Хранитель Безмолвия

– Тогда начинается твой путь, Хранитель. Первая из Безсловных. Вернись. Но помни – отныне ты несешь в себе не только свой дар, но и надежду всех, кого ещё предстоит найти.

Элис повернулась к источнику голосов. В её глазах горела новая решимость. Она возвращалась не в свой старый мир. Она возвращалась на поле битвы. И её оружием будут не мечи и заклинания, а краски и безмолвная воля.

Она шагнула навстречу голосам, сжимая в воображаемой руке образ карты с мерцающими огоньками. Она запомнила их расположение.

Первый был где-то на севере, в городе у ледяных пиков. Она найдет его.

Глава 4. Первый штрих охоты

Возвращение было ударом. Не плавным переходом, а резким вышвыриванием из безмолвной полноты Чертогов в оглушительную какофонию угасающего мира. Элис грузно приземлилась на колени в центре своей комнаты, вдохнув воздух, горький от страха и дыма.

Вокруг царил хаос. Её звёздный барьер трещал по швам, по его мерцающей поверхности бежали паутины трещин. За ним, в дверном проёме, стояли трое. Не соседи. Охотники.

Они были облачены в одежды из глушащей тканой тишины, поглощавшей и без того скудный свет. Лица скрывали капюшоны, но Элис чувствовала их взгляды – острые, как отточенные клинки. В руках они держали не оружие, а странные инструменты: один – кристальный свиток, испещрённый мерцающими рунами молчания, второй – колокольчик без языка, третий – маску с зашитым ротовым отверстием.

Они не используют слова. Они их отнимают.

Один из Охотников, тот что со свитком, провел пальцем по поверхности кристалла. Беззвучная волна ударила в барьер. Звёзды на его поверхности померкли, а Элис почувствовала, будто у неё из груди вырвали кусок тишины. Боль была острой, умопомрачающей.

«ОНА ЗДЕСЬ!» – чей-то крик с улицы долетел до неё, искажённый, но узнаваемый. Голос тёти Агнессы. Она привела их.

Ярость, холодная и ясная, затопила Элис. Они не просто хотели её схватить. Они предали её, указав на неё, как на вещь. И они охотились на других, таких же, как она.

Второй Охотник поднял колокольчик. Он не издал звука, но от него расходилась вибрация, заставляющая саму реальность сжиматься. Барьер взвыл и рассыпался на мириады погасших искр.

Они шагнули в комнату. Их безмолвие было тяжелее любых угроз.

У Элис не было времени на сложные картины. Её взгляд упал на разбитую банку с синей краской, растёкшуюся по полу. Внутри всё кричало о защите, о границе. Она с силой ткнула в лужу окровавленным пальцем и, не вставая с колен, провела перед собой волнистую линию.

Река. Пусть она станет рекой.

Синий пигмент смешался с её кровью и вспыхнул ледяным сапфировым светом. Между ней и Охотниками возник бурлящий, неширокий, но стремительный поток. Он не был водой – он был самой идеей разделения, воплощённой в цвете. Первый Охотник, сделавший шаг, отпрянул с подавленным стоном, судорожно стряхивая с сапога не воду, а синеву, которая пыталась впитаться в него, неся оцепенение.

Но они были профессионалами. Третий, с зашитой маской, просто поднял руку. Его пальцы сложились в подобие рамки, которую он навёл на Элис. Внутри этой рамки её собственная сила, её связь с красками, начала затухать. Синяя река помутнела.

Они медленно подходили, зажимая её в угол. Элис отступала, её спина упёрлась в стену с нарисованной дверью. Порывшись в кармане, она нащупала последний, припасённый кусочек киновари.

Я не могу победить их в лоб. Но я могу их ослепить.

Она закрыла глаза, отсекая внешний мир. Она представила не щит, не оружие. Она представила ВСПЫШКУ. Не света, а чистого, нефильтрованного ЦВЕТА. Того, что видели её глаза, когда впервые открылись в этом мире. Того, что рождалось в её душе, прежде чем обретало форму.

С силой, вырывающейся из самой её сути, она размазала киноварь по стене перед собой.

Комната взорвалась алым.

Это не было пламенем. Это было наступлением самого понятия «красного». Оно заполнило всё пространство, выжигая сетчатку, стирая тени, растворяя мысль. Для Охотников, чья сила была основана на контроле и подавлении, эта первобытная, хаотичная волна чистой визуальной мощи стала шоком. Они застыли, ослеплённые, дезориентированные.

