Арфомор: погружение

Глава 1: Обычный день уже не вернуть

1

Солнце лениво освещало узкие улочки Лиона, нежно поглаживая кроны деревьев и остывшие с ночи скамейки. Его лучи добрались и до пыльного вытянутого окна небольшой квартирки в центре города, где от очередной попойки просыпался вновь безработный Август. До июня он успел поработать и в порту, и в прядильном цеху, и на мясокомбинате: везде и всюду его выпроваживали с одной и той же историей – неявки на работу, пьянство, бесстыжая лень. Взятых в долг денег, наверное, хватило бы до конца месяца, но даже в этих сроках Август не был уверен.

Неясные серые глаза глупо уставились куда-то вдаль, сквозь крыши. В голове вновь возникли старые музыкальные мотивы, забытые лица детства и редкие приятные воспоминания. Август старательно удерживал эти образы в своём сознании, боясь однажды расстаться хоть с чем-то, что напоминало бы ему о былом счастье. Он словно держался руками за невидимую нить, но та лишь незаметно ускользала, дразня уставший от воспоминаний ум.

С негромким шипением зажглась первая спичка из последнего коробка, подаренного соседом. Тот каждый год уезжал в Чехословакию как худой коммерсант, а возвращался как набитый товарами мул, раздаривая друзьям и знакомым различные безделушки. В этом году Августу достался десяток коробков спичек – на каждом маленький зелёный самолётик бороздил небеса. Это был хороший подарок для привередливого курильщика, который, справедливости ради, был высоко оценён новым владельцем. Идеально точным рутинным движением Август зажёг свои любимые сигареты: старые добрые «Gitanes». Сразу как отгремела война, он перестал курить самокрутки и перешёл на эти довольно недешёвые сигареты. Их покупка отнимала не меньше половины карманных расходов, но они, в отличии от притворных улыбок соседей, продолжали радовать Августа всегда и при любой погоде.

Безработный француз открыл окно и, сделав упор локтями на подоконник, пресно уставился на бегущих в школу детей, бойко спорящих по дороге о чём-то только им известном. Плотный дым медленными густыми порциями поднимался вверх, к свежему воздуху – сколько таинственных силуэтов можно разглядеть в нём? Яснее всего на ум приходила цыганка, гарцующая на обложке упаковки. Какой, однако, простой и ясный образ свободы воли, большой дороги, вечной молодости, чего-то бессмысленного и беззаботного. Все эти слова со временем стали для него по-настоящему мучительными, когда одним несчастным утром к нему пришло осознание: ничего из «свободного и счастливого» он к своему четвёртому десятку лет так и не добился. Скорбь и презрение медленно но верно гасили всякое пламя в душе некогда энергичного француза, пока от него не остались лишь тлеющие угольки.

Небольшие морщины для него уже давно не новость, но с каждым днём он всё с большим ужасом ожидает увидеть в зеркале седину. Солнце целых 34 года ласкало его светлые пшеничные волосы – интересно, сколько же времени им понадобится, чтобы потерять свой цвет? Впрочем, разве в этом есть какая-нибудь разница для домоседа?

Любование видами – занятие, конечно, в меру интересное, но не настолько, чтобы приковать внимание на целый день. На том, оставив сигарету в пепельнице, Август отошёл от окна и с облегчением растянулся по кровати. Устав от извечных терзаний души, он глубоко вдохнул пыльный воздух полной грудью и постарался занять мысли чем-то прекрасным и спокойным. Лучше всего на роль спасительных грёз подходили поездки с матерью к бабушке в деревню к востоку от Лиона: зелёный луг, нескончаемая жара, юркие стрекозы, горы вдали и свежий воздух. Интересно, его семья когда-то действительно жила беззаботно и счастливо, или это его сознание дорисовывало идеальную картинку? По крайней мере, семья Ревиаль никогда ни в чём не нуждалась: ни до войны, ни во время, ни после. Другое дело, когда вся фамилия с годами сошлась на одном лишь Августе, стремительно низводящему все труды своих предков к скоропостижной бедности.

