Слепое солнце
- -
- 100%
- +
– Что случилось?
Чен указал на экран.
– ГЕЛИОС обнаружил кое-что новое. В данных солнечного ветра.
Елена подплыла ближе. На экране – знакомые графики паттернов. Но что-то изменилось. Что-то…
– Новый паттерн, – сказала Воронова. – Отличный от всех предыдущих.
– Новый?
– Смотрите.
Воронова увеличила изображение. Елена видела: среди привычных волн и пиков появилось что-то иное. Другая структура. Другой ритм.
– Когда это появилось?
– Три часа назад. – Чен потёр глаза. – ГЕЛИОС засёк аномалию и разбудил нас.
– Это… – Елена искала слова. – Это реакция?
– Мы не знаем, – сказал Амар. Его голос был хриплым. – Но время… совпадает.
– Время?
– С нашим вторым совещанием. С тем моментом, когда мы официально признали, что сфера – искусственная.
Елена похолодела.
– Ты думаешь…
– Я ничего не думаю. – Амар покачал головой. – Я просто отмечаю совпадение. Может, случайность. Может, нет.
Они смотрели на экран – на новый паттерн, пульсирующий среди привычных структур. Он был другим. Он был ответом – или казался ответом. Или это был просто очередной сигнал, один из тысяч, которые сфера транслировала миллиарды лет.
– Что это означает? – спросила Елена.
Никто не ответил. Потому что никто не знал.
Следующие несколько часов прошли в лихорадочном анализе.
Воронова исследовала спектральные характеристики нового паттерна. Амар пытался найти математические закономерности. Елена координировала работу, связывалась с группой на Земле, отвечала на бесконечные вопросы Коула – генерал требовал объяснений, которых у неё не было.
К полудню они собрали достаточно данных для предварительных выводов.
– Новый паттерн структурно отличается от предыдущих, – докладывала Воронова на экстренном совещании. – Он сложнее. Многослойнее. Если старые паттерны напоминали простые периодические сигналы, то этот – как… симфония.
– Симфония? – переспросил Коул скептически.
– Метафора, – уточнила Воронова. – Я хочу сказать, что в нём больше информации. Больше структуры. Он не просто повторяется – он развивается. Эволюционирует.
– Это может быть ответом на наши наблюдения? – спросил Танака. Его голос был напряжённым.
– Корреляция не означает причинно-следственную связь, – сказала Елена осторожно. – Мы не можем утверждать…
– Но вы думаете, что это так, – перебил Коул. – Думаете, что эта… штука… знает, что мы её обнаружили. И реагирует.
Елена посмотрела ему в глаза. Серые, холодные, оценивающие.
– Я думаю, – сказала она медленно, – что мы наблюдаем феномен, который не можем объяснить. Я думаю, что совпадение по времени может быть случайным. Но я также думаю… – Она замялась.
– Что?
– Что если эта структура способна записывать солнечную активность на протяжении миллиардов лет… она, вероятно, способна записывать и другие вещи. Наши радиосигналы. Наши наблюдения. Нас.
Молчание. Тяжёлое, осязаемое.
– Вы говорите, что они знали о нас всегда? – спросила Коннелли.
– Я говорю, что они могли знать. Если паттерны – это записи… – Елена повернулась к экрану. – Если это архив, как предполагает доктор Рашид… тогда мы – одна из записей. Может быть, одна из многих.
– Многих?
– Сфера существует четыре миллиарда лет. Жизнь на Земле – три-восемь. Разумная жизнь – несколько сотен тысяч. – Елена помолчала. – Мы не знаем, что было до нас. Не знаем, записывали ли они другие… события. Другие виды. Другие цивилизации.
– На Земле? – спросил Кумар.
– Или где-то ещё. В Солнечной системе. За её пределами. – Елена развела руками. – Мы не знаем масштабов. Мы не знаем почти ничего.
Генерал Коул поднялся. Его лицо было непроницаемым.
– Мне нужны ответы, – сказал он. – Не предположения. Не гипотезы. Ответы.
– Для ответов нужны исследования, – возразила Елена. – Нужно время.
– Времени у нас может не быть. – Коул направился к выходу. У двери он обернулся. – Если эта штука реагирует на нас… если она знает, что мы здесь… мы должны быть готовы. К чему угодно.
Дверь закрылась за ним.
