Слепое пятно

Голограмма матери развернулась над проектором – маленькая фигурка в старомодном платье, с седыми волосами, убранными в тугой узел. Ануш Варданян, семьдесят два года, бывший преподаватель истории Марсианского университета, ныне – одинокая пенсионерка в куполе Арарат.

«Ринат-джан», – голос матери звучал устало, с характерным армянским акцентом, который она так и не потеряла за полвека жизни на Марсе. – «Я знаю, ты не любишь, когда я звоню. Но прошло два месяца. Два месяца, доченька. Я начинаю забывать звук твоего голоса».

Рината смотрела на голограмму и ничего не чувствовала.

Нет, это неправда. Она чувствовала – но это было похоже на эхо, доносящееся из глубокого колодца. Вина за то, что не звонит. Раздражение за то, что её заставляют чувствовать вину. Глухая тоска по чему-то, что она не могла назвать.

«Я получила результаты обследования», – продолжала мать. – «Доктор говорит, что всё хорошо. Ну, хорошо для моего возраста. Представляешь, он хочет, чтобы я занималась гимнастикой. В семьдесят два года! Я сказала ему…»

Рината выключила запись.

Не сейчас. Позже. Она ответит позже, когда найдёт правильные слова. Когда сможет притвориться, что всё нормально, достаточно убедительно, чтобы мать поверила.

Она откинулась на койку и уставилась в потолок.

Сон не шёл.

Ответ на её доклад пришёл через четыре часа.

Рината как раз выходила из душевой – горячая вода помогала при головных болях, хотя и не всегда – когда терминал в каюте издал сигнал входящего сообщения.

«Ваш отчёт получен и рассмотрен. Описанный сигнал классифицирован как помехи от кольцевой системы Сатурна, усиленные сезонными вариациями солнечного ветра. Рекомендуется продолжать наблюдение в штатном режиме. Подпись: Технический директор Морено.»

Рината прочитала сообщение трижды.

Потом ещё раз.

Помехи от колец.

Она засмеялась – сухим, невесёлым смехом, который больше походил на кашель. Конечно. Помехи от колец. Стандартное объяснение для всего, что не укладывалось в привычные рамки. Странный сигнал? Помехи. Необъяснимые показания датчиков? Помехи. Второе пришествие Христа? Наверняка помехи от чёртовых колец.

Она должна была этого ожидать. Морено никогда не любил неудобные вопросы. Он был хорошим администратором – из тех, кто умеет составлять отчёты и проводить совещания, – но паршивым учёным. Для него главным было, чтобы всё работало гладко. Аномалии нарушали гладкость.

Рината снова открыла данные.

Сигнал не исчез. Он продолжал расти – медленно, неуклонно, как будто что-то там, в темноте между звёздами, приближалось к станции и не собиралось останавливаться.

Она могла написать ещё один рапорт. Могла настоять на повторном анализе. Могла пойти к Морено лично и показать ему графики, объяснить, почему это не может быть помехами.

Она не стала.

Какой смысл? Если она права – они всё узнают достаточно скоро. Если ошибается – ничего страшного не случится. В любом случае, спорить с начальством… это отнимало слишком много сил. Сил, которых у неё не было.

Рината закрыла терминал и легла спать.

Или попыталась.

Сон не приходил.

Она лежала в темноте, глядя на слабые отблески индикаторных ламп на потолке, и думала о сигнале. О странной его регулярности. О том, как он нарастал – не рывками, а плавно, будто по расписанию.

Это не было похоже на естественное явление.

Рината перевернулась на бок, натянула тонкое одеяло до подбородка. Каюта была прохладной – она всегда выставляла температуру ниже нормы, потому что холод помогал ей думать. Или не думать. Сейчас это было важнее.

Но мысли не уходили.

Арсен однажды сказал ей, что у неё слишком активный мозг. Они лежали в постели – в той, старой квартире на Марсе, когда всё ещё было хорошо – и он гладил её волосы, длинные тогда, до плеч. «Ты как компьютер, который не умеет выключаться», сказал он. «Даже когда спишь, ты что-то анализируешь».