Лёжа на кровати, Август перебирал в голове эпизоды детства и юношества – исключительно светлых лет его жизни. Словно аристократы прошлого, которые посещали свои винные погреба, он медленно бродил от полки к полке, бросая оценивающий взгляд на понравившиеся истории, словно выбирал самое дорогое и выдержанное вино:

«Воспоминания о первой любви лучше не трогать – это для особого случая. Может вспомнить как поступал после войны в техникум? Нет, пожалуй, не лучшая затея – от него бывает жуткое похмелье. Может как гуляли с Энцо до реки? Слишком горькое… Может тогда тот самый бабушкин луг? Да, пожалуй, сегодня по бокалу чего-то привычного…»

2

Утренняя идиллия могла бы продолжаться вечно, если бы не внезапный стук в дверь. Если стучит сосед сверху, то стоило бы рявкнуть, чтобы он шёл туда, откуда пришёл. Если снизу, то лучше вовсе не дышать на всякий случай, а не то бугай случайно вспомнит про денежный долг и тогда точно скандала не избежать. Оставался ещё вполне вероятный вариант – сосед напротив, пузатый и щедрый месье Шардин, нередко приглашавший его на ужин к своей семье. Кто бы сейчас ни стоял за дверью, лучше всего будет невежливо проигнорировать призыв, чтобы ничто не могло нарушить сеанс упоения воспоминаниями.

Стук повторялся вновь и вновь, с каждой секундой отдаляя колыбель грёз о прежней жизни всё дальше и дальше. Недовольно встав с кровати, Август накинул рубашку и тихо подошёл к двери, мысленно молясь о том, чтобы за ней оказалась та самая цыганка с обложки сигарет, а не взъевшийся старик сверху, жалующийся на дым из окна.

Открыв дверь, Август увидел перед собой молодого человека в форме почтальона. Рыжеволосый юный паренёк с пушком над губами сиял от счастья, держа в руках здоровенную сумку с письмами и посылками.

– Газетку? – услужливо спросил почтальон.

– Парень, сейчас девять часов утра…

– Уже одиннадцать, месье. – почтальон всё также сиятельно улыбался, демонстративно поправляя часы на руке.

– К чёрту. Мне не нужны газеты. Всего доброго…

– Погодите! Месье Ревиаль? Мне, наверное, стоило начать с того, что у меня для вас письмо.

И хотя лицом он сохранял спокойствие, удивлению Августа не было предела. Кто вообще мог ему написать? Дальних родственников он не знал, а ближних не имел. Друзья детства? Спросите на кладбище. Может старые знакомые по работе? Что ж, если это очередное приглашение побатрачить в лондонском порту задарма, то лучше уж отказаться сразу.

– Вы, наверное, ошиблись. Вам точно Ревиаль нужен?

– Август. Ревиаль. – почтальон отбивал вслух каждое слово из накладной – Двадцать седьмого года рождения. Живёт один. Город Лион. Улица…

– Дальше не надо. Это… это, видимо, действительно моё.

– Вам было отправлено письмо, а также вот эта вот посылка к нему в придачу – почтальон достал из сумки увесистую коробку и вручил Августу прямо в руки.

– Ох… Сколько с меня?

– Нисколько. Услуги почты были оплачены отправителем.

– Кем? Вы случайно не знаете кто это был?

– Я просто разношу посылки, месье. Может, в отделении вам могли бы подсказать?

– Разберусь как-нибудь. Спасибо.

Почтальон презентабельно вытянулся, легонько теребя свой тёмно-синий воротник. Тем временем Август поставил посылку на порог своей квартиры и уже начал закрывать входную дверь, как вдруг юноша потянулся ногой вперёд, всё также удерживая на лице улыбку.

– Что ещё? – Август раздражённо отдёрнул дверь от себя.

– Месье, не сочтите за грубость, но не могу не похвастаться тем, что наше отделение доставило эту посылку в рекордные сроки. Поощрительно рекордные…

– Чаевых можешь не ждать, денег нет.

– Тогда удачного вам дня. – улыбка почтальона исчезла в один миг.

Август с грохотом закрыл дверь прямо перед носом незваного гостя. Обычный день уже не вернуть – всё пошло наперекосяк после прихода нерадивого юноши в форме. Что же это было? Августу никто не писал уже долгие годы, а сейчас перед ним лежало и письмо и целая посылка. В горячей молодости он был бы захвачен любопытством к несчастной коробке, но сейчас его не покидало ощущение, что это был какой-то дурной знак. Суеверия, свойственные всем, кто хоть когда-либо по-настоящему ходил по краю острого ножа в течение жизни. Когда привычный ход вещей прерывается такой грубой неожиданностью – это не к добру…

Пошла вторая сигарета. Август сидел на месте пролежней своей кровати и упорно не сводил глаз со злосчастной коробки: «Открыть? Не открыть? Выбросить? Может, подкинуть?»

