Слепое пятно

Потом Рината увидела тело.

Человек лежал ничком, раскинув руки, словно пытался обнять пол. Рыжие волосы, женская фигура в лабораторном комбинезоне. Никаких видимых повреждений. Никакой крови. Просто… лежала.

– О господи, – прошептал кто-то рядом.

Камера тринадцать показала ещё двоих. Камера пятнадцать – ещё четверых. Камера двадцать два – группу из шести человек, застывших в странных позах, словно кукол, которых бросил рассеянный ребёнок.

– Они… они мертвы? – голос Лю дрожал.

Рината не ответила. Она смотрела на экран, где камера двадцать семь наконец-то показала центр секции G.

И там было нечто.

Сначала она приняла это за дефект изображения – странная рябь, искажение, какое бывает при повреждённой оптике. Но рябь двигалась. Росла. Вытягивала… щупальца? Нити? Что-то тонкое, почти невидимое, расходящееся во все стороны, как корни дерева, прорастающие сквозь почву.

Одна из нитей коснулась стены.

И стена изменилась.

Рината видела это совершенно отчётливо: металл – обычный, надёжный, знакомый металл переборки – начал меняться. Не плавиться, не гореть, не разрушаться. Меняться. Структура поверхности исказилась, покрылась узором, похожим на кристаллические прожилки.

– Что это? – Лю схватил её за руку. – Варданян, что это такое?!

– Я не знаю, – она не узнала собственный голос. – Я не знаю, что это.

Следующие двадцать минут были самыми длинными в жизни Ринаты.

Она работала. Это было единственное, что она умела делать в кризис – работать. Пока другие паниковали, кричали, плакали, она сидела за терминалом и собирала данные. Анализировала. Классифицировала. Пыталась понять.

Факты. Только факты.

Факт первый: объект вошёл в станцию в 04:17:33. Точка входа – внешняя обшивка секции G, сектор 7-альфа. Никаких пробоин. Никаких повреждений. Объект прошёл сквозь металл, как… как призрак.

Факт второй: в момент прохождения погибли сорок семь человек. Все, кто находился в секции G. Биометрические датчики зафиксировали одновременную остановку сердца у всех сорока семи. Не последовательную – одновременную. В течение одной секунды.

Факт третий: декомпрессии не произошло. Атмосферное давление в секции G оставалось стабильным. Системы жизнеобеспечения работали. Кислород подавался.

Факт четвёртый: в центре секции находился… объект. Нечто. Оно росло. Медленно, но неуклонно.

Факт пятый: связь с секцией G отсутствовала. Все каналы молчали. Но камеры работали – те, что не были повреждены.

Рината смотрела на экран, где нити продолжали расползаться, превращая знакомые коридоры в нечто чужеродное, и чувствовала, как внутри неё что-то ломается.

Это было реально.

Это происходило на самом деле.

Она предупреждала. Её не послушали.

– Спасательные команды готовы, – доложил кто-то из операторов. – Двадцать человек, полное снаряжение, ждут приказа.

Лю повернулся к экрану, где нити объекта уже заполнили треть секции G. Его лицо было серым, как пепел.

– Они смогут войти? – он обращался к Ринате, как будто она была экспертом. Как будто кто-то мог быть экспертом в том, что происходило.

– Не знаю, – она честно ответила. – Мы не знаем, что это такое. Мы не знаем, как оно убивает. Мы не знаем, безопасно ли приближаться.

– Там могут быть выжившие.

– Датчики показывают сорок семь смертей. Все, кто был внутри.

– Датчики могут ошибаться!

Рината не стала спорить. Она понимала Лю – он был ответственен за станцию, за двенадцать тысяч человек, за каждую жизнь. Он не мог просто сидеть и смотреть, как нечто пожирает часть его дома.

Но она видела данные.

Сорок семь прямых линий на графике биометрии. Сорок семь сердец, остановившихся в один момент. Не было выживших. Не могло быть.

– Комендант, – она заговорила тихо, чтобы другие не слышали. – Посмотрите на камеру двадцать семь. Внимательно.

Лю подошёл ближе к экрану. Его глаза сузились.

– Что я должен увидеть?

– Нити. Они растут. Когда я вошла в центр, они занимали около десяти процентов видимого пространства. Сейчас – почти тридцать.

