Тишина Ферми

– Это места, где погибли цивилизации, – продолжила Аойфе. – Или, точнее, – места, где погибли звёзды, у которых могли быть цивилизации. Мы не можем знать наверняка, был ли там разумная жизнь. Но отправители сигнала – Слушающие – очевидно считали, что была.

– Как они узнали? – спросил Танака.

– Не знаю. Возможно, они перехватывали сигналы. Возможно, у них были другие способы обнаружения. Важно другое: они вели учёт. Систематический, точный. Как… – она замолчала.

– Как мемориал, – сказал Илья тихо. – Список погибших.

– Да. – Аойфе кивнула. – Они хотели, чтобы мы знали. Не просто о существовании угрозы – о её масштабе. О том, сколько уже потеряно.

Она переключила слайд. Теперь на экране была хронология – временна́я шкала с метками.

– Самое раннее событие – сто двадцать тысяч лет назад. Это… – она указала на точку в центральной области галактики, – …система, которую я обозначила как «Объект Альфа». Первая жертва. Или, по крайней мере, первая, о которой знали Слушающие.

– Что мы знаем об этой системе?

– Почти ничего. Слишком далеко, слишком давно. Но если экстраполировать данные… – Аойфе вывела расчёты, – …это был красный гигант. Довольно старая звезда, на поздней стадии эволюции.

– Странный выбор для цивилизации, – заметил Чэнь. – Красные гиганты нестабильны.

– Верно. Но, возможно, они не выбирали. Возможно, их цивилизация была очень древней – возникла, когда звезда ещё была молодой. – Аойфе пожала плечами. – Мы можем только гадать.

– Дальше, – сказал Илья.

– Дальше – постепенное нарастание. Одно-два события за тысячелетие в течение первых пятидесяти тысяч лет. Потом – ускорение. За последние двадцать тысяч лет – более четырёхсот событий. Кривая экспоненциальная.

На экране появился график – медленный подъём, переходящий в крутой взлёт.

– Что это означает? – спросил Джейсон.

– Означает, что Охотники становятся эффективнее. Или… – Аойфе замолчала.

– Или что? – Илья смотрел на неё.

– Или что цивилизаций стало больше. Галактика… созрела. Достаточно планет прошли через нужные этапы эволюции, достаточно видов достигли технологического уровня. Больше целей – больше уничтожений.

Тишина в комнате была тяжёлой, осязаемой.

– Мы – часть этой тенденции, – сказал Танака. Его голос звучал ровно, но руки, лежащие на столе, чуть дрожали. – Ещё одна точка на графике.

– Возможно, – ответила Аойфе. – Но это не неизбежно. Слушающие отправили нам предупреждение. Они верили, что мы можем избежать их судьбы.

– Как?

– Молчанием. Прекращением передач. Тем, о чём говорится в первом слое.

– Но мы уже передавали, – сказал Джейсон. – Десятилетиями. «Вояджер», Аресибо, все эти программы METI…

– Я знаю. – Аойфе посмотрела на Илью. – Вопрос в том, достаточно ли этого, чтобы привлечь внимание Охотников.

Илья молчал. Он думал о расчётах, которые делал бессонными ночами. О сфере радиосигналов, расходящейся от Земли со скоростью света. О том, как далеко она успела распространиться. И о том, что это означало для будущего человечества.

– Наши сигналы слабы, – сказал он наконец. – Рассеиваются с расстоянием. На дистанции в сто световых лет они уже почти неотличимы от фонового шума.

– Почти?

– Почти. – Он посмотрел на карту, где красные точки усеивали галактику. – Но если Охотники используют достаточно чувствительное оборудование… если они знают, что искать…

Он не закончил. Не было нужды.

Если Охотники ищут – они могут найти.

И тогда Земля станет ещё одной красной точкой на чьей-то карте.

Октябрь.

Аойфе работала над спектральным анализом – её специальность, её страсть. Она брала данные по «мёртвым» системам и искала закономерности. Что именно происходило со звёздами? Как работал механизм уничтожения?

Илья помогал – когда мог. Но большую часть времени он проводил в раздумьях. О третьем слое. О выборе, который ему предстоял. О том, какой мир он хотел оставить после себя.

Однажды вечером – усталый, разбитый, на грани нервного истощения – он позвонил Лене.

Видеосвязь соединила их через тысячи километров. Его дочь сидела в своей берлинской квартире, окружённая книгами и плакатами – климатические протесты, права человека, всё то, за что она боролась.

– Папа.

