- -
- 100%
- +
Люди всегда были и ещё долго будут таковыми, с проживанием в них сразу двух начал и выражений: на поверхности — конкретного, до коликов в животе, во всём исторически очерченного имярека и в глубине своей — родового, стержневого именно человека, кто прибавляется с веками! И не по своим бы углам — непременно во взаимодействии и взаимовлиянии. А при лучшем раскладе — во взаимозаботе и взаимоподдержке! Это наше устройство. Всех до единого. Кроме психиатрично неисправных бедолаг. Но и тех, мёртвоживущих, кто невозвратно и бездарно растерял себя в пустой суете житейщины. А на замусоренной и выжженной пустоши уму и душе не произрасти. Это аксиома!
Именно так непросто сотворяется и действует Я. Такова естественность нашего бытия. Как сокровенный, никем не слышимый разговор с собой, спор или совет с совестью (необязательно «угрызения») — с беспокойным и настойчивым собеседником в сознании. Беседа не всегда приятная, отчего, глядишь, не желая её, мы раздражённо подавляем родового человека в себе, а то и гоним его со всеми острыми замечаниями и пожеланиями в самый дальний угол, откуда и воплю не донестись. А он рано или поздно выбирается и оттуда и спрашивает уже по гамбургскому счёту.
Но каждый из нас содержит ещё и Мы — влиятельную силу выбранного для себя круга людей с багажом их пристрастий и взглядов, кто тебе ценен и близок. Это Мы может совпасть с теми, в ком крепок родовой человек с его мудростью и опытом. У таких в трудные минуты наверняка найдешь крайне нужные ответы на свои важные вопросы. А может ограничиться лишь теми, от кого тебе только выгода для благоденствия. Но такие Мы и легко предают. Из выгоды же.
Как раз от этого выбора зависит содержание чуждых нам Они, — с кем бывает серьёзно, а то и резко сталкиваемся на перекрёстках жизни и судьбы.
В моих записях современник и родовой человек вместе присматриваются ко всему миру в самых разных его проявлениях и пределах. Но и друг к другу!
Да простится мне (небесами, коль уж не людьми!) та или иная нескладность, угловатость суждений! Исчерпывающая правота в коренных истинах нам ещё не дана из — за нашей начальности. Тем более с точки зрения возрастающих умом, душой и совестью Мы. Это Они уж так любят судить обо всём и всех только категорично и безаппеляционно.
Без претензии на разрешение всех вопросов мне всё же позволено задаваться ими. Но и без страха за своё небезупречное, бывало и противоречиво проживавшее, а всё же упорно и всю жизнь вочеловечивавшееся Я.
Наша психотерриториальная и умственная разделённость на Я, Мы и Они не представляет собой ничего оригинального даже для нашей предтечи — живой природы. В одном и том же виде животных (у тех же собак и кошек) нетрудно различить свою психологическую типологию — из — за разности характеров, привычек и склонностей. Мы — законное продолжение. Только и всего.
Качественно и категорично нас выделяет поиск истин и берегов собственной, человеческой, жизни, личной и общественной. А за этим стоит наивеличайший в мире инстинкт — развития! И, конечно же, наш коренной атрибут. Без его глубокого осознания и безусловного признания мы (вы!) — никто.
Как заметил давным — давно один из мудрейших (по — прежнему малоизвестных!) американцев Юджин Дебс: «Всякий может быть никем, но чтобы быть кем — то, нужно быть человеком».
Я размышлял над этим всем без претензии на необычные открытия и особые откровения. Просто сделал свой шаг.
Пусть другие пойдут дальше!
Пролистал прошедшие дни, прошедшие времена — лепет, лепет. Особенно о профессиях. Всё это ерунда, не стоящая внимания. Твоя профессия — Человек. Остальное уже подробности.
Юношеский дневник 1962 г.
Меня интересует человек в ряду цивилизаций Бесконечности.
