Проклятие Гипербореи
- -
- 100%
- +
– В любом случае, – вмешалась Светлана, – мы должны изучить механизм и понять, как его отключить. Иначе, судя по скорости распространения, через месяц-два большая часть Сибири окажется во власти аномальных холодов. А через полгода – вся Северная Евразия и Америка.
– Если верить данным, собранным профессором Громовым, – добавил Чжан Ли, – в древних текстах разных культур есть упоминания о "великой зиме", которая внезапно охватила мир. Некоторые исследователи связывают эти легенды с резким похолоданием, известным как поздний дриас, произошедшим около 12 800 лет назад.
– Вы серьезно считаете, – Вольский скептически посмотрел на лингвиста, – что древняя цивилизация обладала технологией, способной изменить климат планеты?
– Я лишь указываю на совпадения в различных мифах и легендах, – пожал плечами Чжан Ли. – От Платона до скандинавских саг, от индийских вед до эскимосских сказаний – везде есть упоминания о внезапном похолодании и о народе, пришедшем с севера, обладающем необычными знаниями.
– Мифы часто имеют под собой реальную основу, – неожиданно произнес Чернов своим глубоким, чуть хриплым голосом. – Я провел большую часть жизни в сибирской тайге и тундре. Среди местных народов до сих пор живы предания о "людях льда", которые могли управлять погодой и скрывались в подземных городах.
Он посмотрел прямо на Вольского: – Коренные жители не строят дома рядом с определенными местами, считая их проклятыми. И, как правило, в таких местах часто наблюдаются странные атмосферные явления – необычные туманы, внезапные смены температур, северные сияния в неположенное время.
– Это можно объяснить научно, – возразил Вольский. – Геомагнитные аномалии, выбросы метана из-под вечной мерзлоты…
– Возможно, – согласился Чернов. – Но вопрос в том, что было раньше – аномалия, вызвавшая легенду, или древняя технология, создающая аномалию?
Вольский промолчал, обдумывая слова проводника. Что-то в этом человеке вызывало у него смутное беспокойство. Может быть, слишком проницательный взгляд, словно Чернов видел больше, чем говорил.
Обсуждение продолжилось. Светлана показала фотографии и трехмерные модели подземного комплекса, частично обрушившегося после активации механизма. Чжан Ли рассказал о прогрессе в расшифровке символов, найденных на стенах.
– Большинство надписей еще не поддается интерпретации, – объяснил он, демонстрируя странные руноподобные символы. – Но некоторые повторяющиеся элементы удалось идентифицировать. Например, этот знак, – он указал на символ, похожий на спираль, – по-видимому, означает "энергия" или "сила". А этот, – он показал на другой символ, напоминающий волну, – связан с концепцией времени или цикла.
– Интересно, – заметил Вольский, вглядываясь в изображения. – Эти символы… кажутся смутно знакомыми.
Он осекся, осознав, что сказал это вслух. Все посмотрели на него с удивлением.
– Вы уже видели такие символы раньше? – спросил Чжан Ли с интересом.
– Нет, конечно нет, – быстро поправился Вольский. – Просто они напоминают некоторые древние письменности, которые я видел в исследованиях по истории науки.
Но это была ложь. Символы казались ему знакомыми на каком-то глубинном, подсознательном уровне, словно он когда-то знал их значение, но забыл. Это ощущение беспокоило его почти так же сильно, как и странные видения, вызванные амулетом.
Кстати об амулете…
Вольский достал из кармана странный металлический предмет, который передала ему Светлана. В тусклом свете самолета амулет казался почти обычным куском металла с выгравированным узором. Но когда он взял его в руку, металл словно потеплел, а символ едва заметно засветился.
– Это один из артефактов, найденных в подземном комплексе? – спросил он у Светланы, стараясь говорить спокойно, несмотря на странное ощущение, которое вызывал амулет.
– Да, – кивнула она. – Профессор Громов нашел его в одном из боковых помещений, которые, судя по всему, были чем-то вроде жилых комнат. Он считал, что это личный предмет одного из жителей города.
– И почему он хотел, чтобы именно я получил его?
Светлана замялась, бросив быстрый взгляд на остальных членов команды: – Профессор был убежден, что этот амулет… связан с вами каким-то образом. Что вы сможете использовать его, чтобы взаимодействовать с механизмом.