– И?

– Они преобразуют материю. Видите эти узоры на стенах? Это не краска. Это… что-то другое. Структура металла меняется.

Лю молчал.

– Если мы отправим туда людей, – продолжала Рината, – мы можем потерять их. Так же, как потеряли остальных.

– Тогда что вы предлагаете? – в голосе Лю звучало отчаяние. – Сидеть и смотреть?

– Карантин. Полная изоляция секции G. Никого не пускать внутрь, пока мы не поймём, с чем имеем дело.

Лю смотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом. Потом кивнул.

– Делайте.

Сяо Вэнь проснулся от воя сирен.

Он был дежурным техником в отсеке жизнеобеспечения, смежном с секцией G, и когда сигнал тревоги разорвал тишину ночной смены, его первой мыслью было: «Утечка кислорода».

Стандартная процедура: проверить показания датчиков, локализовать проблему, вызвать ремонтную бригаду. Он делал это сотни раз.

Но датчики показывали норму.

Кислород – в пределах нормы. Давление – в пределах нормы. Температура – в пределах нормы. Всё было нормально, кроме того факта, что сирены выли так, будто станция разваливалась на части.

Сяо открыл канал связи.

– Отсек ЖО-7 вызывает командный центр. Что происходит?

Статика. Потом голос – торопливый, напуганный.

– Оставайтесь на месте! Никуда не выходите! Карантин секции G!

– Карантин? Почему?

Связь оборвалась.

Сяо нахмурился и подошёл к иллюминатору. Отсюда он мог видеть часть секции G – длинный цилиндрический модуль, пристыкованный к основному телу станции. Внешне всё выглядело нормально: навигационные огни горели, антенны торчали в нужных местах, обшивка блестела в свете далёкого Солнца.

Потом он заметил движение.

Что-то на поверхности секции. Что-то тёмное, тонкое, медленно ползущее по металлу, как… как плесень? Как трещина? Он не мог понять.

Сяо прижался лбом к стеклу, пытаясь разглядеть.

И в этот момент тёмная нить коснулась иллюминатора с той стороны.

Он отшатнулся.

Стекло не треснуло. Не помутнело. Но там, где нить коснулась его, появился узор – сложный, геометрический, похожий на снежинку или кристалл. Узор рос, расползался, и Сяо вдруг понял, что стекло больше не прозрачное в этом месте.

Оно стало чем-то другим.

– Командный центр! – он закричал в коммуникатор. – Командный центр, ответьте! Оно здесь! Оно на обшивке! Оно…

– Эвакуируйтесь! – голос в динамике срывался на визг. – Все отсеки, смежные с секцией G – немедленная эвакуация!

Сяо не стал ждать повторного приглашения.

Рината координировала эвакуацию из командного центра.

Это было странно – она не имела полномочий отдавать приказы, была простым диагностом, техническим специалистом без административной власти. Но Лю передал ей управление операцией, потому что… потому что больше некому было.

Двести тридцать семь человек находились в отсеках, примыкающих к секции G.

– Отсек ЖО-7, статус?

– Эвакуация завершена. Четверо техников, все в безопасности.

– Отсек лаборатории материаловедения?

– Эвакуация в процессе. Двенадцать человек, осталось шестеро.

– Отсек…

Она говорила, не думая о словах. Автопилот. Режим выживания. Каждый отсек, каждый человек, каждое имя – просто данные, которые нужно обработать.

Тридцать четыре минуты.

За тридцать четыре минуты они эвакуировали двести девятнадцать человек. Восемнадцать оставались внутри потенциально опасной зоны – те, до кого не удалось достучаться, те, кто застрял, те, кто отказывался уходить.

И ещё сорок семь, которых уже невозможно было спасти.

Рината смотрела на экран, где нити объекта продолжали расти. Они заполнили уже половину секции G и начинали просачиваться в соседние отсеки. Медленно, но неумолимо.

– Переборки, – она сказала Лю. – Нужно загерметизировать переборки между секцией G и остальной станцией.

– Это отрежет доступ к…

– Я знаю. Но если мы не сделаем этого, оно распространится дальше.

Лю колебался. Она видела это по его лицу – внутренняя борьба между протоколом и реальностью, между желанием спасти всех и необходимостью пожертвовать частью ради целого.

