Траектория вымирания

«То, что мёртво, не может умереть. Но может быть забыто.»

Глава 1: «Кладбище богов»

Смерть была холодной, тихой и пахла антисептиком.

Изабель Шань знала это ощущение – возвращение из небытия криосна напоминало рождение заново, только без тепла материнской утробы и без обещания долгой жизни впереди. Каждый раз, просыпаясь после многолетнего забытья, она чувствовала себя так, словно выныривала из чёрного ледяного океана, где не было ни верха, ни низа, ни времени, ни пространства – только бесконечная пустота, которая медленно, неохотно выпускала её из своих объятий.

Первым вернулось дыхание – рваное, хриплое, болезненное. Лёгкие, привыкшие к минимальному газообмену, протестовали против необходимости работать в полную силу. Изабель закашлялась, и этот кашель отозвался во всём теле судорожной болью, словно каждая мышца, каждое сухожилие забыли, как функционировать.

Потом пришёл свет – сначала размытый, красноватый, как закат через закрытые веки, затем всё более яркий, пробивающийся сквозь слипшиеся ресницы. Она попыталась открыть глаза, но это оказалось неожиданно сложной задачей. Веки налились свинцовой тяжестью. Четыре года в капсуле криостазиса – это четыре года неподвижности, четыре года медленного умирания, которое медицина научилась обращать вспять, но так и не сделала комфортным.

– Доктор Шань, – произнёс голос откуда-то сверху, механически-спокойный, лишённый интонаций. – Пробуждение проходит в штатном режиме. Ваши витальные показатели в пределах нормы. Рекомендую не совершать резких движений в течение следующих сорока минут.

МОРФЕЙ. Корабельный ИИ. Изабель узнала бы этот голос из тысячи других – ровный, бесстрастный, с едва уловимой электронной вибрацией на согласных звуках. Голос, который сопровождал её последние двадцать лет жизни, если считать субъективное время, и шестьдесят пять – если учитывать все погружения в криосон.

– Сколько? – прохрипела она, и собственный голос показался ей чужим, сухим, как шелест песка по камню.

– Четыре года, два месяца, семнадцать дней, – ответил МОРФЕЙ. – Мы достигли расчётной точки. Аномалия подтверждена.

Аномалия. Это слово пробилось сквозь туман пробуждения, зацепилось за сознание. Ради этой аномалии она оставила всё – коллег на Марсе, репутацию, налаженную жизнь. Ради этой аномалии провела четыре года в ледяном забытьи, несясь сквозь пустоту на краю Солнечной системы.

Изабель заставила себя открыть глаза.

Потолок капсулы криостазиса был белым, стерильным, с мягко мерцающими диодами мониторинга. Знакомая картина – она видела её десятки раз, после каждого пробуждения. Но сейчас что-то было иначе. Свет диодов казался тусклее обычного, а в углу её поля зрения мигал красный индикатор.

– Какой статус корабля?

– «Реквием» функционирует в пределах допустимых параметров, – ответил МОРФЕЙ. – Зафиксировано одиннадцать незначительных отказов в системах жизнеобеспечения, все устранены в автономном режиме. Текущий запас топлива – шестьдесят три процента от исходного. Экипаж пробуждается согласно протоколу «Альфа».

Протокол «Альфа» – сначала научный персонал и командный состав, затем технические специалисты, в последнюю очередь – вспомогательный экипаж. Изабель, как руководитель научной группы экспедиции, находилась в первой волне.

Она медленно подняла руку – пальцы дрожали, мышцы слушались с неохотой – и коснулась края капсулы. Гладкий композитный материал был тёплым, почти живым на ощупь. Система жизнеобеспечения прогревала тело постепенно, не допуская термического шока.

– Кто ещё проснулся?

– Капитан Воронов завершил пробуждение семнадцать минут назад. Доктор Танака – девять минут назад. Командор Брандт – четыре минуты назад. Остальные представители первой волны находятся в процессе выхода из криостазиса.

Воронов, Танака, Брандт. Ключевые фигуры экспедиции. Изабель мысленно перебрала их имена, вызывая в памяти лица, голоса, характеры. Четыре года небытия – достаточно, чтобы детали поблёкли, но не стёрлись полностью. Она помнила их. Пока помнила.

