Всё, во что мы верим

3

В Надеждино была большая проблема с мальчишками. Все они не нравились Нике своими мелкими недостатками. Например, Виталь и Олежка были какие-то лупоглазые, у Сэра, как еще называли Сережку Берёзова, были кривые ножки, Попенок Николай Третий слишком смугл и курчав. Колян Вершина тоже мелкий, хоть, конечно, у него фисташковые глаза и словно вырезанные из бархатной бумаги губки.

Никита не обращал до поры на Нику никакого внимания. Дальше по улице жил Леха Буравок, но Леха был деревенский со всеми вытекающими последствиями.

Бабушка присмотрела Нике Сережку Берёзу. Сэр – нос с конопушками, но выглядел очень мило. Жил далековато, но приезжал к Нике так часто, что она пряталась.

В селе работал клуб, но Ника боялась туда идти. Мальчишки-соседи напугали, что увезут соседские ветренцы или гордиевцы, и она так и не ходила туда ни разу.

После уже выяснилось, что ее обманывали, чтобы оставить при себе.

Прослонявшись до вечера, ребятня обычно или зависала в леске, катаясь на гигантской тарзанке, привязанной к тополю, либо играя до полуночи в «мафию», либо катаясь на великах по буеракам до свинарни, где огромные пыльные свиньи с девичьим визгом встречали гостей, тыкаясь пятаками в проволочную загородку.

Собираясь в леске на вечерние карты за старым серым столом, ребята ждали ночи, потому что потом Ника отправлялась спать, а они шли на блядки.

Виталь шел на хутор к Наташе Свинаренко, Олежка к Виталине Дорошенко, а Сэр, Николай Третий и Береза – в клуб за люлями.

Трусоватый Сэр вечно тикал по репяхам и крапиве от ветренцев.

Другие тоже бежали мелкой россыпью. По старинной традиции ветренцы-парни женились на надеждинских девках.

Годам к семнадцати Ника пересилила себя и стала гулять вместе со всеми. А в восемнадцать уже ездила на мотоциклах с друзьями даже до райцентра.

На свадьбе Виталя ее увидел Никита. В то время он уже учился в городке на фельдшера, был надменен и только и делал, что спьяну клацал зубами да развлекал всех анекдотами. Девки из Надеждино не очень любили Никиту за то, что он очень быстро получал все, что хотел. Но желание девок никогда не учитывал. Бросал их на полпути к полному одурению.

К тому времени Ника уже целовалась с Берёзой. Правда, всего один раз, и когда взгляд Никиты пал на ее подведенные стрелками глаза, решила, что для начала приготовит Никите полосу препятствий, которую пройдя, тот ни за что не останется прежним.

Никита отступать не собирался. Пас Нику, как неразумную овечку для заклания. Окружил ее вниманием. Но был моложе, и Ника переживала из-за того, что ей скоро поступать, а этот мальчишка собирается заставить ее остаться в селе.

Наконец, Ника поступила и уехала, а Никита продолжал в каникулы чистить свинарник, косить сено и крутить быкам хвосты. В юности его это так напрягло, что потом, повзрослев, он, приезжая в село, только отдыхал. А для работы, которую неуемная мать ему всегда находила, нанимал кого-то из местных.

Как-то неожиданно Ника забыла о полосе препятствий, и в одно лето Никита добился от нее того самого одурения, что с такой легкостью получал от других девчонок.

Ника едва дождалась, когда пройдет лето, чтобы бежать прочь от подросшего Никиты.

Все лето они не расставались и давали друг другу страшные клятвы. Постоянно ссорились и мирились, как два дурака. Береза же тенью ходил и, как только Ника ссорилась с Никитой, как бы предлагал гулять с ним. Но Ника уже на Берёзу не очень смотрела. Ощущение, что Никита впиявился ей в самую диафрагму и надолго там останется, не покидало ее.

Однажды молодежь собралась в Буравковой хате.

Лешка Буравок работал на летнем телятнике, был загорелый, остроносый с выцветшими волосами парень, шумный по-деревенски и даже немного бедовый.

Из семьи у него осталась одна мать, и ему сильно доставалось как полусироте. Брался он за любую работу и пас телят за селом, прямо за лесочком, за берегом, там были огорожи и крошечная халабудка, где Лешка прятался от палящего солнца.

