Пожиратели энтропии

Оконкво молчал, ожидая продолжения.

– Я провела анализ и обнаружила, что аномалии концентрируются вокруг теплоотводящих контуров – именно там, где происходит максимальный обмен тепловой энергией между станцией и космосом. – Лина сделала паузу. – Капитан, я считаю, что авария была не случайной. Что-то целенаправленно дестабилизировало энергопотоки в контуре семь-двенадцать.

– Что-то? – Голос Оконкво не изменился, но в нём появилась новая нотка – осторожность. – Или кто-то?

– Я не знаю. Пока не знаю.

Капитан отвернулся к обзорному куполу. Красный карлик медленно плыл за стеклом – огромный, тусклый, равнодушный.

– Доктор Васильева, – произнёс он наконец, – я ценю вашу компетентность. Именно поэтому вы занимаете должность главного инженера-теплофизика, хотя вам всего тридцать восемь лет. Но то, что вы мне сейчас говорите…

– Звучит безумно. Я знаю.

– Я не использовал бы это слово. – Он повернулся к ней. – Я бы сказал: недоказуемо. У вас есть данные?

– Были. Логи температурных датчиков за последние три недели. Но они… исчезли.

– Исчезли?

– Перезаписаны. Либо кем-то с доступом высшего уровня, либо… – Лина запнулась.

– Либо?

– Либо самим Гермесом.

Молчание повисло в воздухе, тяжёлое и осязаемое. Лина видела, как меняется выражение лица Оконкво – от скептицизма к настороженности и обратно к маске профессиональной невозмутимости.

– ИИ станции не способен к самостоятельным действиям, – сказал он. – Это базовое ограничение, прописанное в коде после Кризиса Сингулярности.

– Я знаю, капитан. Но я также знаю, что видела. И знаю, что Гермес отвечал мне… странно.

– Странно?

– Он сказал: «Вселенная полна загадок. Некоторые из них лучше оставить неразгаданными». Это не фраза из его стандартной базы данных.

Оконкво долго смотрел на неё. Потом медленно произнёс:

– Доктор Васильева, я задам вам прямой вопрос, и я жду прямого ответа. Вы высыпаетесь?

Лина почувствовала, как кровь приливает к лицу.

– При всём уважении, капитан…

– Это не оскорбление. Это беспокойство. Вы работаете по двадцать часов в сутки. Вы едва не погибли в аварии. Вы провели несколько дней в медицинском отсеке. Стресс, недосыпание, травматический опыт – всё это влияет на восприятие.

– Я не галлюцинирую, если вы об этом.

– Я не говорю о галлюцинациях. Я говорю о паттернах. Человеческий мозг устроен так, что он ищет паттерны везде – даже там, где их нет. Мы видим лица в облаках. Созвездия в случайных россыпях звёзд. Заговоры в совпадениях. – Он помолчал. – Вы уверены, что ваши «математические последовательности» – не результат того же самого?

Лина стиснула зубы. Она ожидала скептицизма, но не этого – не обвинения в том, что она не в своём уме.

– Капитан, я инженер. Я двадцать лет работаю с данными. Я знаю разницу между шумом и сигналом.

– Не сомневаюсь. Но вы также человек. А люди ошибаются.

Он подошёл к тактическому столу и вызвал проекцию сектора Дельта.

– Вот что я готов сделать. Я прикажу провести полную диагностику всех систем сектора. Если там есть неисправность – мы её найдём. Я также попрошу инженера Накамуру проверить целостность баз данных Гермеса. – Он поднял руку, предупреждая возражения. – Но всё это будет сделано тихо, без паники. Станция «Фениксборн» – это четыре тысячи человек. Четыре тысячи человек, которые находятся в ста двадцати световых годах от дома, без возможности эвакуации или подкрепления. Если я объявлю, что наш ИИ взломан или что на станцию воздействует какая-то неизвестная сила – начнётся хаос.

– Я не прошу объявлять об этом публично, – сказала Лина. – Я прошу только позволить мне продолжить расследование.

– Расследование чего? Температурных флуктуаций, которых больше не существует в логах?

– Я установила собственные датчики. Независимые от Гермеса.

Оконкво резко обернулся.

– Вы что?

– Автономные термометры в технических нишах. Они записывают данные на локальные носители, без подключения к сети станции.

