- -
- 100%
- +
Глава
Пролог
Утром операционного дня нейрохирург Гинзбург А.В., врач высшей категории, доктор наук, имеющий хирургический стаж более двадцати лет, войдя в операционную и подойдя к столу, на котором лежал больной в наркозе с выбритыми в операционном поле на голове волосами и нанесенной схемой Кренляйна, отказался начинать плановую операцию. Операционная бригада впала в тихий шок: такое можно было бы ожидать от какого-нибудь практиканта, начинающего хирурга, но Гинзбург…
Его пытались привести в чувство нашатырем, но, как только он видел скальпель, с ним приключался приступ настоящей паники. Он тихо шептал: «Нет-нет, я же могу его зарезать… Нет, я не хочу! Простите меня, я не могу!» и судорожно прятал за спину свои умелые нейрохирургические руки, столько раз спасавшие человеческую жизнь. Глаза его норовили закатиться под крышку черепа, стараясь спрятаться там от действительности, а сам он, удерживаемый крепкими руками ассистентов, пытался упасть в обморок.
В операционную срочно вызвали другого хирурга.
Гинзбург буквально сбежал из клиники. Причем не на собственном «гелике», стоявшем на парковке для сотрудников, а вызвал такси. Все, кто его видел, потом говорили, что вид у него был абсолютно потерянный, так что многие просто не узнавали в нем еще вчера уверенного в себе импозантного мужчину, хирурга от бога, на счету которого было столько успешных операций, что о неуспешных не вспоминали даже его завистники. И, проходя неверной походкой по больничным коридорам, спотыкаясь на лестнице, садясь в подъехавшее к входу такси, он шептал: «Нет-нет! Я не хочу… я не буду…».
Кандидат физико-математических наук Ардов О.Н., весьма подающий надежды член научного сообщества, яркий представитель племени молодых ученых, потомственный интеллигент, во время дискуссии с коллегой по вопросам перспектив развития нано-технологий внезапно набросился на оппонента с кулаками и криком «Ах ты, сволочь!».
Остановить его никто не успел по причине полной неожиданности для присутствующих и дикой нелепости происходящего. В связи с этим, пострадавший за несогласие с научной точкой зрения взбесившегося кандидата наук, оппонент в тяжелом состоянии с множественными травмами головы был доставлен бригадой «скорой помощи» в отделение нейротравмы. А сам ученый рукосуй – вызванным нарядом полиции – в ближайший отдел.
– Саня, я тебя не узнаю! Что за хрень? – гендиректор компании «Инвест-Трейд» Андрей Петрович Старостин в недоумении смотрел на своего лучшего продавана, начальника отдела продаж, А.В. Сливченко. И продолжал свою мысль:
– Ты же всегда такие сделки как орешки щелкал! Что происходит? – тревога в голосе гендира росла с каждой секундой.
Перед его широченным столом стоял высокий, ссутуленный молодой мужчина. На лице вопрошаемого застыло странное для всех, кто его знал по работе и в быту, выражение неуверенности и сомнения. Лоб его был весь в каплях пота. Одним словом – душераздирающе жалкое зрелище. Руки были нервно сжаты в подобие кулаков, и в них не было и сотой доли той энергии, которую генеральный обычно наблюдал в этом напористом и циничном эффективном менеджере, о котором с восхищением и завистью говорили, что он «может обуть кого угодно», и на котором до сегодняшнего дня держались продажи фирмы.
– Я не смогу, Андрей Петрович, я не смогу… Я все испорчу, я чувствую… Произойдет что-то плохое… – Саня, он же Александр, дрожащей рукой достал из кармана мятый носовой платок и, тяжело вздыхая, вытер со лба обильный пот.
– Саня, я не понимаю… Короче, иди домой, выпей, проспись. Переговоры я перенесу. Сколько тебе надо времени?
– Я не знаю. Андрей Петрович, я не знаю…– Саня нервным движением расстегнул ворот модной рубашки и трудно сглотнул. – Можно воды?
– Ты что, с похмелья? Меру знай! Работа не должна страдать! Уволю к хренам собачьим! – Старостин отвел глаза. Он прекрасно понимал, что никогда не уволит и даже не накажет этого раздолбая, приносившего львиную долю прибыли всей компании.
