Хранитель Безмолвия

Глава 1. Мир в оттенках тишины

В Хронии воздух трепетал от магии. Она была не просто частью мира – она была его дыханием, и дышала она Словами. Ребёнок, произносящий первое в жизни «мама», мог заставить расцвести под окном спящий бутон. Заклинатель, выкрикивая древний глагол «воспламени», мог зажечь огонь в сырых дровах. Ложь, оброненная кем-то, пахла серой и оставляла на языке горький, сажистый налёт. Каждое произнесённое слово имело вес, цвет и последствие. Мир был великой, нескончаемой симфонией, где все были и музыкантами, и дирижёрами.

Все. Кроме Элис.

Она была «Безсловной». В её внутреннем мире, том самом святилище, где у других рождались и звенели готовые фразы, царила бездна – бездонная, тихая и бесконечно богатая. В ней не было слов. В ней бушевали ураганы чувств, проносились созвездия образов, вспыхивали и гасли целые вселенные красок. Горечь была для неё не словом, а вкусом тёмно-сизого металла на языке. Радость – не концепцией, а взрывом солнечно-жёлтых брызг, танцующих под кожей. Она мыслила не предложениями, а готовыми картинами, каждая из которых была ярче и правдивее любого сказанного кем-либо слова.

Но внешний мир видел лишь оболочку. Девочку, которая к семнадцати годам не произнесла ни звука. Девочку, на которую не действовали простейшие обучающие заклятья, чьё имя, написанное в воздухе, не светилось, а рассыпалось унылым пеплом. Для жителей своего квартала, для своей опекунши, тёти Агнессы, она была пустым местом. Тихим укором. Живой ошибкой в упорядоченном мире речевой магии.

Шум этого мира никогда не был для Элис просто звуком. Он был субстанцией. Густой, вязкой, как испорченный мёд, средой, в которой она была вынуждена существовать. Голоса людей не доносили смысла – они обрушивались на неё волнами разной плотности: резкие, колючие всплески споров; тягучие, скучные гудки монологов; светлые, но невыносимо быстрые ручейки смеха. Она чувствовала их кожей – каждый звук оставлял на ней невидимый след. Колкость оставляла мурашки, ложь – липкую плёнку, которую так хотелось стряхнуть.

Комната была её крепостью. Не потому что здесь было тихо – тишины в этом мире не существовало вовсе. Но здесь шум был предсказуемым. За окном уличные торговцы выкрикивали заклинания для своего товара, отчего яблоки на лотках неестественно блестели, а ткани переливались слишком ярко. Элис видела, как их слова, осязаемые лишь для неё, вылетали ртами жёлтыми пузырями и лопались о прилавки, заставляя товары подрагивать. Двое детей у фонтана играли в «поймай рифму» – их звонкие слоги складывались в воздухе в сверкающие, хрупкие конструкции, похожие на стеклянных драконов, которые на мгновение парили, а затем рассыпались на сверкающие осколки, тут же растворяясь.

Она отвернулась от окна. Её взгляд упал на чистый лист бумаги, лежащий на грубом деревянном столе. В её внутреннем мире уже рождалась картина. Не идея, не мысль – сразу картина. Тоска, которую она чувствовала с утра, была не словом, а образом – одиноким серым утёсом в свинцовом море. И её пальцы, почти не слушаясь, потянулись к углю.

Она не рисовала. Она извлекала. Чёрные штрихи ложились на бумагу, повторяя изломы утёса в её душе. Она добавляла охры – следы ушедшего солнца, и ультрамарина – намёк на ту надежду, что всё же жила на дне. Это не было изображение. Это был её день. Её тихая грусть. Закончив, она положила уголёк. На листе дышало её безмолвие.

Дверь в её комнату открылась без стука. На пороге стояла тётя Агнесса, её опекунша. Её фигура всегда предварялась облаком плотных, вибрирующих звуков – сейчас это были тревожные, колючие зелёные нити.

– Опять сидишь в этой тишине? – голос тёти Агнессы был похож на скрип несмазанной телеги. Для Элис он выглядел как серая, шершавая ткань, обёрнутая вокруг неё.

– Все нормальные дети в твоём возрасте уже заклинания на щитах пишут, а ты… на стенах малюешь. Бесполезно.

Тётя Агнесса бросила взгляд на свежий рисунок. Её лицо исказилось от непонимания. Она видела лишь грязные пятна и мрачный пейзаж. Никакой магии, никакой пользы. Она не чувствовала тихого эха тоски, что исходило от пергамента.