– Привет.

Неловкая пауза. Они так редко разговаривали, что каждый раз приходилось заново учиться этому.

– Ты ужасно выглядишь, – сказала Лена.

– Спасибо. Ты тоже… то есть, нет. Ты выглядишь хорошо.

Она фыркнула – почти смех, но не совсем.

– Мастер комплиментов, как всегда.

– Я стараюсь.

Снова пауза. Илья смотрел на лицо дочери – такое знакомое и такое чужое одновременно. Глаза Марины. Его собственный упрямый подбородок. Двадцать четыре года – взрослая женщина, которая выросла без него.

– Как ты? – спросил он наконец.

– Справляюсь. – Она пожала плечами. – Весь мир сходит с ума, но я справляюсь.

– Активизм?

– Да. Мы переориентировались. Раньше боролись с климатическим кризисом. Теперь… – она замолчала. – Теперь сложно понять, за что бороться.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, знаешь. – Лена откинулась на спинку стула. – Когда мы кричали о вымирании видов, о загрязнении океанов – это казалось важным. Срочным. А теперь… оказывается, где-то там что-то уничтожает целые цивилизации. И наши проблемы кажутся такими… мелкими.

Илья почувствовал укол боли – за неё, за всё поколение, которое только начинало жить, когда мир перевернулся.

– Они не мелкие, – сказал он. – Климат, экология – всё это по-прежнему важно.

– Правда?

– Правда. – Он помолчал, подбирая слова. – Знаешь, что я понял за эти месяцы? Неважно, какие угрозы существуют там, в космосе. Важно то, что мы делаем здесь. На Земле. С нашей единственной планетой.

– Ты правда так думаешь?

– Да. – И он действительно так думал – в этот момент, разговаривая с дочерью, которую почти не знал. – Мы можем бояться Охотников. Можем прятаться, молчать, ждать смерти. Или можем жить. Строить. Защищать то, что имеем. Это… – он искал слово, – …это единственное, что имеет смысл.

Лена долго смотрела на него через экран.

– Ты изменился, – сказала она наконец.

– Да?

– Раньше ты бы так не говорил. Раньше ты был… другим.

Илья подумал о том, каким он был «раньше». Отстранённым учёным, погружённым в работу. Человеком, для которого семья была помехой, а не смыслом.

– Наверное, изменился, – согласился он. – Знаешь, что помогает?

– Что?

– Страх. – Он усмехнулся. – Когда смотришь в лицо чему-то по-настоящему страшному, начинаешь понимать, что важно на самом деле.

Лена кивнула медленно.

– Папа… – она запнулась. – Там что-то есть, да? В сигнале. Что-то, чего вы не рассказываете.

Илья не ответил. Но, видимо, его лицо сказало достаточно.

– Я так и думала, – сказала Лена тихо. – Я вижу тебя в новостях. Вижу, как ты выглядишь. Это не просто усталость.

– Лена…

– Не надо объяснять. Я понимаю – секретность, государственные интересы, всё такое. – Она помолчала. – Просто… будь осторожен, ладно? Тайны – они давят. Я видела, что они сделали с дедушкой.

Дедушка. Павел Северин. Человек, который верил в контакт и умер, так и не узнав, что его мечта сбылась – и во что она превратилась.

– Буду, – пообещал Илья.

Они попрощались – неловко, как всегда, но теплее, чем раньше. Когда экран погас, Илья ещё долго сидел в темноте, думая о дочери, об отце, о цепочке поколений, которая связывала их через время.

Отец отправлял сигналы в космос.

Он расшифровывал ответ.

А Лена… Лена будет жить с последствиями.

Три поколения. И одна судьба.

Ноябрь принёс первые результаты спектрального анализа.

Аойфе собрала команду в конференц-зале – тот же зал, где несколько месяцев назад Илья впервые показал им перевод первого слоя. «Молчите. Они слушают». Слова, которые изменили мир.

– Я нашла паттерн, – сказала она. На экране – графики, спектрограммы, столбцы данных. – Все «убитые» звёзды демонстрируют одинаковую сигнатуру разрушения.

Она вывела изображение – спектральную линию, искажённую до неузнаваемости.

– Это HD 128311 – та самая система в сорока двух световых годах. Смотрите на водородную линию.

Илья смотрел. Линия, которая должна была быть чёткой и ровной, выглядела… больной. Расщеплённой, дрожащей, словно кто-то пропустил её через мясорубку.

– Что это означает?