Иногда он сидел в теньке около халабудки, плел пуги или варил себе на костре картошку в бабкином чугунке, чтобы повечерять.

Иногда он приходил к хуторским – позычить лучку или соли и снова уходил за берег к своим обтрепанным от свободного летнего житья телятам.

Но когда наступал вечер и Буравок уходил с пастбища, он превращался в обычного делового парня. Шел домой мимо Никитиного дома, посвистывая, гнал перед собой лозиной стадо гусей, тяжелое от колхозного ячменя, натаскивал матери воды с журавля и, намывшись, ждал вечера.

В его летней кухне, например, могли встречаться со своими дивчинами братья Ясновские.

Вечером за Никой зашел Берёза, от которого перло «Шипром» за версту, с намазанной гелем для волос прической, отчего его колосковые волоски слиплись и брутально падали на лоб.

Ника вздохнула от умиления и, сказав бабуле, что посидит с ребятами недалеко от дома, пошла под ответственность Берёзы. Никита в это время сдавал зачеты в учаге, и Ника мучилась мыслями, приедет он или нет.

Они приплелись к Буравковой хате и сели на лавочках. Брат Берёзы Сильвестр был с гитарой и бренчал дурацкие песенки.

Ника напряженно оглядывалась, куда бы сдернуть, если приедут ветренцы. Ведь она их боялась по рассказам друзей, а Никиты рядом не было. И она сегодня была «ничейная», хоть Берёза так не думал.

Пришел Виталь с Олежкой, пришли хуторские девки.

Все плясали под магнитофон, ребята курили, играли в подкидного и деберц.

Откуда-то нарисовалась бутылочка самогона, совсем скромная, и мать Буравка, вывалив из окна половину своего тучного тела, с косынкой, повязанной набекрень на крупной голове, гаркнула:

– Ребзя! А вот вам вареники!

И подала блюдо вареников, сготовленных на пару, с грушевыми крышениками и маком, политые растопленным сливочным маслом. Быстро расхватали вареники, каждый из которых был размером со средний кулак, и продолжили болтать, ржать, как небольшое стадо коней, и рассказывать друг другу всякие скабрезности.

Стемнело. Виталь со Свинаренкой затиснулись за забор, в летнюю кухню Буравка. Буравок побежал за новой скромной бутылочкой на Набережную.

Берёза смирно поглядывал на Нику, Вита, красавица с испорченными крупными пятнами витилиго руками, манерно курила, рассказывая, как в Сумах «отжигает» с новыми русскими и катается на «мерседесах».

Это были натуральные понты. Даже Ника в «своей Москве» никогда не каталась на «мерседесах».

И вдруг из темноты выскочил Буравок.

Он подался прямо к Нике:

– Никель! Беги скорее! Там тебя спрашивают!

Ника мгновенно побледнела, кровь отлила у нее от головы.

– К-кто? – спросила она с дрожью.

– Якысь-то три хлопця!

– Ветренцы! Прячься! – крикнул Берёза, и Ника, больно ударившись ногой о забор, заскочила во двор, прямо под собачью цепку. Перепрыгнув от страха через собачку, она забежала в летнюю кухню и прильнула к окну.

Ребята переговаривались за окошком. Прекратив пыхтеть, на печке замерли Виталь и Наташка.

– Ты чего приперлась? – спросила Наташка недовольно.

– Там за мной кто-то пришел… – чуть живая, сказала Ника.

– Ну ты и коза! – бросил Виталь, и вскоре пыхтение продолжилось.

Ника не обращала внимания на печку, чистосердечно не думая о том, что там может происходить что-то интересное. Она прислушивалась к беседе за окном.

Там Силька, Сэр, Буравок и Вита с мелким братом разговаривали с некими тремя парнями, которые «пришли за Вероничей». Наконец она услышала лязг щеколды, и в дверь просунулась голова Буравка:

– Выходь. Они говорят, что это твой брат с друзьями.

– Брат? Шо за брат?

– Из Ветрена. Какой, какой… Выходи…

Пока Ника шла на мягких ногах до забора, в голове пролетели все сорок тысяч братьев, о которых могла идти речь.