Записи 1974 г.
По — настоящему я знал за собой одно влияние — человечества. Остальные не слишком в счёт.
Записи 1987 г.
И всё — таки моя жизнь была посвящена человечеству. Этой великой нашей Космической реке — рождённому и призванному жить в космосе и космосом Человечеству, упорно и неотступно, вопреки всем бедам и негодяям всех народов и веков, сходящемуся в свою законную цельность. Доподлинно человеку с именно его обществом, мне не перепавшим, но рождающимся на глазах.
И тому дальнему свету, который выводит нас на верную дорогу. С доброй памятью обо всех известных и безвестных людях, кто крепили нам в сознании глубинно человеческие потребности, умения и ценности своей жизнью и смертью.
Жизнь, посвящённая выходу людей из рабства во всех его видах, начиная с тягостнейшего и презреннейшего — невежества!
Записи 2006 г.
И, должно быть, по чтению давних своих дневников с мечтой и тоской о Человекии вдруг догнало это чувство: заснуть бы и проснуться, а вокруг умные, деятельные, жизнерадостные и жизнелюбивые, совестливые люди!..
Заснуть можно и придётся всё равно. Проснуться не удастся.
А ведь будут, будут такие времена и с такими людьми, за кого не станет ни горько, ни стыдно. Деятельные, умные и порядочные до такой степени, что самому среди них иным не стать и не быть.
Записи 2011 г.
ЧАСТЬ 1. ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
В семидесятые
В семидесятые, откуда ожидалось стартовать в великое будущее всей планете
Я признаю только одну национальность — человек.
Всё остальное — от стадности, существующей и поныне. Но уже сегодня это начинает ломаться.
(1973 г.)
Я остался прежним: хочется всего — всех женщин мира, всех дорог, всей славы, всей радости и всех скорбей, знать всю правду и всю ложь, все трудности и победы. Весь мир! Всё хотя бы по мигу. И не надо никаких вечностей, бесконечной жизни.
Чтобы знать жизнь. И говорить себе честно — Я есмь Человек!
(1973 г.)
Мы. Никуда не уйти от самой несусветной трагичности нынешних отношений между нами, людьми: как много нас ещё разделяет, как мало связывает, и при этом как глупо теряем друг друга!
(1974 г.)
Я выпал из времени. Ради другого времени и оттого что — безвременье.
Первопричина: жить, как заставляют окружение и обстоятельства, отказываюсь, а той жизни, что моя, — нет.
И разом встало всё на свои места, потому что живу не там, где нужно, не с теми, с кем обязательно стоило бы (просто с кем — то кручусь, связываясь жизнью), не мой ритм, не мои нужды. Оттуда и душевная чахотка с сонливостью чувств и одурелой элегией мыслей. Но всё есть, и всё могу. Да ещё и лучше. Ни черта не ушло и даром не пропало.
(1974 г.)
Я иду к тому, от чего так отговаривают. Уж сколько доброжелательных копий сломано об меня, а всё возвращаюсь к себе — и в который раз! — учусь сначала.
Да ещё и воинствующий упрямец — других в свою веру обращать.
Ах, чёрт возьми, ведь простая вещь: не в том настоящая сила и настоящая правильность (искусство жить!), чтобы не иметь падений и поражений, а в том, чтобы после них вставать и шагать дальше. И не расставаться с собой, чем бы ни заманивали, как ни сбивали бы с ног.
(1974 г.)
Я чувствую себя иногда инопланетянином. Посреди того, что бегает, шумит и живёт вокруг. Во мне совсем иные миры. Они вспыхивали у нас в разные времена, в разных землях. И чувствую поныне (как и в шестнадцать лет!) не одиночество, а точную причастность к гигантски мощным цивилизациям. Бесконечно ли дальним, близким. Всё едино: я один из Них. Так кто же?
(1974 г.)