Элис не стала ждать. Она метнулась к разбитому окну. Снаружи на неё смотрело перекошенное лицо тёти Агнессы. В её глазах был не страх за племянницу, а ярость из-за того, что добычу упускают.

«ВЕДЬМА! ОНА…» – начала она, но Элис уже не слушала.

Она посмотрела на свою опекуншу в последний раз, и в её взгляде не было ни обиды, ни прощения. Лишь холодное понимание. Они были по разные стороны реки, что разделяла не просто людей, а целые миры.

Собравшись, Элис прыгнула вниз, со второго этажа. Падение было стремительным. Но в последний момент её рука снова дернулась, будто держала кисть. Она провела ею по воздуху под собой.

Перо. Пусть ветер станет пером.

Удар о землю был не жёстким, а упругим. Её будто поймала невидимая птица, смягчив падение. Она покатилась по грязи, отскочила и вскочила на ноги на пустынной задней улочке.

Сверху, из окна, доносились приглушённые крики. Алый туман медленно рассеивался. У неё были секунды.

Она прижалась к стене, затаив дыхание. В кармане её платья лежал воображаемый образ – карта с мерцающими огоньками. Один из них был здесь, в городе. Но идти к нему сейчас значило вести Охотников прямиком к своей цели. Вести смерть к тому, кого поклялась спасти.

Сердце разрывалось. Но разум был холоден. Сначала – безопасность. Сначала – нужно выбраться.

Она бросила взгляд на север, в сторону городских ворот. Путь туда лежал через рыночную площадь, кишащую перепуганными людьми и, возможно, другими Охотниками.

Элис выдохнула. Она стряхнула с руки засохшую синюю краску и кровь. Она не была больше той девочкой, что пряталась в комнате. Она была Хранителем. И у неё было всё необходимое оружие.

Подобрав полы платья, она шагнула вперёд, в хаос, растворяясь в тенях, как очередной мазок на грандиозном полотне, что ей только предстояло написать. Её путь на север начинался здесь, в сердце опасности.

Но они были уже рядом. Свист разрезанного ветра – и перед ней, из переулка, возникла ещё одна беззвучная фигура с маской. Их было больше.

Погоня началась.

Она нырнула под телегу, перепрыгнула через забор, чувствуя, как по пятам за ней следует леденящее безмолвие. Охотники не кричали. Они просто были – появляясь из теней, отрезая пути к отступлению. Их молчаливая координация была идеальной.

Они загоняли её. Как стая волков – к центру города, на рыночную площадь.

Элис вылетела на площадь, запыхавшаяся, прижимая к груди окровавленную руку. И замерла.

Площадь была окружена ими. Пять, шесть, семь фигур в плащах цвета ночи. Они стояли неподвижно, образуя смертельное кольцо. За их спинами толпились перепуганные горожане. Среди них – бледное, торжествующее лицо тёти Агнессы. Все смотрели на неё. На диковинную зверушку, загнанную в угол.

Пути к отступлению не было. Ни переулков, ни дверей. Только гладкая каменная плита площади и кольцо безмолвных убийц.

Один из Охотников сделал шаг вперёд, доставая серебряные наручники, испещрённые рунами подавления.

И в этот миг отчаяние Элис превратилось в нечто иное. В спокойную, бездонную ясность. Она вспомнила Чертоги Тишины. Она вспомнила не борьбу, а суть.

Они видят меня. Но они не видят того, что я вижу.

Она медленно подняла голову. Её глаза были не глазами испуганной девочки. Они были глазами художника, смотрящего на чистое полотно.

Она больше не бежала. Она стояла, выпрямившись, и её пальцы начали двигаться в воздухе, будто смешивая краски на невидимой палитре.

Охотники замерли, почуяв неладное.

Элис не стала рисовать стену или огонь. Она рисовала то, чего они боялись больше всего. То, что они отчаянно пытались контролировать.

Она нарисовала ПУСТОТУ.

Не ту, что пожирала звук, а иную – тихую, глубокую, бездонную. Она провела руками по воздуху, и пространство перед ней начало стираться. Не затемняться, а именно стираться, как карандашный набросок ластиком. Исчезали краски, исчезали тени, исчезал сам свет. Образовалась дыра в реальности, окно в абсолютное ничто.