– Помогите мне подняться, – сказала она.

– Рекомендую оставаться в горизонтальном положении ещё двадцать три минуты, – возразил МОРФЕЙ.

– Это не просьба.

Пауза – секунда, может быть, полторы. Для искусственного интеллекта, способного обрабатывать терабайты данных за микросекунду, это была вечность.

– Принято. Активирую систему поддержки мобильности.

Крышка капсулы скользнула вверх с тихим шипением, и Изабель впервые за четыре года увидела что-то, кроме белого потолка. Отсек криостазиса был большим – двадцать капсул, расположенных в два ряда, как коконы гигантских насекомых. Половина из них была закрыта, с мигающими зелёными индикаторами активного сна. Другая половина – открыта, с силуэтами людей, которые, как и она, боролись с последствиями возвращения к жизни.

Изабель села, преодолевая головокружение. Мир качнулся, поплыл, угрожая опрокинуться. Она схватилась за край капсулы, сжала зубы, заставила себя дышать ровно. Четыре года – это не первый её длительный сон, и не последний. Тело привыкнет. Оно всегда привыкало.

– Доктор Шань?

Голос – не электронный, живой. Изабель повернула голову, и движение отозвалось вспышкой боли в затылке. К её капсуле приближался человек – высокий, широкоплечий, с коротко стриженными седыми волосами и лицом, испещрённым тонкими шрамами от старых ожогов. Марк Александр Воронов, капитан «Реквиема», бывший офицер Военно-космических сил Консорциума.

– Капитан, – она кивнула, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. Получилось не вполне убедительно.

– Как самочувствие? – Воронов остановился у её капсулы, окинул её оценивающим взглядом. Глаза у него были серые, холодные, как лёд на поверхности Европы.

– Превосходно. Готова бежать марафон.

Тень улыбки мелькнула в уголках его губ и тут же исчезла.

– Вижу, криосон не повлиял на ваше чувство юмора.

– Оно было заморожено вместе со мной.

Воронов протянул руку, и Изабель, помедлив секунду, приняла помощь. Его ладонь была сухой, шершавой, с жёсткими мозолями – руки человека, привыкшего к физическому труду, несмотря на высокий ранг. Он помог ей выбраться из капсулы, и она встала на ноги, покачиваясь, как моряк на палубе корабля после долгого штиля.

– МОРФЕЙ говорит, мы на месте, – сказала она, когда головокружение немного отступило.

– Да. – Воронов отпустил её руку, убедившись, что она может стоять самостоятельно. – И это… Вам лучше увидеть самой. Идёмте на мостик. Если, конечно, вы в состоянии.

Что-то в его голосе заставило Изабель насторожиться. Она провела с Вороновым много часов в подготовительный период перед стартом экспедиции, изучала его досье, наблюдала на тренировках. Он был человеком, которого сложно удивить – тридцать лет службы в космосе, участие в трёх военных конфликтах, командование дюжиной миссий в глубоком космосе. Он видел вещи, о которых большинство людей могли только читать в новостных лентах. И сейчас в его голосе, в его позе, в напряжённых плечах Изабель уловила то, чего никогда не замечала раньше.

Тревогу.

Нет, сильнее. Благоговейный страх.

– Я в состоянии, – сказала она. – Ведите.

Путь от отсека криостазиса до командного мостика занимал обычно три минуты – по центральному коридору, через две герметичные переборки, мимо технических помещений и медицинского отсека. Сейчас, когда мышцы ещё не полностью восстановились, а вестибулярный аппарат отказывался сотрудничать, дорога растянулась на все десять.

«Реквием» был старым кораблём – заложен семьдесят лет назад на верфях Марса, перестроен дважды, модернизирован бессчётное количество раз. Изначально он проектировался как военный крейсер, потом был переоборудован под грузовое судно, затем – под исследовательскую платформу дальнего радиуса действия. От каждой итерации остались следы: военная прочность конструкции, грузовой объём трюмов, научное оборудование в специализированных лабораториях. Корабль-франкенштейн, собранный из частей разных эпох, но всё ещё способный доставить сотни людей на край Солнечной системы и вернуть обратно.

