Слепое солнце

Глава 2: Шёпот чисел

Амар Рашид прибыл на станцию HELIO-7 в четверг, если верить земному календарю, который здесь, на орбите Меркурия, не значил ровным счётом ничего. Сорок семь дней пути – сначала лунный челнок до орбитальной станции «Гагарин», потом межпланетный транспорт «Ибн Баттута» до Меркурианского узла, и наконец – четырёхчасовой перелёт на исследовательском модуле до HELIO-7.

Елена встречала его у стыковочного шлюза.

Он почти не изменился за те пятнадцать лет, что они не виделись лично. Та же аккуратно подстриженная борода с проседью, те же тёмные глаза за старомодными очками – Амар принципиально отказывался от лазерной коррекции, называя её «ненужным вмешательством в то, что Аллах создал достаточно хорошо». Те же мягкие, чуть замедленные движения человека, который никуда не торопится, потому что знает: вселенная существует миллиарды лет, и несколько лишних секунд ничего не изменят.

– Елена, – сказал он, выплывая из шлюза и неуклюже хватаясь за поручень. – Ты выглядишь ужасно.

– Спасибо. Ты тоже.

Они обнялись – неловко, как обнимаются в невесомости люди, не привыкшие к ней. Амар пах дезинфектантом и рециркулированным воздухом космических кораблей, и под этим – едва уловимо – чем-то тёплым, пряным, домашним. Елена вспомнила его квартиру в Каире, где они когда-то работали над алгоритмами SETI: книги до потолка, вечный запах кардамона и кофе, молитвенный коврик в углу.

– Сорок семь дней, – сказала она. – Я думала, ты передумаешь по дороге.

– Я думал, ты сошла с ума, – ответил Амар с улыбкой. – Но твоё сообщение было достаточно загадочным, чтобы заинтересовать старого математика. «Что-то, возможно, гораздо более важное, чем сигнал». Ты всегда умела выбирать слова.

Елена повела его по коридору к жилому модулю. Станция была невелика – экипаж из двенадцати человек, и места хватало впритык. Амару выделили каюту рядом с её собственной: крошечный отсек два на три метра, с откидной койкой и персональным терминалом.

– Располагайся, – сказала она. – Через час жду тебя в командном модуле. Покажу, что нашла.

Амар кивнул. Потом посмотрел на неё – тем долгим, внимательным взглядом, который она помнила по совместной работе. Взглядом человека, который видит больше, чем говорит.

– Елена, – произнёс он тихо, – что бы ты ни нашла… ты уверена?

– В чём?

– Что хочешь это знать.

Странный вопрос. Елена нахмурилась.

– Я учёный, Амар. Моя работа – знать.

Он покачал головой.

– Знание – это ответственность. Иногда – бремя. Ты уверена, что готова нести его?

– А ты? – парировала она. – Ты прилетел сюда через полсолнечной системы. Ты тоже хочешь знать.

Амар улыбнулся – мягко, почти печально.

– Я прилетел, потому что ты попросила. И потому что я старый дурак, который всё ещё верит, что в числах можно найти лицо Бога. – Он помолчал. – Через час, говоришь?

– Через час.

Командный модуль был пуст – Елена специально выбрала время, когда большинство экипажа отдыхало. Она не хотела свидетелей. Пока не хотела.

Амар вплыл в модуль ровно через час – пунктуальный, как всегда. Он уже переоделся в станционный комбинезон, и очки сидели чуть криво, как будто невесомость сбивала его с толку.

– Итак, – сказал он, устраиваясь в кресле рядом с ней. – Показывай своё сокровище.

Елена вывела данные на главный экран. Те же графики, которые она смотрела сотни раз за последние полтора месяца. Те же паттерны. Та же невозможная регулярность.

Амар молча изучал экран. Его пальцы – длинные, тонкие, пальцы пианиста – постукивали по подлокотнику кресла.

– Солнечный ветер, – сказал он наконец. – Флуктуации плотности.

– Да.

– И ты утверждаешь, что здесь есть паттерн.