– Восемнадцать человек ещё внутри, – сказал он.

– Если мы подождём ещё десять минут, внутри окажутся все двенадцать тысяч.

Лю закрыл глаза. Когда он открыл их снова, там было что-то мёртвое.

– Загерметизировать переборки, – приказал он. – Все переходы к секции G – полная изоляция.

Операторы выполнили приказ.

Где-то в глубине станции тяжёлые стальные створки начали смыкаться, отрезая заражённую часть от остального организма.

Восемнадцать человек остались по ту сторону.

Рината не позволила себе думать о них. Пока не позволила.

Мария Сантос была медсестрой.

Она работала в медицинском пункте секции G – небольшом помещении с двумя койками и базовым оборудованием для оказания первой помощи. Ночная смена была спокойной: один пациент с мигренью, один – с растяжением лодыжки. Рутина.

Когда мир изменился, Мария находилась в подсобке, проверяя запасы медикаментов.

Она не видела момент прохождения объекта. Не почувствовала ту странную волну, которая убила её коллег. Подсобка была в углу модуля, защищённая дополнительными перегородками, и каким-то чудом – или проклятием – это спасло ей жизнь.

Когда она вышла, мир стал другим.

Тела. Повсюду тела. Доктор Чжан лежал у своего стола, рука всё ещё тянулась к клавиатуре. Пациент с мигренью – молодой инженер, она не помнила его имени – скорчился на койке, глаза открыты, остекленевшие.

Мария закричала.

Потом перестала кричать и попыталась думать.

Что-то случилось. Что-то ужасное. Она не понимала, что именно, но инстинкт говорил: беги. Уходи отсюда. Сейчас.

Она бросилась к двери.

Коридор был пуст. Нет, не пуст – заполнен телами, как упавшими листьями в осеннем парке. Мария переступала через них, стараясь не смотреть на лица. Не думать о том, что ещё час назад эти люди были живы, разговаривали, смеялись, строили планы.

И тогда она увидела нити.

Они росли из чего-то в центре секции – она не могла разглядеть, из чего именно, но это было… неправильно. Тонкие, почти прозрачные, они тянулись во все стороны, касаясь стен, пола, потолка. Там, где они касались, материя менялась.

Мария остановилась.

Одна из нитей была совсем близко. Меньше метра.

Она попятилась.

Нить дёрнулась.

Или ей показалось?

Мария развернулась и побежала. Прочь от центра, прочь от нитей, прочь от этого кошмара. Она не знала, куда бежит, – главное было двигаться, главное было не останавливаться.

Переборка.

Массивная стальная дверь маячила впереди – выход из секции G, путь к спасению. Мария удвоила скорость, её лёгкие горели, сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди.

Она добежала до переборки.

И увидела, как она закрывается.

– Нет! – Мария бросилась вперёд, протягивая руки. – Нет, подождите! Я здесь! Я живая!

Створки смыкались медленно, неумолимо. Щель становилась всё уже.

Мария втиснулась в неё.

Боль пронзила плечо – край створки зацепил её, содрал кожу. Но она протолкнулась, выкатилась на другую сторону, упала на пол коридора.

Переборка за её спиной закрылась с тяжёлым лязгом.

Мария лежала и плакала.

В командном центре известие о выжившей встретили с недоверием.

– Повтори, – Рината не могла поверить своим ушам.

– Женщина. Медсестра из секции G, – голос охранника на контрольной точке звучал потрясённо. – Выскочила из-под закрывающейся переборки. Живая. В сознании.

– Она была внутри? В момент… в момент события?

– Говорит, что да. Пряталась в подсобке медпункта.

Рината переглянулась с Лю. Его лицо выражало то же, что она чувствовала: надежду, смешанную со страхом.

– Карантин, – сказала она. – Её нельзя пускать в общие помещения.

– Варданян…

– Мы не знаем, чем это заражает. Мы не знаем, переносчик ли она. Мы ничего не знаем.

Лю кивнул.

– Изолируйте её. Полный медицинский осмотр. Никаких контактов до особого распоряжения.

Приказ ушёл.

Рината повернулась к экрану, где секция G продолжала меняться. Нити заполнили уже две трети пространства, превращая знакомые интерьеры в нечто инопланетное, чужое. Узоры на стенах становились всё сложнее, как будто объект… рисовал? Строил? Она не могла найти подходящее слово.