Она тогда обиделась. Глупо, в ретроспективе. Он не хотел обидеть – он просто констатировал факт. Арсен вообще редко обижал нарочно. Он был из тех людей, которые говорят правду не потому, что хотят ранить, а потому, что не умеют иначе.

А потом он погиб.

И теперь она лежала одна в тёмной каюте на орбите Сатурна, в полутора миллиардах километров от места, где его похоронили, и думала о странном сигнале из космоса.

Жизнь иногда бывает жестоко ироничной.

Приступ начался в 14:23 по бортовому времени.

Рината как раз заступала на внеочередную смену – она поменялась с Виктором, потому что хотела продолжить наблюдение за сигналом, и он не возражал. Она сидела за терминалом, прокручивая данные за последние шесть часов, когда мир вдруг накренился.

Не комната – мир.

Это было знакомое ощущение, но от этого не менее ужасное. Вестибулярный аппарат врал ей, говорил, что станция вращается в неправильную сторону, что пол и потолок поменялись местами, что она падает, хотя сидит в кресле. Одновременно накатила тошнота – глубокая, мутная, идущая откуда-то из центра живота.

Рината вцепилась в подлокотники кресла и закрыла глаза.

Дыши. Просто дыши.

Это было труднее, чем звучало. Тело хотело паниковать, хотело вскочить, схватиться за что-нибудь твёрдое, закричать. Но она научилась – за пять лет, с тех пор как диагноз был поставлен – игнорировать эти импульсы. Не бороться с ними, а просто… отпускать.

Синдром Меньера. Болезнь внутреннего уха, при которой жидкость накапливается там, где не должна, и мозг получает искажённые сигналы о положении тела в пространстве. Неизлечимо. Непредсказуемо. Несовместимо с работой в космосе – по крайней мере, официально.

Если бы кто-нибудь узнал, её списали бы на Землю в течение месяца.

Дыши.

Рината считала секунды. Обычно приступ длился от двух до двадцати минут. Короткие были терпимыми. Длинные превращались в ад – с рвотой, потерей ориентации, звоном в ушах, который заглушал все остальные звуки.

Этот был средним.

Через семь минут мир начал выравниваться. Медленно, неохотно, как будто реальность не хотела возвращаться на место. Тошнота отступила – не ушла полностью, но стала терпимой. Звон в левом ухе – там, где болезнь была сильнее – превратился из крика в шёпот.

Рината открыла глаза.

Диагностический центр выглядел нормально. Терминалы светились. Вентиляция гудела. Никто не смотрел на неё с тревогой или подозрением.

Повезло.

Она медленно разжала пальцы, оставившие белые вмятины на подлокотниках. Потом глубоко вдохнула и повернулась к экрану.

Сигнал был всё ещё там.

И он стал ещё сильнее.

К шестнадцати часам Рината перестала притворяться, что это могут быть помехи.

Данные были слишком чёткими. Слишком последовательными. Что-то приближалось к станции – что-то массивное, движущееся быстрее, чем любой известный ей объект. Что-то, чего не должно было существовать.

Она запустила ещё один анализ – шестнадцатый за сегодня. Результат был таким же, как предыдущие пятнадцать раз: сигнал не соответствовал ни одному известному источнику. Ни астероид, ни комета, ни блуждающая планета. Что-то другое.

Рината потёрла глаза. Усталость накатывала волнами – последствие приступа, плюс недосып, плюс стресс. Она должна была пойти отдохнуть. Она знала это. Доктор Аль-Рашид говорил ей снова и снова: отдых – лучшая профилактика. Но как можно отдыхать, когда…

– Варданян?

Она вздрогнула. Обернулась.

В дверях диагностического центра стоял Такеши Номура – инженер-силовик из технического отдела. Высокий, спокойный японец с вечно усталым взглядом и привычкой появляться бесшумно, как призрак.

– Номура, – она кивнула. – Что-то с энергосистемой?

Он покачал головой и подошёл ближе, глядя на её экран.

– Нет. Слышал, ты послала странный рапорт утром. Хотел посмотреть.

Рината нахмурилась. Откуда он слышал? Технический персонал не имел доступа к научным докладам. Впрочем, на станции в двенадцать тысяч человек секретов не бывает.

– Морено списал на помехи, – сказала она.

– Морено идиот.

