2125 год, Михаил, 9:15
Хорошо, шеф всегда прав, но почему тогда не сходится схема? – Михаил отодвинул пластину с припаянными чипами и ещё раз взглянул на «чертеж». Голограмма светилась голубоватым, позволяя рассмотреть многоуровневую схему со всех сторон. – Эврика! Кажется, нашел.
Нагнувшись над микроскопом, Михаил внимательно проверял соединения. И точно, он не учел наклон чипа.
– Миш, кофе будешь? – Маринка выглянула из-за прозрачной перегородки, разделявшей столы сборщиков квантовых приборов.
Надоедливая коллега с памятью, как у мышки.
– Не буду! Ты меня уже спрашивала.
– Странно, не помню, – девушка стянула перчатки и выпрямилась, тряхнув волосами. – Я скоро.
Каблуки застучали по кафелю, а Михаил уже подсоединял прибор к тестовой базе.
Когда датчик засветился, он понял, что победил – гравиметр Капустина, прибор, измеряющий гравитацию и время, названный в честь первого директора НИИ «Заслон», получил новую функцию. Крошка-датчик, который в 2125 году все носят вместо часов, чтобы при первых же толчках скрыться в убежище, перестал быть серийным прибором. В соавторах патента усовершенствованного датчика теперь появится имя Михаила Кузнецова, да и ещё премию выпишут.
Инженер бережно положил пластину в рабочий футляр и уткнулся в компьютер. Неожиданно перед ним опустился стаканчик кофе. Машинально отмахнувшись, он опрокинул стакан. Не проливающаяся крышка не дала растечься бурой лужице, но Маринка обиженно надула губы, ещё больше усилив свое сходство с глупой куклой.
– Поосторожней, пожалуйста! Как прибор? – девушка склонилась к монитору, окутав приторным сладким запахом.
– Шапочку надень! – Михаил не переставал удивляться, почему всех в лаборатории штрафуют за несоблюдение правил, а его соседке все сходит с рук.
Карина Акопян, 2010 г.
Он стоял у доски и увлеченно писал формулы Френеля. Мел царапал доску, а я не могла оторвать глаз от этого уверенного в себе человека. После экскурсии по «Заслону» я сразу попросилась на практику к профессору Капустину, занимавшемуся перспективным направлением фотоники. И он взял меня в свою лабораторию.
Я ожидала, что ко мне, как и на физфаке мужчины будут относиться немного несерьёзно. Мол, зачем ты, девочка, лезешь в физики. У нас здесь черные дыры и теория струн, а тебе с такими кудряшками и формами надо детей растить. Прямо слова бабушки, но я хотела быть как дедушка – руководитель Армянской атомной электростанции.
Зато Максим Петрович сразу отнёсся ко мне серьезно и предложил заняться экспериментальной физикой. Днём училась, вечером работала. На физфаке горячие обсуждения у доски, а в лаборатории что-то прикручиваю, монтирую, паяю. И как-то на теоретическую физику смотришь уже глобальней. Жаль, времена Ньютона прошли. Сейчас, чтобы изобрести что-то новое, надо перекопать горы всего. Но мне это нравится. Ещё Фейнман говорил, что настоящее удовольствие получаешь не от наград, а от процесса постижения мира.
Михаил, 11:10
Гул сирены вырвал Михаила из раздумий. Он не сразу понял, что это и хотел снова уткнуться в компьютер, но Маринка уже тянула его к двери.
– Тревога! Ты что не слышишь? У тебя сколько на гравике?
Михаил активировал наручный датчик – цифры на нуле.
– Ноль, – он посмотрел на изящный серебристый датчик девушки.
– Не может быть! А почему гудят? – Она начала суетливо тыкать в экранчик.
– Испортишь. Пошли! – парень распахнул дверь.
Гул превратился в вой. Нос защекотал запах гари. Из соседних дверей смотрели удивлённые лица. Мимо протопал круглый начбез Иван Ильич.
– Учебная тревога! Всем спуститься в убежище! – прорычал он.