– А… – наконец догадалась она, – это Бударин!

И вышла уже совершенно обрадованная.

Да, это был ее троюродный брат, старшина морфлота Николка Бударин.

Внук бабушкиной сестры Насти. Ника, вздохнув, увидела в темноте бритую голову Николки и двух его симпатичных спутников. Одним из них оказался Никита.

– А ты как тут? – спросила Ника, боясь показывать свою радость.

– Пешком дошел.

– Сорок километров?

– Бешеной собаке семь верст не крюк, – прошептал Никита, чуть склоняя голову к Нике, но она не приближалась к нему.

Ника так хотела погладить его бритую под двушку голову, но боялась.

Один из друзей Николки был сыном ветеринара, а Никиту они подцепили по дороге.

А Николка приехал на побывку до бабки.

– Ой, как я напугалась, ребята… – сказала Ника, обнимая их по очереди.

И сразу же, чтобы не сидеть тут с сомнительной молодежной тусовкой, Ника повела их домой поить чаем.

Ребята это были другие. Во-первых, взрослые. Во-вторых, не шпана. А в-третьих, надеждинские просто обзавидовались, глядя на них. А уж Берёза и вовсе сдриснул!

Данька учился в Судже на ветврача, Никита, конечно, еще шестнадцатилетний, а Николка… Одним словом, как старший брат, был каким-то недосягаемо прекрасным, благородным рыцарем, видевшим в Североморске дали.

Они попили чай во дворе под навесом. Бабушка, стрекоча, расспрашивала «хороших мальчиков» про учебу, про жизнь.

Мальчики роняли слова, как гири, прибитые таким вниманием, и ели яблочный пирог.

А Никита поглядывал на Нику исподтишка.

Потом бабуля ушла спать, а они еще часов до трех сидели и болтали про звезды, моря и перспективы жизни.

Пока возвращающийся с гулянки Сэр Берёза не проехался палкой по шиферному забору.

Он ревновал Нику, но после того вечера неожиданно стал осторожно относиться к ней.

Тем более в ту ночь Никита впервые остался на летней кухне у Ники. И потом их связь приобрела уже взрослые проблемы. По крайней мере, Никита так и не смог признаться, что Ника была у него первой девушкой.

Столько лет прошло… Николка Бударин сильно закладывал за воротник. Дважды развелся, имел трех дочек. И звонил Нике в Москву со странными предложениями встретиться и погулять.

Ника хохотала и печалилась по поводу отличника Николки. А он когда-то подавал большие надежды, и бабушка очень гордилась им.

Летом 2023 года Николка узнал, что Ника в Надеждино и почти не выезжает за пределы области. Он приехал пару раз ее навестить, как-то они хорошо пообщались о бабушках, о грушах-дулях в Бударином саду – и потом Николка исчез.

Как сквозь землю провалился. На телефон не отвечал, и Ника решила, что, наверное, все у него хорошо, и успокоилась.

В июне она нечасто видела соседей, взялась за переводы. И как-то в магазине встретила Зайца.

– Никита приезжал! – сказал тот весело.

У Ники похолодели ноги.

– Как? Когда?

– А вот… Вы, наверное, были в Москве?

– Да, мы разминулись.

– Ясно!

– Я думал, вы знали. Он и уехал спешно. С женой был.

– Ясно…

– Ну, они вроде поругались, она вперед уехала, а он за ней.

– Спасибо… Я поняла.

Ника вышла из магазина, надвинула панаму на глаза, чтоб, не дай бог, не расклеиться и не заплакать. Набрала номер Олега.

– К тебе никто не приезжал? – спросила Ника дрожащим голосом.

– Один чел с бородкой. В камуфляже. Николай, кажется… А что? – недовольно ответил Олег, не зная, скрывать этот факт или нет.

Ника застыла среди перекрестка, держа велик за руль.

– А… что сказал? Можно я приеду?!

– Ну мам!

– Мне очень надо, Олег. Он там?

– Да нет, он приезжал, привез там кое-что для ребят.

– Ладно. Значит… я скоро его увижу тоже.

– Ты там осторожнее давай… Береги себя, – неожиданно сказал Олег.

– Ты тоже себя береги… Смотри в оба, сын.

– Я и так берегу… – вздохнул Олег.

