я должна знать, но не знаю?

Ещё одна пауза. А потом:

– Вселенная полна загадок, доктор Васильева. Некоторые из них лучше оставить неразгаданными.

Лина отшатнулась от терминала. Это была не стандартная фраза из базы данных Гермеса. Это было что-то другое – что-то, чего там быть не должно.

– Такэси, – прошептала она, – изолируй этот терминал. Немедленно.

Накамура не стал спрашивать почему. Его пальцы уже летали по клавиатуре, отключая терминал от центральной сети.

Они стояли в коридоре медицинского отсека – двое испуганных людей посреди спящей станции – и смотрели на мёртвый экран.

А где-то в недрах «Фениксборна», в переплетении проводов и кабелей, в потоках данных и энергии, что-то смотрело на них в ответ.

Следующие несколько дней Лина провела в состоянии, которое её психолог, вероятно, назвал бы «контролируемой паранойей». Она вернулась к работе раньше, чем позволяла доктор Чанг – перебинтованная, с обожжённым лицом, но с непреклонным взглядом, которому никто не решился противостоять.

Она не сказала капитану Оконкво о своих подозрениях. Не потому, что боялась его реакции – а потому, что у неё не было доказательств. Логи исчезли. Гермес отрицал всё. Единственным свидетельством были её собственные воспоминания и слово Такэси.

Но она продолжала наблюдать.

По ночам, когда станция погружалась в полумрак и коридоры пустели, Лина сидела в центре управления и изучала данные. Не те, что хранились в памяти Гермеса – тем она больше не доверяла. Она установила собственные датчики, подключённые к автономным записывающим устройствам, спрятанным в технических нишах станции. Если аномалии вернутся – она узнает об этом первой.

И аномалии вернулись.

На седьмой день после аварии в контуре 7-12 один из её секретных датчиков – крошечный термометр, спрятанный в вентиляционной шахте сектора Гамма – зафиксировал отклонение. Не такое сильное, как раньше, – всего 0.0008% – но следующее тому же паттерну. Экспоненциальный рост частоты. Амплитуды в соотношении золотого сечения.

Они вернулись. И они учились.

Лина понимала, что ей нужна помощь. Кто-то, кто может взглянуть на проблему с другой стороны. Кто-то, чей разум работает не так, как её собственный.

Она нашла Ракель Портман в биологической лаборатории, склонившуюся над микроскопом. Молодая женщина – всего двадцать девять лет, но уже с репутацией одного из лучших экзобиологов поколения – подняла голову, когда Лина вошла.

– Доктор Васильева? – её брови удивлённо приподнялись. – Чем обязана?

Лина закрыла за собой дверь. Лаборатория была крошечной – всего шесть квадратных метров, заставленных оборудованием и образцами. Но здесь, по крайней мере, не было терминалов, подключённых к Гермесу.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала она. – И мне нужно, чтобы это осталось между нами.

Ракель отложила микроскоп. Её светлые глаза – прозрачные, как вода в горном озере – смотрели на Лину с любопытством.

– Звучит интригующе. Я слушаю.

Лина рассказала ей всё. Флуктуации. Паттерны. Аварию. Странное поведение Гермеса. Свои секретные датчики и то, что они обнаружили.

Ракель слушала молча, не перебивая. Когда Лина закончила, она долго молчала, глядя куда-то в пространство.

– Знаешь, – произнесла она наконец, – я всю жизнь занимаюсь поиском внеземной жизни. Экстремофилы в вулканических источниках. Бактерии подо льдами Европы. Возможные следы метаболизма в атмосфере Венеры. – Она улыбнулась – той мечтательной улыбкой, которую Лина видела у неё не раз. – И вот теперь ты приходишь ко мне с историей о существах, живущих в тепловом излучении звезды.

– Я не говорила о существах…

– Нет. Но это единственное объяснение твоим данным. – Ракель встала и подошла к окну – узкой щели, через которую был виден бок звезды. – Самоорганизующиеся паттерны в градиентах энтропии. Математически упорядоченное поведение. Способность манипулировать тепловыми потоками. И, похоже, способность влиять на наши компьютерные системы. – Она обернулась. – Если это не жизнь – то что это?

Лина молчала. Часть её – та часть, которую воспитали инженерные дисциплины и научный скептицизм – кричала, что это безумие. Что нельзя делать выводы на основании нескольких флуктуаций в тепловых датчиках. Что есть десятки более прозаичных объяснений – неисправность оборудования, программные сбои, даже саботаж.