– Не утверждаю. Показываю. – Елена ткнула пальцем в экран. – Вот. Восемнадцать повторений за двадцать шесть месяцев. Идентичные структуры. Точность – до четвёртого знака после запятой.

Амар наклонился ближе. Очки съехали на кончик носа.

– Идентичные – это сильное слово.

– Посмотри сам.

Она вывела сравнительные графики – все восемнадцать паттернов, наложенные друг на друга. Линии совпадали так точно, что казались одной.

– Хм, – произнёс Амар. Это было его фирменное «хм» – звук, который мог означать что угодно, от «интересно» до «ты сошла с ума». – И ты проверила оборудование?

– Трижды.

– Программное обеспечение?

– Четырежды.

– Независимые источники данных?

– Parker Solar Probe-VII. Те же паттерны.

Амар откинулся в кресле. Его лицо было непроницаемым.

– Елена, – сказал он медленно, – ты понимаешь, что это невозможно? Солнечный ветер – хаотическая система. По определению. Мы не можем наблюдать повторяющиеся структуры с такой точностью. Это противоречит…

– Всему, что мы знаем. Да. Я знаю.

– Тогда почему ты думаешь, что это реально?

Елена помолчала, подбирая слова.

– Потому что я проверила всё, что могла проверить. Потому что два независимых источника дают один результат. Потому что вероятность случайного совпадения – десять в минус сорок седьмой степени. – Она посмотрела ему в глаза. – И потому что ты здесь.

– Что?

– Ты не прилетел бы через полсолнечной системы ради артефакта данных, Амар. Ты прилетел, потому что в глубине души ты тоже думаешь, что это может быть реальным. Иначе ты бы просто попросил меня выслать файлы и разобрал бы их дома, в своей уютной квартире с кофе и молитвенным ковриком.

Амар рассмеялся – коротко, сухо.

– Ты всегда видела меня насквозь.

– Это несложно. Ты плохо притворяешься.

Он снова посмотрел на экран. Паттерны пульсировали – медленно, гипнотически. Восемнадцать идентичных структур. Восемнадцать невозможностей.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Допустим, я готов принять гипотезу, что это не артефакт. Допустим, паттерн реален. Что тогда?

– Тогда нам нужно понять, откуда он берётся.

– И у тебя есть идеи?

Елена кивнула.

– Одна. Безумная.

– Я люблю безумные идеи. Они обычно самые интересные.

Елена глубоко вдохнула.

– Что если мы видим не само Солнце? – сказала она. – Что если мы видим его… отражение?

Амар моргнул.

– Отражение?

– Или преломление. Или модуляцию. Называй как хочешь. – Елена развернула к нему голографическую модель Солнечной системы. – Смотри. Солнечный ветер летит от Солнца радиально, во все стороны. Мы улавливаем только ту часть, которая проходит мимо наших датчиков. Если в потоке есть регулярная структура – что-то, что «отпечатывается» на ветре – это должно быть между Солнцем и нами.

– Между Солнцем и нами ничего нет, – сказал Амар. – Мы бы увидели.

– Только если оно хочет быть увиденным.

Молчание. Долгое, тяжёлое.

– Елена, – произнёс Амар очень осторожно, – ты понимаешь, что ты сейчас сказала?

– Да.

– Ты говоришь об искусственной структуре. Между нами и Солнцем. Невидимой.

– Я говорю о гипотезе, – поправила она. – Которую нужно проверить. Для этого мне нужен ты.

Амар снял очки и протёр их краем рукава. Его руки слегка дрожали.

– Ты хочешь, чтобы я нашёл другое объяснение, – сказал он. – Нормальное. Физическое. Объяснение, которое не требует… – Он запнулся.

– Которое не требует переписывать всё, что мы знаем о Вселенной. Да. Пожалуйста, найди его. Я буду рада ошибиться.

Амар надел очки обратно. Посмотрел на неё – тем долгим взглядом, который она помнила.

– А если я не найду?

Елена не ответила. Она не знала, что сказать.

Следующие три дня они работали молча. Амар погрузился в данные, как монах в священные тексты – полностью, безоговорочно, забывая есть и спать. Елена знала этот режим: когда математик находит интересную задачу, весь остальной мир перестаёт существовать.

