Синдром косатки

Глава 40. В сердце лабиринта

Воздух в прихожей сгустился, стал тяжелым, как сироп. Каждая пылинка, витающая в луче света из-за плеча Алисы, казалась Льву отдельным, гиперреалистичным миром. Он стоял, вжавшись в косяк, не в силах пошевелиться, пока она, опираясь на костыль, осматривалась. Его крепость была взята. Вражеский шпион проник в самое сердце цитадели, и цитадель замерла в ожидании неминуемого взрыва.

Протокол нарушения периметра! – визжал Страж, и его голос превратился в сплошной цифровой шум. – Чужак на территории! Чужак видит, слышит, анализирует! Уничтожить! Изолировать!

Она здесь! – ликовал Мальчик, и его восторг был таким громким, что отзывался физической болью в висках.  –  Настоящая! В нашем доме!

Расслабься, – прошипела Тень, и в ее голосе впервые зазвучало не ядовитое удовольствие, а холодное, хищное любопытство. – Пусть видит. Пусть нюхает. Пусть узнает, в какой помойке ты живешь. Тогда и поймет, почему ты такой.

Алиса сделала шаг вперед, костыль глухо стукнул по старому паркету. Ее взгляд скользнул по голым стенам, по груде книг в углу, по запыленному зеркалу, в котором их отражения казались призраками из другого измерения.

«Какое… пространное помещение», – тихо сказала она, и ее голос прозвучал неожиданно громко, нарушая гнетущую тишину. В нем не было ни осуждения, ни брезгливости. Было лишь констатация факта. Как если бы она вошла в давно заброшенный собор.

Лев молча кивнул, сжав кулаки за спиной. Его язык прилип к нёбу. Все заученные фразы, все возможные сценарии испарились, оставив после себя чистый, немой ужас.

«Можно… присесть?» – спросила она, и в ее голосе прозвучала искренняя усталость. Боль. «Нога просто убивается.»

Он кивнул снова, слишком резко, и махнул рукой в сторону гостиной. Его движения были деревянными, неуклюжими, как у марионетки.

Она поковыляла за ним. Лев следил, как ее взгляд выхватывает детали его логова: зашторенные окна, груды бумаг на полу, пустую пепельницу, немую клавиатуру старого пианино. Он видел свою жизнь ее глазами – убогую, беспорядочную, патологическую – и ему хотелось провалиться сквозь землю.

Она опустилась в его кресло – единственное более-менее пригодное для сидения – с тихим стоном облегчения. Костыль с грохотом упал на пол.

Катастрофа! – финализировал Страж. –  Она заняла главную оборонительную позицию! Мы беззащитны!

Она в твоем кресле! — шептал Мальчик, и в его голосе был священный ужас. – Как будто она всегда тут сидела.

Лев остался стоять посреди комнаты, не зная, что делать со своими руками, со своим телом, с собой.

«Извините, что ворвалась так… без предупреждения», – сказала Алиса, наконец подняв на него глаза. В них не было ни страха, ни отвращения. Была усталость, боль и какое-то странное, неподдельное участие. «Я просто… я правда подумала, что вы не так меня поняли. И мне стало не по себе. Вы ведь помогали мне. А я… я вас обидела.»

Он покачал головой, заставляя свои голосовые связки работать. «Нет. Я… я не подумал ничего.» Голос скрипел, как несмазанная дверь.

«Неправда, – мягко парировала она. – Вы подумали. И я вас понимаю. Это выглядело… не очень.» Она вздохнула и потянулась к своей сумке. «Я… я принесла вам кое-что. В знак примирения. И благодарности. За вчерашнее.»

Она достала оттуда не шоколадку. Не платок. Она достала маленький, аккуратно завернутый сверток. И протянула ему.

Лев замер. Его мир сузился до этого свертка в ее руке. Что это? Ловушка? Шутка? Провокация?

Не бери! – закричал Страж. – Биологическая или химическая угроза!

Возьми! – умолял Мальчик.

Интересно, – повторила Тень. – Очень интересно.

Его рука, предательски дрожа, потянулась вперед сама. Пальцы коснулись бумаги. Она была шершавой, теплой от ее ладони. Он взял сверток. Он был легким, почти невесомым.

«Открывайте», – улыбнулась она смущенно. «Надеюсь, понравится.»