– Я так и думала! – Восторженно прокричала Маринка. – Пошли!
Она уже выскочила в коридор и недовольно смотрела, как Михаил топчется у двери.
– Гарью пахнет как-то по-настоящему, – девушка сморщила носик.
Михаил вернулся, убрал прибор, вырубил компьютеры и только потом присоединился к топающим по коридору сотрудникам. Все шли спокойно и если бы не ритмичный вой, можно было подумать, что просто конец рабочего дня. Михаил вылавливал знакомые лица, здоровался или кивал. Неожиданно взгляд упёрся в слоноподобную серую маску. Навстречу пер какой-то чудак в доисторическом противогазе.
– Убежище там! – прокричал ему начальник соседней лаборатории, оживлённо жестикулируя, но чудак продолжал «плыть против течения».
Люди расступались, Михаил прижался к холодной стене. В этом месте всегда было холодно, почти как в убежище.
Запах убежища ему нравился – от него веяло пылью истории. Спускаясь пролет за пролётом, он поражался как продуманно и надёжно строили в прошлом веке. И ведь тогда землетрясения в Москве были редкостью, а на тебе: толстенные стены и массивные двери с крутящимся, как на подлодке, ручками.
Молодежь даром времени не теряла и все теннисные столы уже были заняты. Играли молча, кое-где раздавались смешки. Руководство скрылось в переговорке. Проходя мимо, Михаил уловил запах вкусного кофе и вспомнил про Маринку. Кудрявой соседки нигде видно не было. Ну и Бог с ней!
Среди толпы в белых халатах Михаил заметил друганов программистов. Вокруг них образовалось пространство. Судя по движениям, Колян играл в большой теннис, Рыжий покорял Эверест, а что видел в своих линзах Буравчик, было не ясно.
– Бур, ты там поосторожнее! Смотри, чтоб акула не съела! – проговорил Миша, наблюдая за застывшем в напряжении товарищем.
– Завидуй молча! – отмахнулся тот, а стоящая рядом девчонка с таким же серьезным лицом пояснила:
– У нас соревнования по скайдайвингу. Сейчас прыгать будем. Хочешь с нами?
– Нет, спасибо! Я парашют не взял.
Девушка даже не улыбнулась.
Гул голосов действовал умиротворяюще. Михаил опустился на низкий диванчик около протомашины и налил себе протеиновый коктейль. Парень рядом активно жестикулировал, болтая с голографической девчонкой, светящейся над часами. Михаил не любил разговаривать при всех по голосвязи. В НИИ постоянно кого-то обсуждали, и становиться объектом сплетен не хотелось. Он уже решил пойти к ребятам, но тут разговор привлек его внимание.
– Да ничего такого я не говорил. Не помню! Это у тебя после суицида память плохая.
– Какого суицида? – Круглолицая девчонка демонстративно постучала по голове. – Ты меня вечно с кем-то путаешь.
Михаилу стало неудобно слушать чужой разговор, и он ушел. Девчонка не была похожа на тех ненормальных, которые улетают в сеть, чтобы уйти от реальности. О таких случаях он часто читал в интернете, но среди своего окружения пока не встречал.
– Миш, вот ты где! – На него налетела Маринка и громко зашептала. – С семи до десяти будет солнце! И сейсмичность на нуле – покажешь мне город? Жуть как хочу на Исакиевку. За все лето я в Питере ничего кроме дождей не видела.
– Можно подумать, у вас в Москве всегда светит солнце. Если такая солнцезависимая, переводись в Крым – у «Заслона» там космическая электростанция.
– Не хочешь, так и скажи. Без тебя разберусь, – демонстративно крутнувшись на каблуках, девушка растворилась в толпе.
Карина, 2016 год
Когда Максим Петрович впервые взял меня на встречу по аэрокосмической энергетике, я подумала, что это круто. Там сидели мужчины с суровыми лицами, и Максим Петрович сам озвучил мое предложение наносить на солнечные батареи диоксид кремния, чтобы повысить эффективность и усилить охлаждение. Программу утвердили в нашей редакции. Конечно, мне хотелось, чтобы все знали о том, что девчонки могут не только детей рожать, но и двигать науку. Но я согласилась с Максимом Петровичем, что под его авторством это будет звучать весомее. Тем более на развитие программы выделили космические деньги и с нас стали требовать результат.