Изабель шла, опираясь на поручни вдоль стен – стандартное оборудование всех межпланетных судов, необходимое при маневрировании с переменной гравитацией. Сейчас «Реквием» поддерживал комфортные 0.4g за счёт вращения жилого модуля, но она всё равно хваталась за поручни при каждом шаге. Мышцы горели от непривычной нагрузки.

По дороге они миновали несколько членов экипажа – людей в различных стадиях пробуждения. Кто-то сидел на полу, привалившись спиной к переборке, с закрытыми глазами и бледным лицом. Кто-то брёл по коридору, держась за стены, как Изабель. Кто-то разговаривал с медицинскими дронами, которые сновали по проходам, измеряя пульс, давление, температуру.

Воронов кивал каждому встречному, но не останавливался для разговоров. Его молчаливая сосредоточенность только усиливала тревогу Изабель. Что там, на мостике? Что он увидел такого, что не может описать словами?

Командный мостик «Реквиема» располагался в носовой части корабля – большое полусферическое помещение с обзорными экранами, занимающими всю переднюю стену. В центре – капитанское кресло, вокруг – рабочие станции операторов: навигация, связь, сенсоры, системы вооружения (деактивированные по условиям экспедиционного мандата, но всё ещё присутствующие). Сейчас большинство станций пустовало – экипаж ещё не успел занять посты, – но несколько человек уже были здесь.

Изабель узнала доктора Юкико Танаку – миниатюрную японку с острыми чертами лица и короткой стрижкой. Танака сидела за станцией анализа данных, её пальцы летали по сенсорной клавиатуре с нечеловеческой скоростью. Нейролингвист, специалист по расшифровке инопланетных языков – если таковые вообще существовали. До сих пор человечество не обнаружило ни одного неопровержимого доказательства внеземного разума, но Танака верила. Верила с фанатизмом учёного, посвятившего жизнь поискам того, что, возможно, не существует.

Рядом с ней стоял командор Элиас Брандт – глава службы безопасности «Реквиема». Высокий, жилистый, с узким лицом и глубоко посаженными глазами, которые, казалось, видели угрозу в каждой тени. Он не сидел – стоял, сложив руки за спиной, и смотрел на обзорный экран с выражением, которое Изабель не смогла расшифровать.

– Доктор Шань, – Танака первой заметила её появление, оторвавшись от своих данных. – Вы должны это видеть.

– Все мне это говорят, – Изабель подошла ближе к экрану. – Что имен…

Слова застряли в горле.

Обзорный экран показывал пространство перед кораблём – бесконечную черноту космоса, усеянную далёкими звёздами. Но между «Реквиемом» и этими звёздами было что-то ещё. Что-то, чего не должно было существовать.

Корабли.

Тысячи кораблей.

Они дрейфовали в пустоте, как листья в осеннем пруду – медленно, величественно, безжизненно. Корабли всех форм и размеров: огромные, как астероиды, и крошечные, как спасательные капсулы. Угловатые и обтекаемые. С острыми шпилями и плоскими дисками. С отростками, похожими на ветви деревьев, и с кольцами, вращающимися вокруг центральных корпусов. Некоторые были целыми, почти нетронутыми, словно их экипажи могли вернуться в любой момент. Другие – разрушены, расколоты, превращены в облака обломков, медленно рассеивающихся в пространстве.

Изабель видела изображения с зондов, которые достигли аномалии за несколько лет до «Реквиема». Она изучала данные, строила модели, готовила научную программу исследований. Но ничто из этого не подготовило её к реальности.

Это было… кладбище.

Кладбище кораблей, простирающееся на десятки километров во всех направлениях. Кладбище цивилизаций, о которых человечество никогда не слышало. Кладбище надежд, мечтаний, жизней – миллионов, миллиардов жизней, потерянных в этой ледяной пустоте на краю Солнечной системы.

– Боже мой, – прошептала она.

– Бога здесь нет, – мрачно отозвался Брандт. – Только мёртвые.