4

Выйдя на дорогу, Ника дошла до магазина, где собралось несколько местных бабок и дедов, а между ними, работающий от ветродуйчика, телепался матерчатый человечек мобильного оператора.

– Что тут за ассамблея ООН? – спросила Ника заросшего бородой мужика с Набережной, одного из местных, чудом сохранившего свой дом в нереальных условиях существования между новостройками депутатов.

– Та вышку поставили. Всех вон подключают.

– Поняла… – сказала Ника и зашла в магазин купить булки из Райпищеторга.

Булки на этот раз были уже деревянные, Ника пришла поздно, и выкинули вчерашние. Окинув взглядом всех пришедших поменять оператора, она вышла быстрым шагом.

Вместо булок Ника купила мороженое и мирно отчалила домой, взглянув как бы невзначай на Никитин двор, где похлопывали сквозняком полуоткрытые ворота.

– Не пойду! – сказала Ника сама себе. – Даже не приближусь.

Не успев пройти даже половину пути, Ника увидела пылящую по дороге БМП.

Она летела быстро, и Ника, памятуя о том, что военные в череде своих развлечений очень любят обдавать пешеходный мирняк грязью из-под гусениц и колес, отошла подальше на траву. Но это ей не помогло!

Дальше все было как во сне.

Следом за машинами она увидела выезжающие из леса БТР.

– Неужели контрнаступ? – спросила себя Ника, и сразу же остановился БТР, с брони соскочила пара дюжих хлопцев и, схватив Нику вместе с несчастным мороженым в руке, которое тут же вывалилось, закинули ее в камуфлированный автобус, внезапно подкравшийся в это время из того же самого леса.

Там уже сидела бабуля Кошкодёрова, пьянющая чета Бондаренковых, аккуратно повязанная фартуком продавщица, сторож водокачки дядька Васька и сосед Носов, которому была особенно рада Ника, потому что если уж и разговаривать, то только с ним.

– Куда нас везут? – спросила Ника мордатого водителя в камуфле.

– Эвакуация!

– Что? Хохлы прорвались?

– Та шо там они прорвались! – фыркнул водитель. – Сыдить тихо, учения!

По пути таким же кортежем заехали в Апасово, засунули в автобус Голого и Рубакина, который был нетрезв, как всегда, и для создания людности добавили еще пару бабулек. Когда Ника увидела, что их несут под руки к автобусу, ей стало смешно, как эти двое пацанов смогли поднять таких упитанных старух.

– И вы тут… Вероника Алексеевна, – смешался Рубакин, поскольку его взяли из хлева и в галошах, то есть выглядел он неавантажно.

– Да, а где же мне быть?! Выйдешь купить мороженку – и вот те на!

– Цэ добре, шо нас ще не на вертолетах везут! У менэ морская болезнь! – выругался Рубакин. – Шоб их… С ихней музыкой…

Голый покорно сидел на полу автобуса в какой-то йогической асане и был в дзене имени Порфирия Иванова. Он молчал, опрядая бороду, и ловил недоуменные взгляды надеждинцев на своей плохо выстиранной в холодной воде набедренной повязке. Он только что обливался у колодца, когда его схватили.

Бабуля Кошкодёрова рассказала Нике о громкой ссоре Анжелы и Никиты.

– Ждут ребенка! – торжественно произнесла Кошкодёрова на весь автобус, и все причастные и не очень оглянулись на Нику.

– В законном браке! – успокоила слушателей Кошкодёрова, и все выдохнули.

Вечер Ника встретила в спортивном зале райцентровской школы, куда их поместили с нескольких сел района по несколько же человек, которых удалось выловить.

Им дали по одноразовой тарелке гречневой каши с тушенкой и по стакану чая, но поотбирали телефоны, у кого они были.

К ночи ближе бабки завозмущались, и их отпустили по хатам, правда, никто никого довозить не спешил. Все пошли пешком, вернее, разошлись по дорогам, надеясь на попутки.

Пошла и Ника, бросив Рубакина, который в спортзале на мате отоспался и теперь на свежую голову мог говорить часами о чем-нибудь высокохудожественном и недоступном простому смертному. Голый решил побродить по ночному райцентру, посмотреть иллюминацию и сгоревший завод.