Это было произнесено без злости, без осуждения – просто констатация факта. Рината почувствовала, как губы дёрнулись в подобии улыбки.

– Может быть, – согласилась она. – Но он начальство.

Такеши присел на край соседнего стола, всё ещё глядя на экран. Его лицо ничего не выражало – он вообще был из тех, кто редко показывает эмоции. Это в нём нравилось Ринате. Никаких фальшивых улыбок, никаких ненужных слов.

– Покажи, – попросил он.

Она показала.

Двадцать минут объяснений. Графики, диаграммы, расчёты. Такеши слушал молча, иногда задавая короткие уточняющие вопросы. Когда она закончила, он долго смотрел на экран, о чём-то думая.

– Быстро движется, – наконец сказал он.

– Да.

– И массивное.

– Судя по амплитуде… очень.

– И приближается.

Рината кивнула. Её сердце снова начинало ускоряться – та же тревога, что преследовала её с утра, только теперь сильнее.

Такеши поднялся.

– Я скажу своим, – сказал он. – На всякий случай. Если что-то пойдёт не так с энергосистемой, мы должны быть готовы.

– Морено не одобрит.

– Морено – не моё начальство.

Он направился к двери, но у порога остановился и обернулся.

– Варданян. Ты сама-то как?

Вопрос застал её врасплох. Не «как дела?» – пустая формальность, которую все задают и никто не ждёт честного ответа. Другой вопрос. Настоящий.

– Нормально, – автоматически ответила она.

Такеши смотрел на неё ещё пару секунд, потом кивнул и вышел.

Рината повернулась к экрану.

Сигнал продолжал расти.

Следующие несколько часов слились в однородную массу напряжённого ожидания.

Рината не выходила из диагностического центра. Принесла кофе – ещё одну чашку отвратительного металлического пойла – и установила персональный рекорд: четырнадцать часов за терминалом практически без перерывов.

Данные становились всё страннее.

Объект – она мысленно начала называть его «объектом», потому что «аномалия» звучало слишком неопределённо – приближался по траектории, которая не могла быть случайной. Он не летел мимо станции. Он летел к ней. Прямо к ней, с точностью до нескольких градусов.

Это было невозможно.

Межзвёздные объекты не выбирают цели. Они движутся по инерции, подчиняясь законам небесной механики, и если пересекаются с чем-то – это чистая случайность. Шанс того, что случайный объект извне Солнечной системы попадёт именно в верфь «Кронос-7» – одну точку среди бескрайней пустоты орбиты Сатурна – был настолько мал, что статистики не хватало, чтобы его выразить.

И всё же.

Рината откинулась в кресле и потёрла виски. Голова снова начинала болеть – не как при приступе, просто тупая усталость. Она должна была поспать. Хотя бы несколько часов. Но как можно спать, когда…

Когда что?

Она не могла закончить мысль. Не знала, чего боится. Или знала, но не хотела признавать.

Что-то летело к ним из межзвёздной пустоты. Что-то массивное, быстрое, целенаправленное. И никто, кроме неё, не воспринимал это всерьёз.

Может, они правы. Может, она ошибается.

Но внутренний голос – тот самый, что восемнадцать лет помогал ей находить паттерны в шуме – говорил, что нет. Что это реально. Что что-то случится.

Скоро.

В 22:17 объект вошёл в зону точных измерений.

Рината наблюдала за данными, забыв дышать. Детекторы секции G теперь фиксировали сигнал напрямую – не отражённый, не преломлённый, а исходящий непосредственно от источника. Это позволяло определить параметры с точностью, которая раньше была недоступна.

Результаты не имели смысла.

Масса объекта составляла примерно три миллиарда тонн – как у небольшого астероида. Но размер… размер был крошечным. Меньше десяти метров в поперечнике.

Рината перепроверила расчёты. Потом ещё раз.

Это означало плотность, невозможную для обычной материи. Плотность, какая бывает только… только…

Она не смогла закончить мысль. Потому что единственный ответ, который приходил в голову, был слишком безумным, чтобы произнести его вслух.

Нейтронная звезда.

Точнее, кусочек нейтронной звезды. Осколок вырожденной материи, где электроны вжаты в ядра атомов, где ложка вещества весит миллиарды тонн, где…

Нет. Это невозможно. Материя нейтронных звёзд нестабильна вне чудовищного давления. Она должна взорваться, распасться, превратиться в обычное вещество.