Я и Они. Чёрт возьми, не могу не работать! Не могу, не умею лениться. Но всё понуждает к лентяйству и безделью. Валяешься, как хорошая техника на складе, пока окончательно не проржавеешь и выбросят вон. Ты ценность, а всё впустую — боятся применить. Или предлагают знаменитое — забивать гвозди микроскопом. Не могу ни то, ни другое. Самоубийственно.
(1975 г.)
Мы. Человеческого! Очень человеческого! Совсем человеческое, до конца человеческое!
В себе, в жизни, в мире! В работе, в мыслях, в чувствах! В отношении к букашкам, во взгляде на закат! В разговорах, в походке, в манере есть, в желании дышать и быть! В автобусе, на улице! В искусстве! В мечтах, желаниях и половом влечении — всюду человеческого! Как можно больше человеческого! В умениях, знаниях! В улыбках и слезах, смехе и горе! Непременно одно человеческое!
Иначе нельзя!
По миллиметру в день, в год, но обязательно всё больше и больше!
Иначе ну никак же нельзя!
(1975 г.)
Я. Но если чего и хочется уж очень, так вот: больше всего хочется выучить всех людей доброму, упругому, сильному человеческому языку всего — превсего — любви, дружбы, дела, радости, грусти, движения, покоя, дня, ночи. Выучить такому языку, который каждому даст главное — умение во всём и всегда быть человеком и жить по — человечески (а не людски, «как все»). Есть такой язык.
(Из письма Ю. Ф. Красавиной в Пятигорск)
(1979 г.)
Я. Меня винят в том, что постоянно разбрасывался. Но именно такой интерес — к тысячам и миллионам дел, мыслей, событий и людей — и позволил мне, в ущерб насущным делам, разобраться и понять главное: что же есть человек. А вслед за этим уверенно распознать, что же такое и его жизнь, её истоки, зачем и кому принадлежит.
Человек и жизнь как извечные истина и тайна Вселенной!
(1980 г.)
Я и Они. Ан нет! Когда работаю, только и чувствую себя человеком. Кто же тогда в другое время? Ваш современник. Что же, он не человек? Ах, как далеко ему ещё до человека!
(1980 г.)
В восьмидесятые
В восьмидесятые, повеявшие надеждой и тревогой
Я не фанатик бесконечности.
Но и я законная её часть. Речь не о бессмертии. Я умру. К тому же дурно устроен: болею, суечусь по дурацким физиологическим поводам и мелким житейским причинам. А всё же и я — производное бесконечности. Как одна из точек, которые и складывают бесконечную линию.
(1981 г.)
Я никогда не стремился истребить в себе живого человека. Мне только важно было — и по — настоящему! — не дать времени, ещё достаточно худому, вырастить во мне раба. Я был и буду ещё нелеп, неуклюж, неудачен, но никогда — несвободным человеком, сотворением эпохи, и ничего более.
Человек — стремительный творец мгновенной бесконечности! А бесконечность не имеет зависимостей.
(1983 г.)
Я. Как только прикасаюсь к космосу — оживаю! Будто сиюминутность, суета и узкое земное бытие мертвят, сушат, калечат ум и чувства!
(На полях книги А. Д. Урсула «Человечество. Земля. Вселенная»)
(1984 г.)
Я и Мы. Как людей хочется! Людей — чтобы приходили, приезжали, толклись, жили в доме свободно, с доверием и заботой друг о друге; чтобы рассказывали, спрашивали, привозили вести из других земель и других жизней; чтобы смеялись, ставили сами себе чай, читали допоздна, мылись, укладывались спать — побыли бы рядом хоть день — два открыто, смело, легко и с добротой в каждом слове, взгляде и движении!
Где они? Жаль, что не живу в Москве. Сколько бы их уже перебывало!
(1986 г.)