Коробка смотрела на него в ответ с неменьшей подозрительностью. Она словно явилась из другого мира: дорогой картон, множество марок, красивая красная лента – всё это смотрелось чужеродно на фоне грязных винтажных обоев, которые когда-то выбирала его мать. Август усердно вспоминал всех знакомых ему людей, в надежде угадать отправителя. Может, бывшая жена? Как-то раз она уже присылала ему целый мешок с разрезанными в клочья шёлковыми платками, которые он ей дарил – злой и мелочный подарок прямо после развода. В тот день Август до самого утра жёг тканевые ленточки во дворе, допивая дешёвый портвейн. После той выходки благоверная так никогда с ним и не разговаривала – исчезла, словно и не была. Август не сразу это заметил.

Пошла третья сигарета. Вся комната за несколько минут стала большой курилкой, заполнившись белым едким туманом.

– Эти обои всё равно уже не спасти, мам.

Август почти виновато уставился на фотографию покойной матери, вслух прося прощения за клубы дыма под потолком её любимой комнаты. Её фотография в её квартире – это всё, чем он по-настоящему дорожил. Когда двенадцать лет назад семья переехала на юг, купив эти апартаменты, Август не мог и подумать о том как сильно привяжется к этим стенам – оттого злосчастная коробка с письмом лишь сильнее мозолили глаза.

– Хватит уже дурака валять. – небрежно кинув окурок в окно, Август приблизился к коробке на полу и сел рядом с ней.

Посылка всё также манила её открыть, но внутреннее чутьё взбешённо молило убрать её от себя подальше. Такую чистую, стройную и ровную упаковку он не видел, пожалуй, никогда: каждый уголок коробки был таким острым, словно её только что сняли с конвейера, а не везли часами в почтовом поезде. Почтальон, должно быть, действительно заслуживал тех чаевых…

Пожелав начать сперва с объяснений, Август прикрыл коробку и достал письмо. Желтоватая, ровная и наверняка дорогая бумага была скреплена печатью с размытым орнаментом.

– Как старомодно. – ухмылялся Август.

Без особых усилий сняв хлипкую печать, он раскрыл длинное послание. Аккуратным почерком – строка за строкой – письмо смотрело на удивлённые глаза, полные чуть ли не детского волнения. Текст письма был написан на английском языке, что тут же вызвало как разочарование, так и замешательство. Август, как и многие французы, смотрел на язык соседей скорее снисходительно, если вовсе не презрительно за его вторичность перед французским, но всё равно обладал хорошим его знанием за долгое время работы в лондонском порту. Однако вопросов стало лишь больше – если кто-то и писал Августу, то не француз, но кто?

Слог письма казался таким вычурным и учтивым, что в какой-то момент Август поймал себя на мысли, что не может вспомнить ни одного человека из своего окружения, который бы выражался подобным образом. Хотелось представить, что оно написано богатым четвероюродным дедушкой, чей замок прямо сейчас перейдёт по наследству в его безработные руки. Но у судьбы были другие планы:

«Господин Ревиаль,

Если это письмо дошло до вас, значит усилия десятка человек, множества взяток и бюрократических испытаний прошли не даром. Если я правильно рассчитал время, вы держите моё письмо в руках утром 10 июня 1959 года. Думаю, сейчас у вас не осталось никаких сомнений, что я очень вами заинтересован.

Моё имя вам, разумеется, ничего не скажет. Я считаю крайне небезопасным выдавать о себе такие данные. Такова специфика моей работы, увы. Будем считать, что мой небольшой подарок, который вы, надеюсь, уже открыли, покажет вам доброту и открытость моих намерений, чтобы даже незнание моего имени вас ни в коем случае не отпугнуло, Август.