– Словно немой упырь, – прошипела она, и эти слова вылетели из её рта чёрными, мелкими осколками, впиваясь в Элис, словно иголки.

Она не была злой. Она была слепой. Слепой к миру, в котором жила Элис. Для неё и всех остальных «Безсловные» были пустым местом, браком, ошибкой природы, неспособной к великой магии Хронии.

– Иди помоги на кухне, – бросила тётя Агнесса, разворачиваясь к выходу. – Может, хоть руками поработать научишься. Слов тебе всё равно не дано.

Дверь захлопнулась. Элис медленно поднялась. Она подошла к рисунку и кончиком пальца коснулась вершины утёса. Там, где была лишь линия угля, под её прикосновением возникло едва уловимое тепло. Едва слышный, тихий стон, который никто, кроме неё, не мог услышать. Её искусство не просто изображало. Оно фиксировало. Оно оживало.

На кухне пахло жареным луком и громкими словами. Повар, дядя Лут, заклинанием-нарезкой управлял ножом, который порхал над луковицами, выстреливая в воздух резкими, пахнущими фиолетовым слогами. Он увидел Элис и лишь кивнул в сторону груды картофеля в углу. Её работа не требовала слов. Только рук.

Она села на низкую табуретку, взяла в руки первый картофель. Его шершавая, земляная кожура была настоящей. Простой. В ней не было колючей магии. Пока её пальцы механически очищали кожуру, её внутренний взгляд обратился вовнутрь. Она ушла в свою тишину.

Там, в глубине, рождался новый образ. Не грусть, а нечто иное. Что-то тёмное и тревожное, что она чувствовала последние дни. Это было похоже на огромную, прозрачную тень, которая медленно опускается на город, не заслоняя солнца, но выедая звук. Она видела его как гигантское, беззвучное крыло, под которым гаснут краски и замирают голоса.

Она так углубилась в себя, что не заметила, как нож соскользнул и острая боль обожгла палец. Из пореза выступила алая капля. Но вместо того чтобы вскрикнуть, Элис замерла, глядя на неё. Её кровь была всего лишь кровью. Без слов. Без заклинаний. Настоящая.

Внезапно с улицы донёсся нарастающий гул – не обычный уличный шум, а волна всеобщей паники. Крики, которые не складывались в слова, а были чистой, необузданной энергией страха. Дядя Лут бросил свой летающий нож – тот со звоном упал на пол, став просто куском металла, – и выбежал во двор.

Элис подошла к окну. Люди на площади метались, их рты были раскрыты в беззвучных криках. Нет, не в беззвучных. Просто звук… исчезал. Он не долетал до неё. Он гас, словно его пожирала невидимая губка. Она видела, как старый заклинатель пытался сотворить щит, его губы складывались в знакомые формы, изо рта вырывались искры магии – но они тут же меркли и рассыпались, не долетев и до локтя. Его слова умирали, едва родившись.

И тогда она увидела Это. Не крылом, а огромной, зыбкой пеленой, беззвучной волной, накатывающей на город. Она была невидима для всех, но Элис видела её – как искажение воздуха, как пустоту, пожирающую краски и вибрации. «Шёпот Бездны».

Кто-то из соседей, с глазами, полными ужаса, указал на неё пальцем. На девушку, стоявшую у окна и смотрящую на хаос с странным, не детским пониманием.

– Смотрите! На неё это не действует! – его беззвучный крик Элис прочла по губам.

Десятки глаз устремились на неё. В них был не прежние презрение и раздражение. В них был страх. И внезапная, жуткая надежда.

Элис отступила от окна, прижав к груди порезанный палец. Её сердце бешено колотилось, но разум был ясен. Её тихий мир только что закончился. Её странность, её немота, её «проклятье» внезапно стало единственным, что не было сломлено.

Она повернулась и побежала обратно в свою комнату, в свою крепость. К своему столу, где лежали уголь, перья и баночки с самодельными красками, перетёртыми из трав и камней. У неё не было слов, чтобы объяснить, что происходит. У неё не было заклинаний, чтобы это остановить.

Она вбежала в комнату, захлопнув за собой дверь. Грубый деревянный щит от мира, который внезапно стал чужим до боли. Спиной прислонилась к проему, сердце колотилось, выбивая в груди дикую, несловесную барабанную дробь. Палец, где выступала алая капля крови, пульсировал, напоминая о единственном настоящем, не магическом ощущении за весь этот день.