После совещания Елена вышла в коридор – одна, ища тишины. Но тишины не было. Даже здесь, в пустом коридоре станции, она слышала: гудение систем жизнеобеспечения, далёкий шум вентиляторов, едва заметное потрескивание обшивки под воздействием космического холода.
Она остановилась у обзорного окна. Солнце сияло за стеклом – слепящее, величественное. Источник всей жизни в системе. И теперь – что-то ещё. Клетка? Лаборатория? Храм?
«Мы не знаем, – думала Елена. – Мы ничего не знаем. Сорок лет я искала ответ – и теперь, когда нашла, понимаю: это только начало. Только первый вопрос из миллиона».
Она прижала ладонь к холодному стеклу. За ним – вакуум, смерть, бесконечность. А за бесконечностью – сфера. Невидимая. Непостижимая. Древняя, как сама Солнечная система.
– Кто вы? – прошептала она. – Зачем вы здесь?
И в этот момент – случайно или нет – солнце вспыхнуло ярче. Протуберанец взметнулся над короной, протянувшись на сотни тысяч километров. Елена видела это десятки раз – обычное явление, рутина солнечной физики.
Но теперь это казалось ответом. Или насмешкой. Или и тем и другим.
Той ночью Елена долго лежала без сна, глядя в потолок каюты.
Мысли путались. Образы накладывались друг на друга – графики паттернов, лица коллег, Солнце за окном, слова отца из далёкого прошлого.
Она думала о своей жизни. О выборах, которые сделала. О цене, которую заплатила.
Сорок семь лет. Больше половины из них – в космосе, в лабораториях, в бесконечной погоне за ответами. Развод. Дочь, которая её не понимает. Друзья, которых она растеряла. Нормальная жизнь, от которой отказалась.
И ради чего?
Ради этого. Ради открытия, которое перевернёт мир. Ради доказательства того, что мы не одни. Ради момента, когда человечество наконец поймёт своё место во Вселенной.
Но какое это место?
Елена вспомнила слова Танаки: «Как энтомологи, смотрящие на муравьёв». Это было жестоко – но, может быть, правда. Может быть, для тех, кто построил сферу, мы именно муравьи. Интересные. Достойные наблюдения. Но не более.
А может быть – нет. Может быть, мы больше. Может быть, именно поэтому они здесь. Может быть, они ждут чего-то от нас. Чего-то, что мы пока не понимаем.
Елена перевернулась на бок. Ремни койки натянулись, удерживая её в невесомости.
Она думала о Майе. О письме, которое отправила. Об ответе, который получила.
«Когда будешь готова рассказать – я выслушаю».
Готова ли она? Как рассказать дочери, что мир – не такой, каким кажется? Что мы не хозяева своей судьбы – а, возможно, объекты наблюдения для существ, которых не можем понять?
И главное – как сказать это себе самой?
Елена Северова – учёный, посвятившая жизнь поиску внеземного разума. Нашла его. И теперь не знает, что с этим делать. Потому что найденное оказалось не инопланетным сигналом, не радиопередачей, не посланием звёздных братьев. Оно оказалось… чем?
Структурой. Машиной. Библиотекой. Тюрьмой. Лабораторией.
Чем-то настолько огромным и древним, что человеческий разум не в силах это охватить.
«Я искала ответ всю жизнь, – подумала Елена. – А теперь понимаю: ответ – это только начало. И может быть… может быть, я не хочу знать, что дальше».
Но выбора не было. Она уже знала слишком много, чтобы остановиться. Уже зашла слишком далеко, чтобы вернуться.
Оставалось только идти вперёд. В неизвестность. В страх. В будущее, которое никто не мог предсказать.
Утро принесло ещё одну новость.
Чен собрал команду в командном модуле. Его лицо было серьёзным – но в глазах Елена заметила что-то новое. Не страх. Не тревогу. Решимость.
– Совет безопасности ООН принял решение, – сказал он. – Учитывая важность открытия и необходимость дальнейших исследований… – Он сделал паузу. – Одобрено финансирование новой миссии.
– Какой миссии? – спросила Елена.
Чен посмотрел на неё.
– Миссии к сфере.
Мир вокруг Елены замер. Звуки отступили. Остался только голос Чена – далёкий, приглушённый, будто доносящийся из-под воды.
– Мы отправим зонд. С возможностью пилотируемого управления. – Чен вывел на экран схему. – Проект назовут… – Он чуть улыбнулся. – «Икар».
Елена смотрела на схему – траектория полёта, расчётное время, технические характеристики. Всё это было абстрактным, далёким, нереальным.