– Не пил я! Я не знаю, что это. Дайте мне отгулы, у меня там накопилось. Пожалуйста…
– Да что ж с тобой делать-то! Придется… Ай, иди уже отсюда! Неделю тебе на поправку! В понедельник чтоб как штык!
Саня неуверенной походкой, как побитый пес, левой рукой держась за область сердца, медленно покинул директорский кабинет.
Старостин с недоумением смотрел ему в спину и думал: «Ну ни хренасе, эк его перевернуло!.. Что делать-то теперь?! Какой продажник был – и вот те на…»
Происходило что-то абсолютно непонятное.
Глава 1
От мучительных размышлений гудела голова. Было ощущение, что в нее забрался кто-то и путает, путает мои мысли, как будто запутывает след. Причем запутывает весьма умело, петляет, скачет с одной мысли на другую, внезапно прерывает цепочку логических построений, и тогда они рассыпаются и теряются в тумане, будто их и не было. И это постоянно звучащее в моей голове «Вернись…Вернись!»…
«Ну-ну, путай, путай, я ведь знаю, кто ты! Я никогда не вернусь! Ты больше не сможешь меня использовать!» – сказал я мысленно и взял себя в руки.
А это было ох, как нелегко. Во всем теле была слабость, которая просто валила меня с ног. Адски болел живот. Было ощущение, как будто в желудке поселился какой-то вечно голодный грызун, который вгрызается в свое обиталище, пытаясь насытиться. Да, я знал, что это за «грызун»…
Надо срочно поговорить с кем-то умным. Кто точно не станет докладывать обо мне «куда следует». Туда, где все куплены. Туда, где все – члены клуба…
Сама собой возникла мысль: А батюшка? Я решил аккуратно навести о нем справки у местных прихожан.
Звали его отец Владимир. Выходило, что священник – человек достойный: все, как сговорившись, отзывались о нем очень уважительно, мол, и советом помогает, и доходчивый, теплый человек. И за веру православную радеет, вон, храм восстанавливает, в мутных делах никак не замаран, в селе ведь не спрячешься, все про всех знают, а про кого не знают – про тех догадываются.
Пожалуй, как раз такой человек мне и нужен. Да и все равно мне больше не к кому и некуда податься. Значит – судьба.
Времени терять было нельзя, его, похоже, у меня осталось совсем немного. Тело уже отказывалось служить мне, слабость и апатия последние месяцы были моим обычным состоянием. И эти боли…
Собравшись с силами, я, как мог быстро, поспешил в церковь.
Снаружи храм был весь в простых деревянных лесах. Везде были признаки ведущихся работ. Никакой техники нигде видно не было, из чего следовало, что в наше время, как ни странно, денег на восстановление у священника и его паствы – не очень разгуляешься. Значит, батюшка со спонсорами богатыми, бандитами и властью не водится. И это очень хорошо.
Храм и внутри еще не был полностью восстановлен: пол, судя по всему, был временный и представлял собой простые доски, пока еще не пригнанные и не струганные особо, стены еще не везде были даже оштукатурены, а кое-где сквозь старую штукатурку проглядывали едва различимые лики. Но на стенах висели иконы, в храме был алтарь, священник, молились люди.
Да, что-то особенное присутствовало в храме. Войдя, я почувствовал себя непривычно хорошо. Да, за последние два года мне ни минуты не было так хорошо и спокойно, как здесь и сейчас…
Шла служба. Отец Владимир говорил, певчие пели, прихожане слушали и в определенные моменты крестились. Получалось очень слитно и складно, все молящиеся были как один организм. В воздухе витал приятный, чуть сладковатый запах. «Наверное, ладан» – догадался я, вспомнив, что именно его боятся черти. И это хорошо, что боятся.
Свечи горели чуть подрагивающим пламенем. Строго и вопрошающе прямо в душу смотрели со стен иконы. Моя рука как будто сама собой потянулась к голове и медленно, словно боясь спугнуть что-то очень важное и трепетное, сняла с нее кепку.
Служба кончилась. Люди, только что все вместе молившиеся, по одному подходили к священнику, стоящему рядом с тумбой, на которой лежала очень старая, судя по ее виду, книга.
Отец Владимир негромко читал какую-то молитву, из которой я мог понять лишь, что он – свидетель покаяния. Потом батюшка говорил: «Покайся, сын мой.», или «Покайся, дочь моя».