Они смотрят.

Сквозь веки она до сих пор видела эти десятки глаз, устремленных на нее. Но это был уже не тот привычный, скучающий взгляд, которым провожали «странную Безсловную Элис». Нет. Это был ужас. И… надежда? Жуткая, ненасытная надежда, обращенная к ней. К ней!

Они боятся. Они, у кого есть Слова, кто может творить, спорить, петь – они теперь немы. А я…

Она медленно выдохнула, заставляя дрожь в коленях утихнуть. Она подошла к столу. Ее стол. Ее царство. Рука скользнула по шершавой поверхности дерева, коснулась уголка, баночки с ультрамарином, пера, которое она сама выточила.

У них отняли их силу.

–А мою… мою только что нашли.

Она взяла в руки уголь. Он был черным, как сама бездна, наступающая на город. Как тот Шепот, что пожирал звук. Она видела его – не просто пустоту, а нечто живое, голодное. И она была, пожалуй, единственной, кто мог его видеть. Не слышать, а видеть.

–Они думали, что у меня ничего нет. Что я пустая. Но я не пустая. Я… полная. Полная до краев образами, красками, чувствами, для которых у них никогда не найдется слов.

Она положила на стол чистый лист. Самый большой, какой у нее был. Он сиял в сумерках комнаты ослепительной, нетронутой белизной. Белизной возможности.

–У меня нет заклинаний, чтобы остановить это. У меня нет слов, чтобы их успокоить. У меня нет магии… их магии.

Ее пальцы сжали уголь. Внутри, в той самой бездне, где у других рождались слова, бушевала буря. Она видела не ужас, не хаос. Она видела… ответ. Не борьбу. Баланс.

–Но у меня есть это.

И тогда из глубины ее существа поднялся образ. Ясный, четкий и невероятно сложный. Он был соткан из линий силы, которые она видела в мире, из тишины, что была ее домом, и из того ядовитого Шепота, что пытался этот дом разрушить.

–Я не буду с ним сражаться их методами. Я не буду кричать в его безмолвие.

Она поднесла уголь к бумаге. Первая линия легла твердо и уверенно, хотя рука еще дрожала.

– Я нарисую дверь. Не чтобы убежать. А чтобы пройти. Я нарисую то, что они не видят. Я нарисую тишину, которая не убивает, а рождает. Я нарисую… другой путь.

И пока снаружи на город опускалась ночь, полная беззвучного ужаса, в комнате Элис рождался новый мир. Тихий, яростный и бесконечно могущественный.

Ее мир.

Глава 2. Дверь из пепла и ярости

Воздух в комнате загустел. Не от магии – от страха, который просочился сквозь стены и смешался с пылью. Элис стояла, прислонившись к двери, и слушала тишину. Но это была не её тишина, не та, благословенная, что жила внутри. Это была тишина могилы, вакуума, выеденного изнутри. Шёпот Бездны был уже здесь, в доме. Она чувствовала его, как холодный сквозняк в душе.

Её взгляд упал на порезанный палец. Алая капля, настоящая и живая, выступала на коже контрастом против надвигающейся пустоты.

–Они боятся моей крови? Нет. Они боятся моей тишины. Потому что она – единственное, что осталось.

Снаружи послышались глухие удары – не в дверь, а в саму деревянную панель стены. Что-то тяжелое и неумолимое пыталось проломить себе путь. Тётя Агнесса? Соседи? Или нечто, пришедшее вместе с Шёпотом? Элис отшатнулась от двери, сердце заколотилось в горле, сжимая его в тиски беззвучного крика.

Она метнулась к столу. Уголь выскользнул из дрожащих пальцев и покатился по полу, оставляя чёрный след.

Не выйдет.

Не смогу.

Паника, острая и колючая, как шипы, подступала к горлу. Она снова была той беспомощной девочкой, на которую все смотрят с жалостью и брезгливостью.

Но тут её взгляд упал на утренний рисунок. На утёс одиночества в свинцовом море. И она вспомнила. Вспомнила тепло, что исходило от бумаги. Тихий стон, что рождался в линиях угля.

Нет. Я не беспомощна.

Стена рядом с дверью с грохотом треснула. Из щели потянулись длинные, бледные, как грибница, щупальца пустоты. Они не имели запаха, не издавали звука, но высасывали цвет из дерева, оставляя после себя серую, рассыпающуюся труху. Они ползли к ней.