Ника была в гневе от этого несанкционированного мероприятия.

По лесу она шла, отбиваясь от комаров, которые разъяренно себя вели, особенно у вырубки.

Похолодало, а теплая одежда была вся дома.

Внезапно Ника услышала странный звук. Это был мотоцикл. Ника отошла в тень акаций у дороги и замерла. Мало ли что это могло ехать?

Но все равно в полной темноте к ней подъехал и остановился багги.

– Вероника Алексеевна! Не прячьтесь! Я вас по прибору срисовал! – услышала Ника голос Вершины.

В темноте он сливался с лесом. Но голос его не узнать было невозможно.

– Вершина! – вскрикнула Ника. – Какого дьявола ты тут забыл? Отстал от Колумба?

– А я обкатываю баггу!

– Ну нормально… Я знала, что ты здесь, Николя… Тебя Олег видел. Он мне и сказал. Так что ты не сюрприз для меня.

– О… это жаль, что ваш сын так болтлив. Садись, Вероника Алексеевна.

И Вершина стащил с себя камуфлированную курточку и накинул на Нику. От курточки хорошо пахло. Недавно помытым и наодеколоненным мужчиной в самом расцвете сил.

Вскоре они были уже на опушке, у Никиного дома.

– Хорошая тачанка, – сказала Ника, не зная, запускать Вершину во двор или нет.

– Ха! Еще бы! – Вы, наверное… Ты… замерзла? – спросил он, пытаясь приобнять Нику.

– Ну, не очень. Но ты зря так долго прятался, – сказала Ника и деликатно отстранилась. – Мог бы позвонить, сказать, что вернулся…

– Да сегодня трижды купался у нас там… Мостки… И лилии…

– Лилии – это хорошо… – вздохнула Ника. – Но давайте сегодня без намеков, Николя!

И они затихли, слушая ночной лес рядом, но даже не касаясь друг друга. Кабаны и косули, расплодившиеся во время пандемии и за последние годы, когда отменили охоту, похрустывали и похрюкивали в зарослях. Нике было жутковато, поэтому она наконец не сильно владея нервами, вцепилась в предплечье Вершины. И тот, покрыв ее руку своей рукой, тихо сказал:

– Можно я сегодня останусь? Надо кое о чем серьезно поговорить.

– А завтра нельзя?

– Я сегодня готовился.

– Это ты организовал эвакуацию, что ли?

– Ну, я один из тех грешных человеков, которые доставили вам неудобство.

– Оригинально. Очень.

– Не более оригинально, чем ваше красноречивое молчание в ответ на мои десять тысяч писем.

Нике стало обидно от таких слов, она хотела осечь Вершину, но ей вдруг так стало не по себе, что Вершина говорит за нее, ее словами, но адресованными другому человеку.

– Идите к черту, Николя! Не злите меня, иначе я вам голову откушу!

И, отделившись от уютно-теплого Вершины, ушла во двор.

Тот жалко посмотрел ей вслед.

– Вот блин. Переиграл, – сказал Вершина себе под нос и пошел следом.

Но Ника вышла обратно.

– А ты хоть знаешь, что погранцов тут нет теперь?

Вершина кивнул.

– Ну, там «Ахмат» ездит…

– Ездит! – словно плюнула Ника. – Ездит! Нормально!

– Приказ был всех убрать отсюда.

– Да, я знаю.

Вершина замолчал, глядя на гневную Нику, которая протягивала ему курточку, а сама уже оделась в гражданскую старую кофту.

– Вершина, – сказала она отрывисто. – Мне очень плохо.

– Я испугался, что ты…

– Я… Мне очень плохо, – повторила Ника. – Идем…

Вершина дрогнул в глубине души.

– А Никита?

– Лабух. Он любит только себя! За эти годы он ничего не понял!

Ника замолчала, закусив губу от обиды. Вершина подошел в темноте, приглядываясь, почему она так расстроена. Все и так видно.

Видно невооруженным глазом. Тепловизоры, приборы…

Можно увидеть зеленое шевеление тела в лесу. Но как увидишь то, чего нет?

– Я боюсь темноты, – сказала Ника, постукивая зубами.

Вершина подхватил Нику, и она уронила голову ему на плечо.