Синдром косатки

Глава 16. Зов

Три дня. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут. Лев отсчитывал время не часами, а ритуалами, каждый из которых был попыткой заглушить нарастающий гул тревоги. Он мыл руки, пока кожа не становилась пергаментной и болезненной. Проверял замки, вновь и вновь, пока металл не нагревался от прикосновений. Но тишина из-за стены была громче любого внутреннего голоса.

Она не ответила.

Открытка лежала на полке, как обвинение. Яркое, чужеродное пятно в его стерильном мире. Каждый раз, проходя мимо, Лев чувствовал, как по спине бегут мурашки.

Объект не проявляет активности, – констатировал Страж. Его голос вновь приобрёл кристальную, безжалостную чёткость. – Гипотеза о провокации подтверждается. Рекомендовано изъять и уничтожить стимул.

Может, она просто не увидела? – робко предположил Мальчик. – Или ей не понравился рисунок?

Ей не понравился художник, – поправила Тень. Её яд вернулся в полной мере, сдобренный горьким удовлетворением. – Она присмотрелась и передумала. Решила, что сумасшедший сосед с рисунками яблок – это уже перебор. Кто знает, что ты ей следующее нарисуешь? Её задушенную кошку? Её собственный портрет в гробу?

Лев сжал кулаки. Ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы. Он хотел закричать. Заставить их замолчать. Но вместо этого он подошёл к окну и уставился на её подъезд.

Она вышла утром. Та же зелёная сумка. Тот же платок. Она не посмотрела в его сторону. Её шаги были быстрыми, целеустремлёнными. Она шла, как человек, которому есть куда идти. Которого ждут.

Вероятность избегания: 87%, – безжалостно озвучил Страж. – Её маршрут был изменён, чтобы минимизировать визуальный контакт с данным сектором.

Лев почувствовал, как что-то тяжёлое и холодное опускается у него в животе. Разочарование. Оно было знакомо. Но на этот раз оно было острее. Горше. Потому что ему на миг показалось, что он может его избежать.

Он отступил от окна, чувствуя, как знакомые стены его крепости смыкаются, становясь выше, толще, непреодолимее. Воздух снова стал спёртым, затхлым. Он снова был косаткой в бассейне. Только теперь он знал, что такое океан. Хотя бы его запах.

Вечером он не выдержал. Он взял красный карандаш – его старый, верный сигнал тревоги – и положил его на открытку. Яркое алое пятно на белом фоне. Знак стоп. Знак того, что он сдаётся. Что игра окончена.

И тогда в дверь постучали.

Тихий, робкий стук. Не врезка в дерево, а почти царапанье. Лев замер, превратившись в слух. Сердце заколотилось, выпрыгивая из груди.

Код красный! – взвизгнул Страж. – Несанкционированное проникновение! Немедленно к убежищу!

Это она! – запищал Мальчик. – Она пришла!

Или кто-то другой, – прошептала Тень. – Кого она позвала. Санитаров. Полицию. Чтобы убрать назойливого психа.

Стук повторился. Терпеливый, настойчивый.

Лев не двинулся с места. Ноги стали ватными. Он смотрел на дверь, как кролик на удава.

Третий стук. И тихий, сдавленный голос за дверью:

– Лев? Это я, Анна Сергеевна. Я…я получила ваш рисунок.

Его голос. Настоящий. Не через стенку. Не в виде букв на бумаге. Живой. Дрожащий. Старый.

Протокол требует изоляции! – давление в висках стало невыносимым. – Это ловушка! За дверью не она! Вероятность подмены: 65%!

Лев сделал шаг. Потом ещё один. Его рука сама потянулась к замку. Пальцы скользнули по холодному металлу.

Не надо! – взмолился Мальчик. – Она испугается нас! Увидит и испугается!

А что, если не испугается? – парировала Тень. – Что, если улыбнётся? Что ты будешь делать тогда? Пригласишь её на чай? Будете болтать о погоде и плохих яблоках?

Лев повернул ключ. Щёлкок. Ещё один. Цепочка задрожала под его пальцами.

Он глубоко вдохнул и потянул дверь на себя. Всего на несколько сантиметров. Ровно настолько, чтобы увидеть щель ночи снаружи и часть лица в этой щели.

Она стояла на пороге. Бледная, ещё более хрупкая, чем ему казалось издали. В руках она сжимала его рисунок – аккуратно сложенный листок с яблоком.

– Здравствуйте, – прошептал он. Его собственный голос показался ему чужим, сиплым.