Я действительно не знаю другого Учителя, кроме человечества. Ушедшего, нынешнего и будущего — равно. Я вышел к нему сам. И очень благодарен тем не очень многим из встреченных людей, кто вольно или невольно поддерживали во мне привязанность именно к этому Учителю, а не пусть и к более удобному в общении и надёжнее воздающему за успехи в учёбе.
Человечество, особенно такое, какое ещё есть, ничем не платит. Может быть, только памятью. Да и того не нужно. Есть куда более прекрасная и превыше всех в мире награда — побыть самому, хоть год, хоть день, но в полной мере человеком. Совершеннее счастья нет в нашей жизни и не может быть!
И даже на Дальнем Востоке я хочу жить среди человечества и ради него же всего прежде.
(1987 г.)
Я с детства был непокладистым у всех доставшихся систем (структур!), лишь внешне мирясь с ними, с возрастом несговорчивым даже там, где раздавались выгодные подряды, приличные места, звучные награды. Останавливали скрытая нечестность, а то и зримая бессовестность поступков, которыми надо было это оплатить.
Но признавать свою жизнь нелёгкой, судьбу — неустроенной, себя — несчастливым не могу. В голову не приходит!
Не во всём и весьма не всегда был прав в прожитом и нажитом. Хуже — вредил себе не по одним пустякам, а то и трусил, зная, как мало сил или желания, азарта или надежды. Но всё же удерживал в себе не очень — то порой ясно ощущаемую (да простится столь громкое слово!) цитадель человечности, выстроенную во мне добрыми и светлыми людьми всех эпох и народов, добытую самими знаниями, а равно — солнечным светом, далью дня и глубиной ночи.
Это сейчас я хорошо знаю: я отстаивал в себе человека!
(1987 г.)
Я. Если от моего счастья не становится лучше другим — это всего лишь тупое, равнодушное благоденствие.
(1987 г.)
Я истосковался по людям, кто вменил себе навечно в высшую человеческую обязанность — думать! До чего надоело толкаться среди безголовья и бездумья и кофием себя подхлёстывать да невнятно обнадёживать, что время ещё есть и призовёт оно однажды! Всё лишь разновидность злостного самоубийства. Жить хочется с толком и в полноте человеческой пользы от себя. В душевном здравии работника человечества, а не задавленным окрестными традициями, правилами и усилиями официальных граждан, маловразумительным даже для себя самого имяреком.
Иллюзия деятельности, достаточная для процветания посредственности, — мучительная смерть нормально развитому уму.
(1987 г.)
Я не просто битый — из группы чрезвычайно повышенного риска!
Мои товарищи во все времена и у всех народов либо вынуждены кончить жизнь самоубийством, как Гаршин или Маяковский, либо досрочно гибнут от инфаркта, либо спиваются, сходят с ума, сламываются необратимо, либо проваливаются в яростное увлечение какой — нибудь философской крайностью.
Всё, как в штрафной роте, — немногие благополучно дотягивают до срока.
(1990 г.)
Я — атеист уже потому, что мне тесно в любой из религий. А исповедовать все вместе в лучшей их части не дозволит ни одна, ни один из их священников и правоверных!
(1990 г.)
В девяностые
В девяностые — разгромные
Я не нашёл своей родины среди доставшихся людей во всех уголках Отечества и в странах, где побывал. Возможно, она возникала в прошлом. Возможно, всё в будущем. Если я человек, то привязанность к земному небу, к воде, далям, степям, к живой застылости гор не отменяет чуждости большинства встреченных людей. Только проблески! Эта чуждость — в неодолимой разности языка. Принимая их язык, я начинал терять себя. Пытаясь обучить своему, изначальнейше открытому для тепла и света, доброжелательному, я ещё больше изматываюсь в безнадёжных тратах. Всё так, будто моей родины на этой планете и вовсе нет.
И время от времени так безумно хочется вернуться на другую, где в порядке вещей ум и совесть. Где не убивают, не насилуют, не грабят и не воруют, не бьют, не издеваются, как и не продаются, не унижаются. И не расчеловечиваются.