Она занималась своими обязанностями – рутинным мониторингом солнечной активности, отчётами для Земли, координацией с другими станциями. Жизнь продолжалась. CME класса C прошёл мимо Меркурия, не причинив вреда. Протонный поток усилился, потом ослаб. Солнце пульсировало своими вечными ритмами.

На четвёртый день Амар заговорил.

– Я проверил твои алгоритмы, – сказал он за ужином. Они сидели в крошечном камбузе станции, втиснувшись между пищевыми синтезаторами и системой рециркуляции воды. – Они корректны.

– Я знаю.

– Я переписал их с нуля. На другом математическом базисе. Результат тот же.

Елена кивнула. Она ждала этого.

– Я запустил статистический анализ на кластере в Каире. Через спутниковый канал. Результаты придут через два дня.

– Хорошо.

Амар помолчал, медленно жуя синтетический рис. Вкус у еды был никакой – как всегда на космических станциях – но он ел методично, как ел всё в жизни.

– Елена, – сказал он наконец, – ты понимаешь, что если это реально… это меняет всё?

– Да.

– Нет, ты не понимаешь. – Он отложил вилку. – Ты учёный. Для тебя это открытие. Данные. Гипотеза. Для меня… – Он замолчал.

– Для тебя – что?

Амар долго смотрел на стену. Потом заговорил – тихо, почти шёпотом:

– Я – мусульманин, Елена. Я верю, что Аллах создал Вселенную. Что у неё есть замысел. Что мы – часть этого замысла. – Он повернулся к ней. – Если там, между нами и Солнцем, есть что-то искусственное… что-то, созданное чужим разумом… это либо подтверждает мою веру, либо уничтожает её.

– Почему?

– Потому что «кто-то создал» – это ответ на вопрос, который я задаю всю жизнь. Но если этот «кто-то» – не Аллах, не Бог, не высшая сила, а просто… другие существа, которые появились раньше нас…

– То?

– То что такое вера? Что такое цель? Что такое смысл? – Амар покачал головой. – Мы – муравьи, которые нашли следы великана. И теперь должны решить: великан – это бог или просто большой муравей, который успел вырасти первым?

Елена не знала, что сказать. Она никогда не была верующей – не в религиозном смысле. Её вера была в числа, в закономерности, в постижимость Вселенной. Но она понимала, о чём говорил Амар.

– Может быть, – сказала она осторожно, – это одно и то же? Может быть, «бог» – это просто название для тех, кто был первым? Для тех, кто создал правила?

Амар рассмеялся – горько, без веселья.

– Ты сейчас описала половину теологических споров за последние три тысячи лет.

– И какой вывод?

– Вывода нет. – Он снова взял вилку. – Есть только вопросы. И иногда – очень редко – ответы, которые порождают ещё больше вопросов.

Они доели ужин в молчании.

На пятый день пришли результаты из Каира.

Елена была в командном модуле, когда Амар влетел – буквально влетел, оттолкнувшись от стены с силой, которую она не ожидала от него.

– Смотри, – сказал он, выводя данные на экран.

Графики. Таблицы. Статистические распределения. Елена пробежала глазами числа – и почувствовала, как холодеет внутри.

– Это…

– Да. – Амар был бледен. – Восемнадцать паттернов – это только вершина. Каирский кластер нашёл ещё сорок три. Скрытых. Замаскированных шумом. Но когда применяешь правильные фильтры…

Он вывел новый график. Шестьдесят один паттерн. Все идентичные. Все невозможные.

– Вероятность случайного происхождения?

Амар назвал число. Елена услышала его – и не поверила.

– Это… это меньше, чем…

– Меньше, чем что угодно. – Амар сел в кресло. Руки дрожали. – Елена, это не случайность. Это не может быть случайностью. Ни при каких условиях. Никогда.

Она смотрела на экран. Шестьдесят один паттерн. Шестьдесят одна невозможность.

– Ты нашёл другое объяснение? – спросила она тихо.