Эх, жаль, дедушка не видел меня за пультом главного приемника Крымской космической электростанции. Он бы мною гордился. Я всегда старалась себя вести так, чтобы об этом не стыдно было рассказать дедушке. Поэтому все предложения профессора «угостить меня самой вкусной далмой или кюфтой» после работы я переводила в шутку. Зачем мне женатый мужчина, будь я хоть тысячу раз влюблена?
Михаил, 11:50
«С девушками всегда все так сложно? То пристает с ерундой, то пропадает», – Михаил недовольно посмотрел на запертую дверь комнаты.
Совсем недавно он спокойно работал в лаборатории. Потом усовершенствовал микроскоп и голосхему. Шэф сразу же это запатентовал, выписал премию и перевел в отдельную комнату, типа с повышением. А тут эта Мальвина. То с чушью пристает, то пропадает. Михаил снова начал шарить в карманах, ключа нигде не было. Наверное, выронил. Придется идти обратно. Шанс, что Маринка взяла ключ, десять в минус десятой степени.
На выходе из коридора он столкнулся с шефом. Рем Арнольдович источал стойкий запах парфюма. Так что всегда можно было определить маршрут его передвижений по институту.
– Скажи Марине, чтобы зашла ко мне. И ты тоже не тяни с тезисами. Дедлайн завтра.
Шеф явно что-то не договаривал. Или решил, что его сотрудники должны обладать телепатией.
– Дедлайн чего? – выдохнул Михаил.
– Конференции по сейсмологи. У нас доклад – с тебя тезисы, с Игнатовой презентация. Если надо – поможешь. Ты как будто ничего не слышал?
– Не слышал.
– Короче, ищи Марину, у нее все данные, – хмурясь и глядя в пол, шеф потопал к лифтам.
Михаил припустил к лестнице. Ехать в одном лифте с недовольным шефом он не хотел.
Ключа видно не было. На сером, идеально чистом полу он бы сразу бросился в глаза. А, может, его уже подняли? Надо будет спросить у безопасников. Михаил легко сбежал по лестнице. В убежище раздавался одинокий стук пинг-понга. Почти все разошлись, кроме Бура и его подружки. Белый мячик покатился к ногам Михаила. Он машинально нагнулся и подал раскрасневшейся девушке.
– Мерси! – бросила она.
– Как чемпионат, победили?
Спортсменка непонимающе улыбнулась и вернулась к игре.
– Бур, ты ключ не находил?
– Не-а, а что за ключ? – обстреливая подружку мячами, спросил программист.
– Да от кабинета. Может, Маринка взяла.
– Она тебя искала. Чуть не забыл.
– Давно?
– Относительно.
Михаил поморщился. Только с искусственным интеллектом Бур говорил конкретно.
На датчике были три пропущенных вызова. Звонить бесполезно – связь здесь не брала. Надо обойти все убежище и идти обратно. У протомашины сквозь неубиваемый запах сырости, он уловил что-то сладкое. Похоже, Маринкина любовь к ароматам может быть полезной. За углом начинался коридор, в который он никогда не заглядывал.
Принюхиваясь, как собака, обходя колонны и люки, парень внимательно глядел под ноги. Освещение здесь было тусклым. С какой стати Маринка бы сюда пошла? Уже решив повернуть, Михаил вдруг услышал шаги и автоматически шагнул в темноту у колонны. Шаги гулко отдавались в сердце. Чушь! Взрослый парень стоит и волнуется: найдут – не найдут. Глупо, надо было выйти и спросить, не видели ли девушку и не находили ли ключ? Но от чего-то не хотелось, даже дышать он стал совсем осторожно. Когда человек приблизился, Михаил понял почему – с шагами было что-то не так.