Охотники отшатнулись. Их дисциплинированное безмолвие впервые было нарушено – подавленным вскриком. Их инструменты были бесполезны против того, что не имело ни формы, ни вибрации, ни сути.

И тогда Элис сделала последнее. Она посмотрела на это нарисованное ничто, на эту дверь в небытие… и шагнула в него.

Для окружающих это выглядело так, будто её фигура растворилась, как акварель в воде. Не исчезла в вспышке света, не ушла в подземелье – просто перестала существовать на их глазах, растворившись в нарисованной ей же пустоте.

На площади воцарилась гробовая тишина. Охотники в немом шоке смотрели на пустое место. Тётка Агнесса крестилась дрожащей рукой.

А Элис шла. Не сквозь туннель, а сквозь идею отсутствия. Это длилось мгновение и вечность одновременно. И когда шаг был завершён, она ощутила под ногами не камень площади, а мягкую влажную землю, а в ноздри ударил запах хвои и прелых листьев.

Она открыла глаза. Площади не было. Охотников не было. Она стояла на опушке леса, в паре миль от городских стен, глядя на дымный столб, поднимающийся над своим бывшим домом.

Она не обернулась. Она достала из кармана воображаемую карту. Огонёк в городе был так близок… но теперь он должен был подождать.

Подняв воротник платья, Элис шагнула в чащу, на север. Она не просто сбежала. Она исчезла. И это исчезновение было её первым настоящим заявлением о себе миру, который ещё не был готов её принять.

Глава 5. Тропа, нарисованная углём

Лес поглотил Элис, как море глотает камень. Последний раз оглянувшись на багровое зарево над крышами своего бывшего дома, она шагнула в чащу, и мир изменился. Давление города, тяжёлые взгляды, гул умирающей магии – всё это сменилось глубоким, живым безмолвием. Оно не давило, как Шёпот Бездны, а обволакивало, как тёплое одеяло.

Здесь иначе, – подумала Элис, вслушиваясь в хор жизни: шелест листьев, потрескивание веток, отдалённые птичьи зовы. Здесь тишина не пустая. Она… полная. И я – её часть.

Первые два дня она шла почти без остановки, движимая инстинктом загнанного зверя. Ноги горели, а каждый случайный хруст ветки заставлял сердце колотиться в горле. Она ела кисловатые ягоды, пила ледяную воду из ручья, и каждый глоток отдавался в её ушах чистым, неискажённым звоном. Она была свободна. Но свобода, как оказалось, пахла хвоей и страхом.

Однажды на рассвете она увидела их следы. Чёткие отпечатки сапог с острым носком, расположенные с мёртвой, нечеловеческой равномерностью. Охотники.

Они не отстали. Они идут по моему следу, как тени. Неужели я никогда не смогу от них скрыться?

Холодный комок страха сжался в её груди, знакомый и тошнотворный. Но теперь к нему примешивалось что-то новое – острое, колючее раздражение. Она натолкала в карманы пригоршни сухой хвои и, пятясь, тщательно заметала свои следы, пока не нашла ручей. Дальше она шла по воде, ледяная влага, заливая дырявые башмаки, пока онемевшие ноги не перестали чувствовать холод.

Бежать. Всегда бежать. Но куда? Нет, не куда. К кому-то. На Север.

Когда силы окончательно оставили её, она нашла убежище – расщелину в скале, скрытую свисающими корнями старого дуба. Забравшись внутрь, она прижалась спиной к холодному камню и впервые за долгое время позволила себе просто дышать. Это место стало её первой крепостью.

Именно на привалах, в безопасности своего скального укрытия, началось её настоящее обучение. Без красок и кистей её магия требовала нового подхода. Она развела крошечный, почти бездымный костёр и, обломав сухую ветку, принялась рисовать углём на плоском камне.

Краски были моими словами. А что теперь? Теперь… теперь моими словами должно стать всё, что меня окружает.

Первый урок был уроком защиты. Она попыталась нарисовать вокруг убежища частокол. Линии вышли кривыми, и тёмные колья материализовались на мгновение, тут же рассыпавшись чёрной пылью.

Не хватает силы. Не линии, а суть. Я должна чувствовать это.

Она закрыла глаза, отбросила образ частокола и представила то, что пряталось за ним – чувство безопасности. Тот миг, когда дверь в её комнату захлопывалась, и она оставалась наедине с собой. Она вложила это чувство в следующий штрих. На следующий день бледный, едва заметный контур светился тусклым серым светом. Он не мог остановить врага, но, прикоснувшись к нему, она чувствовала лёгкое головокружение – иллюзию потерянного пути.