(1991 г.)
Я. Хочется простоты от искренности. Искренности — от глубины. А глубины — от человечности. Но человечность и есть искренняя глубина, которая выбирает простоту человечности, и прежде всего — во взаимоотношениях с самим собой.
И подлинно человек глубок, искренен и прост. Это его верный признак!
(1993 г.)
Я изо дня в день думаю о беспросветном негодяйстве, которое мы устроили людям вместо поворота к более человеческому будущему.
И не подаю нынешним нищим. Даже в тех случаях, когда жалость подталкивает руку. Настоящие нищие должны восставать, а не унижаться, объединяться и отстаивать своё человеческое достоинство. Всеми способами, вплоть до крайних, если степень отчаяния безгранична.
И тогда я всё отдам их общему делу, потребуется — и жизнь!
Я готов от всей души помогать людям, но не подавать им случайно милостыню.
Современная Россия, какой её изобразила на наших душах взошедшая над нами власть, гнилостна и преступна изначально; в заявленных принципах — права силы вне всякой морали, а значит, унижения, униженности и униженных.
(1993 г.)
Я, разгадав главные тайны человечества, всё же потерял интерес к окрестным людям — прочитываются тотчас и насквозь. А встречный и привычный неинтерес их ко мне тем более не прибавляет охоты.
И только в редкие минуты и под редкие встречи вдруг оживаешь, радуешься кому — то и вглядываешься в него, но чтобы рано или поздно остановиться со своей искренностью — из — за неизбывности и бездарности расстояния между нами.
(1993 г.)
Мы. «Равных стартовых возможностей» в природе нет. Абсолютный вымысел и сугубо политическая дурь, подхваченные у нас радикалами — псевдодемократами. Более ничего.
В живой природе никакого равенства и не может быть. А вот мы имеем полное стартовое равенство в возможности стать человеком, раскрывая весь потенциал своих способностей и вырастая до личности — до истинно человеческой высоты в самом себе.
Наше равенство — в честности перед собой и другими. И в заботе друг о друге, коль на это способны уже организованные насекомые (К. Ф. Кесслер, зоолог, 1879). А всего важнее — в признании друг в друге именно человека, а не конкурента или просто арифметическое наличие.
Сфера стартового равенства для человека — человечность. Всё иное — злостное надувательство. Или кликушество.
(1993 г.)
Они. Жизнь человека и в ХХ веке была только декларативной ценностью.
В нём легко было сбросить ядерные бомбы на города, стерев сотни тысяч жизней, а следом со всем пылом подписать Декларацию прав человека и неистово винить других в слезах хоть одного ребёнка, но не замечать, как в двух шагах фанатики разбивают головы детям о стены, ещё и способствовать собственными действиями тысячным жертвам среди детей от голода и болезней.
Это был век психически больных политиков и душевно нездоровых идеологов, кто не принимали и не собирались принимать человеческую жизнь за высшее измерение и цель социально — экономического прогресса, только спекулировали ею или вынужденно шли на уступки требованиям развития человеческого общества.
(1993 г.)
Я открыл для себя человечество. В его непрерывном движении, в изменениях и накоплениях, в развитии от чрезвычайного прошлого до немыслимого будущего.
И это открытие не относится ни к особой отмеченности свыше, ни к личному героизму. Человечество давно сложило и продолжает складывать необходимые для того знания. Их стоит лишь честно и бережно взять в руки, ощутить их прочность, тепло и энергию.
Как минимум, дело собственного желания. Но, в сущности — наша обязанность по всем технологическим меркам, если генеральным условием прогресса считать не изобретение новых машин, а самого человека с его качествами: добрый или жестокий, способный или ограниченный, нравственно крепкий или моральный калека, озабоченный нашим вочеловеченно общим движением вперёд или удобно свалившийся в придорожную индивидность.