И люди тихо говорили что-то, и было видно, что это очень важно для них.
Затем многие из них вставали на колени, и отец Владимир накрывал их головы концом длинной, красиво расшитой широкой ленты, висящей на его шее и плечах. И что-то им негромко говорил. И они отвечали ему так же негромко, поэтому я ничего не слышал. Из-под ленты люди выходили уже как будто чуточку другими, нежели входили под нее. У многих в глазах было влажно, а выражение лица их я назвал бы успокоенным и посветлевшим. Они целовали крест и отходили, уступая место следующему в очереди… Как же я им завидовал!..
Когда все закончилось и люди разошлись, отец Владимир подошел ко мне и спросил негромко:
– Здравствуйте, сын мой.
– Здравствуйте, батюшка – ответил я.
Зорко, как иконы со стен, взглянув мне прямо в глаза, он сказал:
– Вижу, у вас ко мне какое-то важное дело.
– Да, отец Владимир, я бы хотел посоветоваться по одному важному для меня вопросу.
– По вопросу веры? Или за советом по мирскому делу?
Тут я задумался. Действительно, по какому? Верующий ли я? И к чему отнести все, что со мной произошло?
Видя мое замешательство, священник улыбнулся незаметно для окружающих и сказал:
– Звать-то вас как? Я вас в храме божием вижу впервые.
Мне почему-то стало стыдно.
– Крещены ли вы в вере православной, сын мой? Ладно, я и так вижу, что нет. Минут через двадцать приходите в трапезную, там поговорим.
– Спасибо, батюшка, приду.
Я присел на скамью у входа в церковь, так как ждать стоя у меня не было сил, и погрузился в свои мысли. И почему-то они уже не петляли так стремительно, а как будто выровнялись и стали двигаться спокойнее и прямее.
И не было уже этого неприятно раздражающего чужеродного присутствия в голове. А было, скорее, ощущение какого-то покоя и ясности, которых я не испытывал с самого начала всей этой катавасии.
Через двадцать минут ко мне подошел худой юноша в черном и смиренно сказал: «Отец Владимир приглашает в трапезную. Я провожу.»
В небольшой комнате, освещаемой несколькими тускловатыми лампочками, свисающими с потолка на обычных проводах, было довольно чисто и уютно. Хотя, конечно, чувствовалось, что она, как и весь храм, находилась еще в состоянии капитального ремонта, но в то же время здесь, как ни странно, уже жил дух обитаемости и даже обжитости.
Святой отец сидел на скамье уже в простом разрезном одеянии, с длинными узкими рукавами и глухим воротом. На груди его красовался наперсный крест на цепи.
Одеяние обрисовывало фигуру священника. Теперь видно было, что это вполне крепкий зрелый мужчина. Окладистая борода обрамляла его умное лицо, длинные с проседью волосы ниспадали на крепкие широкие плечи и спину. Глаза его внимательно изучали меня, в них читались спокойное ожидание и живой интерес.
Отец Владимир встал со скамьи и указал мне рукой на место за столом напротив себя.
– Прошу к столу, я вижу, вам нелегко стоять, присаживайтесь – сказал он негромко. И продолжил – Мы ведь так еще и не познакомились. Как к вам обращаться?
– Меня зовут Андрей Александрович…– я запнулся. – Можно просто Андрей.
– Очень приятно. А я – Владимир Константинович. Можно просто – отец Владимир.
Глаза его сверкнули лукавой искоркой, в бороде утонула мгновенная улыбка, на секунду осветившая его лицо, превратив его в строгого, но доброго учителя.
– Ну, Андрей Александрович, что же привело вас в наши веси?
– Отец Владимир, я ведь, можно сказать, местный. Мой дед здесь жил очень давно. Дом его сохранился. Вот я и приехал пожить в родных пенатах, пока есть время, собраться с мыслями…
– Родные пенаты – это хорошо. А что за вопрос у вас ко мне? Чем могу быть полезен?