Адреналин ударил в голову, сметая страх. Внутри всё закипело. Не мысль, а чистое, животное желание ЖИТЬ выкристаллизовалось в образ. Огня. Ей нужен был огонь. Не тот, что рождался от слова «воспламени», а настоящий, яростный, рождённый из боли и гнева.

Она схватила кусок киновари – камня, который она растирала для красной краски. Он был тяжёлым и шершавым. Не думая, не планируя, Элис провела им по столу. Не рисунок. Это был жест отчаяния. Широкая, рваная алая полоса, как рана на светлом дереве.

И ничего не произошло.

Щупальца Бездны были уже в паре шагов, холод от них плыл волнами.

Отчаяние сменилось яростью. Яростью на всех, кто называл её пустой. На тётю Агнессу. На этот мир, который отнял у неё голос. Она сжала окровавленный палец и с силой провела им по киноварной полосе.

Её кровь смешалась с пигментом.

В тот же миг алая полоса вспыхнула. Но это был не свет. Это был цвет. Цвет такой интенсивности и ярости, что он, казалось, издавал беззвучный рёв. Волна ослепительной алой энергии ударила от стола, сметая щупальца Бездны. Они не сгорели – они исчезли, словно их стёрли ластиком, оставив после лишь чистое, нетронутое дерево стены.

Элис отпрянула, ослеплённая. В ушах зазвенело. Она смотрела на свою окровавленную руку, на сияющую полосу на столе. Её искусство не просто оживало. Оно защищало. Оно было её оружием.

Снаружи крики сменились рёвом. Стена рядом с дверью начала выгибаться внутрь. Их было много. Обезумевшие от страха люди, готовые вырвать у неё спасение своими руками.

У неё не было времени на картины. Не было времени на раздумья. Ей нужен был щит. Барьер.

Она схватила горсть угля. Её разум, очищенный страхом и гневом, работал с невероятной скоростью. Она не видела линий, она видела намерение. Защиту. Неприступность.

Элис опустилась на колени и провела углём по полу перед дверью. Одна широкая, жирная черта. Затем ещё одна, параллельно. Она дышала тяжело, её пальцы почернели, а в груди пылала сила. Она представляла стену. Стену из тьмы, из самой ночи, из чёрного гранита её одиночества.

Когда последняя линия была проведена, пространство между двумя чертами сгустилось. Воздух задрожал, и из ничего возникла полупрозрачная стена цвета ночного неба, усеянная крошечными, мерцающими точками, словно звёздами. Это была не магия слов. Это была магия воплощённой метафоры.

В тот же миг дверь с грохотом вылетела из петель. На пороге, озарённые алым заревом пожара за окном, стояли люди. Их рты были раскрыты в криках, но Шёпот Бездны пожирал звук. Их глаза были дики. Они бросились вперёд – и ударились о звёздный барьер.

Он даже не дрогнул. Он просто был. Абсолютный, безмолвный, нерушимый. Люди били по нему кулаками, но их руки не встречали сопротивления – они просто не могли пройти дальше, словно пространство перед ними стало бесконечным.

Элис поднялась. Она стояла по одну сторону барьера, вся в саже и крови, с горящими глазами. А они – по другую. Когда-то сильные, говорящие, взрослые. А теперь – бессильные.

Один из мужчин, кузнец, чьи заклинания всегда заставляли металл петь, встретился с ней взглядом. И в его глазах она увидела не надежду. Увидела ужас. Ужас перед ней. Перед той, в ком проснулась тихая, древняя сила, которой нет имени.

– Вот теперь вы меня видите

Пронеслось в её сознании, ясно и холодно.

– Не пустоту. Не ошибку. Вы видите стену, которую не можете преодолеть. Вы видите молчание, которое оказалось сильнее ваших криков. Вы хотели, чтобы я была как все? Я никогда такой не буду. Я – другая. И, возможно, именно поэтому я – единственная, кто может услышать, о чём шепчет эта Бездна.

Элис медленно покачала головой. Она подняла руку и указала на разбитое окно, на охваченный Бездной город. Её жест говорил яснее любых слов: Враг не здесь.

Затем она отвернулась от них.

Она подошла к самой большой стене в своей комнате, до сих пор нетронутой. Она взяла уголь. Но теперь её движения были не порывистыми, а точными и полными решимости. Она рисовала не уход. Она рисовала путь. Контур арки начал проявляться на штукатурке, и сквозь него уже угадывалось нечто… иное. Не знакомые очертания спальни, а смутные тени древних деревьев и бледное свечение трёх лун в небе, которого нет в Хронии.