– Сколько их? – Изабель не могла оторвать взгляд от экрана. – МОРФЕЙ, сколько объектов?

– На данный момент каталогизировано три тысячи сто семнадцать отдельных объектов, – ответил ИИ. – Приблизительно две тысячи четыреста из них идентифицированы как корабли или их фрагменты. Остальные – обломки, контейнеры, неопознанные артефакты. Анализ продолжается.

Три тысячи. Три тысячи кораблей, собравшихся в одной точке пространства, в двух тысячах астрономических единиц от Солнца. В месте, где не должно быть ничего, кроме ледяных глыб и тьмы.

– Это невозможно, – сказала Изабель. – Такое скопление… откуда они взялись? Как оказались здесь?

– Именно это нам и предстоит выяснить, – ответил Воронов. Он занял капитанское кресло, и его руки легли на подлокотники с привычной уверенностью. – МОРФЕЙ, дай нам сводку.

– Аномалия, условно названная «Некрополь», представляет собой скопление объектов искусственного происхождения в секторе 7749-Сигма Облака Оорта. Протяжённость скопления – приблизительно пятьдесят два километра в наибольшем измерении. Объекты дрейфуют в относительно стабильной конфигурации, удерживаемые слабыми гравитационными взаимодействиями.

– Возраст? – спросила Изабель.

– Радиоизотопный анализ образцов, полученных автоматическими зондами, показывает значительный разброс. Некоторые объекты датируются возрастом от пятидесяти до ста тысяч лет. Другие – от пятисот тысяч до двух миллионов лет. Зафиксированы также объекты, возраст которых превышает десять миллионов лет.

Десять миллионов лет. Изабель попыталась осмыслить эту цифру, но разум отказывался её принимать. Десять миллионов лет назад человечества не существовало. Предки людей только начинали спускаться с деревьев. А эти корабли уже летели сюда, к этой точке в пустоте, неся своих мёртвых пассажиров.

– Происхождение? – голос Танаки дрожал от волнения. – Удалось определить происхождение хотя бы некоторых из них?

– Отрицательно, – ответил МОРФЕЙ. – Ни один из каталогизированных объектов не соответствует известным образцам технологий. Конструкционные материалы, принципы двигательных систем, архитектура корпусов – всё это не имеет аналогов в базе данных человеческих разработок.

– Потому что они не человеческие, – Танака почти благоговейно смотрела на экран. – Это… это доказательство. Неопровержимое доказательство существования внеземных цивилизаций.

– Существовавших, – поправил Брандт. – Прошедшее время. Все они мертвы, доктор. Каждый корабль – гробница.

Изабель подошла ближе к экрану, почти коснувшись его поверхности. Изображение было резким, детальным – оптика «Реквиема» позволяла рассмотреть отдельные корабли, увеличить их, изучить структуру. Она выбрала один наугад – крупный объект, напоминавший формой ракушку, с витыми отростками, тянущимися от центрального корпуса.

– Увеличить сектор 17, – скомандовала она.

Изображение сдвинулось, приблизилось. Корабль-ракушка заполнил экран, и Изабель увидела детали, которые были скрыты на общем плане. Поверхность корпуса была не гладкой – она покрыта рельефом, узорами, похожими на письмена или орнаменты. Витые отростки оказались не отростками, а трубами – толстыми, сегментированными, как позвоночник какого-то чудовищного существа. В нескольких местах корпус был пробит – чёрные провалы зияли, как раны, открывая внутренние помещения, заполненные тьмой.

– Сенсорный анализ этого объекта? – спросила она.

– Корпус: сплав на основе титана с примесью неизвестных элементов. Габариты: длина – восемьсот двенадцать метров, максимальная ширина – триста сорок метров. Масса – приблизительно четырнадцать миллионов тонн. Внутренняя структура: множественные отсеки, предположительно жилые, технические и грузовые зоны. Признаки активности: отсутствуют. Признаки жизни: отсутствуют.

– Возраст?

– Приблизительно четыреста семьдесят тысяч лет.