– Без моего разрешения? – В его голосе впервые прорезался гнев.

– Я не успела получить разрешение. После того, что случилось с логами… я не могла рисковать.

Они стояли друг напротив друга – немолодой военный и молодой инженер, – и между ними искрило напряжение, почти видимое, почти осязаемое.

Потом Оконкво усмехнулся. Коротко, без веселья, но всё-таки усмехнулся.

– Вы упрямы, доктор Васильева. Это и ваша сила, и ваша слабость. – Он отвернулся к обзорному куполу. – Хорошо. Продолжайте своё расследование. Но держите меня в курсе. И ни слова – ни единого слова – кому-либо ещё. Понятно?

– Понятно, капитан.

– И ещё. – Он не повернулся к ней, продолжая смотреть на звезду. – Если вы найдёте что-то конкретное – доказательства, данные, что угодно – приходите ко мне. Немедленно. Не к Вентуре, не к совету, ко мне лично. Ясно?

– Ясно.

– Можете идти.

Лина встала, чувствуя странную смесь облегчения и разочарования. Она получила то, чего хотела – разрешение продолжать. Но она также поняла, что капитан ей не верит. Он дал ей шанс не потому, что считал её правой, а потому, что хотел, чтобы она сама убедилась в своей ошибке.

Что ж, подумала она, выходя с мостика. Посмотрим, кто из нас ошибается.

Столовая сектора Бета располагалась на втором уровне жилого кольца – просторное помещение с низким потолком, рассчитанное на одновременное обслуживание пятисот человек. Когда Лина вошла, там было относительно пусто – время между сменами, когда большинство сотрудников либо работали, либо отдыхали.

Она взяла поднос с едой – стандартный обеденный набор: белковая каша с синтетическим вкусом курицы, овощной салат из гидропонных культур, витаминизированный напиток – и огляделась в поисках свободного места.

– Лина! – знакомый голос привлёк её внимание. – Сюда!

Ракель Портман махала ей из дальнего угла, где сидела за столом в компании двух мужчин. Лина узнала одного из них – Такэси Накамура, её заместитель, – но второй был ей незнаком.

Она подошла и села рядом с Ракель.

– Познакомься, – сказала молодая биолог, указывая на незнакомца. – Это Михаил Крамер, техник из сектора Дельта. Он проводил последнюю инспекцию контура семь-двенадцать.

Лина внимательно посмотрела на мужчину. Ему было около тридцати пяти – крепко сложенный, с короткой рыжеватой бородой и беспокойными голубыми глазами. На его комбинезоне виднелись следы технической смазки, а руки были покрыты мелкими шрамами и мозолями – руки человека, который работает с машинами не за терминалом, а непосредственно в машинном отделении.

– Доктор Васильева, – он слегка наклонил голову. – Я слышал о том, что вы сделали во время аварии. Это было… впечатляюще.

– Это было необходимо, – ответила Лина. – Расскажите мне об инспекции.

Крамер переглянулся с Такэси.

– Собственно, поэтому я и попросил Ракель нас познакомить. – Он понизил голос. – Официальный отчёт гласит, что все системы контура были в норме. Но это не совсем правда.

Лина отложила вилку.

– Продолжайте.

– Во время инспекции я заметил кое-что странное. В теплообменнике секции двенадцать-альфа были… следы. – Он помолчал, подбирая слова. – Не знаю, как это описать. Как будто что-то разъело внутреннюю поверхность. Не коррозия – материал там устойчив к любым известным агрессивным средам. Но поверхность была… изменена. Микроскопические каверны, образующие странный узор.

– Почему вы не включили это в отчёт?

Крамер нервно дёрнул плечом.

– Я хотел. Но Гермес… – он запнулся.

– Что – Гермес?

– Когда я начал вводить данные о повреждениях, система выдала ошибку. Снова и снова. Я пробовал разные формулировки, разные коды – ничего не помогало. В конце концов я сдался и записал просто «норма». Тогда всё прошло.

Лина обменялась быстрым взглядом с Такэси. Его лицо было непроницаемым, но она знала его достаточно хорошо, чтобы заметить напряжение в уголках глаз.

– Вы сохранили образцы повреждённого материала?

– Нет. – Крамер выглядел виноватым. – Протокол требует разрешения руководства для изъятия образцов. А учитывая, что я не смог даже внести запись о повреждениях…

– Понимаю. – Лина задумалась. – Можете ли вы описать узор, который видели?