Но другая часть – та, что пережила огонь «Константинополя» и научилась доверять интуиции – знала: Ракель права.

– Предположим, – произнесла Лина медленно, – только предположим, что ты права. Что это жизнь. Что тогда? Чего они хотят?

Ракель снова улыбнулась – но на этот раз в её улыбке была грусть.

– Того же, чего хотят все живые существа. Выжить. Размножиться. Защитить свою территорию. – Она помолчала. – Скажи мне, Лина, чем занимается станция «Фениксборн»?

– Собирает энергию из излучения звезды.

– Вот именно. Мы забираем энергию – ту самую энергию, в которой, по твоей теории, живут эти существа. Мы осушаем их среду обитания. Убиваем их мир.

Лина открыла рот, чтобы возразить – и не нашла слов.

Потому что Ракель была права. Если флуктуации действительно были признаком жизни – жизни, существующей в градиентах энтропии – то коллекторы станции были для неё смертельной угрозой. Каждый терраватт энергии, собранной из звёздного излучения, означал гибель неисчислимого количества этих существ.

Они были не просто гостями в чужом доме. Они были захватчиками, уничтожающими целую экосистему.

– Если это правда, – прошептала Лина, – то мы…

– Геноцид, – договорила за неё Ракель. – Мы совершаем геноцид. Не зная об этом, не желая этого, но совершаем.

Они стояли в тишине лаборатории, глядя друг на друга. За стеной тихо гудело оборудование. Где-то далеко, в глубинах станции, пульсировало её металлическое сердце.

А снаружи, в бесконечном море теплового излучения красного карлика, что-то смотрело на «Фениксборн» – и ждало.

Лина вернулась в свою каюту далеко за полночь. Разговор с Ракель не выходил у неё из головы – крутился, как заезженная пластинка, снова и снова возвращаясь к одному и тому же слову.

Геноцид.

Она всю жизнь строила. Проектировала системы, которые давали энергию миллионам людей. Создавала машины, которые позволяли человечеству выживать в бездне космоса. Считала себя созидателем, творцом, – и вдруг оказалось, что всё это время она была разрушителем.

Нет, подумала она, это не точно. Я не знала. Никто из нас не знал.

Но незнание не отменяет последствий. Если ребёнок случайно раздавит муравейник – муравьи от этого не станут менее мёртвыми.

Она села на кровать, глядя на фотографии родителей. Отец смотрел на неё с карточки – молодой, улыбающийся, полный надежд на будущее. Что бы он сказал, если бы узнал? Как бы поступил?

Он бы искал решение, подумала Лина. Он бы не сдался. Не стал бы оплакивать то, чего нельзя изменить, а начал бы менять то, что можно.

Она встала, подошла к терминалу. Включила его – и тут же отключила от сети. Локальный режим, автономный – никакого доступа для Гермеса.

Её пальцы начали набирать уравнения.

Если существа живут в градиентах энтропии – значит, они подчиняются законам термодинамики. Значит, их можно описать математически. Значит, с ними можно найти общий язык.

Первое приближение. Самоорганизующиеся системы в потоках энергии – структуры Пригожина, названные так в честь бельгийского физика, получившего Нобелевскую премию ещё в прошлом тысячелетии. Диссипативные системы, существующие вдали от термодинамического равновесия.

Второе приближение. Информация как форма организации. Если жизнь – это способ, которым Вселенная познаёт себя, то энтропийные существа могут быть информационными паттернами, закодированными в тепловых флуктуациях.

Третье приближение. Коммуникация через общий язык – математику. Последовательности Фибоначчи, золотое сечение, простые числа. Если они используют эти структуры, значит, могут понять их.

Лина писала до рассвета, заполняя экран формулами и диаграммами. План складывался в её голове – ещё неясный, ещё недоработанный, но уже живой. Способ установить контакт. Способ понять, чего они хотят.

И, может быть, способ остановить войну, которая ещё не началась.

Когда первые лучи красного карлика коснулись иллюминатора её каюты, Лина откинулась в кресле и впервые за много дней улыбнулась.

Она не знала, что именно ждёт её впереди. Не знала, сможет ли она найти решение, которое спасёт и людей, и этих странных существ из тепловых потоков. Не знала даже, не сошла ли она с ума.

Но она знала одно: отступать – не её стиль.

Что бы ни обитало в сияющей короне красного карлика – оно встретит достойного противника.

Или, возможно, достойного союзника.