Он развернул бумагу. Внутри лежала маленькая, грубо вырезанная из темного дерева фигурка. Косатка. Она была сделана неумело, где-то были видны следы резца, но в этой неуклюжести была своя, странная сила. Существо было изображено в прыжке, его тело изгибалось мощной дугой, словно оно пыталось вырваться из невидимых оков.

Лев смотрел на фигурку, и у него перехватило дыхание. Это был он. Его метафора. Его боль. Его мир. Она увидела его. Не того, кем он притворялся. А того, кем он был на самом деле. И приняла это. И вернула ему в виде этого маленького, деревянного символа.

«Я… я сама вырезала, – смущенно пробормотала она. – Не очень получилось, но… мне показалось, что вам может понравиться. Вы ведь… вы как она. Сильный, но… запертый.»

Он не мог говорить. Он мог только сжимать в ладони деревянную фигурку, чувствуя, как ее острые грани впиваются в кожу, принося почти болезненное, живое ощущение реальности.

Глава 41. Новая точка сборки

Деревянная косатка лежала на его ладони, тяжелая, как настоящая. Лев стоял посреди комнаты, сжимая фигурку, и не мог отвести взгляд от Алисы. Она сидела в его кресле, в самом сердце его крепости, и смотрела на него не с жалостью или страхом, а с тихим, неподдельным ожиданием. Она ждала его реакцию. Ждала, что он скажет. А он не мог вымолвить ни слова. Его голосовые связки онемели, сжатые тисками противоречивых эмоций.

Вербальный ответ необходим, – констатировал Страж, но его голос звучал приглушенно, будто из-за толстого стекла. – Молчание может быть воспринято как неприятие или агрессия.

Скажи спасибо! – умолял Мальчик, прыгая на месте.  –  Скажи, что это самое красивое, что ты видел!

Она видит тебя насквозь, – прошептала Тень, но без прежней язвительности. – Она вырезала твою душу из дерева. Что ты теперь будешь делать с этой правдой?

«Спасибо», – наконец просипел Лев. Голос сорвался на хрип. Он сглотнул комок в горле. «Это… очень… точно.»

Он не сказал «красиво». Сказал «точно». И это была высшая степень правды, на которую он был способен.

Улыбка на лице Алисы стала теплее, менее напряженной. «Я рада, что вам понравилось. Я, честно говоря, не уверена была… Мне показалось, что вы… что вы понимаете такое.»

«Такое», – эхом отозвалось в нем. Боль. Одиночество. Заточение.

Он кивнул, слишком резко, и наконец опустил руку с фигуркой. Ему нужно было что-то сделать. Предложить чай? Воду? Но его кухня была еще более заброшенной, чем гостиная. Пыльные чашки, пустые пачки от чая… Позор.

Предложи экскурсию, – саркастически предложила Тень. – Покажи ей ванную с плесенью и спальню с засохшими красками. Добьешь ее окончательно.

«Вам… неудобно?» – вдруг спросила Алиса, словно уловив его панику. «Я могу уйти. Я уже отняла у вас много времени.»

Да, – закричал Страж. – Согласись! Верни контроль над территорией!

Нет! – взмолился Мальчик. –   Пусть останется! Хоть чуть-чуть!

«Нет, – выдавил Лев. – Оставайтесь. Если… если хотите.»

Он произнес это, глядя в пол, но почувствовал, как по его щекам разливается жар. Он пригласил ее. Добровольно. Нарушил главный закон.

Она огляделась вокруг, и ее взгляд снова стал изучающим, но не осуждающим. «У вас тут… очень много книг. Вы читаете?»

Лев кивнул. «Иногда. В основном… старые. Родителей.» Он не сказал, что чаще просто перебирает их, вдыхая запах пыли и прошлого, что читать ему трудно – буквы пляшут перед глазами, смысл ускользает, не выдерживая конкуренции с голосами в голове.

«А это что?» – она указала костылем на запыленное пианино в углу.

Не отвечай! – взвизгнул Страж. – Это красная зона! Причина сбоя!

Мамино пианино, — прошептал Мальчик, и в его голосе прозвучала щемящая грусть.

«Не играет, – коротко сказал Лев, отводя глаза. – Сломано.»

Он солгал. Оно не было сломано. Оно было мертво. Как и все, к чему прикасалась его мать. Он сам заклинил крышку много лет назад, заклеил скотчем щель между клавишами, задвинул в самый темный угол. Чтобы не слышать. Не помнить.