Сегодня нам обоим улыбнулась удача – мы вышли на путь сотрудничества. Именно так, месье Ревиаль, я предлагаю вам дружбу. Вы имеете при себе кое-какой предмет, который я бы очень хотел заполучить. Разумеется, не бесплатно. Речь идёт о статуэтке крылатого льва, которая наверняка досталась вам по наследству от матери. Думаю, вряд ли она рассказывала о её происхождении правду, но дело в том, что она принадлежит мне. Во времена Великой войны произошла чудовищная ошибка, и моряки на моём корабле случайно продали её вашей семье. Долгие годы я искал эту статуэтку и наконец-то понял у кого она может быть. К несчастью, мадам Ревиаль уже не может передать её мне, но думаю, что ей бы хотелось, чтобы её сын поступил честно. Своё право владения ей я продемонстрирую лично.

Прошу вас, подумайте хорошенько. Для вас это памятная безделушка, но для меня это вопрос принципа. Я слишком стар. Мне хотелось бы увидеть её в полном наборе других таких же статуэток. Я готов обеспечить вас большой суммой денег, если вы согласитесь отдать её мне. Такой шанс может выпасть вам лишь единожды.

Прибудьте в портовый район города Тулон в течение месяца. Каждую ночь мой человек будет высматривать вас на этом месте. Если вы согласны, он отвезёт вас и статуэтку к месту совершения сделки – я хочу лично убедиться в её подлинности. Затем вы можете быть свободны, и я исчезну из вашей жизни навсегда. Гарантирую вам безопасность на всём пути.

Присутствие посторонних лиц недопустимо. Как бы подозрительно эта авантюра ни звучала, я напоминаю вам, что не пожалел средств на то, чтобы оправдать доверие. Уверяю, мне ни к чему привлекать к себе внимание. Мне интересна статуэтка, а не вы сами – за вас даже выкуп платить некому, так что у вас должно быть понимание, что на преступление я не пойду. Прошу, привезите статуэтку.

С надеждой на скорую встречу, О.»

Закончив чтение, Август растеряно отложил в сторону письмо и взял на руки коробку. Собравшись с мыслями, он с аккуратностью археолога раздвинул руками картонные створки. Комнату тотчас наполнил аромат чего-то затхлого, словно бы запах пыли умножили вдесятеро. Внутри лежало нечто твёрдое, завёрнутое в белую льняную ткань. Осторожно помедлив, он всё же стянул покрывало с подарка и обнаружил внутри чей-то бюст, выполненный из серебра. По какой стоимости его было можно продать – неизвестно, но не будучи ни ювелиром, ни металлургом, Август смело предположил, что за одну только эту вещицу можно выручить не меньше двух его прошлых зарплат за раз.

Статуэтка удобно лежала в руках, приятно играя полированным металлом в лучах солнца. Лысый мужчина из серебра с шикарными лощёными усами и угловатыми скулами мечтательно смотрел куда-то вдаль сквозь зрителя. Бюст обладал поразительной детализацией: казалось, что этот горбатый нос вот-вот вдохнёт, а морщинистые веки тотчас заморгают. Взгляд серебряного мужчины был настолько пронзителен, что ничто не могло бы укрыться под его чутким взором. И всё же кто он такой? Какой-то адмирал? Может, политик? Поэт? Астроном? Натурфилософ? Кем бы он ни был – даже если и вовсе выдуман – когда Август поставил его на полку, тот глядел свысока на всю квартиру с поистине господским видом.

Кто бы ни стоял за этим письмом, он здорово рисковал, делая такие подарки незнакомцу, который может и согласится на сделку, а может и нет. Тяжело выдохнув, Август положил письмо к бюсту, снял с себя брюки и сел в опостылевшее красное кресло. Голова кружилась то ли от табака на голодный желудок, то ли оттого как грубо его аскетизм был прерван сегодняшним утром. Август прикрыл глаза и, кажется, начал засыпать, медленно растворяясь в собственных мыслях.

Кажется, сегодня он по-настоящему осознал насколько же он одинок – в его жизни случилось нечто совершенно пугающее и таинственное, но ему некому об этом рассказать, никто не поделится с ним советом, никто не будет за него волноваться, никто не будет ждать его дома с деньгами. Так ли высока цена за то, чтобы сделать доброе дело и отдать статуэтку владельцу? По крайней мере, мама могла бы им гордиться. Или нет. А так ли это важно, если её мнения уже никак не спросить?