Карина, 2017 год
Ура! Я закончила диссертацию! Отзывы рецензентов перечитывала несколько раз. Неужели я – этот талантливый учёный, расширивший потенциал человека? Только Максим Петрович недоволен. Он считает, что надо браться за одну тему и копать ее всю жизнь. А я так не могу, когда вокруг столько всего! Мы живём в эпоху больших перемен.
Крымская космическая электростанция уже снабжает электричеством ближайшие города. Я разрабатывала тему с орбитальной электростанцией. Китай планирует запустить серию орбитальных электростанций. Но у нас все идёт очень медленно. Максим Петрович завалил меня бумажной работой. И это в век интеграции человека в сеть?
Хочу выступить со своей темой на конференции по квантовой электронике в Шанхае. А через месяц защита. «Учёным можешь ты не быть, а кандидатом быть обязан», – говорил дедушка. Он всегда шутил со мной. Обязательно после защиты поеду домой и обмою у него на могилке свою красную книжечку. Пусть он увидит и порадуется. И мама тоже. А бабулечка приготовит свою фирменную далму.
Михаил, 12:15
Напротив колонны остановился робот. Обычный антропоморф, на котором айтишники ставили опыты по бионике. На него никто уже не обращал особого внимания, хотя когда-то он вызвал массу вопросов. Модель Вадим – Высшая адаптивная интеллектуальная машина. В его мозгу работали человеческие нейроны. Михаил обычно здоровался с Вадимом, но в особые дискуссии не вступал. Для работы ему хватало рабочей нейронки.
В полумраке убежища здороваться с Вадимом не хотелось. Михаил ждал, когда робот уйдет, но тот был чем-то занят. Была видна только угловатая спина в белом халате и движения локтей. Вдруг раздался щелчок, Вадим развернулся и, неуклюже сгибая колени, зашагал по коридору.
Шаги ещё мне стихли, как Михаил почувствовал резь в горле. Горло запершило, но он сдержал кашель, чтобы не выдать себя роботу. Почему – он не знал. Судорожно сглатывая, ощущая тошноту и резь в глазах, он поспешил в противоположную сторону. Туда, где тянул сквознячок, и сладкий запах горелой проводки был слабее.
Слезы лились ручьем. Чтобы не упасть, Михаил опирался на стену. Пальцы скользнули по стеклу. Витрина. Безмолвные маски прошлого. Подергав дверцу, он распахнул шкаф и сдернул тяжёлый противогаз. На одной из тревог они натягивали эти неудобные, пахнущие резиной маски, чтобы сравнить с удобными гермошлемами. С первого раза не получилось. Когда удалось растянуть как надо, стало душно, и стекла запотели. Сделав пару резких вдохов и выдохов, он освоился и смог что-то различить вокруг. Резь уменьшилась. Зато снова загрохотали шаги Вадима.
Выяснять, что делает робот в убежище, не хотелось. Михаил двинулся вдоль стены, нащупал ручку и толкнул. Дверь тяжело приоткрылась. Парень шагнул в темноту и аккуратно прикрыл дверь. Напомнило любимый в детстве «Лазерикс» в режиме выживания. Настало время узнать тайны «Заслона»! Парень улыбнулся, включил фонарик на гравике и оглядел ещё один коридор с несколькими дверями. Простой бетонный пол с люками, крашенный металлический шкаф, мусор на полу – ничего интересного. Видимо, надо идти обратно, выяснять, что там говорил шеф на счёт конференции. Шагнув к двери, он услышал, как старый замок, скрипя, поворачивается.
Играть в кошки-мышки надоело. Резко дёрнув за ручку, Михаил хотел проскочить мимо робота, но дверь не поддалась.
«Что за черт?» – он потянул и надавил, но дверь даже не шелохнулась. Стекла дурацкого противогаза снова запотели. Стащив резину, Михаил принялся за дверь с новой силой.
«Оказаться закрытым в институте, в центре города. Выйду, разберу робота на запчасти!» – от злости молодой учёный даже не обращал внимания на слезы и почти не дышащий нос.