Алиса кивнула, не настаивая. Казалось, она чувствовала боль, исходящую от предмета, и уважала ее. Ее взгляд упал на груду его рисунков на полу рядом с креслом. Не тех, тайных, с ее изображением. А старых, случайных – набросков интерьера, узоров на ковре, собственных рук.

«Это вы рисовали?» – в ее голосе снова прозвучал неподдельный интерес.

Лев почувствовал, как сжимается желудок. Он кивнул, не в силах говорить.

«Можно?»

Он снова кивнул, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Она взяла верхний лист – старый, пожелтевший набросок дверной ручки, сделанный в попытке заставить руки дрожать меньше. Она смотрела на него внимательно, почти благоговейно.

«Боже, – тихо сказала она. – Какая линия. Какая… точность. Вы чувствуете форму. Как скульптор.»

Он смотрел на нее, и внутри у него что-то переворачивалось. Она видела не кривые, неуверенные штрихи больного человека. Она видела линию. Точность. Она видела в его кошмаре – искусство.

Лесть, – ядовито бросила Тень. – Подготовка к манипуляции.

Она права! – восторгался Мальчик. Мы же художник!

Анализ: объект демонстрирует нестандартные паттерны восприятия, – растерянно говорил Страж. – Требуется перекалибровка.

Лев молчал. Он просто смотрел на нее, на эту хрупкую девушку с гипсом на ноге, сидящую в его гниющем кресле и держащую в руках клочок его боли, как будто это алмаз. И впервые за долгие годы его одиночество не давило на него всей своей тяжестью. Оно просто было. И было не одному.

Он не знал, что будет дальше. Не знал, как они будут говорить, о чем, как он переживет ее уход и пустоту, которая останется после. Но он знал, что этот момент – здесь и сейчас – был настоящим. И он был не один в своем бассейне. Кто-то добровольно нырнул в его воду и не испугался ее холода и темноты.

Он разжал пальцы и посмотрел на деревянную косатку в своей ладони. Существо в прыжке. Запертое, но не сломленное.

Возможно, однажды и он сможет прыгнуть так высоко, чтобы перемахнуть через стекло. Но пока… пока ему было достаточно того, что кто-то увидел его прыжок из-за стекла. И оценил его красоту.

Глава 42. Весточка, пахнущая полем

Тишина, повисшая после ухода Алисы, была иной. Не гнетущей, не пугающей, а… заряженной. Воздух в комнате вибрировал от эха ее голоса, от тепла, оставшегося в кресле, от запаха ее духов, смешавшегося с запахом пыли и старого дерева. Лев стоял посреди гостиной, сжимая в руке деревянную косатку, и чувствовал себя так, будто пережил землетрясение. Все предметы остались на своих местах, но их значение изменилось. Кресло было больше не просто креслом – оно было ее креслом. Пол, заваленный рисунками, был не свалкой маний, а потенциальной галереей, которую она увидела и оценила.

Пост-контактный анализ, – голос Стража звучал приглушенно, сбито с толку. – Уровень угрозы… не определен. Эмоциональный всплеск. Необходима перекалибровка всех систем наблюдения.

Она была здесь! – Мальчик все еще кружился по комнате, касаясь предметов, которых касалась она. – Настоящая! И ей понравилось!

Она видела нищету и назвала ее аскетизмом, – прошипела Тень, но ее яд был слабым, словно она и сама не верила в свои слова. – Увидела безумие и назвала его искусством. Либо святая, либо прекрасная лгунья. И то, и другое опасно.

Лев не слушал их. Он подошел к креслу и медленно опустился в него. Ткань еще хранила тепло ее тела. Он закрыл глаза, вдыхая ее запах, пытаясь запечатлеть его в памяти, как когда-то запечатлевал образы. Это было опасное занятие – вдыхать чужое присутствие, впускать его в себя. Но он уже переступил черту. Он впустил ее в свой дом. И мир не рухнул. Наоборот, он стал больше, сложнее… живее.

Его взгляд упал на рисунок дверной ручки, который она держала в руках. Он поднял его. Простые линии, дрожащий штрих, попытка поймать ускользающую реальность. Он всегда видел в этих набросках лишь свидетельство своей болезни, своей неспособности к нормальному общению с миром. А она увидела… «точность». «Чувство формы».