Статуэтку крылатого льва мадам Ревиаль хранила в квадратном сундуке в самом дальнем углу кладовки. Драгоценность, прозванной семейной реликвией, пережила две мировые войны и множество переездов, а теперь лишь бесполезно томилась где-то в глубинах небольшой лионской квартирки. Взвесив все «за» и «против», Август всё-таки выбрал будущее – долговые деньги норовили вот-вот иссякнуть, а жить на улице было крайне бесперспективным занятием. Он с ностальгией достал из закромов статуэтку и поставил её рядом с бюстом – изделия смотрелись удивительно похоже.

– Я продаю её, чтобы были деньги. – поцеловав фотографию матери, Август мысленно оправдывал своё решение – Я обещаю тебе, что после этого всё изменится. Я потом ещё десяток таких куплю, даю слово.

Глава 2: Драться рацией очень неспортивно

1

Необычайно тихая ночь опустилась на маленький город Тулон. У самого порта вдоль берега моря то и дело слышались всплески солёной воды и шёпот белой пены: вода нарастала, становилась тяжелее, а затем мягким белым шумом ударялась о берег. Музыка большой воды из самых пучин звучала прекрасным оркестром для волн, болтавших старые дубовые лодки и стучавших стеклянными бутылками о бетонный берег порта. Средиземное море повидало, пожалуй, всё на своём веку – свершения, завоевания, падения, любые рассветы и любые закаты. Август по-своему понимал его.

Глаза, привыкшие к темноте, словно огнём жгло при взгляде на фонарный столб у покосившейся сторожки – маленькой постройки из досок, в которой пожилой сторож делал вид, что охраняет что-то важное в пустом порту. Потирая седые усы, он лениво и сонно зевал, время от времени умудряясь в полсилы дремать.

Август словно кот пробирался по теням вдоль сетчатой ограды, чтобы выглядеть в меру заметным для таинственных покупателей, но в то же время и невидимым для чахлого сторожа. Аккуратно вышагивая в чёрных туфлях, он не задевал ни единого листочка, ни крошечной веточки, ни мелкой лужицы. Война отлично научила юного партизана смотреть под ноги где бы он ни был. Многие могли бы позавидовать такой концентрации и внимательности, но не каждый был бы готов заплатить соразмерную цену, какую отдал Август в своё время. Быть партизаном – это быть чем-то большим, чем солдат: носить овечью шкуру и бить волков настолько же смело, насколько коварно.

С новой качкой волны поднялся порывистый ветер, пробравший прохладой до самых костей. Августу следовало бы одеться теплее, но, увы, от его прекрасного костюма осталась лишь перешитая несколько раз сорочка, да старые свадебные брюки, видавшие непозволительно много. Дополнял сумасбродный образ тот факт, что ни одна из пуговиц не была родной к этим вещам – бывший партизан был не самый солидный, но всё-таки джентльмен.

Трение ткани, шелест бумаги, спичка зажглась: Август осторожно курил у дыры в заборе. Может небольшие клубы дыма дадут понять таинственному покупателю, что продавец явился и сделка наконец-то состоится? Сейчас Август не мог думать ни о чём, кроме как о предстоящем обогащении: устроить пышный ужин или купить новый костюм? Тяжесть выбора между урчащим от голода животом и трясущимися от прохлады руками ставила в тупик.

Наконец, вдали что-то зашевелилось. Враскачку к нему приближался неясный силуэт, неряшливо спотыкаясь о крупные камни. Это было нечто крупное и слегка смахивающее на какое-то животное – обычно такое видится в сонном бреду. Спустя пару мгновений, фигура начала поднимать руку в приветственном жесте. Август мысленно понадеялся, что к нему шёл покупатель, а не сторож или очередной попрошайка.

– Месье? – спросил вслух Август.

В ответ послышалось какое-то неразборчивое мычание. Вероятно, фигура находилась слишком далеко, чтобы расслышать речь, либо она совершенно не соображала что говорит.

– Месье, вы меня ищете? Я – Август Ревиаль! У меня посылка…

В ответ таинственная фигура остановилась, неряшливо почесала свою большую голову, а затем замерла, словно приглядываясь.

– Кто вы?.. – с ноткой волнения выдохнул Август, туша сигарету.