Но одно слово осталось.
«Икар».
Человек, который полетел к Солнцу – и сгорел.
Елена подумала: может быть, это и есть судьба человечества. Лететь к свету. Сгорать. И всё равно лететь – потому что не можем иначе. Потому что нас толкает что-то большее, чем инстинкт самосохранения. Любопытство. Жажда знаний. Надежда.
Или просто неспособность остановиться, когда надо было.
– Елена? – голос Чена вернул её в реальность. – Вы с нами?
Она моргнула. Посмотрела на коллег – Амара, Воронову, Линдквиста. На их лицах – смесь страха и надежды. Как на её собственном.
– Да, – сказала она. – Я с вами.
И подумала: «Четыре миллиарда лет они ждали. Теперь – наша очередь».
Глава 5: Икар
Проект получил своё имя на третьем заседании комитета – и Елена до сих пор не была уверена, что это хорошая идея.
«Икар». Мальчик, который полетел к Солнцу на крыльях из воска и перьев. Мальчик, который не послушал отца. Мальчик, который упал.
– Это символично, – сказал Чен, когда она выразила сомнения. – Человечество делает следующий шаг. Летит к свету.
– Икар сгорел.
– Мы не сгорим. У нас технологии получше воска.
Елена не стала спорить. В конце концов, название было меньшей из её забот.
Прошло шесть недель с момента объявления о миссии – шесть недель лихорадочной подготовки, бесконечных совещаний, технических споров и политических интриг. Объединённое космическое командование мобилизовало ресурсы по всей системе: инженеры с Марсианских колоний, материалы из Пояса астероидов, вычислительные мощности лунных дата-центров. Проект «Икар» стал крупнейшей секретной операцией в истории человечества – и при этом официально не существовал.
Для внешнего мира HELIO-7 продолжала рутинные наблюдения за Солнцем. Для посвящённых – готовила экспедицию в неизвестность.
Зонд собирали на орбитальной верфи «Тяньгун-9» – массивной конструкции, вращавшейся вокруг Луны. Елена наблюдала за процессом через защищённый канал связи, час за часом глядя, как роботизированные манипуляторы соединяют модули, проверяют системы, тестируют двигатели.
ICARUS-1 – так назывался первый прототип – был беспилотным. Автоматический зонд с передовой системой искусственного интеллекта, способный работать автономно в течение лет. Солнечный парус диаметром в километр, ионные двигатели для точных манёвров, многослойная защита от радиации. Всё, что могла предложить человеческая инженерия.
– Он доберётся до сферы за девять месяцев, – объясняла доктор Ли Фанг, главный конструктор проекта, на очередном брифинге. – Траектория использует гравитационные манёвры вокруг Венеры и Меркурия. Это увеличивает время полёта, но экономит топливо и снижает нагрузку на системы.
– Что произойдёт при контакте со сферой? – спросил Коул.
– Мы не знаем. – Ли Фанг была честна. – Зонд оснащён максимально возможной защитой и системой аварийного торможения. Если сфера… агрессивна… мы потеряем аппарат. Но получим данные.
– А если она не агрессивна?
– Тогда зонд попытается проникнуть внутрь. Если это возможно.
Коул кивнул. Его лицо было непроницаемым, но Елена видела: генерал нервничал. Он привык к угрозам, которые можно понять, оценить, нейтрализовать. Сфера не укладывалась ни в одну из его категорий.
– Когда запуск? – спросил он.
– Через три недели. Если всё пойдёт по плану.
Всё не пошло по плану.
Проблема обнаружилась на второй неделе подготовки.
ГЕЛИОС – или, точнее, его более мощная версия, установленная на «Тяньгун-9» – анализировал данные с новых наблюдений GAIA-II и обнаружил тревожную закономерность. Сфера менялась.
Не физически – насколько они могли судить, её структура оставалась прежней. Но паттерны в солнечном ветре становились сложнее. Плотнее. Информативнее. Как если бы что-то внутри сферы активизировалось.
– Это может быть реакция на наши наблюдения, – предположила Воронова на экстренном совещании. – Или на подготовку миссии. Или просто… естественный цикл, который мы раньше не замечали.
– Или ловушка, – добавил Коул мрачно.
– Ловушка подразумевает враждебные намерения, – возразил Амар. – Мы не имеем оснований…
– Мы не имеем оснований ни для чего, – перебил генерал. – В этом и проблема. Мы летим в неизвестность. Слепые. Глухие. И надеемся, что нас не убьют.