– Нет. – Голос Амара был хриплым. – Я искал. Четыре дня. Каждый час. Каждый алгоритм, который знаю. Каждый метод анализа. Нет объяснения. Кроме одного.

– Какого?

Амар посмотрел на неё – и в его глазах было что-то, чего она никогда раньше не видела. Страх. Благоговение. Надежда. Всё вместе.

– Что-то есть, – сказал он. – Что-то реальное. Между нами и Солнцем. Что-то, что модулирует солнечный ветер. Создаёт эти паттерны.

– И оно…

– Я не знаю, что оно. Но оно не случайно. Оно… – Он замолчал, подбирая слова. – Оно похоже на сообщение. На сигнал. На… молитву.

Елена вздрогнула.

– Молитву?

– Или стихотворение. Или музыку. – Амар покачал головой. – Не знаю. Но в этих паттернах есть структура. Ритм. Что-то… осмысленное.

Они молча смотрели на экран. Шестьдесят один паттерн пульсировал – как сердцебиение чего-то огромного, древнего, непостижимого.

– Мне нужно проверить ещё кое-что, – сказала наконец Елена.

– Что?

– ГЕЛИОС смоделировал обратную трассировку. Если принять, что паттерны – результат модуляции чем-то… этот объект должен быть сферическим. Радиусом около полутора миллионов километров. На расстоянии примерно столько же от поверхности Солнца.

Амар уставился на неё.

– Ты говоришь о сфере Дайсона?

– Нет. Сфера Дайсона – для сбора энергии. Это… – Она замялась. – Я не знаю, что это. Но если оно существует, то оно невидимо. Для всех наших инструментов. Мы видим только его… тень. В данных солнечного ветра.

– Невидимая сфера вокруг Солнца, – повторил Амар медленно. – Радиусом в полтора миллиона километров. Которая существует – сколько?

– ГЕЛИОС оценивает возраст по косвенным данным. Минимум – четыре миллиарда лет.

Тишина. Глубокая, абсолютная.

– Четыре миллиарда, – прошептал Амар. – Это… это старше жизни на Земле.

– Да.

– Кто-то… или что-то… построило структуру вокруг нашего Солнца до того, как на Земле появились первые бактерии?

– Если гипотеза верна – да.

Амар закрыл глаза. Губы беззвучно двигались – Елена поняла, что он молится. Она не стала прерывать.

Когда он открыл глаза, в них было спокойствие. То особенное спокойствие, которое приходит, когда решение принято.

– Что нам нужно делать? – спросил он.

– Доказать. – Елена повернулась к консоли. – Одних данных солнечного ветра недостаточно. Нам нужно увидеть эту структуру. Напрямую.

– Как? Ты сама сказала – она невидима.

Елена улыбнулась – первый раз за много дней.

– Есть один способ. Но для него нужна помощь. Много помощи.

Звонок от Майи пришёл в самый неподходящий момент.

Елена была в разгаре написания запроса на использование космического телескопа GAIA-II – сложного, запутанного документа, требующего согласований от семи различных агентств. Когда терминал пискнул, оповещая о входящем вызове, она автоматически нажала «принять» – и только потом увидела имя абонента.

Лицо Майи заполнило экран. Двадцать четыре года. Тёмные волосы, подстриженные коротко – новая причёска с последнего их разговора. Глаза Виктора – карие, тёплые, с золотистыми искрами. И выражение… то самое выражение, которое Елена так хорошо знала. Смесь обиды и надежды. Желание поговорить – и страх быть отвергнутой.

– Мама, – сказала Майя.

– Майя. – Елена выпрямилась в кресле. – Я… не ожидала.

– Ты никогда не ожидаешь.

Это было несправедливо – но справедливо. Елена не стала спорить.

– Как ты? – спросила она вместо этого.

– Нормально. – Пауза. – Денис передаёт привет.

Денис. Муж Майи. Человек, которого Елена видела только на фотографиях – потому что на свадьбу она не приехала.

– Передай ему… – Что? Что передать человеку, которого она не знает? – Передай, что я рада за вас.