– Резонанс. – Аойфе переключила слайд. – Термоядерные реакции в ядре звезды идут на определённых частотах. Это как… как музыкальный инструмент. У каждой звезды свой «голос», своя гармоника.

– И кто-то сбил её с ноты?

– Именно. – Она кивнула. – Кто-то нашёл способ создать деструктивный резонанс. Воздействие на правильной частоте, которое дестабилизирует ядерные реакции. Звезда начинает… – она подбирала слово, – …вибрировать. Неправильно. Смертельно.

– Сколько времени занимает процесс?

– Зависит от массы звезды. Для жёлтого карлика вроде Тау Кита – от пятидесяти до ста лет. Для красного гиганта – быстрее, может быть, десять-двадцать лет. Для маленьких звёзд – дольше.

Илья думал о Тау Кита. О Слушающих, которые отправили свой сигнал, зная, что их звезда уже больна. Зная, что у них осталось несколько десятилетий.

– Они видели, как это происходит, – сказал он тихо. – Наблюдали, как их солнце умирает.

– Да. – Аойфе отвела взгляд. – Наверное, поэтому они так хотели предупредить других. Чтобы никто больше не прошёл через это.

Чэнь поднял руку.

– Вопрос. Если мы знаем механизм… можно ли защититься?

Аойфе покачала головой.

– Не с нашими технологиями. Резонансное воздействие требует энергии порядка… – она взглянула на расчёты, – …десяти в тридцать третьей степени джоулей. Это больше, чем вся энергия, которую человечество произвело за всю историю. И это только для воздействия. Для защиты нужно было бы создать контррезонанс – а для этого нужно точно знать параметры атаки заранее.

– То есть защиты нет?

– Теоретически – есть. Практически… – она развела руками. – Мы не там. Может быть, никогда не будем там.

Тишина. Тяжёлая, давящая.

Илья думал о третьем слое. О формуле, которая описывала именно этот процесс – резонансное уничтожение звезды. Слушающие не просто предупреждали. Они давали оружие.

Или инструкцию.

Или тест.

– Есть ещё кое-что, – сказала Аойфе. – Хорошая новость. Если можно так назвать.

– Какая?

– Я проверила данные по всем шестистам системам. И нашла аномалии.

Она вывела на экран новый список – короткий, всего двадцать три строки.

– Эти системы есть в списке Слушающих. Координаты, временны́е метки – всё совпадает. Но когда я проверила их состояние…

– Они живы? – Илья наклонился вперёд.

– Они живы. – Аойфе кивнула. – Двадцать три системы из шестисот. Спектры нормальные, никаких следов резонансного повреждения.

– Как это возможно?

– Не знаю. Может быть, Охотники пропустили их. Может быть, атака по какой-то причине не сработала. Или… – она замолчала.

– Или?

– Или они нашли способ защититься.

Слова повисли в воздухе. Двадцать три системы. Двадцать три возможных выживших из шестисот.

– Где они расположены? – спросил Илья.

Аойфе переключила экран на карту. Двадцать три зелёные точки среди моря красных.

– Разбросаны по галактике. Никакой очевидной закономерности в расположении. Но… – она указала на одну из точек, – …вот эта ближе всего к нам. Девяносто световых лет, созвездие Волопаса.

– Что мы о ней знаем?

– Почти ничего. Красный карлик, класс M. Слишком маленький и тусклый для подробного изучения. Но если там действительно кто-то выжил…

– То они могут знать что-то, чего не знаем мы.

– Именно.

Илья смотрел на карту – на двадцать три зелёные точки, которые светились среди красного океана смерти. Проблески надежды в бездне отчаяния.

Или ловушки. Или иллюзии. Или что-то совсем иное.

Но это было хоть что-то.

В ноябре Илья принял решение.

Он не мог нести тайну третьего слоя в одиночку – Аойфе была права. Рано или поздно это знание разрушило бы его. Или утекло бы к кому-то, кто использует его во зло.

Но и рассказать всем он не мог. Формула уничтожения звёзд в руках правительств, военных, корпораций – это был рецепт катастрофы.

Оставался третий путь.

Он пришёл к Аойфе поздно вечером, когда контрольный центр опустел. Она сидела за терминалом, изучая спектры очередной «мёртвой» системы – работа, которой она отдавала всё свободное время.

– Аойфе.

Она подняла голову.

– Илья? Что случилось?

– Мне нужно кое-что тебе показать.

Он сел рядом и достал флешку – старомодное устройство, которое он использовал именно потому, что его нельзя было взломать удалённо.