Одна выжившая.

Из сорока восьми, кто был внутри, выжила одна.

Это было что-то. Не победа – но не полное поражение.

Такеши Номура нашёл её у кофейного автомата спустя несколько часов.

Рината стояла, прислонившись к стене, и смотрела на пластиковый стаканчик в своих руках. Кофе давно остыл, но она не замечала. За окном коридора – длинным панорамным иллюминатором – плыли кольца Сатурна, всё такие же прекрасные, всё такие же равнодушные.

– Варданян.

Она подняла голову. Такеши выглядел так же, как она себя чувствовала: измотанным, осунувшимся, постаревшим.

– Номура.

Он подошёл ближе, достал из автомата свой стаканчик. Несколько секунд они стояли молча, глядя в разные стороны, но чувствуя присутствие друг друга острее, чем если бы смотрели в глаза.

– Сколько? – спросил он наконец.

– Сорок семь подтверждённых. Восемнадцать… – она запнулась. – Восемнадцать были отрезаны, когда мы загерметизировали переборки. Мы не знаем, живы ли они.

– Скорее всего, нет.

– Скорее всего, нет.

Снова молчание. Такеши сделал глоток кофе, поморщился.

– Ты была права, – сказал он. – Насчёт сигнала. Насчёт всего.

Рината закрыла глаза.

– Какая теперь разница.

– Большая. Если бы тебя послушали, мы могли бы…

– Что? – она резко обернулась. – Что мы могли бы? Остановить это? Оно летело со скоростью, которую я даже измерить не могла. Оно прошло сквозь металл, как сквозь воздух. Что мы могли бы сделать?

Такеши не ответил.

Рината выдохнула, заставляя себя успокоиться. Злость на него была бессмысленной. Он ни в чём не виноват. Никто не виноват – кроме того, кто отмахнулся от её рапортов.

– Прости, – она сказала тише. – Я…

– Не нужно.

Он допил кофе, смял стаканчик, бросил в утилизатор.

– Что теперь?

– Теперь ждём, – Рината пожала плечами. – Наблюдаем. Пытаемся понять, с чем имеем дело.

– И что ты видишь?

Она долго не отвечала. Мысли путались, цеплялись за обрывки данных, за образы с камер, за лицо Эммы Ларссон на полу лаборатории – она узнала её по рыжим волосам, они иногда пересекались в столовой.

– Оно… оно не разрушает. Преобразует. Меняет структуру материи, делает её… другой. Не знаю, зачем. Не знаю, как. Но это не нападение. По крайней мере, не в обычном смысле.

– Люди погибли.

– Да. Но я не думаю, что оно хотело их убить. Мне кажется… – она замолчала, подбирая слова. – Мне кажется, оно их даже не заметило.

Такеши смотрел на неё, и в его глазах было что-то, чего она не могла прочесть.

– Это пугает больше, – сказал он наконец.

Рината кивнула.

– Да. Это пугает больше.

Марию Сантос обследовали в изолированном медицинском отсеке.

Доктор Мухаммед Аль-Рашид – главный врач станции, пожилой мужчина с седой бородой и добрыми глазами – проводил осмотр лично. В защитном костюме, за двойным стеклом, с полным набором дистанционных датчиков.

– Как вы себя чувствуете? – его голос звучал глухо через фильтры респиратора.

– Я… не знаю, – Мария сидела на краю койки, завёрнутая в больничную простыню. Её трясло – не от холода, от шока. – Они все умерли. Все. Я видела их. Доктор Чжан, и пациенты, и…

– Тише, тише. Вы в безопасности.

– Что это было? Что их убило?

Аль-Рашид не ответил. Вместо этого он повернулся к экрану, где отображались результаты сканирования.

Жизненные показатели в норме. Температура – норма. Давление – чуть повышено, но это объяснимо стрессом. Анализ крови – без аномалий. Сканирование мозга – без аномалий.

Она была здорова.

Абсолютно, необъяснимо здорова.

– Расскажите мне, что вы видели, – попросил он. – Всё, что помните.

Мария заговорила. Сначала сбивчиво, путано, перескакивая с одного на другое. Потом спокойнее, когда слова начали складываться в связный рассказ.