– Что за бред, – Вольский покачал головой, но амулет в его руке стал ощутимо теплее, почти горячим.
– Вы чувствуете что-нибудь, когда держите его? – тихо спросила Светлана, словно не желая, чтобы остальные слышали.
Вольский хотел солгать, сказать, что ничего не чувствует. Но что-то подсказывало ему, что скрывать правду от этих людей бессмысленно – они все равно узнают, когда прибудут на место и столкнутся с активированным механизмом.
– Да, – наконец признался он. – Он становится теплым. И я вижу… образы. Словно воспоминания, но не мои. Снежные пейзажи, странные здания, люди в белых одеждах.
В салоне воцарилась тишина. Все смотрели на Вольского с разной степенью удивления и интереса.
– Профессор говорил, что это может происходить, – медленно произнесла Светлана. – Он считал, что некоторые люди несут в своей ДНК генетические маркеры гиперборейцев. И что эти маркеры позволяют им взаимодействовать с их технологией.
– Это звучит как плохая научная фантастика, – фыркнул Вольский, но его протест прозвучал неубедительно даже для него самого.
– В каждой легенде есть зерно истины, – задумчиво произнес Чжан Ли. – Многие древние культуры верили в концепцию "крови памяти" – идею о том, что предки могут передавать не только физические черты, но и некое знание через поколения.
– Современная наука называет это эпигенетикой, – неожиданно вмешалась Анна. – Исследования показывают, что травмы и опыт предков могут влиять на экспрессию генов потомков. Кто знает, может быть, и другие формы информации могут передаваться таким образом?
Вольский удивленно посмотрел на неё. Он не ожидал такого научного подхода от военного.
– В любом случае, – сказал он, убирая амулет обратно в карман, – нам предстоит работать с фактами, а не легендами. Когда мы прибудем на место, нужно будет тщательно изучить механизм с научной точки зрения. Провести измерения, составить модели, понять принцип его работы. И только потом думать, как его деактивировать.
– Если к тому времени не станет слишком поздно, – мрачно заметил Чернов. – По моим сведениям, температура в эпицентре уже опустилась до минус сорока, а это середина сентября. К зиме там может быть минус семьдесят или ниже. И зона продолжает расширяться.
– Именно поэтому, – твердо сказал Вольский, – мы должны действовать методично и научно. Паника и поспешные решения не помогут.
Обсуждение продолжилось более конкретными вопросами – состав оборудования, которое они везли с собой, план первичного обследования подземного комплекса, меры безопасности. Вскоре разговор перешел на практические аспекты предстоящей работы, что всех немного успокоило – говорить о конкретных задачах было проще, чем о странных древних технологиях и генетической памяти.
Но даже когда все погрузились в свои непосредственные обязанности, Вольский периодически ощущал на себе взгляды. Светлана смотрела с надеждой, Чжан Ли – с научным любопытством, Чернов – с настороженной оценкой, а Анна… В её взгляде было что-то, что он не мог точно определить. Интерес? Беспокойство? Или что-то еще, более личное?
Самолет летел сквозь облака, направляясь на север, к месту, где, возможно, решалась судьба человечества. А в кармане Вольского лежал странный амулет, связывающий его с древней цивилизацией, о которой он ничего не знал, но с которой, возможно, был связан сильнее, чем мог представить.
Глава 3: Гиперборея
Исследовательская база "Пороз", Сибирь
Вертолет Ми-8 пробивался сквозь снежную бурю, раскачиваясь под порывами ураганного ветра. Внутри фюзеляжа Вольский держался за ремни безопасности, наблюдая за бледными лицами своих спутников. Даже невозмутимая обычно Анна Королёва явно нервничала, хотя и пыталась этого не показывать.
– Аномалия расширяется быстрее, чем мы предполагали, – прокричала она, пытаясь перекрыть рев двигателей и свист ветра. – По последним данным, температура в эпицентре упала до минус пятидесяти.
Вольский бросил взгляд в иллюминатор. Внизу простиралась бескрайняя белая пустыня. Плато Путорана, еще несколько недель назад утопавшее в летней зелени, теперь оказалось погребено под толщей снега и льда. Где-то там, в самом центре этой аномальной зимы, находилась исследовательская база "Пороз" и загадочный древний город, обнаруженный экспедицией Громова.