Четыреста семьдесят тысяч лет. Почти полмиллиона. Когда этот корабль был построен, на Земле бродили неандертальцы. Когда он прибыл сюда – если он вообще прибыл, а не был построен на месте, – человечество ещё не изобрело огонь.

– Что они все здесь делают? – спросила Изабель, не обращаясь ни к кому конкретно. – Почему здесь? Почему в этой точке?

– Это главный вопрос, – согласился Воронов. – И у нас четыре месяца, чтобы найти на него ответ.

Четыре месяца. Таков был срок экспедиции, утверждённый Консорциумом. Четыре месяца исследований, после чего «Реквием» должен был вернуться на Марс с данными, образцами и, возможно, ответами. Изабель смотрела на тысячи мёртвых кораблей и понимала, что четырёх месяцев не хватит. Четырёх лет не хватит. Четырёх столетий, возможно, тоже.

Но это было всё, что у них было.

Следующие несколько часов слились в калейдоскоп лиц, голосов и данных.

Экипаж «Реквиема» просыпался волнами – сначала командный состав и ведущие специалисты, затем техники и вспомогательный персонал. Каждый, кто достигал мостика, реагировал на зрелище Некрополя по-своему: кто-то застывал в молчаливом шоке, кто-то начинал лихорадочно записывать наблюдения, кто-то бормотал молитвы на языках, которых Изабель не знала. Но все – абсолютно все – понимали, что стоят на пороге открытия, которое изменит историю.

Если они смогут понять, что именно открыли.

Изабель организовала первичную научную группу – пятнадцать человек, представители разных дисциплин: астрофизики, материаловеды, биологи, лингвисты, инженеры. Они собрались в главной лаборатории корабля, вокруг голографического проектора, который транслировал трёхмерную модель Некрополя.

– Первоочередные задачи, – начала она, когда все расселись по местам. – Каталогизация объектов, классификация по типам, определение приоритетных целей для детального изучения. Доктор Линь, ваша группа займётся анализом материалов – нам нужно понять, из чего сделаны эти корабли, какие технологии использовались в их строительстве.

Линь Чжао, материаловед с Ганимеда, кивнул. Он был молчаливым человеком с вечно хмурым лицом, но его работы по экзотическим сплавам считались лучшими в Солнечной системе.

– Доктор Танака, вы возглавите лингвистическую группу. Если на этих кораблях есть надписи, символы, любые знаки – нам нужна их расшифровка.

– Уже работаю над этим, – Танака подняла планшет, на экране которого мелькали изображения корпусов с узорами. – На некоторых кораблях очевидные письменные системы. Другие используют визуальные символы, которые могут быть языком или просто декоративными элементами. Пока невозможно определить.

– Доктор Вернер, – Изабель повернулась к пожилому немцу, специалисту по астронавигации. – Мне нужен анализ траекторий. Откуда они прилетели? Можем ли мы восстановить их маршруты?

– За миллионы лет любые траектории размываются, – Вернер покачал головой. – Гравитационные возмущения, столкновения, распад орбит… Но я попытаюсь. Для более молодых объектов есть шанс.

– Хорошо. Доктор Ким, ваша задача – поиск биологических образцов. Если на этих кораблях остались тела, останки, любые следы экипажей – мы должны их найти.

Ким Су-Мин, ксенобиолог, побледнела. Она была молода – тридцать два года, самая юная в научной группе – и впервые участвовала в экспедиции такого масштаба.

– Тела? Вы думаете, там… там кто-то есть?

– Был, – поправила Изабель. – Эти корабли не летели сами. Кто-то их построил. Кто-то ими управлял. Вопрос: остались ли следы этих кого-то спустя миллионы лет.

– Вероятность обнаружения органических останков крайне мала, – вмешался МОРФЕЙ. – Вакуум и радиация способствуют сохранению, но за столь длительный период даже самые стабильные биологические структуры подвергнутся существенной деградации.

– И всё же мы будем искать, – Изабель не собиралась отступать. – Любые улики, любые данные. Это наш шанс понять, кто построил эти корабли и что с ними случилось.

Собрание продолжалось ещё час – распределение обязанностей, графики работ, протоколы безопасности. Брандт настоял на том, чтобы любые вылазки за пределы корабля сопровождались вооружённой охраной.