Но объект был здесь. И он был реальным.

Рината написала второй рапорт в 23:45.

Этот был длиннее первого. Подробнее. С полным набором данных, графиками, расчётами, гипотезами. Она не стала смягчать формулировки – описала всё как есть, включая оценку плотности, которая не укладывалась в известную физику.

Морено получил его в 00:03.

Ответ пришёл в 00:07.

«Повторяю: сигнал классифицирован как помехи. Прекратите параноидальные спекуляции и сосредоточьтесь на рутинных обязанностях. Следующий подобный рапорт повлечёт дисциплинарное взыскание.»

Рината прочитала сообщение и медленно выдохнула.

Хорошо. Ладно. Она сделала всё, что могла. Предупредила. Задокументировала. Если что-то случится – это будет не её вина.

Если что-то случится.

Она посмотрела на экран. Объект продолжал приближаться. Согласно последним расчётам, до пересечения с орбитой станции оставалось около четырёх часов.

Четыре часа.

Рината встала из кресла. Ноги затекли – она просидела слишком долго. Голова кружилась – легко, не как при приступе, просто от усталости и голода. Когда она ела в последний раз?

Неважно.

Она направилась к двери, собираясь наконец выпить нормальный кофе и, может быть, съесть что-нибудь. Но у порога остановилась.

Что-то изменилось.

Не на экране – экран светился так же, как раньше. Не в комнате – вентиляция гудела, приборы работали. Что-то другое. Что-то…

Тишина.

Обычный фоновый шум станции – гул машин, шорох воздуха, отдалённые голоса – никуда не делся. Но сквозь него Рината вдруг услышала нечто новое. Или, точнее, почувствовала.

Как будто воздух стал плотнее.

Как будто пространство вокруг неё начало вибрировать на частоте, которую она не могла услышать, но каким-то образом ощущала – костями, нервами, чем-то глубже, чем органы чувств.

Рината медленно повернулась к экрану.

Сигнал изменился.

Частота подскочила – резко, скачком, как будто объект внезапно ускорился. Или… или что-то сделал. Что-то, что заставило его гравитационный профиль измениться.

Она бросилась к терминалу.

Новые данные ошеломляли. Объект не просто приближался – он разворачивался. Его форма менялась, из компактной сферы превращаясь во что-то вытянутое, многомерное, сложное. Плотность в центре оставалась чудовищной, но края… края расплывались, растягивались, как будто…

Как будто он раскрывался.

Рината почувствовала, как холод пробежал по позвоночнику. Не страх – что-то глубже. Первобытный инстинкт, доставшийся ей от предков, которые смотрели на саблезубых тигров из-за костра и знали, что некоторые вещи в этом мире не должны существовать.

Объект – что бы он ни был – готовился.

К чему?

Она не знала. Не хотела знать.

03:58 по бортовому времени.

Рината не уходила с поста.

Она сидела за терминалом, наблюдая, как сигнал растёт и меняется. Другие операторы – их было двое в ночную смену – косились на неё с недоумением, но не задавали вопросов. Она была известна как человек, который иногда засиживается допоздна. Странность, но безобидная.

Если бы они знали.

Объект был совсем близко теперь. По расчётам – меньше часа до пересечения. Его гравитационный профиль стал настолько сильным, что детекторы едва справлялись с нагрузкой. Кривая на экране упиралась в верхний край графика, и программа автоматически пересчитывала масштаб снова и снова.

Рината знала, что должна была сделать что-то. Поднять тревогу. Разбудить коменданта. Связаться с кем-то, кто мог принять решение.

Но она просто сидела и смотрела.

Может быть, это был шок. Может быть, усталость. А может быть – и эта мысль была самой страшной – может быть, ей было всё равно.

Пять лет назад Арсен погиб на задании, которое она должна была взять вместо него. Авария на буровой платформе в поясе астероидов – рутинная проверка, ничего особенного. Она отказалась ехать, потому что плохо себя чувствовала. Первые приступы тогда только начались, и она ещё не знала, что это за болезнь. Арсен поехал вместо неё.