Подсобка. Волна – она не видела её, но другие, наверное, видели. Тела. Нити. Бегство. Переборка.

– Нити, – Аль-Рашид зацепился за это слово. – Опишите их подробнее.

– Тонкие. Почти прозрачные. Они… они росли из чего-то в центре. Из чего-то круглого, тёмного. Я не могла разглядеть.

– Они касались вас?

– Нет. Нет, я убежала раньше.

– Вы уверены?

Мария замолчала. Её глаза расширились.

– Я… я не знаю. В подсобке было темно. Может быть… может быть, что-то касалось стен, пока я была внутри?

Аль-Рашид кивнул и сделал пометку в планшете.

– Мы оставим вас под наблюдением. Это стандартная процедура. Вам ничего не угрожает.

Мария смотрела на него глазами, в которых не было веры.

Он не винил её. Сам он не верил собственным словам.

Карантин секции G был официально объявлен в 05:42 по бортовому времени.

Рината слушала, как Лю зачитывал приказ по станционной трансляции. Сухие, бюрократические фразы, за которыми скрывался ужас: «инцидент», «изоляция», «временные ограничения», «сохранять спокойствие».

Никто не сохранял спокойствия.

Коридоры станции гудели от голосов – испуганных, злых, растерянных. Люди собирались группами, обсуждали, спорили, требовали объяснений. Слухи распространялись быстрее официальной информации: инопланетное вторжение, биологическое оружие, эксперимент корпорации, взрыв реактора.

Правда была страннее любого слуха.

Рината вернулась в командный центр, где работа не прекращалась ни на минуту. Операторы сменяли друг друга, экраны светились, данные текли непрерывным потоком. Она заняла место у терминала и снова погрузилась в анализ.

Объект – она продолжала называть его «объектом», потому что другого слова не было – вёл себя странно. Нити перестали распространяться за пределы секции G, словно наткнулись на невидимую границу. Они продолжали расти внутри, преобразуя материю, создавая всё более сложные структуры, но не пытались прорваться через запечатанные переборки.

Почему?

Рината не знала. Но это давало им время. Время, чтобы понять. Время, чтобы подготовиться.

К чему – она тоже не знала.

Камеры секции G продолжали работать – те, что уцелели.

Рината просматривала записи, кадр за кадром, пытаясь уловить закономерность в хаосе. Нити двигались не случайно – это она поняла почти сразу. Они следовали какому-то плану, какой-то логике, недоступной человеческому пониманию.

Вот нить касается стены – и на металле расцветает узор, похожий на нейронную сеть.

Вот другая нить обвивает трубу системы жизнеобеспечения – и труба меняет цвет, становится почти прозрачной, но не разрушается.

Вот третья нить проходит сквозь тело погибшего учёного – и…

Рината остановила запись.

Перемотала назад.

Посмотрела снова.

Нить прошла сквозь тело. Не вокруг – сквозь. Как будто человеческая плоть была для неё не более чем воздух. Она не задержалась, не изменила направление, не проявила никакого интереса.

Тело осталось нетронутым.

Рината откинулась на спинку кресла, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Она была права. Объект не видел людей. Не замечал их. Сорок семь человек погибли не потому, что он хотел их убить – а потому, что они оказались на его пути. Как муравьи под ногой великана, который даже не посмотрел вниз.

Это было хуже ненависти.

Это было полное, абсолютное безразличие.

К полудню Рината едва держалась на ногах.

Она не спала больше тридцати часов. Глаза горели, голова раскалывалась, и мир вокруг начинал расплываться по краям – верный признак того, что организм на пределе.

Но она не могла остановиться.

Данные. Всё больше данных. Гравиметрические измерения показывали, что объект в центре секции G продолжал пульсировать – медленно, ритмично, как сердце спящего великана. Каждый импульс был немного другим, немного сильнее, немного… сложнее?

Рината не была уверена. Может быть, ей просто мерещилось.

– Варданян.

Она подняла голову. Лю стоял рядом, и его лицо выражало беспокойство – не о ситуации, а о ней.

– Вам нужно отдохнуть.

– Я в порядке.

– Вы не в порядке. Вы засыпаете за терминалом.