– Мы не знаем, что там, – сказал он, когда Изабель попыталась возразить. – Эти корабли могут содержать опасные материалы, нестабильные конструкции, неизвестные патогены. Или что-то ещё хуже.

– Что может быть хуже патогенов?

Брандт посмотрел на неё тяжёлым взглядом.

– То, что убило три тысячи цивилизаций.

Изабель не нашла, что возразить.

К вечеру – условному вечеру, определяемому корабельными часами, а не положением несуществующего солнца – Изабель наконец осталась одна.

Она заперлась в своей каюте – маленьком помещении два на три метра, с откидной койкой, рабочим столом и иллюминатором, выходящим в космос. За четыре года криосна каюта не изменилась: те же личные вещи на полках, тот же запах рециркулированного воздуха, та же фотография на стене.

Мать. Цзинь Шань на фотографии было тридцать шесть – столько же, сколько Изабель, когда этот снимок был сделан. Высокая, худая, с резкими чертами лица и глазами, которые, казалось, видели сквозь объектив камеры, сквозь время, прямо в душу. Она стояла на фоне раскопок – древние руины на Марсе, докосмическая эра, одно из первых свидетельств того, что жизнь на красной планете существовала задолго до прибытия людей.

Цзинь Шань была первооткрывателем. Пионером. Легендой.

И она исчезла шестьдесят лет назад, в экспедиции к границам Солнечной системы.

Изабель села на койку, глядя на фотографию. Шестьдесят лет. Для неё, с учётом всех погружений в криосон, прошло гораздо меньше – субъективно она постарела лет на двадцать с момента исчезновения матери. Но объективно – шестьдесят лет. Почти человеческая жизнь. Достаточно, чтобы надежда угасла, чтобы поиски были прекращены, чтобы Цзинь Шань была официально объявлена погибшей.

Изабель никогда не верила в эту смерть. Не потому, что имела доказательства обратного – их не было. Просто… она знала свою мать. Цзинь Шань не была человеком, который позволяет себе умирать.

– МОРФЕЙ, – позвала она.

– Слушаю, доктор Шань.

– Данные по экспедиции «Аврора». Есть в базе?

Пауза.

– Экспедиция «Аврора», 2283 год. Исследовательское судно «Свет зари», командир – капитан Оливер Чень, научный руководитель – доктор Цзинь Шань. Миссия: изучение аномалий в секторах внешнего пояса Койпера. Статус: потеряна. Последний контакт: 17 марта 2283 года, координаты – сектор 5541-Гамма. Тела не обнаружены. Обломки не обнаружены. Причина исчезновения: не установлена.

– Сектор 5541-Гамма, – повторила Изабель. – Какое расстояние от нас?

– Приблизительно триста восемьдесят астрономических единиц. Направление – 34 градуса от текущего курса.

Далеко. Очень далеко. Но всё же – в пределах досягаемости, если бы «Реквием» изменил курс. Если бы у неё была причина.

– Сравни координаты последнего контакта «Авроры» с текущим положением Некрополя. Есть корреляция?

Более длинная пауза.

– Прямой корреляции не обнаружено. Однако анализ показывает, что траектория «Авроры» в момент последнего контакта была направлена к области пространства, где впоследствии был обнаружен Некрополь. С учётом погрешностей навигации и гравитационных возмущений, вероятность того, что «Аврора» достигла данного сектора, составляет… тридцать семь процентов.

Тридцать семь процентов. Не много, но и не ноль.

– Есть в Некрополе объекты, которые могут соответствовать «Свету зари»?

– Сканирую базу данных… – МОРФЕЙ замолчал на несколько секунд. – Обнаружен объект, частично соответствующий параметрам. Объект номер 2847, условное обозначение – «Осколок-17». Фрагмент корпуса неустановленного происхождения. Размеры: приблизительно сорок на двадцать метров. Материал корпуса: титановый сплав, совместимый с технологиями Консорциума периода 2270–2290 годов. Возраст: недостаточно данных для точного определения, но существенно меньше, чем у большинства объектов Некрополя.