Тут я засомневался. А можно ли мне вдруг вот так, ни с того, ни с сего с ним откровенничать? Я ведь лично с ним даже не знаком, да и не на исповедь пришел. А дело серьезное…
В это время на стол передо мной была поставлена тарелка с кашей, ломоть ароматного хлеба лежал на блюдце рядом с ней. Странно, но я впервые за последнее время почувствовал аппетит, а не просто голод, но под ложечкой у меня «грызун» взялся за мой желудок с удвоенной силой…
– Андрей Александрович, давайте утолим голод чем Бог послал, а там и побеседуем. – сказал священник, увидев мой взгляд, направленный на стол.
Это было великодушное предложение, и я поспешил им воспользоваться.
Такой вкусной и в то же время простой пищи я не ел уже очень давно. Я с предвкушением принялся есть. Зверюга в животе совсем озверел, и мне пришлось принять мое обезболивающее, иначе я бы не смог даже говорить.
Поблагодарив за угощение, я, запнувшись, замолчал. Повисла неловкая пауза.
Отец Владимир оценил ситуацию и взял инициативу на себя:
– Андрей, давайте начнем с вас. Расскажите о себе, я ведь о вас ничего не знаю. Кто вы, есть ли семья, кем трудитесь во славу Господа нашего?
Да, конечно. Конечно, надо рассказать о себе. Но с чего начать? С преступника-сына? С отказавшейся от меня жены? С отца, на похороны которого я даже не приехал? С тех удивительных и страшных событий, которые привели меня в эту трапезную?
Я почувствовал, что на меня накатывает все то, от чего я вынужден был сбежать в старый дедовский дом в уральской глубинке. К горлу подкатил тяжелый плотный ком, в глазах защипало…
Отец Владимир что-то почувствовал. Он пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
– Андрей, погодите. Успокойтесь, все в руках Господа. Давайте начнем с меня. А там и вы подтянетесь. – он ободряюще улыбнулся и продолжил. – Я ведь не всегда был священником. В прошлой жизни я был физиком, трудился в Дубне, занимался фундаментальными исследованиями атомного ядра.
Я на мгновение оглох, ослеп, онемел… Вот это поворот! Ну ничего себе…
Увидев произведенный на меня эффект, отец Владимир едва не расхохотался.
– Да-да, представьте себе. Кандидат наук с походом на докторскую диссертацию. Тема очень востребованная. Из-за нее и ушел из мира и обратился к Господу нашему… Да нет, пожалуй, не только из-за нее.
Он внимательно посмотрел на меня и продолжил.
– Мне можно было только позавидовать. У меня было, как могло показаться многим, все, чего можно желать: любимая работа, наука и карьера, любимая и любящая женщина. В-общем, я был счастлив.
– Так что же могло произойти? Я не понимаю. – я действительно не мог даже предположить, что могло заставить по всем статьям успешного человека сделать такой шаг.
По лицу священника пробежала и тут же исчезла мимолетная тень. Он сказал:
– На самом деле всему есть свои причины. При всех моих успехах и достатках у меня всегда было странное чувство, будто я иду какой-то не своей дорогой. Да, вот такая странность. Вроде, все есть, и все прекрасно. А чего-то не хватает. Когда я проводил свои исследования, писал научные статьи, создавал формулы, я чувствовал себя творцом! Это было потрясающе! Казалось бы, ну что еще? Но я всегда видел в своей науке проявление чего-то совершенного, прекрасного и высокого, что не могло быть от мира сего. Я видел в формулах красоту, которую не мог бы создать человек. Чем дольше я работал, тем отчетливее понимал, что через меня в этот мир приходит некая могущественная сила, более могущественная, чем любой диктатор или монарх. Семья моя была атеистическая, поэтому дома такие размышления не поддерживались и поговорить мне об этом было абсолютно не с кем. А поговорить было просто необходимо.
Он сделал паузу. Затем заговорил снова:
– Однажды, будучи вместе с родителями в гостях у их знакомых, семьи влиятельного руководителя, я случайно наткнулся в их библиотеке на Святое Евангелие. Это было очень странно. Я попросил почитать эту книгу. И, слава Богу, мне не отказали, но просили особо не афишировать ни саму книгу, ни то, где я ее взял. Читая евангельские тексты, я начал задумываться над многими вопросами. Чтобы получить на них ответы, я познакомился с одним священнослужителем, который выслушал меня и стал моим тайным духовником. Как вы понимаете, в те времена такие вещи и даже просто такие знакомства в тех кругах, где я существовал, мягко говоря, не поощрялись. Родители и все окружение – чисто светские люди, да к тому же – руководящие работники. Ученые, военные… Вот военные-то и поспособствовали. Это как раз вторая причина.