В конце концов, фигура уморительно глупо махнула рукой, развернулась на месте и камнем плюхнулась в кучу тряпичных мешков. Уже через пару мгновений оттуда раздался характерный пьяный храп. Если это и был покупатель, то сделка явно не удалась…

Отмахнувшись в сторону пропойцы, Август облокотился спиной на ближайшую стену и устало уставился на ночной небосвод. В воздухе уже запахло деньгами или это морской воздух так вскружил голову? В попытках отвлечься, нерадивый продавец принялся за арифметику – самую приятную из всех – подсчитывать ещё неполученные деньги.

Итак, сперва надо расплатиться за коммунальные счета – это было решено ещё во время сборов в Тулон. Затем надо бы накрыть полный стол и пригласит всех соседей. Кроме того, что сверху. И той пары снизу. Да и Шардины напротив довольно прожорливы.... Что ж, ужин на одного тоже неплохо. А может позвать кого-нибудь к себе? Ту, что в цветочном магазине или ту, что работала в банке? Впрочем, стоит начать с чего-то попроще… Может, купить часы? Точно! Те самые, которые как у мамы стояли, с небольшой красной крышей. Или купить антресоль? Синюю, в цвет обоев, или…

Мечтательные размышления грубо прервал человек, внезапно возникший прямо перед носом. От неожиданности Август настолько растерялся, что не мог вымолвить ни слова, лишь глупо таращась на низкорослую фигуру в пальто напротив. Вся его боевая подготовка словно бы исчезла: если бы Август так зазевался в свои 17 лет, то тотчас был бы убит. Однако незнакомец смог не просто застать бывалого партизана врасплох, а буквально ошарашить. Оставалось только гадать как он смог подкрасться так тихо…

– Так это вы и есть месье Ревиаль, я правильно понимаю?

– Всё верно. – Август выпрямился, неловко распрямляя рубашку.

– Я представляю покупателя. Чудная ночка, да?

– Да-да. Мы можем перейти к делу?

– Я и сам хотел вас поторопить. Вы же готовы отплыть прямо сейчас?

– Отплыть? С чего бы я должен куда-то плыть?

– В письме разве об этом не упоминалось?

– Нет! – Август начал доставать из-за пазухи письмо, но незнакомец жестом его остановил.

– Не надо ничего доставать, я вам верю. Мой начальник просил при встрече предупредить, что расплатится в иностранной валюте. По этим причинам мы и отправимся с вами сейчас за пределы страны.

– Вы что, серьёзно?

– Серьёзнее не бывает. Чем скорее мы отправимся – тем лучше.

– Я… Я даже не знаю… Я не готов. У меня же даже ничего с собой нет для плавания.

– А разве вам что-то нужно? Мы же не сами плыть будем, в конце концов – у девятого пирса стоит мой катер, забитый провизией под завязку. Я доставлю вас на судне туда и обратно всего за пару дней.

Август выдал презрительный и недоверчивый оскал – услышанное предложение тянуло если не на очевидную ловушку, то, как минимум, на крайне сомнительное решение. Тем не менее, незнакомец говорил столь уверенно и убедительно, словно бы и сам верил в то, что говорит. И почему же в письме об этом не было ни слова?

– Что-то я сомневаюсь в сделке…

– Большая ошибка, Август. Деньги уже собраны и аккуратно сложены для вас на месте. Каждая купюра выписана отдельно, всё сложено в один портфель…

– Чтобы потом забрать его обратно вместе со статуэткой, пока моё холодное тело болтается в море? – бесцеремонно прервал его Август – Нет уж, я лучше домой поеду.

– Чем же я могу вас убедить? Что вам нужно, чтобы вы мне поверили? – незнакомец аккуратно шагнул вперёд.

– Уверенность в вас, господин… как вас звать?

– Шо́гголо.

– Шош… Шогло… Вы что, выдумали это имя?

– Знаете, мне было бы проще действительно присвоить себе псевдоним, но я решил говорить с вами по-честному.

– И этим сомнительным аргументом вы хотели убедить меня поплыть с вами куда-то на край света?

Секунда тишины обрушила весь диалог. Теперь уже оппонент не мог подобрать слов, неуверенно поджимая губы, в то время как Август, походя на школьного учителя, отчитывающего хулигана, стоял в горделивой позе, скрестив руки. Уверенность быстро перешла на другую сторону.