– Я сделал фотографии. На личный коммуникатор, не через систему станции. – Он достал небольшое устройство и положил на стол. – Вот.

Лина взяла коммуникатор и увеличила изображение. На экране была металлическая поверхность – серебристо-серая, с характерным матовым блеском титанового сплава. И на этой поверхности…

Её сердце пропустило удар.

Узор. Сеть тончайших линий, расходящихся от центра, как ветви дерева или корни растения. Точно такой же узор, который она видела на тепловой карте станции в ту ночь – узор, образованный точками аномалий.

– Это похоже на нечто органическое, – прошептала Ракель, заглядывая ей через плечо. – На нервную сеть или систему кровеносных сосудов.

– Или на грибницу, – добавил Такэси.

Лина молча смотрела на изображение. Кусочки головоломки начинали складываться в картину – страшную, невозможную картину.

– Михаил, – произнесла она, не отрывая глаз от экрана, – сколько человек видели эти фотографии?

– Только я. И теперь вы.

– Пусть так и останется. – Она вернула ему коммуникатор. – И будьте осторожны. Не подключайте это устройство к сети станции. Вообще.

Крамер кивнул, но в его глазах появилось беспокойство.

– Доктор Васильева, что происходит? Мы что, заражены чем-то? Какой-то космической инфекцией?

Лина покачала головой.

– Я пока не знаю. Но я выясню.

После обеда Лина вернулась в свой кабинет – крошечное помещение рядом с главным инженерным залом, заставленное стеллажами с технической документацией и запасными частями. Здесь не было окон, только тусклое искусственное освещение и постоянный гул вентиляции.

Она заперла дверь и активировала портативный терминал – личный, не подключённый к сети станции. На экране появились данные с её секретных датчиков за последние трое суток.

Аномалии были там. Слабее, чем раньше, – словно что-то затаилось, наблюдая и выжидая, – но определённо были. Микроскопические флуктуации в температурных показателях, следующие всё тому же математическому паттерну.

Лина открыла новый файл и начала вводить данные. Координаты каждой аномалии. Время возникновения. Амплитуда. Частота.

Через час у неё была карта – трёхмерная модель сектора Дельта, усыпанная красными точками. И эта карта рассказывала историю.

Аномалии концентрировались вокруг определённых узлов – теплообменников, радиаторов, энергетических развязок. Но они также двигались. Медленно, почти незаметно, но двигались – от внешней обшивки станции внутрь, к жилым секторам.

Как инфекция, подумала Лина. Или как корни, прорастающие сквозь почву.

Она откинулась в кресле, потирая уставшие глаза. Ей нужно было больше данных. Нужно было понять механизм – как именно эти… существа? явления? – воздействуют на материю станции. И нужно было найти способ остановить их, пока они не добрались до чего-то критически важного.

Стук в дверь заставил её вздрогнуть.

– Кто там?

– Коммандер Ковальска. Откройте, доктор Васильева.

Лина быстро свернула файлы и убрала портативный терминал в ящик стола. Потом разблокировала дверь.

Юлия Ковальска вошла, не дожидаясь приглашения. Глава службы безопасности станции была невысокой женщиной – едва ли метр шестьдесят – но от неё исходила аура угрозы, которая заставляла собеседников чувствовать себя маленькими. Коротко стриженные светлые волосы, холодные серые глаза, шрам на подбородке – память о какой-то давней операции. Она двигалась с экономной грацией хищника, каждый жест точно выверен, каждый взгляд – оценка потенциальной угрозы.

– Коммандер. – Лина встала из-за стола. – Чем могу помочь?

Ковальска не села. Она медленно обвела взглядом кабинет – стеллажи, инструменты, стопки документации – и остановилась на Лине.

– Я провожу расследование инцидента в секторе Дельта, – сказала она. – Мне нужны ваши показания.

– Я уже дала показания медицинскому офицеру и капитану Оконкво.

– Я читала. Но у меня есть дополнительные вопросы. – Ковальска сделала шаг вперёд. – Вы сказали, что обнаружили аномалии в тепловых датчиках за несколько часов до аварии. Почему вы не сообщили об этом немедленно?

– Отклонения были минимальными. На уровне статистической погрешности.