Открытие для себя человечества даёт силу и радость, которые сохраняются во мне даже при боли и переполненности горем из — за смерти близкого человека, как и при полном отчаянии от массового скатывания в скотство собственного народа.
Всё просто: узнав человечество, я открыл и человека в себе!
(1993 г.)
Я и Мы. Извольте: да, я — инопланетянин. И не один. Но характер и выражение нашей инопланетности заключены лишь в том, что нам явственно ощутимы и совершенно близки далёкие люди и жизнь родной планеты, будто бесконечно удалённой Земли с запредельным для воображения современников человеческим укладом и наполнением. Той, где живётся толково, радостно, со светлым взглядом при полном богатстве и в действии способностей, с ощущением своей нужности и ценности для всех. С глубоким и тёплым чувством хорошо прожитого дня и с улыбчивым ожиданием следующего.
С великой соединенностью в мощно творящее «мы», распространённое и на собратьев, живых существ нашей планеты, как и на тех, кто проживают за её пределами на бесконечных космических дорогах.
Мне ясно слышны их дальние голоса и видны очертания мыслей и чувств, их дел, контуры их жизни и планов.
Но и в прошлом у нас было немало соратников, кого удалось уже распознать и сберечь, разыскав во всей сумятице и задымлённости прошлых веков.
Мне нелегко живётся сегодня и здесь. Но жизнь — не в тягость!
Я прообраз подлинно человека, лишь его конспект для действительно человечества.
(1995 г.)
Я хорошо понимаю и чувствую, что рождён и выращен космосом.
Понять, ощутить разумом и чувствами, вобрать в сознание навечно и прописать психологически в себе великую истину, что доподлинно и всеобъемлюще нашей Родиной всегда был и будет космос, причём уяснить и принять это в масштабах планеты миллиардами людей — значит сделать величайший из скачков в нашем развитии (всяколично и общественно!), в самопознании с обнаружением в себе колоссальнейших богатств нашей космично определённой природы. Природы физиологической, чувственной, умственной, нравственной. В раскрытии её в нашей всеобщей жизни и в личных способностях и возможностях. Да и таких, что ещё никому и не снились. С простором для всех наших сущностных сил.
(1996 г.)
Мы ещё лишь в зародыше. Наши действительные возможности и способности, заложенные в нас всем Космосом, а не отдельно взятой Солнечной системой, в абсолютном объёме и значении ещё ждут своего часа, но уже упорно, настойчиво стучатся в нас, отыскивая малейшую щель, чтобы вырваться наружу диковинными феноменами, малообъяснимыми способностями, поразительными проявлениями.
Человеку ещё предстоит дорасти до собственной, полноценно космической природы.
(1996 г.)
Я не хочу быть ни за какие коврижки ни вождём, ни лидером, ни президентом, ни как бы гением — мне с детства хотелось и хочется быть человеком! И не «просто человеком», а на любом месте собственно человеком во всей его доподлинности.
И сегодня это самое нелёгкое из дел. Вершина, куда забраться до нашевековых пор стократ сложнее, чем на вышеперечисленные высотки. А если оказывался на какой — либо из принятых или принимаемых за таковые возвышенностей, то всего лишь благодаря обстоятельствам, отливам и приливам окрестного житейского моря, а не по обострённому желанию вскарабкаться повыше, чтобы устроиться получше — со всеми удобствами для раздутого самолюбия и самолюбования.
(1996 г.)
Мы. Свежий воздух в доподлинно человеческом обществе должен быть не на уровне вершин, а всюду, где дышит человек. Так и тепло со светом должны принадлежать не десяти процентам, хорошо устроившимся при их источниках и хорошо обеспеченным гражданам хорошо «развитых» стран (что за «развитие» на жестокости и бессовестности!), — это собственность человечества, общепланетное достояние и навсегда принадлежит лишь космосу!