– Рада? – В голосе Майи появилась знакомая нотка сарказма. – Три года назад ты была так рада, что не удосужилась прилететь.

– Майя…

– Нет, мама. Не надо. Не надо объяснять про солнечные вспышки и научный долг. Я всё это слышала. Много раз.

Елена сглотнула. Слова застряли в горле – колючие, неповоротливые.

– Я должна была быть там, – сказала она наконец. – Я знаю.

– Но ты была здесь. Как всегда.

– Да. Как всегда.

Тишина. Где-то на заднем плане – там, на Земле, в московской квартире, которую Елена никогда не видела – звучала музыка. Что-то тихое, джазовое.

– Зачем ты позвонила? – спросила Елена. Не грубо – просто устало.

Майя опустила глаза.

– Я думала… – начала она и запнулась. – Денис говорит, что я должна попытаться. Что семья – это важно. Что нельзя… нельзя просто отрезать человека, потому что он…

– Потому что он выбрал работу вместо семьи?

– Да.

Елена закрыла глаза. Усталость – та глубокая, костная усталость, которая накапливалась годами – навалилась на неё, как физическая тяжесть.

– Майя, – сказала она, – я не выбирала. Это не был выбор. Это… – Она замолчала, не зная, как объяснить.

– Это что?

Как сказать дочери, что вся её жизнь была направлена к одной цели? Что она не могла остановиться – потому что тогда всё было бы бессмысленно? Годы учёбы. Десятилетия работы. Развод. Одиночество. Всё это имело смысл только если в конце было что-то. Открытие. Ответ. Доказательство.

– Это то, кем я являюсь, – сказала Елена наконец. – Я не знаю, как быть другой.

– Ты не пыталась.

– Может быть. – Елена открыла глаза. – Может быть, не пыталась. Но это не значит, что я не люблю тебя.

Майя молчала. На её лице боролись эмоции – слишком много, слишком быстро.

– Почему ты не можешь просто… – начала она и оборвала себя.

– Просто – что?

– Просто быть нормальной. Как другие матери. Звонить по праздникам. Приезжать на дни рождения. Интересоваться моей жизнью, а не… не своим чёртовым Солнцем!

Голос Майи сорвался на крик – а потом на всхлип. Елена видела, как дочь отворачивается от камеры, пряча слёзы.

– Майя… – начала она.

– Знаешь что? Неважно. – Майя вытерла глаза. – Я позвонила, потому что Денис сказал, что это правильно. Но это не правильно. Ты никогда не изменишься. И я не знаю, зачем я надеялась.

– Майя, подожди…

– Не звони мне, мама. Пожалуйста. – Голос Майи был пустым, усталым. – Просто… не звони.

Экран погас.

Елена осталась одна в командном модуле, глядя на чёрный экран. Её руки, сжимавшие подлокотники кресла, побелели от напряжения.

«Она права», – подумала Елена. – «Она права во всём».

Но что она могла сделать? Отказаться от того, что нашла? Забыть о паттернах, о невозможных числах, о тени в короне? Вернуться на Землю, стать «нормальной матерью» – и всю оставшуюся жизнь знать, что отвернулась от ответа?

Нет. Она не могла. Это было бы предательством – не дочери, не семьи, а чего-то большего. Чего-то, что она не могла назвать словами, но чувствовала всю жизнь.

«Вселенная слишком велика, чтобы мы были одни».

Голос отца – из прошлого, из детства, из той ночи на крыше.

«Но она также слишком стара».

И теперь Елена знала: кто-то был здесь раньше. Кто-то построил что-то вокруг Солнца миллиарды лет назад. Кто-то – или что-то – оставил следы, которые она наконец нашла.

Как она могла отвернуться от этого? Ради чего угодно?

Амар нашёл её через час – всё ещё сидящей в том же кресле, глядящей на погасший экран.

– Елена? – Он подплыл ближе. – Что случилось?

– Ничего. – Она встряхнулась. – Семейные дела.

Амар не стал расспрашивать. За это она была ему благодарна.

– Я нашёл кое-что ещё, – сказал он вместо этого. – В паттернах.

Елена повернулась к нему.