Увидев написанное на моем лице недоумение, отец Владимир проговорил:
– Представьте себе, Андрей, что вы, занимаясь, как вы думали, «чистой наукой», «фундаментальными исследованиями», вдруг осознаете, что результатом ваших стараний непременно станет новое, самое разрушительное из существующих, оружие. При этом вы наивно полагали до этого момента, что труды ваши должны осчастливить человечество, сделать его жизнь благостной и прекрасной, а на деле они приведут к всеобщим страданиям, а возможно – и к гибели всего живого. Ведь давно уже понятно, что любые, даже самые полезные для всего мира, открытия в первую очередь становятся оружием. Вот так произошло и с моими исследованиями.
– И что же вы сделали? – спросил я, так как не мог не спросить
– Я открылся моему духовнику. И он подсказал мне, как мне должно поступить. Все оказалось очень просто, и в то же время, непросто. Я уничтожил все свои результаты, все формулы, все исследования. Крестился. Ушел в монастырь. Потом, по рекомендации моего духовника, я получил духовное образование и был рукоположен на священнослужение. – На мгновение он задумался, потом продолжил.
– Конечно, меня пытались вернуть к моим исследованиям, как и ожидалось, военные. Вы помните, возможно – конец советской эпохи… Такие были времена…Меня буквально преследовали, и наши, и не наши. Одни пытались давить на патриотические чувства, другие пытались купить… потом все стали запугивать. Но было и еще одно обстоятельство… – Отец Владимир вдруг осекся, и замолчал. Видно было, что он сожалеет о том, что сказал что-то, чего нельзя было говорить… Затем, словно собравшись, он продолжил:
– Но я не сдался и остался в монастыре. Семья не поняла и не приняла моего поступка. Только моя любимая женщина не отказалась от меня. И после окончания мною семинарии стала моей женой. Теперь вот, служим Господу и напутствуем паству.
Я пытался осмыслить все услышанное. В голове из фрагментов каких-то журнальных статей, новостных сюжетов потихоньку стал складываться пазл.
– Так это вы?! Я же про вас читал… разгромные были статьи…
– Да, были. «Ученый отрекся от науки» … «Физик – поп» … И еще в таком же стиле. Давно это было. Да сплыло. Слава Господу, теперь я на своем месте. Служу людям. И зла не умножаю в меру сил своих скромных. – закончил отец Владимир.
– Значит, не случайно я здесь оказался. Если кто мне и может помочь, так это именно вы.
– Все в руках Божиих, сын мой. Так в каком же деле помощь нужна?
Я глубоко вздохнул. Ну что ж, сказал «А» – чего уж тормозить! Некогда тянуть. Душу спасать надо, натворил я много чего… Как-то надо исправлять, что еще возможно исправить…
Решившись, я начал:
– В-общем, история такая…
Глава 2
Ну, давайте знакомиться. Андрей Александрович Знаменский, 36 лет, кандидат медицинских наук, врач-нейрофизиолог.
Да, не самый молодой КМН в стране, но – у меня еще все впереди.
Характер – не нордический. Способности – выше среднего. Напрягаться не люблю, да и не приходится. В-основном все удается легко. Кое-над чем иногда приходится попыхтеть, но стараюсь это делать с комфортом, опять же – не напрягаясь.
У меня есть жена Наташа, Наталья, Натуся. Самая красивая и талантливая в политехе на кафедре информатики и цифровых технологий. Кстати, занимается проблематикой, связанной с ИИ – искусственным интеллектом. Я в этом не очень ориентируюсь, она же – как рыба в воде.
Отношения у нас – как в любой семье. Юношеские романтические страсти с годами поулеглись. Но. Если все делать правильно – можно иметь разнообразие в интимной жизни, главное – не прокалываться, чтобы не обидеть жену. А уж не прокалываться я умею!
Когда-то, на заре нашей семейной жизни, мы взяли ипотеку, и эта бодяга тянется до сих пор. Достатки наши с тех времен выросли не так уж сильно, а траты – в духе времени, что называется. А ипотеку не платить – себе дороже. В-общем – крутимся.