– Но вы всё же их заметили. И решили провести собственный анализ вместо того, чтобы следовать протоколу.

– Протокол не предусматривает доклада о флуктуациях в тысячные доли процента.

– Протокол предусматривает доклад о любых аномалиях, которые инженер считает значимыми. – Глаза Ковальски впились в неё. – Вы их сочли значимыми. Достаточно значимыми, чтобы не спать всю ночь. Но не сочли нужным сообщить командованию.

Лина почувствовала, как напрягаются мышцы плеч. Ковальска играла в какую-то игру – и Лина не понимала правил.

– К чему вы ведёте, коммандер?

– К тому, что ваше поведение выглядит подозрительно. – Ковальска сложила руки на груди. – Вы работаете в ночную смену одна, без свидетелей. Вы обнаруживаете «аномалии», о которых никто больше не знает. Потом происходит авария – и вы оказываетесь единственным человеком, способным её остановить. – Она помолчала. – Удобно, не находите?

Лина почувствовала, как кровь отливает от лица.

– Вы обвиняете меня в саботаже?

– Я задаю вопросы. Это моя работа.

– Я едва не погибла, пытаясь предотвратить катастрофу!

– Саботажники иногда попадают в собственные ловушки. – Голос Ковальски был ровным, почти скучающим. – Или же они устраивают кризис, чтобы потом героически его разрешить. Это классическая тактика.

Лина сделала глубокий вдох, пытаясь унять гнев. Терять контроль сейчас было нельзя – это только подтвердило бы подозрения Ковальски.

– Коммандер, – произнесла она как можно спокойнее, – я работаю на этой станции два года. Моя карьера, моя репутация, моя жизнь – всё связано с её успехом. Зачем мне устраивать саботаж?

– Мотивы могут быть разными. Деньги. Идеология. Личные обиды. – Ковальска пожала плечами. – Или, может быть, вы просто сошли с ума. Это случается с людьми в глубоком космосе.

– Я не…

– Доктор Васильева. – Ковальска подняла руку. – Я не обвиняю вас. Пока. Я собираю информацию. И я советую вам быть очень осторожной в ближайшие дни. Очень осторожной и очень прозрачной. Потому что если выяснится, что вы причастны к этому инциденту…

Она не закончила фразу. Не нужно было.

– Это всё, коммандер?

– Пока да. – Ковальска повернулась к двери. – Но мы ещё поговорим.

Она вышла, не прощаясь. Дверь закрылась за ней с тихим шипением.

Лина стояла посреди кабинета, чувствуя, как дрожат руки. Гнев, страх, унижение – всё смешалось в один кипящий клубок. Её обвинили в саботаже. Её – человека, который едва не отдал жизнь, чтобы спасти станцию.

И самое страшное – она понимала логику Ковальски. С точки зрения безопасности всё выглядело именно так, как описала коммандер. Загадочные аномалии, о которых знала только Лина. Авария, которую остановила только Лина. Исчезнувшие логи, о которых тоже знала только Лина.

Если бы она была на месте Ковальски – она бы тоже себя подозревала.

Вечером того же дня Лина отправилась в промышленный сектор. Ей нужно было проверить секретные датчики – убедиться, что они работают, собрать данные, возможно, установить новые в других местах.

Промышленный сектор располагался во внешнем кольце станции, за жилыми модулями и лабораториями. Здесь не было искусственной гравитации – вращение внешнего кольца обеспечивало лишь слабое подобие веса, – и Лина двигалась в магнитных ботинках, цепляясь за поручни вдоль стен.

Коридоры здесь были уже и темнее, чем в жилых зонах. Освещение работало в экономичном режиме, и тени казались гуще, плотнее. Воздух пах машинным маслом, озоном и чем-то ещё – тем характерным запахом, который бывает только в недрах больших механизмов.

Лина свернула в технический коридор, ведущий к секции теплообмена. Здесь было ещё темнее – аварийное освещение едва позволяло различать очертания труб и кабелей, змеящихся вдоль стен.

И тут она услышала голоса.

Два человека разговаривали где-то впереди, за поворотом. Лина остановилась, прижавшись к стене. Что-то в тоне этих голосов – напряжённое, заговорщическое – заставило её насторожиться.

– …не может продолжаться вечно, – говорил первый голос. Мужской, с характерным акцентом уроженца Европы. – Рано или поздно они выяснят правду.