Получилось… Я могу не просто рисовать стены. Я могу рисовать ощущения.

Второй урок был уроком маскировки. Она пыталась нарисовать на своём плаще узор, сливающийся с лесной подстилкой. Сначала получались лишь кричащие зелёные и коричневые пятна. В отчаянии она села и просто смотрела: на игру света и тени в листве, на причудливые разводы мха на камнях.

Я смотрю, но не вижу. Я должна понять правило, а не скопировать картинку.

И тогда она нарисовала не цвета, а сам принцип слияния, идею того, как что-то становится невидимым, становясь частью целого. Её плащ не стал невидимкой, но взгляд теперь скользил по нему, не задерживаясь, как по знакомому пейзажу.

Её уединение нарушил тихий рык. Из чащи на неё смотрел молодой волк, привлечённый запахом еды. Элис замерла, страх сдавил горло. Но это был иной страх – не перед людьми, а перед дикой, незнакомой жизнью. Она медленно протянула руку ладонью вверх. Внутри неё рождался образ: не угроза, не подчинение, а образ взаимности. Два одиноких существа в холодном лесу. Она мысленно «нарисовала» этот образ и послала его зверю.

Мы не враги. Мы оба просто пытаемся выжить. Пойми же.

Волк насторожил уши, обнюхал воздух, и в его жёлтых глазах исчезла хищная искра. Фыркнув, он медленно скрылся в сумраке. В ту ночь он не ушёл далеко, и Элис чувствовала его незримое присутствие, странным образом успокаивающее. Она была не одна.

Позже она встретила старика-лесника. Он молча указал ей на съедобный корень и протянул горсть сушёных грибов. Его молчание было не пустым, как у Охотников, а насыщенным, как у самого леса. Они сидели у его костра, не произнося ни звука, и Элис понимала его с полуслова-полувзгляда.

Он не Безсловный. Он… Безречевой. Его мир полон и без магии. Возможно, и мой мог бы быть таким, если бы…

Мысль оборвалась, когда несколько дней спустя, спрятавшись в кроне высокого дерева, она увидела их. Две беззвучные фигуры в плащах цвета грозового неба. Они не шли по тропе, а будто сканировали местность. Один из них остановился как раз под её деревом. В его руке был тот самый колокольчик.

Нет. Только не сейчас.

Элис прижалась к стволу, сливаясь с корой. Она не рисовала цвета. Она мысленно обводила контуры своего тела и заливала их чувством не-существования, ощущением пустого места, на которое не стоит обращать внимания. Вибрация от колокольчика прошла сквозь неё, заставив зубы сомкнуться от резкой, знакомой боли, но не зацепились ни за что. Охотник постоял ещё мгновение, его маска-личина медленно поворачивалась, и двинулся дальше, следуя за напарником.

Элис не шевелилась до тех пор, пока последний звук их шагов не растворился в лесной тиши. Только тогда она позволила себе выдохнуть, и по её щекам потекли тихие, беззвучные слёзы. Не от страха. От ярости. От усталости. И от горького понимания.

Я не могу вечно прятаться. Чтобы найти своих, чтобы перестать бегать, мне придётся научиться не просто скрываться. Мне придётся научиться сражаться, но для этого мне нужны краски.

Она спустилась с дерева и снова пошла на Север. Но по пути стала собирать краски, свое оружие.

Краски повсюду. Нужно только увидеть их.

Процесс их добычи стал новым ритуалом, медитацией.

Уголь был самым простым. Она обжигала на костре тонкие веточки орешника, заворачивая их в сырые листья, чтобы они не сгорели дотла, а превратились в плотные, бархатисто-чёрные палочки. Они были идеальны для набросков, для создания основы, контура её замысла.

Но одной тьмы было мало. Ей нужен был цвет.

Красную охру она нашла, заметив рыжую, как ржавчина, полосу в обрыве у ручья. Соскоблив рыхлую породу плоским камнем, она растирала её на другом, более твёрдом, капля за каплей добавляя воду, пока не получалась густая, земляная краска. Цвет был не таким яростным, как киноварь, но тёплым и глубоким, как сама земля.

Жёлтую она добыла из глины, которую нашла под корнями поваленной сосны. После долгого растирания и просеивания через кусок ткани получился нежный, солнечный пигмент.