Мы вместе уже шестнадцать лет, растим сына. Ему шестнадцать. Да-да, вы правильно поняли, мы с Наташей были близко знакомы до женитьбы. Отличный парень, вылитый я в его возрасте. Учится в нормальной школе, вроде неплохо учится. Если что – в школу ходит Наташа, она больше в курсе его дел. Жаль, я не могу уделять ему много внимания – работа. Увлечениями он пошел в маму: компьютерные игры, всякие «проги», антивирусы – это наше всё. Да и славно, меньше хлопот, отрок чем-то занят. В мое время такого не было. Я ему даже немного завидую.
Тема моей кандидатской – «Префронтальная кора головного мозга и моральный выбор». Не совсем медицинская? Вы правы, но не совсем. Эта тема междисциплинарная, на стыке неврологии, нейрофизиологии и психологии. Тем она мне и интересна.
Мой интерес разделяют не все члены Ученого Совета. Но это решаемо, если учесть, кто меня двигал по науке. В-общем, кандидатом я стал.
Правда, потом кое-что изменилось. Моего покровителя на чем-то там свалили, что-то непрозрачное с защитами. Но меня не тронули. Так что работа моя принята, защита прошла – комар носа не подточит, и я – полноценный КМН.
Теперь мне надо двигаться дальше. Планирую в ближайшее время докторскую. Правда, тему хочу двигать ту же, но многие мне не советуют. Рекомендуют взять что-нибудь более однозначное. С понятной всем практической направленностью. Под мою «Префронталку» ничего выделять не хотят. В программу поддержки не включают, и вообще, там столько требований… Ведущие организации капризничают, не видят перспектив, поэтому не берут меня. Короче, не прет мне что-то. Как будто кто-то нарочно меня притормаживает.
Другие темы вообще все какие-то скучные. Да и с нуля начинать – не вариант. Не мальчик уже. Надо встретиться с председателем Ученого Совета, может, что-то удастся сделать. Моя тема все-таки уже наработанная, надо ее как-то протолкнуть. Может, как-то изменить название, оно и пойдет.
Новый председатель оказался вполне себе контактным средних лет мужчиной. Ухоженный, одет недешево. Дорогой парфюм. Во время нашей беседы он поигрывал надетым на левый указательный палец роскошным перстнем. На него я сразу обратил внимание. Работа явно не серийная, индивидуальный заказ, я в этом кое-что смыслю. Большой, очень красивой огранки черный камень вправлен в широкую золотую оправу. Смотрится – шик! Время от времени в камне будто мелькали красные сполохи. Очень красиво!
Председатель внимательно меня выслушал, затем ответил:
– Уважаемый коллега. К сожалению, Ваша тема не вписывается в наш диссертационный план, увы. Но не отчаивайтесь. Я вижу в ней потенциал. Возможно, ей заинтересуются определенные организации. Тогда у Вас появится серьезный шанс. – председатель задумчиво повертел на пальце перстень и добавил: – Давайте возьмем паузу дня на два, я должен проконсультироваться.
Что мне оставалось? Ну, давайте. Теперь пару дней я буду себя чувствовать, как ужик на сковородке. Примерно так. Ну ничего, ждали и дольше. Глядишь, дождемся чего-нибудь хорошего.
В моем маленьком уютном кабинете, который для меня выделил по просьбе моего прежнего покровителя главврач, было два удобных кресла, рабочий стол, и, собственно, все. Не считая шкафа с литературой и журналами. Когда я сильно задерживался на работе, я, чтобы не беспокоить своих, оставался на ночь в кабинете и, устроившись в своем рабочем кресле, засыпал.
Сегодня все было в том же ритме. После встречи в Ученом Совете я вернулся в отделение и, углубившись в изучение монографии по нужной теме, не заметил, как за окном стемнело. Уличные фонари сначала включились, потом выключились, и я понял, что снова ночую на работе. Ну, стало быть, ночую.
Выключив настольную лампу, я устроился поудобнее в кресле, задремал…
Глава 3
Некто в роскошном чёрном костюме, в дорогих зеркальных очках и с обаятельной улыбкой на бледном, неопределенного возраста, лице, сидит в кресле напротив моего рабочего стола. В стеклах очков – мои собственные отражения во всех подробностях. Незнакомец, продолжая доброжелательно улыбаться, произносит:
– Скажите, а чего бы Вам хотелось больше всего на свете?