И не вернулся.

С тех пор она жила… нет, не жила. Существовала. Работала. Ела. Спала. Выполняла все функции живого человека, но внутри – внутри было пусто. Как эта каюта с голыми стенами. Как этот кофе с металлическим привкусом.

Может быть, думала Рината, глядя на растущий сигнал, может быть, это и есть ответ. Может быть, вселенная наконец-то посылает ей то, чего она подсознательно ждала все эти годы.

Конец.

04:12.

Сигнал стал настолько мощным, что вибрацию можно было почувствовать физически.

Рината встала из кресла. Ноги не слушались – затекли, устали, дрожали. Она сделала несколько шагов к иллюминатору и остановилась, глядя наружу.

Космос был прекрасен.

Кольца Сатурна сияли в свете далёкого Солнца – золотистые, переливающиеся, бесконечные. Где-то справа виднелся краешек планеты – бледно-жёлтый шар, исполосованный полосами облаков. Звёзды – тысячи звёзд – усеивали черноту неба, каждая со своими планетами, своими возможностями, своими тайнами.

Где-то среди них было то, что летело к ней.

Рината не видела его – человеческие глаза не предназначены для такого. Но она чувствовала. Тот же странный трепет в воздухе, то же ощущение чего-то огромного, приближающегося, неотвратимого.

Оно летело.

И оно было уже близко.

04:17:01.

Рината вернулась к терминалу и открыла канал экстренной связи.

– Диагностический центр вызывает мостик, – её голос звучал спокойнее, чем она себя чувствовала. – Фиксирую аномальное гравитационное возмущение в секторе G-7. Источник – внешний. Рекомендую поднять тревогу.

Пауза. Шорох статики.

– Диагностический, это мостик, – голос дежурного офицера звучал раздражённо. – Какого рода возмущение?

– Объект неизвестной природы на курсе столкновения со станцией. Масса – порядка трёх миллиардов тонн. Скорость – аномально высокая. Время до контакта – менее десяти минут.

Снова пауза. Длиннее.

– Варданян, это вы? – голос изменился, стал жёстче. – Морено передал мне ваши рапорты. Прекратите сеять панику. Никакого объекта нет. Это помехи.

– Сэр, я…

– Конец связи.

Канал закрылся.

Рината медленно опустила руку. Пальцы дрожали – не от страха, от чего-то другого. Злости? Отчаяния? Она не знала.

Что ещё она могла сделать? Побежать по коридорам, крича о конце света? Взломать системы оповещения и включить сирену? Никто бы ей не поверил. Никто бы не успел отреагировать.

Оставалось только ждать.

04:17:29.

Детекторы секции G зашкалило.

Рината смотрела на экран, не в силах оторваться. Сигнал больше не был кривой – он стал вертикальной линией, упирающейся в бесконечность. Программа отказывалась обрабатывать данные, выбрасывая сообщение об ошибке за сообщением.

И тогда она услышала.

Не ушами – они не могли воспринять такое. Чем-то другим. Чем-то, что было глубже слуха, глубже осязания, глубже самого восприятия. Звук, который не был звуком. Присутствие, которое заполнило пространство.

Что-то пришло.

04:17:33.

Станция содрогнулась.

Рината упала – не от удара, а от того, что ноги просто отказали. Свет мигнул, погас, включился снова. Сирены взвыли – наконец-то, слишком поздно. Терминалы по всему диагностическому центру засветились красным, выбрасывая потоки тревожных сообщений.

Она лежала на полу и смотрела в потолок.

Что-то случилось.

Что-то ужасное.

Но она была жива. Станция была цела – по крайней мере, та её часть, где находилась Рината. Воздух не свистел в пробоинах. Гравитация не отключилась. Стены не горели.

Медленно, на дрожащих руках, она поднялась. Голова кружилась – не от болезни, от шока. Или от того странного чувства, которое всё ещё звенело в воздухе, как эхо колокола.

Рината доползла до терминала и взглянула на экран.

Данные с секции G отсутствовали.

Все датчики – все сорок семь – замолчали одновременно.

Но это было не самое страшное.

Самым страшным было то, что гравитационный сигнал никуда не делся. Он был здесь. На станции. Внутри.

И он пульсировал.