– Командир говорит, что видимость почти нулевая, – сообщила Анна, прижимая к уху наушник. – Мы попытаемся совершить посадку с помощью системы GPS. База передает координаты.
– А если не получится? – мрачно спросил Чернов.
– Тогда нам придется искать альтернативную площадку и добираться пешком.
Вертолет снова сильно тряхнуло. Светлана Орлова, сидевшая напротив Вольского, вцепилась в свое сиденье так, что побелели костяшки пальцев. Она не отрывала взгляда от иллюминатора, словно пыталась разглядеть сквозь белую мглу что-то, известное только ей.
– Мы близко, – вдруг произнесла она.
– Откуда вы… – начал Вольский, но замолчал, увидев, что женщина указывает на странное свечение, пробивающееся сквозь снежную пелену.
Призрачное голубоватое сияние медленно проступало из-под облаков, становясь ярче по мере их снижения. Оно не было похоже ни на северное сияние, ни на какое-либо известное Вольскому атмосферное явление. Свечение пульсировало в определенном ритме, напоминающем сердцебиение.
– Это он, – прошептала Светлана. – Механизм. Профессор говорил, что его активность будет нарастать.
Вертолет начал снижаться, ориентируясь по координатам базы. Яростные порывы ветра бросали машину из стороны в сторону, но пилот, судя по всему, был настоящим профессионалом. Наконец, внизу показались очертания нескольких крупных сооружений – исследовательская база "Пороз".
– Держитесь! – крикнула Анна, когда вертолет пошел на посадку.
Последние метры оказались самыми тяжелыми. Снежный вихрь вокруг площадки был настолько плотным, что пилот, казалось, совершал посадку вслепую. Тяжелая машина коснулась земли с глухим ударом, слегка накренившись на бок. Двигатели продолжали работать, разбрасывая снег лопастями винта.
– Выходим быстро, – скомандовала Анна, отстегивая ремни. – Десять минут, и вертолет должен улететь обратно, иначе он может не взлететь вообще.
Они спешно выгрузили оборудование и личные вещи. Едва они оказались на земле, как почувствовали всю силу мороза, пробирающего до костей даже сквозь специальные арктические костюмы. Вольский посмотрел на термометр, встроенный в рукав: минус сорок два.
– В сентябре… – пробормотал он. – Невероятно.
Их встречали двое исследователей в белых защитных костюмах. Один из них, высокий мужчина с заиндевевшей бородой, представился как Михаил Соколов, временно исполняющий обязанности руководителя базы после болезни профессора Громова.
– Идемте скорее, – прокричал он, перекрывая вой ветра. – Профессор ждет вас. Он очень плох.
Они двинулись к ближайшему строению – большому модульному зданию с логотипом Международного Арктического Фонда. Это был главный корпус базы, соединенный крытыми переходами с другими постройками. Вертолет позади них взревел двигателями и с усилием оторвался от земли, исчезая в снежной пелене.
Внутри базы было тепло, даже жарко. Система отопления работала на полную мощность, пытаясь противостоять невероятному холоду снаружи.
– База рассчитана на минус двадцать пять, – пояснил Соколов, когда они скинули тяжелые верхние куртки. – Мы подключили дополнительные генераторы, но если температура продолжит падать… – он не закончил фразу.
– Сколько человек осталось? – спросила Анна, оглядывая помещение.
– Двенадцать. Большую часть персонала эвакуировали после первых серьезных снегопадов. Остались только те, кто необходим для поддержания функционирования базы и наблюдения за объектом. И конечно, те, кто отказался уезжать.
– Например, Громов, – догадался Вольский.
Соколов кивнул: – Он сказал, что скорее умрет здесь, чем оставит своё открытие. К несчастью, похоже, так и будет.
– Насколько он плох? – спросила Светлана с тревогой в голосе.
– Очень. Высокая температура, периодические галлюцинации, внутренние кровотечения. Медикаменты почти не помогают. Врачи говорят, что его организм атакует неизвестный патоген. Но… – Соколов заколебался.
– Но? – подтолкнул его Вольский.
– Это не похоже ни на одну известную болезнь. Скорее, будто его клетки начали… перестраиваться. Или мутировать. Мы не знаем, что это.