Дверь ждала. И Элис знала – чтобы открыть её, ей придётся шагнуть в самый эпицентр Шёпота.

Контур арки на стене дышал. Угольные линии пульсировали, словно жилы, наполняясь силой её воли. За проступающими очертаниями трёх лун и крон незнакомых деревьев чудилось движение – тени извивались как те самые щупальца Бездны, но были иными. Древними.

Они не просто гаснут, осенило её. Они зовут.

– Я – единственная, кто может услышать их крик

За спиной рвались в её звёздный барьер те, кого она когда-то называла соседями. Их беззвучные крики бились о защиту, словно мотыльки о стекло. Но их страх был ничтожен перед тем холодным любопытством, что исходило от нарисованной двери. Оно тянулось к ней, сквозь барьеры реальности, обещая ответы на вопросы, которые она никогда не смела задать.

Что, если Бездна не враг?

Что, если она… просто иной способ бытия?

Элис провела окровавленным пальцем по линии арки. Киноварь вспыхнула, и в воздухе поплыл сладковатый запах росы и пепла. Стена под рисунком стала прозрачной, как туманное стекло. В глубине что-то шевельнулось – высокая, искажённая тень, не похожая ни на человека, ни на зверя. Она склонила голову в сторону Элис.

И

тишина

заговорила.

Не словами. Образом, возникшим прямо в её сознании: поле из сломанных перьев и пустых свитков, над которым нависала всё та же трёхлунная ночь.

Приди, говорила тишина. Приди, последняя хранительница немого мира.

Элис отшатнулась, сердце замерло. Это был не Шёпот Бездны, пожирающий звук. Это был Голос самой Бездны – древний, безразличный и бесконечно одинокий.

И он звал именно ЕЁ.

Она обернулась. В дверном проёме, за звёздным барьером, стояла тётя Агнесса. Её лицо было искажено не страхом, а яростью. Она что-то кричала, тыкая пальцем в Элис, а затем – на улицу, где клубилась пустота. Жест был понятен: Иди и исправь то, что натворила. Или мы все погибнем из-за тебя.

Вихрь эмоций поднялся в груди Элис. Обида. Ярость. Одиночество. И внезапная, безрассудная решимость.

– Вы боитесь того, чего не понимаете. Вы хотите, чтобы я сражалась с тенью, не зная её сути.

Она посмотрела на нарисованную дверь. На зовущую тьму за ней. На искажённую тень, что ждала.

Но я не буду сражаться вашими методами. Я пойду искать ответы своими.

Она сделала шаг к стене. Её рука с окровавленным пальцем дрожала, но не от страха. От предвкушения.

– Я не спасу ваш мир. Я пойму свой.

И Элис протянула руку, чтобы коснуться центра арки. Чтобы сделать шаг навстречу Голосу в тишине.

Глава 3. Чернильные сны

Прикосновение к центру арки было похоже на погружение в ледяное озеро. Только холод исходил не извне, а изнутри. Он выжигал остатки страха, оставляя лишь кристально чистое, безмолвное осознание.

Я не умру

Мир зазвенел, как натянутая струна, и рассыпался. Стена с нарисованной дверью, звёздный барьер, искажённые лица в дверном проёме – всё это распалось на миллионы чёрных и белых штрихов, будто кто-то стёр реальность углём.

Элис падала. Но не вниз, а сквозь. Сквозь вихрь образов, лишённых цвета. Она пролетала сквозь тени исполинских деревьев с листьями-клиньями, сквозь силуэты руин, напоминающих сломанные буквы неведомого алфавита. Воздух гудел тишиной, но это был иной гул – не пустота, а наполненность. Здесь тишина была материей, субстанцией, из которой всё было соткано.

Падение замедлилось. Она стояла. Под ногами была не земля, а нечто мягкое и упругое, словно плотный бархат ночи. Вокруг царил сумрак, озаряемый лишь призрачным светом трёх лун, висящих в беззвездном небе. Они отбрасывали три разные, перекрывающие друг друга тени.

И перед ней стояло Оно. Тень, которую она видела сквозь дверь. Ближе она казалась ещё более чужой. Существо из линий и пробелов, воплощённый контур, лишённый плоти и цвета. Его форма постоянно чуть колебалась, словно рисунок на воде.

В сознании Элис родился образ: она видела себя со стороны, стоящей перед этим существом, а затем – как от её ступней по тёмному «полу» расходились круги.