– Тогда, может, не стоит лететь? – Голос принадлежал доктору Танаке. Старый физик участвовал в совещании дистанционно, из Токио, но его присутствие ощущалось. – Может, стоит подождать. Понаблюдать ещё. Понять…
– Понять – что? – Елена не выдержала. – Хироши, мы наблюдаем уже три года. Моделируем, анализируем, строим гипотезы. И каждый день понимаем меньше, чем накануне. Единственный способ узнать, что внутри сферы – попасть туда.
– И погибнуть.
– Возможно. Но это риск, на который мы должны пойти.
Танака покачал головой, но промолчал. Он знал: решение уже принято. Не им – теми, кто стоял выше. Политиками, генералами, людьми, которые привыкли рисковать чужими жизнями ради абстрактных целей.
Совещание закончилось без консенсуса. Как обычно.
Изменение в плане миссии появилось неожиданно – и исходило от того, от кого Елена меньше всего ожидала.
– Зонд должен быть пилотируемым.
Коул произнёс это на закрытом совещании, куда были допущены только руководители проекта. Елена, Чен, Коннелли и он сам – четверо в тесном конференц-зале станции HELIO-7.
– Пилотируемым? – переспросила Елена. – Вы же сами говорили, что это слишком опасно.
– Я изменил мнение.
– Почему?
Коул помолчал. Когда заговорил, его голос был непривычно тихим.
– Потому что автоматический зонд – это машина. Он будет делать то, что запрограммирован делать. Собирать данные. Передавать информацию. Следовать протоколам. – Генерал посмотрел на Елену. – Но что если протоколы окажутся неправильными? Что если там, внутри сферы, понадобится… человеческое суждение? Интуиция? Способность принимать решения, которые невозможно предвидеть заранее?
– Вы хотите отправить человека на возможную смерть ради… интуиции?
– Я хочу дать нам шанс. Настоящий шанс. – Коул встал, подошёл к обзорному окну. Солнце сияло за стеклом – равнодушное, вечное. – Если эта… штука… действительно разумна, если она способна реагировать, общаться – машина не справится. Нужен человек.
– Доброволец, – уточнил Чен.
– Разумеется. Я не предлагаю отправлять кого-то насильно. Но если найдётся тот, кто готов…
– Такие люди найдутся, – сказала Коннелли. Она говорила редко, но когда говорила – её слушали. – Я знаю как минимум двадцать пилотов, которые согласятся. Вопрос – кого выбрать.
Елена смотрела на Коула с новым чувством. Она ошиблась в нём – или, по крайней мере, не поняла до конца. Генерал не был просто параноидальным солдатом, видящим угрозы везде. Он был стратегом. Человеком, который думал на несколько шагов вперёд. И сейчас он предлагал нечто рискованное, но логичное: дать человечеству не просто глаза внутри сферы, но разум. Волю. Возможность выбора.
– Если мы это сделаем, – сказала она медленно, – нам нужен не просто пилот. Нужен учёный. Человек, который поймёт, что видит. Который сможет интерпретировать данные на месте, принимать решения…
– Согласен, – кивнул Коул. – Пилот-учёный. Редкое сочетание, но такие есть.
Чен что-то набирал на планшете. Потом поднял голову.
– У меня есть кандидатура.
Досье доктора Лю Вэньцзе занимало восемнадцать страниц – и каждая из них производила впечатление.
Тридцать девять лет. Родился в Чэнду, вырос в семье инженеров. Степень по астрофизике в Пекинском университете, докторантура в MIT. Десять лет работы в Китайском космическом агентстве, из них шесть – на различных орбитальных станциях. Сертифицированный пилот глубокого космоса. Участник трёх экспедиций к Марсу. Автор сорока двух научных публикаций. Свободно говорит на четырёх языках.
Но больше всего Елену заинтересовало другое.
В разделе «Личные характеристики» значилось: «Практикующий буддист. Медитация – ежедневно. Известен исключительным спокойствием в кризисных ситуациях. Коллеги отмечают философский склад ума и способность сохранять ясность мышления под давлением».
Елена дочитала досье до конца. Потом открыла видеозаписи – интервью, лекции, рабочие совещания. Смотрела на лицо этого человека – спокойное, сосредоточенное, с тёмными глазами, в которых читалась странная глубина. Слушала его голос – негромкий, размеренный, без суеты.