Вольский и Светлана обменялись тревожными взглядами. Чжан Ли, до этого молчавший, подал голос: – Когда эта болезнь началась?
– Сразу после активации объекта. Профессор был первым, кто дотронулся до центрального кристалла. Поначалу казалось, что это просто лихорадка от переохлаждения, но его состояние быстро ухудшалось.
– А другие? – спросил Вольский. – Были еще случаи?
– Один. Дмитрий Ковалев, аспирант профессора. Он тоже контактировал с кристаллом. Но у него симптомы проявляются иначе. Периоды ясности сознания сменяются странными трансами, во время которых он говорит на неизвестном языке.
– Я хочу их увидеть, – решительно заявил Вольский. – Обоих. Немедленно.
– Конечно, – кивнул Соколов. – Профессор только о вас и спрашивает последние дни. Идемте, медицинский отсек в соседнем корпусе.
Они прошли через крытый переход, соединяющий главный корпус с медицинским блоком. По дороге Вольский обратил внимание, что в некоторых местах на стенах и потолке переходов образовались наледи – система отопления не справлялась с экстремальным холодом.
Медицинский отсек оказался небольшим, но хорошо оборудованным. Четыре палаты, операционная, лаборатория. В одной из палат лежал пожилой мужчина, подключенный к нескольким мониторам и капельнице. Его изможденное лицо с заострившимися чертами казалось восковой маской. Седые волосы и борода контрастировали с неестественно бледной кожей.
– Профессор Громов? – тихо позвал Вольский, приближаясь к кровати.
Глаза старика оставались закрытыми, но при звуке голоса Вольского его веки дрогнули. Медленно, с видимым усилием, он открыл глаза. Мутный, затуманенный взгляд постепенно сфокусировался на лице Вольского, и в нем промелькнуло что-то – узнавание, облегчение… надежда?
– Вы пришли… – прошептал Громов пересохшими губами. – Я знал, что вы придете, Алексей Вольский. Наследник…
Вольский осторожно присел на край кровати: – Профессор, я здесь, чтобы помочь. Расскажите, что случилось? Что вы обнаружили?
Громов слабо улыбнулся: – То, что искал всю жизнь. Гиперборею… Сердце зимы… Колыбель и могилу древней расы…
Он закашлялся, на губах выступила кровавая пена. Светлана быстро подала ему воды. Громов сделал несколько глотков и продолжил, его голос звучал немного сильнее:
– Механизм активирован. Цикл очищения запущен. Если его не остановить… новый ледниковый период… вымирание… – его слова становились бессвязными, взгляд блуждал.
– Как мы можем остановить это? – спросил Вольский, наклоняясь ближе.
Громов внезапно схватил его за руку с неожиданной силой для умирающего человека: – Вы… только вы… Кровь помнит, Алексей. Ваша кровь помнит то, что остальные забыли.
– Я не понимаю, профессор.
– Поймете… когда спуститесь туда. Когда увидите Сердце. Когда услышите его песню… – Громов снова закашлялся, на этот раз сильнее. Один из мониторов тревожно запищал.
В палату вошел врач, быстро оценил ситуацию: – Ему нужен отдых. Вы можете поговорить позже.
– Времени нет, – прохрипел Громов, отмахиваясь от врача. – Слушайте… Вы должны найти Ключи Равновесия. Они разбросаны… по древним святилищам… Без них не остановить механизм.
– Где эти ключи? – спросил Вольский.
– Карта… в центральном зале… там, где звезда и восемь лучей… – глаза Громова начали закрываться, голос слабел. – Берегитесь… Те, кто называет себя "чистыми"… Они верят… что механизм должен работать… Что человечество – болезнь…
Его рука соскользнула с руки Вольского, глаза закрылись. Монитор, отслеживающий сердечный ритм, показывал, что профессор просто уснул, измученный разговором.
– Ему нужен покой, – настойчиво произнес врач. – Его состояние нестабильно.
Вольский молча кивнул и вышел из палаты вместе с остальными. В коридоре он обратился к Соколову: – Я хочу увидеть Дмитрия Ковалева. И после этого – сам объект.