Зелёную дал ей лес в избытке. Она собирала горсти мха, определённые травы и лишайники, имевшие особенно насыщенный цвет. Тёрла их между камнями с небольшим количеством воды, и камень покрывался живыми, дышащими зелёными разводами.

Самым трудным был синий. Его не было вокруг. Но однажды, разжигая костёр, она заметила, как пламя на мгновение окрасилось в ярко-синий цвет. Она догадалась – это от сосновых шишек. Она стала собирать их, сушить у огня и аккуратно сжигать на плоском камне, собирая тончайший сизый пепел. Смешивая его с смолой, которую собирала с коры, она получала тёмно-ультрамариновую, почти фиолетовую пасту. Она была самой драгоценной.

В её котомке теперь лежала тряпица, завёрнутая в несколько восковых листьев. Внутри, в углублениях, сделанных в куске коры, хранились её новые краски. Они пахли дымом, хвоей и влажной землёй. Они были грубыми, не такими совершенными, как магазинные. Но они были настоящими. И когда она опускала в них палец, чтобы провести линию на камне или стволе дерева, она чувствовала, как через неё проходит не просто цвет, а сама душа леса, сила земли, которую она научилась высвобождать.

Однажды вечером, когда солнце уже тонуло в макушках сосен, окрашивая лес в багрянец и золото, Элис нашла небольшой водопад. Чистая струя с шумом низвергалась в каменную чашу, наполняя воздух прохладной водяной пылью. Она присела на корточки, чтобы умыться, и замерла, завороженная игрой света в брызгах.

И тогда случилось нечто новое. Вместо того чтобы просто видеть воду, она почувствовала её. Не кожей, а чем-то глубже. Она ощутила миллиарды капель, каждая из которых была нотой в великой симфонии течения. Её сознание, очищенное днями пути и практикой, будто камертон, настроилось на вибрацию мира.

Как будто… я становлюсь частью всего этого…. Леса, камней, воды…

Она закрыла глаза, подставив лицо водяной пыли. И в этот миг перед её внутренним взором вспыхнул образ. Яркий, как удар молнии, и твёрдый, как гранит.

Она увидела гору. Не просто холм, а исполинскую, покрытую вечными снегами громаду, которая пронзала небо. У её подножия, в глубокой каменной расщелине, горел огонь. И перед этим огнём сидел мужчина. Его спина была прямой, плечи – широкими, а руки, лежащие на коленях, покрыты тонкой сетью шрамов и каменной пыли. Он не двигался, но от него исходила такая мощная аута спокойной, нерушимой силы, что Элис почувствовала её физически, как давление в груди.

Сайлас.

Имя пришло само собой, как ключ, подходящий к замку. Это был он. Не изображение на карте, а сама его суть. Она почувствовала его одиночество, глубокое, как шахты, в которых он работал. Она почувствовала его молчаливую ярость, спрессованную в камень за годы непонимания. И сквозь всё это – непоколебимую верность тому, что он считал своим долгом. Он не просто жил среди камней. Он был их хранителем.

Видение длилось всего мгновение. Оно исчезло так же внезапно, как и появилось, оставив после себя лишь звон в ушах и дрожь в коленях. Элис открыла глаза, тяжело дыша. Лес вокруг снова стал просто лесом. Но что-то изменилось.

Теперь она шла не просто на Север, слепо следуя внутреннему компасу. Теперь у неё было лицо. Цель. Она знала, кого ищет.

Он такой же одинокий, как и я

Но его одиночество… оно тяжёлое. Каменное. Он не убегает. Он держит свою позицию. Как скала.

И впервые за всё время пути её собственное одиночество отступило, сменившись новым чувством – острой, почти болезненной ответственностью. Она должна была дойти до него. Не только чтобы найти союзника, но, и чтобы сказать ему, что он не один. Что его молчаливая битва не напрасна.

Лес, сначала бывший лишь укрытием, теперь стал её учителем и союзником. А впереди, всё отчётливее, тянуло к себе твёрдой, незыблемой силой – как огромный магнит, вросший в саму землю. Сайлас. Она шла к нему, и с каждым шагом девочка, что пряталась в комнате, оставалась всё дальше позади, а на её месте вырастала Хранительница.

Глава 6. Игра в прятки с тенью

Лес начал редеть. Сосны и ели уступали место кривым, приземистым берёзам, а под ногами всё чаще попадались следы телег. Элис шла осторожно, как лиса на опушке. Впереди, в дымной долине, виднелись крыши Камнепада. Не города – деревни, вросшей в подножие горы, как лишайник в скалу. Воздух пах углём, жжёным камнем и человеческим потом.