Он провел пальцами по бумаге, ощущая шероховатость угля. Может, она и права? Может, его безумие – не просто безумие? Может, это особый способ видеть? Болезненный, уродливый, но… уникальный?

Самооправдание, – тут же встряхнулась Тень. – Красивая обертка для упаковки своего уродства. Не ведись.

Но она же виолончелистка! – возразил Мальчик. – Она понимает в искусстве! Значит, мы и правда художник!

Лев встал и подошел к запыленному окну. На улице смеркалось. В окнах зажигались огни – чужие, далекие, но теперь уже не враждебные. Где-то там жила она. С своей сломанной ногой, своей виолончелью, своей жизнью, в которую он сегодня грубо и неловко ворвался. И она не оттолкнула его. Она пришла сама. Принесла ему… его самого. В дереве.

Он разжал ладонь и снова посмотрел на деревянную косатку. В полумраке ее черты казались более плавными, таинственными. Существо в прыжке. Запертое, но не сломленное. Как он.

Он поймал себя на мысли, что ждет завтрашнего утра. Не с привычным страхом и предчувствием паники, а с… нетерпением. Ему хотелось снова увидеть ее. Не для того, чтобы наблюдать. А для того, чтобы… просто увидеть. Узнать, как ее нога. Поблагодарить еще раз. Может, даже… улыбнуться.

Мысль об улыбке показалась ему такой же невероятной, как полет на Луну. Его лицевые мышцы онемели от многолетнего бездействия. Но где-то глубоко внутри, под грудой страхов и комплексов, шевельнулось что-то теплое, живое. Что-то, что хотело улыбнуться в ответ на ее «до завтра».

Он подошел к двери и запер ее на все замки. Ритуал. Но сегодня он совершал его не для того, чтобы отгородиться от мира. А для того, чтобы сохранить внутри то хрупкое, теплое чувство, что она принесла с собой. Чтобы его не сдуло ветром, не развеялось в холодной ночи.

Перед сном он поставил деревянную косатку на тумбочку рядом с кроватью. Раньше там лежал только красный карандаш. Теперь их было двое. Якорь и… надежда.

Его сны в эту ночь были странными. В них не было ни преследования, ни падения. В них он просто плыл. Не в тесном бассейне, а в темном, бескрайнем океане. И где-то рядом плыла еще одна косатка. И ее песня, тихая и печальная, была самой прекрасной музыкой, которую он когда-либо слышал.

Он проснулся с ощущением, что что-то изменилось. Не снаружи. Внутри. Его бассейн все так же оставался бассейном. Но его вода вдруг показалась ему не такой соленой от слез. И не такой глубокой, чтобы в ней утонуть.

Глава 43. Статическое электричество кожи

Утро пришло с ледяным дождем, который стучал по крыше и окнам, словно пытаясь выбить код доступа в его крепость. Лев проснулся с ощущением хрупкого, как тонкий лед, спокойствия. Он лежал и смотрел на деревянную косатку на тумбочке. В сером утреннем свете она казалась более грубой, менее волшебной. Следы резца были видны четче, и где-то у хвоста проступал маленький скол.

Реальность возвращается, – прошептала Тень, и ее голос снова обрел знакомую ядовитую сладость. Ночь кончилась. Пора просыпаться. Она увидела скол. Увидела все твои трещины. И ушла.

Но она вернется! – упрямо твердил Мальчик, но уже без вчерашней уверенности.

Рекомендуется вернуться к базовым протоколам, – сказал Страж. Вчерашний инцидент – аномалия. Шанс повторения – 11%. Не рассчитывайте.

Лев встал и выполнил все утренние ритуалы с особой тщательностью. Как кающийся грешник, он мыл руки дольше обычного, проверял замки по два раза, выбирал самую темную, самую невзрачную одежду. Он как будто пытался стереть следы вчерашнего вторжения, замазать белилами все, что она увидела и к чему прикоснулась.

Он купил одну шоколадку. Не две. Одну. Для себя. Ритуал был нарушен, и восстанавливать его он не собирался.

Автобус подъехал, обдав его грязной волной с тротуара. Лев вошел, поднялся на второй этаж, занял свое место. Он не смотрел на вход. Он уставился в окно, на потоки воды, стекающие по стеклу, и старался ни о чем не думать. Ощущение вчерашней теплоты сменилось ледяной пустотой. Его бассейн снова стал бассейном. Тесным, соленым, безжалостным.