– Дмитрий в соседней палате, – ответил Соколов. – Но должен предупредить… он не всегда адекватен. И насчет объекта – спуск туда сейчас крайне опасен. Внутренние помещения древнего комплекса нестабильны, были случаи обрушения. Плюс эта странная болезнь…
– Мы приняли все необходимые меры предосторожности, – вмешалась Анна. – У нас есть защитные костюмы, специально разработанные для работы в условиях биологической угрозы.
– И все-таки риск высок, – возразил Соколов.
– Риск еще выше, если мы будем бездействовать, – жестко ответил Вольский. – Аномалия расширяется. По последним данным, зона экстремального похолодания достигла окраин Норильска. Если это продолжится, через месяц под угрозой окажутся крупные города.
Соколов сдался: – Хорошо. Но сначала познакомьтесь с остальными членами команды. После обеда будет общий брифинг, где вы получите всю актуальную информацию.
Дмитрий Ковалев оказался молодым человеком, не старше тридцати, с изможденным лицом и лихорадочно блестящими глазами. В отличие от Громова, он не был прикован к постели и даже мог самостоятельно передвигаться, хотя и с видимым трудом. Когда группа вошла в его палату, он сидел у окна, глядя на бушующую снаружи метель.
– У нас гости, Дмитрий, – объявил Соколов. – Команда "Феникс" прибыла.
Молодой человек медленно повернулся. Его взгляд скользнул по лицам вошедших и остановился на Вольском. В глазах Дмитрия промелькнуло что-то странное – страх? Узнавание?
– Наследник пришел, – произнес он негромко. – Как предсказывали древние тексты.
Вольский нахмурился: – Меня зовут Алексей Вольский. Я возглавляю операцию по исследованию аномалии.
– Имя не имеет значения, – покачал головой Дмитрий. – Важна только кровь. Кровь Гипербореи, текущая в ваших венах.
– Снова этот бред, – пробормотал Вольский.
Чжан Ли выступил вперед: – Дмитрий, я специалист по древним языкам. Соколов сказал, что иногда вы говорите на неизвестном наречии. Это так?
Дмитрий улыбнулся странной, отстраненной улыбкой: – Не я говорю. Они говорят через меня. Голоса предков, пробудившиеся ото сна.
– Можете показать? – попросил Чжан Ли, доставая небольшой диктофон.
– Это не так просто, – покачал головой Дмитрий. – Они приходят, когда хотят. Особенно рядом с Сердцем… с кристаллом. – Он вдруг вздрогнул и уставился куда-то поверх их голов. – Они здесь. Слушают. Наблюдают.
Его глаза закатились, тело напряглось, словно в судороге. А затем из его уст полились странные звуки – гортанные, шипящие, с необычными модуляциями. Это определенно был язык, а не просто бессмысленный набор звуков. В нем чувствовалась структура, ритм, интонационный рисунок.
Чжан Ли включил запись, его лицо выражало крайнюю заинтересованность. Когда Дмитрий закончил говорить и обмяк в кресле, лингвист выключил диктофон: – Невероятно. Это не похоже ни на один известный мне язык, древний или современный. Но в нем есть отдельные фонетические элементы, напоминающие праиндоевропейские и уральские корни.
– Вы понимаете, что он сказал? – спросила Светлана.
– Нет, для этого потребуется анализ. Но язык определенно структурирован и логичен. Это не галлюцинации и не случайный набор звуков.
Дмитрий медленно приходил в себя. Его взгляд прояснился, он с удивлением посмотрел на группу людей в своей палате, словно только что их заметил: – Простите… я снова отключился?
– Да, – кивнул Вольский. – Вы говорили на странном языке.
– Я никогда не помню, что говорю в эти моменты, – вздохнул Дмитрий. – Только образы остаются… Снег, бесконечный снег. И город из белого камня, сияющий под северным сиянием.
Вольский вздрогнул. Точно такие же видения посещали его, когда он касался амулета.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов о механизме, – сказал он, присаживаясь рядом с Дмитрием. – Вы были там, когда он активировался. Что именно произошло?
Молодой человек задумался: – Мы обнаружили центральный зал с большим кристаллическим образованием в центре. Оно располагалось на постаменте с восьмью лучами, расходящимися к стенам. Профессор Громов предположил, что это какой-то древний механизм. Он прикоснулся к кристаллу, и тот начал светиться. Затем я… что-то почувствовал. Непреодолимое желание подойти ближе. Я тоже коснулся кристалла, и…
Он замолчал, потирая виски.