– Помнишь, ты спрашивала, что я скрываю?

Она кивнула, настороженно глядя на него.

– Я расшифровал третий слой. Ещё в июне, сразу после первого. И… – он замолчал, подбирая слова. – И там есть кое-что, что может изменить всё.

Он вставил флешку и открыл файл. На экране появились уравнения – красивые, элегантные, смертоносные.

– Что это?

– Формула. – Илья смотрел на экран, не на неё. – Математическое описание резонанса, который убивает звёзды. Слушающие включили её в сигнал.

Аойфе молчала. Долго. Илья чувствовал её взгляд – изучающий, оценивающий.

– Они дали нам оружие, – сказала она наконец.

– Или знание. Или тест. Я не знаю, что они имели в виду.

– Кто ещё знает?

– Никто. Только я. И теперь – ты.

Она снова замолчала. Потом встала и отошла к окну – тот же жест, который Илья так часто делал сам. Смотреть в темноту, когда мысли слишком тяжелы для замкнутого пространства.

– Почему вы рассказываете мне?

– Потому что ты была права. Нельзя нести это в одиночку. И потому что… – он запнулся. – Потому что я тебе доверяю.

Она обернулась.

– Доверяете?

– Да. Ты могла бы уже давно передать информацию своему правительству, своим контактам. Но ты этого не сделала. Ты работаешь здесь, с нами, потому что веришь в науку. В знание ради знания. А не ради власти.

Аойфе смотрела на него – долго, пристально.

– Вы идеализируете меня.

– Возможно. Но у меня нет выбора. – Он развёл руками. – Мне нужен кто-то, кому я могу доверять. Кто-то, кто поможет решить, что делать с этим.

– И что вы предлагаете?

Илья указал на экран.

– Мы изучаем формулу. Вместе. Понимаем её до конца. И потом – решаем. Что раскрыть. Что скрыть. Как защитить человечество от него самого.

– Это большая ответственность.

– Я знаю.

– Мы можем ошибиться.

– Можем. Но лучше ошибиться вдвоём, чем в одиночку.

Аойфе долго молчала. Потом вернулась к терминалу и села рядом с ним.

– Покажите мне, – сказала она. – Всё.

И Илья начал объяснять.

Декабрь был долгим.

Они работали вместе – Илья и Аойфе, – изучая третий слой, пока остальная команда занималась официальной частью проекта. Анализ второго слоя. Подготовка отчётов для Совета. Публичные заявления, которые говорили многое и не говорили ничего.

Формула оказалась сложнее, чем Илья думал изначально. Это была не просто инструкция – это была теория. Полное математическое описание процессов, которые происходят в ядре звезды, и способов на них воздействовать.

– Они не хотели, чтобы мы просто повторили их оружие, – сказала Аойфе однажды ночью, когда они сидели над уравнениями в третьем часу. – Они хотели, чтобы мы поняли.

– Поняли что?

– Как это работает. Почему это работает. – Она указала на экран. – Смотрите, здесь есть раздел, который я сначала не могла интерпретировать. Теперь понимаю – это ограничения. Условия, при которых резонанс не работает.

– Защита?

– Может быть. Или просто… знание. Понимание пределов.

Илья смотрел на уравнения и думал о Слушающих. О существах, которые создали это послание в последние дни своей цивилизации. О том, что они пытались передать.

Не просто предупреждение. Не просто оружие. Выбор.

Вот, говорили они. Вот сила, которая нас убила. Вот как она работает. Теперь решайте – станете ли вы такими же, как те, кто нас уничтожил. Или найдёте другой путь.

– Знаешь, что меня больше всего поражает? – сказал Илья.

– Что?

– Они не озлобились. – Он откинулся в кресле. – Их уничтожали. Их звезда умирала. Они знали, что не выживут. И всё равно – их последнее сообщение было не проклятием, не местью. Оно было… подарком.

– Подарком?

– Знанием. Возможностью. Шансом сделать что-то лучшее, чем сделали они. – Он помолчал. – Я бы так не смог. Если бы знал, что умираю – я бы думал только о себе.

Аойфе посмотрела на него.

– Вы недооцениваете себя.

– Или переоцениваю их.

– Может быть, и то и другое. – Она улыбнулась – впервые за долгое время. – Но знаете что? Это неважно. Важно то, что мы делаем с их подарком.

– И что мы делаем?

Она не ответила сразу. Смотрела на экран, где уравнения светились холодным голубым светом.