Она не приехала.

Он просидел до своей остановки, вжавшись в сиденье, и чувствовал, как внутри него медленно, но верно нарастает знакомая паника. Она не приехала. Он все испортил. Своей немотой, своим убожеством, своим страхом. Она поняла, с кем имеет дело, и сбежала.

Статистика подтверждает, – констатировал Страж. – Прогноз оправдался.

Может, она просто опоздала? – попытался найти оправдание Мальчик.

Она с тем самым Михаилом, и смеется над тобой, – вкрадчиво прошептала Тень. – Над твоим дурацким подарком. Над твоим грязным домом. Над твоим жалким «спасибо».

Лев вышел на своей остановке и побрел домой, не замечая дождя, промочившего ему плечи. Он чувствовал себя опустошенным. Обманутым. Глупым.

Дома его ждал новый сюрприз. Конверт. Простой, белый, без марки и обратного адреса, подсунутый под дверь. Его имя было написано на конверте незнакомым, угловатым почерком.

Лев поднял его дрожащими пальцами. Что это? Угроза от «Грифона»? Письмо от нее? Просьба больше не приближаться?

Он вскрыл конверт. Внутри лежала не бумага. Внутри лежал маленький, высушенный и аккуратно заламинированный листок. Листок лаванды.

Он выпал ему на ладонь, легкий, хрупкий, испещренный тонкими прожилками. От него исходил слабый, едва уловимый, но узнаваемый запах. Запах ее духов. Смешанный с горьковатым ароматом сухой травы.

Лев стоял посреди прихожей, с мокрыми волосами и промокшей курткой, и смотрел на этот листок, как на послание с другой планеты. Никаких слов. Только запах. И молчаливый вопрос.

Он не понимал. Что это значит? Напоминание? Символ? Высушенная слеза?

Биологическая угроза, – забеспокоился Страж. – Неизвестное растительное вещество. Рекомендуется утилизировать.

Это же лаванда! – вспомнил Мальчик. Она успокаивает! Это подарок!

Яд, – уверенно заявила Тень. – Замаскированный под подарок. Она высушила его, чтобы он не завял. Как она высушит тебя. Сохранит в память о своем странном увлечении.

Лев не стал слушать никого. Он поднес листок к носу и вдохнул. Запах ударил в мозг, яркий, почти осязаемый, вызвав волну воспоминаний. Ее улыбка. Ее голос. Тепло ее тела в кресле. Ее слова: «Вы чувствуете форму».

Он не ошибся. Она не испугалась. Она… поняла. И этот листок был ее ответом. Таким же молчаливым, как его «спасибо». Таким же точным, как его рисунки.

Он нашел маленькую коробочку из-под лекарств, аккуратно положил туда листок лаванды и поставил на тумбочку рядом с деревянной косаткой. Теперь их было двое. Якорь. Надежда. И тихое, пахнущее летом, обещание.

Его бассейн все так же оставался бассейном. Но кто-то за его стеклом бросил в воду горсть сухих цветов. И вода вдруг перестала казаться такой соленой.

Глава 44. Вандализм против тирании тишины

Лавровый листок в коробочке стал его новым ритуалом. Каждое утро, перед тем как выйти, Лев открывал крышку и вдыхал его запах – слабый, но устойчивый, смесь лета, терпкости и чего-то неуловимо-её. Это был якорь. Напоминание о том, что за стеклом его бассейна существует другой мир. Мир, который не всегда враждебен.

Он снова покупал две шоколадки.

Автобус стал полем боя. Не между ним и миром, а между разными частями его самого. Страж требовал изоляции, Тень – саботировала любую надежду, Мальчик – жаждал продолжения. Лев сидел на своем месте, сжимая в кармане плитку шоколада, и ждал. Не с прежним трепетом обреченности, а с нервным, живым ожиданием.

Она вошла на третьей остановке. Без костыля, но с легкой хромотой. Её лицо было сосредоточенным, взгляд устремленным внутрь себя. Она не сразу заметила его. Прошла, села, уставилась в окно.

Не вмешивайся, – предупредил Страж. – Она погружена в свои мысли. Любое вторжение будет воспринято как агрессия.

Но мы же должны вернуть долг! – настаивал Мальчик. –   У нас для нее шоколадка!