– И что? – подтолкнул его Вольский.
– Свет. Ослепительный свет. А потом голоса… множество голосов, говорящих одновременно. И знания… знания хлынули в мой мозг, как водопад. Слишком много, чтобы осмыслить. Последнее, что я помню ясно – как кристалл начал пульсировать в определенном ритме, а пол под ногами задрожал.
– А потом?
– Потом была темнота. Очнулся я уже здесь, в лазарете. Мне сказали, что я был без сознания почти сутки. – Дмитрий поднял на Вольского лихорадочно блестящие глаза. – Это правда, что начался снегопад? Что температура падает?
– Да, – кивнул Вольский. – Аномальное похолодание распространяется из эпицентра, которым является место раскопок.
– Значит, начался Бореальный цикл, – прошептал Дмитрий. – Как они и предсказывали.
– Кто "они"? – спросил Чжан Ли.
– Голоса. Предки. – Дмитрий снова начал терять фокус, его взгляд блуждал. – Они говорят… говорят, что мир должен очиститься. Что люди осквернили землю и должны быть наказаны. Что лед придет и похоронит все грехи…
Его речь становилась все более бессвязной, и врач, наблюдавший за разговором, вмешался: – Ему нужно успокоительное. Эти эпизоды истощают его.
– Конечно, – согласился Вольский, вставая. – Но у меня есть еще один вопрос. Дмитрий, что вы знаете о Ключах Равновесия?
Глаза молодого ученого широко раскрылись: – Восемь ключей… Восемь святилищ… Восемь хранителей… Без них Сердце не остановить. Без них лед будет вечным.
Он начал дрожать, и врач решительно выпроводил всех из палаты.
В коридоре Вольский обратился к Соколову: – Я хочу спуститься к объекту. Сегодня же.
Соколов явно колебался: – Может, лучше завтра? Вы только прибыли, и погода…
– Погода не улучшится, – отрезал Вольский. – Наоборот, если мы правильно понимаем процесс, она будет только ухудшаться. Мне нужно увидеть механизм своими глазами. И найти упомянутую Громовым карту.
– Хорошо, – сдался Соколов. – Я дам распоряжение подготовить экипировку. Но сначала обед и брифинг с остальной командой.
В столовой базы собрались все присутствующие сотрудники – двенадцать человек, включая новоприбывших. Помимо Соколова, Вольский познакомился с Еленой Маркиной, главным инженером базы, отвечающей за системы жизнеобеспечения; Виктором Полозовым, геофизиком, изучавшим аномальные изменения в структуре льда и почвы вокруг древнего города; и Сергеем Васильевым, специалистом по климату, мониторящим расширение зоны похолодания.
Именно доклад Васильева вызвал наибольшее беспокойство. Он развернул над столом голографическую карту Северного полушария: – Вот текущая ситуация. Синим отмечены области с аномально низкой температурой. Как видите, основная аномалия сконцентрирована над плато Путорана, но от неё расходятся концентрические волны. За последние две недели радиус критического воздействия увеличился с пятидесяти до трехсот километров.
– А что с этими выбросами? – спросил Вольский, указывая на синие "языки", простирающиеся далеко за пределы основной аномалии.
– Это вторичные эффекты, – пояснил Васильев. – Аномалия влияет на струйные течения в верхних слоях атмосферы, изменяя их траекторию. В результате холодные арктические массы проникают гораздо южнее нормы. Мы наблюдаем снегопады в Скандинавии, северной Германии, даже в Англии. И это только начало.
– Какой прогноз на ближайший месяц? – спросила Анна.
Васильев поморщился: – Неутешительный. Если скорость расширения аномалии сохранится, к концу октября зона критических температур достигнет Урала на западе и Якутска на востоке. К декабрю – европейской части России и северного Казахстана. К февралю – всей Европы и значительной части Северной Америки.
– Чем это грозит? – спросил Чернов, хотя, судя по его мрачному виду, он уже знал ответ.
– Глобальной катастрофой, – просто ответил Васильев. – Транспортный коллапс, энергетический кризис, гибель сельскохозяйственных угодий, массовые миграции населения… И это лишь прямые последствия. Косвенные могут быть еще хуже – войны за ресурсы, эпидемии, голод.