– Мы учимся, – сказала она наконец. – Мы понимаем. И когда поймём достаточно – мы решим.

– Решим что?

– Какими мы хотим быть. Охотниками – или чем-то другим.

Илья кивнул. Это был единственный ответ, который имел смысл.

В конце декабря они представили отчёт по второму слою.

Закрытое заседание Совета ООН по космическим контактам. Видеоконференция, соединившая десятки людей на трёх континентах. Илья докладывал – ровным, усталым голосом, – а на экране за его спиной разворачивалась карта галактики.

Шестьсот красных точек. Шестьсот мёртвых звёзд.

– Это список, – говорил он. – Систематический учёт уничтоженных систем. Каждая точка – координаты звезды, которая погибла неестественной смертью. Временны́е метки охватывают период в сто двадцать тысяч лет.

Тишина в эфире.

– Мы подтвердили сорок три случая прямым наблюдением, – продолжал Илья. – Спектральный анализ показывает идентичную сигнатуру разрушения. Остальные системы слишком далеки для проверки с нашими текущими технологиями, но нет оснований сомневаться в достоверности данных.

Кто-то кашлянул в микрофон.

– Доктор Северин, – голос принадлежал представителю США, – вы говорите о шестистах уничтоженных цивилизациях?

– Я говорю о шестистах уничтоженных звёздах. – Илья чуть наклонил голову. – Были ли там цивилизации – мы не можем знать наверняка. Но отправители сигнала очевидно считали, что были.

– На каком основании?

– На том, что эти системы вообще попали в список. Охотники – так мы называем источник угрозы – реагируют на сигналы. На признаки технологической активности. Если система в списке – значит, кто-то оттуда транслировал.

Снова тишина. На экранах видеоконференции Илья видел лица – бледные, напряжённые, испуганные.

– Каков масштаб? – спросил представитель Китая. – Сколько цивилизаций могло существовать в этих системах?

– Невозможно оценить точно. Но если предположить, что каждая система имела хотя бы одну обитаемую планету… – Илья помолчал. – Шестьсот миров. Шестьсот историй, которые никогда не будут рассказаны.

Он переключил слайд. Теперь на экране была хронология – волна уничтожения, распространяющаяся из центра галактики.

– Важно понимать: это не единичные события. Это система. Механизм, который работает уже больше ста тысяч лет. И он… – Илья искал слово, – …он становится эффективнее. Кривая уничтожений экспоненциальная.

– Что это означает для Земли?

Вопрос, которого все ждали. Илья смотрел в камеру – в сотни глаз, следящих за ним через спутники и оптоволокно.

– Земля транслировала в космос последние сто лет. Радио, телевидение, радары, направленные сигналы программ METI. Наша сфера радиоизлучения достигла ста световых лет в диаметре.

– Этого достаточно?

– Мы не знаем. – Честный ответ. Единственный возможный. – Наши сигналы слабые, рассеиваются с расстоянием. Но если Охотники ищут – если их технологии достаточно чувствительны – они могут нас обнаружить.

– И тогда?

– Тогда мы станем следующей красной точкой на чьей-то карте.

После заседания Илья вышел на смотровую площадку. Декабрьский воздух был холодным – ночная пустыня не прощала слабостей.

Аойфе нашла его через несколько минут. Встала рядом, молча.

– Тяжело было? – спросила она.

– Да.

– Вы рассказали не всё.

– Нет. – Он посмотрел на небо. Звёзды горели ярко – так ярко, как только бывает в Атакаме. – Не рассказал о третьем слое. Не рассказал о двадцати трёх выживших системах.

– Почему?

– Потому что не знаю, как это подать. – Он повернулся к ней. – Формула – это оружие. В руках людей, которые сидели на том совещании, она станет инструментом угроз и шантажа. А выжившие… – он помолчал. – Если мы объявим, что кто-то, возможно, нашёл способ защититься – начнётся гонка. Все захотят контакта. Все захотят узнать секрет.

– И это плохо?

– Это опасно. Мы не знаем, кто выжил. Не знаем, как они выжили. Не знаем, дружелюбны ли они. Слать сигналы в их направлении – значит рисковать привлечь внимание не только их, но и Охотников.

Аойфе кивнула медленно.

– Вы правы. – Она помолчала. – Но рано или поздно придётся решать. Мы не можем вечно сидеть на этих секретах.

– Я знаю. – Илья снова посмотрел на небо. – Но пока… пока нам нужно больше понять. Больше узнать. Чтобы когда придёт время решать – мы знали, что делаем.