– Добро пожаловать в Чертоги Первоначальной Тишины, – прозвучало у неё в голове. Голос был подобен шелесту страниц в безвоздушном пространстве.

Элис попыталась сформировать вопрос. У неё не было слов, но её переполнили образы: её комната, тётя Агнесса, щупальца Пустоты.

– Почему я здесь?

Существо медленно склонило голову.

– Ты задала вопрос без слов. Впервые за тысячелетия. Ты – Голос, что громче любого крика.

– Я не голос. Я… пустота. – мысль Элис была горькой.

– Нет. Ты – чистейший родник в мире, отравленном словами. Они стали ядом. Им нужно противоядие.

В воздухе возникло новое изображение. Элис увидела карту Хронии, но не ту, что видела в книгах. На ней мерцали крошечные огоньки, словно звёзды. Пять… шесть… семь точек, разбросанных по разным городам и весям.

– Что это?

– Твоё племя. Последние. – голос Бездны звучал печально. – Те, кого, как и тебя, назвали пустыми. Они ещё не знают, кто они. Не слышат зова чернил в своих венах.

Элис с жадностью вглядывалась в мерцающие точки. Она не была одна. Где-то там были другие. Такие же одинокие, такие же непонятые.

– Они… как я?

– Каждый уникален. Один говорит с камнями. Другой шьёт реальность из снов. Третий слышит музыку ветра. Но всех их объединяет одно – их магия рождается не из слов, а из сути мира.

Новая волна образов обрушилась на неё. Она увидела, как первых Безсловных объявили «пустыми», заставили забыть их силу. Не силой, но хитростью. Ложью.

– Шёпот Бездны – это не нападение, – пронеслось в её сознании. – Это возвращение к истокам. Очищение. Но процесс пошёл не так, как планировалось. Без хранителя он слеп. Он разрушает, не восстанавливая.

–Командира? – Элис снова посмотрела на карту с огоньками.

– Ты первая пробудилась полностью. Ты можешь стать тем, кто соберёт их. Кто вернёт миру баланс. Или… – Существо сделало паузу, и Элис почувствовала ледяное дыхание вечности.

– Или станешь последней, кто видел их живыми. Охотники уже поднимают головы. Те, кто предпочтёт уничтожить источник проблемы, а не понять её.

Сердце Элис сжалось от страха. Она? Хранитель? Спаситель? Она едва могла защитить свою комнату!

– Я не смогу.

– Ты нарисовала дверь там, где её не было. Ты заставила тишину стать щитом. Разве это не доказательство? Они ждут тебя. Ждут того, кто вернёт им голос. Не словами… а смыслом.

Вдруг пространство Чертогов содрогнулось. Со стороны, откуда она пришла, донёсся приглушённый, режущий слух звук. Человеческий голос.

«…выкурить

её

оттуда!

Она не может

просто

исчезнуть!»

Существо встревоженно выпрямилось.

– Они ищут тебя. Твоё время на принятие решения истекает.

Элис посмотрела на карту с мерцающими огоньками. На других. Таких же, как она. Одиноких, напуганных, не понимающих, что с ними происходит. Она представила, как к ним приходят такие же охотники, как те, что сейчас ломятся в её комнату. И никто не придёт им на помощь.

В памяти всплыл образ, который она давно похоронила в самой глубине души. Ей было шесть лет. Она стояла на городской площади и видела другую девочку – такую же молчаливую, с таким же пустым взглядом. Та девочка рисовала палочкой на песке светящиеся узоры, которые тут же исчезали под ногами спешащих прохожих. Их взгляды встретились на мгновение – и в этом мгновении было полное понимание. Они были одной крови. Но прежде чем Элис успела сделать шаг, к той девочке подошли взрослые и увели её, бросив на Элис взгляд, полный стыда и раздражения. Больше она её никогда не видела.

Та девочка могла быть одной из нас. Может, она до сих пор где-то там, считая себя сломанной. Как многие другие.

Это воспоминание перевесило чашу сомнений. Она не могла оставить их – всех тех, кого, как и её, заставили поверить, что они ошибка. Всех, кто до сих пор прячет свой дар, боясь собственной силы.

– Я иду за своими, – повторила она мысленно, и на этот раз это звучало как клятва.

С этим обещанием, данным шестилетней девочке из прошлого и всем безголосым душам в настоящем, Элис шагнула навстречу голосам – уже не жертвой, но предвестником. Возвращение начиналось.