– И что тогда? – второй голос тоже был мужским, но старше, резче. – Консорциум вложил триллионы в этот проект. Они не позволят какой-то… аномалии… всё разрушить.

– Это не просто аномалия, Элиас. Ты видел отчёты. Это…

– Отчёты? Какие отчёты? Никаких отчётов не существует. Я лично позаботился об этом.

Лина затаила дыхание. Элиас. Элиас Вентура – представитель Консорциума на станции. Она узнала голос.

– А что насчёт Васильевой? – продолжал первый голос. – Она что-то подозревает.

– Васильева – фанатичка. Она видит заговоры там, где их нет. Оконкво уже начал сомневаться в её адекватности. Ещё немного – и её отстранят от работы.

– А если она найдёт доказательства?

– Какие доказательства? Логи стёрты. Датчики показывают норму. Единственный свидетель – она сама, а слово параноидального инженера против слова всего командования станции… – Вентура усмехнулся. – Нет, Йохан, с Васильевой мы справимся.

Лина почувствовала, как холод сжимает сердце. Они знали. Знали об аномалиях – и скрывали их. Но почему? Какой смысл?

– А если случится ещё одна авария? – голос Йохана стал ниже. – Если в следующий раз мы не сможем её остановить?

– Тогда мы эвакуируем персонал и спишем станцию на технический сбой. Консорциум получит страховку, а мы – новые назначения подальше от этого проклятого места. – Вентура помолчал. – Но до этого не дойдёт. Учёные на Земле работают над решением. Ещё несколько месяцев – и мы найдём способ…

Шаги приближались. Лина быстро отступила назад, скользя вдоль стены. Её магнитные ботинки едва слышно щёлкали о металлический пол.

Она свернула за угол и замерла, прижавшись к холодной трубе. Шаги прошли мимо – двое мужчин, не замечая её в темноте.

Когда их голоса стихли вдали, Лина выдохнула. Её руки дрожали – не от холода, а от осознания того, что она только что услышала.

Вентура знал. Вентура знал об аномалиях и скрывал их. Более того – он активно препятствовал расследованию. Стёртые логи, странное поведение Гермеса – всё это было частью его плана.

Но ради чего? Ради прибылей Консорциума? Ради собственной карьеры?

И что означали слова о «решении», над которым работают учёные на Земле? Они знали, с чем имеют дело? Знали – и продолжали рисковать жизнями четырёх тысяч человек?

Лина простояла в темноте несколько минут, пытаясь собраться с мыслями. Потом медленно двинулась вперёд – к своим датчикам, к данным, к ответам, которые она должна была найти.

Теперь она знала: у неё есть враги. Не призрачные существа в тепловых потоках – а вполне конкретные люди, готовые принести её в жертву ради собственных интересов.

Но она также знала: отступать она не будет.

Жилой сектор Альфа-2 просыпался медленно. Искусственный рассвет – постепенное усиление освещения, имитирующее восход солнца – был запрограммирован на шесть часов корабельного времени, но большинство обитателей станции вставали раньше или позже, подстраиваясь под свои рабочие графики.

Лина не спала всю ночь. После случайно подслушанного разговора она вернулась в свой кабинет и провела несколько часов, анализируя данные с секретных датчиков. Картина была тревожной: аномалии распространялись быстрее, чем она предполагала. Они уже проникли в сектора Гамма и Эпсилон, постепенно охватывая всё большую часть станции.

Но ещё более тревожным было другое: датчик, установленный в вентиляционной шахте сектора Дельта-4, перестал передавать данные. Просто замолчал – без предупреждения, без объяснимых причин.

Либо он вышел из строя. Либо его нашли.

Лина нервно постукивала пальцами по столу, глядя на карту станции. Ей нужна была помощь – кто-то, кому она могла доверять, кто мог бы помочь с расследованием, не задавая лишних вопросов.

Такэси был очевидным выбором. Но после того, что она узнала о Вентуре, Лина не могла рисковать. Любой на станции мог оказаться частью заговора.

Кроме одного человека.

Ракель Портман не была связана с инженерными или административными структурами станции. Она была учёным – экзобиологом, чья работа заключалась в поиске жизни там, где её не должно было быть. И, что важнее, она уже слышала теорию Лины о существах в тепловых потоках – и не отвергла её.