Рината хотела возразить, но поняла, что он прав. Её пальцы дрожали над клавиатурой. Буквы на экране расплывались, как будто кто-то налил воды на рукопись.

– Два часа, – сказала она. – Дайте мне два часа сна.

– Четыре.

– Три. И разбудите меня, если что-то изменится.

Лю кивнул.

– Три часа. Идите.

Рината встала, и мир качнулся. Она схватилась за край стола, переждала приступ головокружения – не Меньера, просто усталость – и медленно направилась к выходу.

В дверях она остановилась.

– Комендант. Объект… он что-то делает. Я не знаю, что. Но это не хаотично. Это целенаправленно.

Лю смотрел на неё долгим взглядом.

– Вы думаете, оно разумно?

Рината не ответила. Она сама не знала, что думает.

Каюта встретила её той же пустотой, что и всегда.

Рината упала на койку, не раздеваясь, не снимая ботинок. Закрыла глаза. Темнота за веками была красной, пульсирующей – слишком много времени у экранов.

Сон не шёл.

Образы вставали перед ней: тела в коридорах, нити, расползающиеся по стенам, лицо Эммы Ларссон на полу лаборатории. Сорок семь человек. У каждого была жизнь, история, люди, которые их любили. Теперь они – просто данные в отчёте о потерях.

Рината думала о матери на Марсе. О её голосовом сообщении, которое она так и не дослушала. Нужно ответить. Нужно сказать, что всё хорошо.

Но всё не хорошо.

И она не могла лгать.

Не сейчас.

Рината перевернулась на бок, натянула одеяло до подбородка. Холод каюты пробирал до костей, но вставать и менять настройки термостата не было сил.

Может быть, думала она, засыпая, может быть, это и есть конец. Может быть, завтра нити прорвутся через переборки, заполнят всю станцию, убьют всех двенадцать тысяч так же равнодушно, как убили сорок семь.

Может быть, это последний сон в её жизни.

Странно, но эта мысль не пугала. Она даже принесла какое-то… облегчение?

Рината заснула с этой мыслью.

И во сне она видела звёзды – холодные, далёкие, бесконечно прекрасные.

Её разбудили через два часа сорок три минуты.

– Варданян! – голос в интеркоме был резким, срочным. – Варданян, проснитесь! В командный центр, немедленно!

Рината села на койке, ещё не до конца проснувшись. Сердце уже колотилось, готовое к худшему.

– Что случилось?

– Объект. Он… он делает что-то новое.

Она была в командном центре через четыре минуты.

На экране камеры двадцать семь – той единственной, что ещё работала в центре секции G – разворачивалось нечто невероятное.

Нити объекта больше не росли хаотично. Они собирались вместе, сплетались, формировали… структуру. Что-то геометрически правильное, симметричное, похожее на гигантский цветок или снежинку.

И оно пульсировало.

Не медленно, как раньше – быстро, ритмично, почти как… как сигнал.

Рината уставилась на экран.

– Гравиметры, – прошептала она. – Кто-нибудь смотрит на гравиметры?

– Здесь, – голос оператора слева дрожал. – Варданян, посмотрите на это.

Она подошла к его терминалу.

И увидела.

Гравитационные волны, исходящие от объекта, больше не были хаотичным шумом. Они образовывали паттерн – сложный, повторяющийся, структурированный. Что-то, что она видела раньше, в записях сигнала перед столкновением.

Только теперь паттерн был другим. Более сложным. Более… осмысленным?

Рината стояла перед экраном, и внутри неё что-то сдвинулось. Что-то, что она давно похоронила под слоями усталости, горя и равнодушия.

Любопытство.

– Оно пытается что-то сказать, – произнесла она вслух.

Все в командном центре повернулись к ней.

– Что? – голос Лю был хриплым.

– Сигнал. Паттерн. Это не случайность. Это… это похоже на попытку коммуникации.

Молчание.

Потом кто-то засмеялся – нервным, истеричным смехом.

– Коммуникации? С этой штукой, которая убила сорок семь человек?

Рината не обернулась.

– Да, – сказала она. – Именно с этой штукой.

На экране структура продолжала пульсировать, и гравитационные волны расходились от неё кругами, как голос, кричащий в пустоту.

Рината смотрела.

И, впервые за очень долгое время, чувствовала, что хочет жить достаточно долго, чтобы понять.