Я почти пришла.

Мысль билась в её висках, смешивая надежду с тревогой. Где-то здесь был Сайлас. Его каменное спокойствие ощущалось теперь физически, как лёгкий гул под землёй. Но здесь же, среди этих дымов и шума, её собственная сила чувствовалась приглушённой, будто её пытались засыпать пеплом.

Она вошла в деревню с заходом солнца, когда длинные тени сливались в одну сплошную синеву. Деревня была бедной. Низкие, сложенные из серого камня дома теснились вдоль единственной грязной улицы. Люди, возвращавшиеся с каменоломни, брели молча, сгорбившись под тяжестью не только усталости, но и исчезнувшей магии. Их слова, лишённые силы, повисали в воздухе блеклыми, никнущими флажками.

Элис прижалась к стене кузницы, стараясь дышать тише. Она искала глазами то, что не поддавалось описанию – не лицо, а ощущение. Ощущение родственной души.

Именно поэтому она почти не заметила его. Молодой парень, лет семнадцати, в ещё новом, чуть мешковатом плаще цвета сумерек. Он стоял в тени у колодца, и его поза выдавала не уверенность охотника, а нервную неуверенность. Он не сканировал местность, а почти растерянно оглядывался, будто и сам не знал, что здесь делает. Его маска была сдвинута на лоб, открывая испуганные глаза.

Охотник. Но… другой.

Он увидел её первым. Его взгляд скользнул по её замаскированному плащу, задержался на лице – и глаза его расширились от узнавания. Не от злобы. От шока.

Элис застыла, как оленёнок перед факелом. Её пальцы инстинктивно потянулись к самодельной палитре с красками. Атаковать? Ослепить? Но мысль работала с ледяной скоростью.

Нет. Один крик, один всполох магии – и сюда сбежится вся стая. Я не смогу против всех. Не здесь.

Они смотрели друг на друга через пыльную улицу. Мгновение, растянувшееся в вечность. В его глазах не было ненависти. Там была паника. И… борьба.

И в этот миг с другого конца деревни донёсся резкий, беззвучный свист – сигнал, который Элис уже научилась чувствовать кожей. Сигнал других Охотников. Старших, опытных.

Парень вздрогнул, будто его хлестнули кнутом. Его испуганный взгляд метнулся к источнику звука, потом обратно к Элис. И тогда он принял решение.

Он стремительно шагнул вперёд, на её сторону улицы. Его движение было не для поимки, а для укрытия. Он оказался так близко, что она почувствовала запах грубой шерсти его плаща.

– Не двигайся, – прошептал он, и его голос был срывающимся, юным. Он не стал её хватать. Он набросил на неё край своего широкого плаща, отсекая её от мира.

Мир для Элис сузился до полосы грязной земли под ногами и до грубой ткани, пахнущей пылью и чужим страхом. Она слышала, как её собственное сердце колотится в ушах, заглушая всё. Она видела только его сапоги, стоящие вплотную к её стоптанным башмакам.

Мимо, в двух шагах, прошли двое других Охотников. Их шаги были тяжёлыми, уверенными. Она чувствовала, как леденящая пустота, исходившая от них, скользнула по плащу, как палец по стеклу. Молодой охотник не шелохнулся, вытянувшись в струнку.

– Видел что-нибудь? – донёсся приглушённый, металлический голос одного из них. Вопрос был обращён к парню.

– Н… нет. Ничего. Только шум в кузнице, – выдавил он, и голос его дрогнул, но не от лжи, а от страха.

Прошло ещё несколько мучительных секунд. Шаги удалились. Давление спало.

Молодой охотник не сразу отстранился. Он медленно, будто нехотя, откинул плащ. Его лицо было бледным. Он не смотрел на неё как на добычу. Он смотрел с… предупреждением.

–Беги, – выдохнул он, почти беззвучно. Его глаза были полны странной тоски.

–Пока можешь. Они… они не то, что вы думаете. И мы… мы не то, чем кажемся.

И прежде чем она успела что-то понять, он сунул руку в складки своего плаща и бросил к её ногам маленький, тускло мерцающий камень. Не угрожая, не атакуя. Он сделал это быстро, тайком.

– Ищи Укрытие Слепого Камня. На западном склоне. Там… там тебя не найдут.