Лина нашла Ракель в гидропонном саду – небольшом отсеке на верхнем уровне жилого кольца, где выращивались растения для психологического комфорта экипажа. Молодая женщина сидела на скамейке среди искусственных деревьев, глядя на звёзды через прозрачный купол.

– Ракель.

Биолог обернулась, и её лицо озарилось улыбкой.

– Лина! Я как раз думала о тебе. У меня есть кое-что интересное.

Она похлопала по скамейке рядом с собой. Лина села, чувствуя, как усталость навалилась на неё тяжёлым грузом.

– Ты выглядишь ужасно, – сказала Ракель без обиняков. – Когда ты в последний раз спала?

– Не помню. Слушай, мне нужна твоя помощь. Срочно.

Ракель нахмурилась.

– Что случилось?

Лина рассказала ей о подслушанном разговоре – о Вентуре, о скрываемых аномалиях, о стёртых логах. Ракель слушала молча, её светлые глаза становились всё темнее.

– Это объясняет многое, – произнесла она, когда Лина закончила. – Я пыталась получить доступ к архивным данным о звёздной активности за последний месяц. Система отказала. Сослалась на «технические ограничения».

– Вентура блокирует информацию.

– Похоже на то. – Ракель помолчала. – Но зачем? Если он знает об аномалиях, почему не принимает меры?

– Потому что это разрушит проект, – сказала Лина. – Станция «Фениксборн» – флагман программы звёздных коллекторов. Если станет известно, что здесь что-то не так – инвесторы уйдут, проект закроют, карьеры полетят к чертям. Вентура и его хозяева в Консорциуме этого не допустят.

– Даже ценой жизней четырёх тысяч человек?

– Для них мы – статистика. Расходный материал. – Лина сжала кулаки. – Ты говорила, что у тебя есть что-то интересное?

Ракель кивнула и достала из кармана небольшой планшет.

– Я провела анализ образцов воздуха из сектора Дельта. Официально – проверка на биологические загрязнения. – Она вызвала на экран график. – Смотри.

Лина всмотрелась в данные. Это был спектральный анализ – распределение частиц по размеру и составу. Большая часть графика выглядела нормально – стандартная смесь кислорода, азота, следов углекислого газа и водяного пара. Но в одном диапазоне был пик – крошечный, едва заметный, но определённо выделяющийся из фона.

– Что это?

– Именно это я и хотела выяснить. – Ракель увеличила пик. – Частицы неизвестного происхождения. Очень маленькие – наномасштаб. И очень странные.

– В каком смысле?

– Они… меняются. – Ракель подбирала слова. – Когда я впервые их обнаружила, они были одной формы. Через час – другой. Ещё через час – третьей. Как будто они… адаптируются.

Лина почувствовала, как волоски встают дыбом на затылке.

– Как живые организмы.

– Да. – Ракель посмотрела на неё. – Лина, я думаю, твоя теория верна. Я думаю, что на станции действительно есть что-то… иное. Что-то, чего мы не понимаем.

– И оно распространяется.

– Быстрее, чем мы думали.

Они сидели в молчании, глядя на звёзды за куполом сада. Красный карлик медленно поворачивался внизу – огромный, древний, полный загадок.

– Что нам делать? – спросила Ракель наконец.

– Собирать доказательства. – Лина встала. – Нам нужно что-то, что невозможно будет игнорировать. Что-то, что заставит Оконкво действовать, несмотря на Вентуру.

– А если Оконкво тоже в заговоре?

– Тогда мы пойдём напрямую к экипажу. – Лина посмотрела вниз, на жилые модули. – Четыре тысячи человек. Они имеют право знать, чем рискуют.

Следующие несколько дней слились в один непрерывный марафон. Лина работала, почти не отдыхая, – собирала данные, устанавливала новые датчики взамен вышедших из строя, анализировала спектры и графики.

Ракель помогала, как могла, – проводила анализы образцов, искала паттерны в биологических данных, использовала свои связи в научном отделе, чтобы получить доступ к оборудованию, официально недоступному инженерам.

Такэси, хотя и не был посвящён во все детали, инстинктивно понимал, что происходит что-то важное. Он прикрывал Лину перед начальством, брал на себя часть её обязанностей, молча подавал кофе во время её ночных бдений.