«Философ в скафандре», – подумала она. И поняла: если кто-то и должен лететь к сфере, то именно такой человек.
Лю Вэньцзе прибыл на станцию через неделю.
Елена встретила его у шлюза – одна, без формальностей. Ей хотелось поговорить с ним до официальных брифингов, до того, как генералы и политики начнут объяснять ему важность миссии и величие жертвы.
Он оказался ниже, чем она ожидала – среднего роста, худощавый, с короткими чёрными волосами и аккуратной бородкой. Двигался плавно, экономно, как человек, привыкший к невесомости. И глаза – да, глаза были именно такими, как на видео. Спокойными. Глубокими. Без страха.
– Доктор Северова, – сказал он, пожимая её руку. – Я много читал о вашей работе. Честь познакомиться.
– Честь – моя, – ответила Елена. – Вы понимаете, зачем вас вызвали?
– Полагаю, не для рутинной работы.
– Нет. – Она указала на коридор. – Пройдёмте. Я покажу вам кое-что.
Они прошли через жилой модуль, мимо лабораторий и технических отсеков, к маленькому обзорному куполу на «верхней» части станции. Елена любила это место – здесь можно было увидеть всё: и Солнце, и звёзды, и бесконечную черноту между ними.
– Смотрите, – сказала она, указывая на светило.
Лю смотрел. Молча. Долго.
– Вы нашли что-то, – произнёс он наконец. Не вопрос – утверждение.
– Да.
– И хотите, чтобы я полетел туда.
– Да.
Он повернулся к ней. В его глазах не было удивления – только тихое принятие.
– Расскажите.
Елена рассказала. Всё: аномалии в солнечном ветре, паттерны, сферу, метаматериал, возраст в миллиарды лет. Лю слушал, не перебивая, изредка кивая. Когда она закончила, он долго молчал.
– Четыре миллиарда лет, – произнёс он наконец. – Они были здесь, когда жизнь на Земле только начиналась.
– Да.
– И теперь мы хотим к ним… постучаться?
– Можно сказать и так.
Лю улыбнулся – едва заметно, одними уголками губ.
– Я думал об этом, – сказал он. – Много лет. О том, что мы можем быть не одни. О том, что где-то там… – Он указал на звёзды. – …есть кто-то, кто смотрит на нас. Как мы смотрим на муравьёв. Или на звёзды.
– И что вы думаете сейчас?
– Что муравьи не летают к тем, кто на них смотрит. – Лю помолчал. – Но мы – не муравьи.
Елена смотрела на него – на это спокойное лицо, на эти глаза без страха – и чувствовала странное облегчение. Если кто-то и мог совершить этот полёт, то именно он.
– Вы понимаете, что можете не вернуться?
– Понимаю.
– И всё равно согласны?
Лю снова посмотрел на Солнце. Оно сияло за стеклом – огромное, ослепительное, окружённое невидимой тайной.
– В буддизме есть понятие – правильное действие, – сказал он. – Действие, которое согласуется с истиной вещей. Которое ведёт к пробуждению – своему или чужому. – Он повернулся к Елене. – Этот полёт – правильное действие. Я не знаю, что найду там. Не знаю, выживу ли. Но я знаю, что должен лететь. Потому что это… – Он поискал слово. – Потому что это важно. Больше, чем я. Больше, чем любой из нас.
– Вы не боитесь?
– Страх – это привязанность к результату. – Лю пожал плечами. – Я не привязан. Я просто делаю то, что должен.
Елена молча смотрела на него. За сорок семь лет жизни она встречала много разных людей – учёных, одержимых идеей; авантюристов, ищущих славы; фанатиков, готовых умереть за веру. Но Лю Вэньцзе не был похож ни на кого из них. В нём не было одержимости, не было тщеславия, не было фанатизма. Было только спокойствие. Ясность. Принятие.
– Добро пожаловать в проект «Икар», – сказала она.
Следующие две недели прошли в подготовке.
Зонд – теперь уже ICARUS-3, после того как первые два прототипа были отвергнуты как недостаточно надёжные – модифицировали для пилотируемого полёта. К основному корпусу добавили жилой модуль: крошечную капсулу, едва достаточную для одного человека. Система жизнеобеспечения, рассчитанная на год автономной работы. Запас провизии. Медицинское оборудование. И, конечно, научные приборы – всё, что могло понадобиться для изучения сферы изнутри.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.