– Здравствуйте, – она улыбнулась. Не широко. Смущённо. Уголки губ дрожали. – Я… я хотела лично поблагодарить. Рисунок… он очень красивый. Очень живой.

Она протянула его через щель. Лев не взял. Он смотрел на её руку – старческую, в синих прожилках, с тонкими, почти прозрачными пальцами. На них не было перчаток.

– Я… я не опасен, – выдавил он, сам не понимая, зачем говорит это.

– Я знаю, – она покачала головой. – Я вижу. Вы просто… одиноки. Как и я.

Они стояли так несколько секунд. Разделённые цепочкой и сантиметрами. Два острова в океане ночи. Два аквариума, в которых на мгновение совпали температура и солёность воды.

– Мне пора, – она вдруг смутилась, отводя взгляд. – Просто… хотела сказать спасибо. И… если что, я рядом.

Она развернулась и быстро зашаркала к своему подъезду. Дверь захлопнулась.

Лев стоял, всё ещё держась за свою дверь. В щели оставался запах – дешёвых духов и одиночества. И в руке он сжимал тот самый рисунок. Она сунула его ему в пальцы, прежде чем уйти.

Он захлопнул дверь. Повернул все замки. Прислонился спиной к холодному дереву и медленно сполз на пол.

Внутри царила оглушительная тишина. Даже Страж молчал, переваривая произошедшее.

Она прикоснулась, – прошептал Мальчик. – К рисунку. Её пальцы были там, где твои.

Да, – ответила Тень. Её голос был тихим, почти задумчивым. – И мир не рухнул. Пока.

Лев развернул рисунок. На обратной стороне, рядом с его «Спасибо», она вывела теми же дрожащими буквами:

«Вкусных яблок вам. А.С.»

Он сидел на полу в тёмной прихожей, сжимая в руках этот клочок бумаги, и чувствовал, как что-то внутри него – что-то давно замёрзшее и спящее – медленно, неохотно, но начинает оттаивать.

Он был всё так же один. Но теперь его одиночество было на одного человека меньше.

Глава 17. Эхо

Тишина после ухода Анны Сергеевны была звонкой, натянутой, как струна. Лев сидел на полу в прихожей, сжимая в руке рисунок с яблоком. На обратной стороне её дрожащие буквы: «Вкусных яблок вам. А.С.» Казалось, они излучали лёгкое тепло, нарушая привычный холод его крепости.

Биометрический сканер показывает аномалии, – голос Стража звучал приглушённо, с лёгким шипением помех.  – Пульс: 98 ударов в минуту. Температура кожи: повышена. Рекомендован отдых и седация.

Она нам улыбнулась! – Мальчик не унимался, его восторг был таким же острым и ярким, как вспышка света в тёмной воде. – Она не испугалась! И пахнет она пирогами!

Пахнет одиночеством и старостью, – поправила Тень, но без привычной едкости. – И глупостью. Рискует своим покоем ради какого-то замкнутого юноши с рисунками. Глупая, добрая старуха. Такие долго не живут.

Лев поднялся с пола. Ноги подкашивались, но не от слабости – от переизбытка чувств. Он прошёл в гостиную, к полке, и аккуратно положил рисунок рядом с открыткой. Два белых пятна на тёмном дереве. Два доказательства. Два моста, брошенных через бездну его одиночества.

Он подошёл к окну. Ночь была ясной, морозной. Луна освещала снежную гладь, превращая двор в застывшее, серебристое море. Где-то там, за стеной, в своей вселенной, Анна Сергеевна, наверное, пила чай. И, возможно, думала о нём. Не как о призраке, не как о угрозе. А как о соседе. Одиноком соседе.

Протокол требует анализа рисков, – настойчивее зазвучал Страж. – Эмоциональная привязанность к объекту «Соседка» достигла уровня 8 из 10. Это уязвимость. Она может быть использована.

Кем? – вдруг спросил Лев вслух. Его голос прозвучал тихо, но чётко в пустой комнате. – Кто её использует? Вы?

Наступила мгновенная тишина. Даже Тень затаила дыхание.

Система не оперирует категориями «использование», – наконец ответил Страж, и в его голосе впервые прозвучала не металлическая твёрдость, а нечто похожее на смущение. Система анализирует риски. И рекомендует защиту.

От чего? От её доброты? От её пирогов?

От боли, – неожиданно тихо сказала Тень. От боли, которая последует, когда она исчезнет. Умрёт. Уедет. Просто забудет о тебе. Так всегда бывает, Лев. Всё, что входит в нашу жизнь, рано или поздно её покидает. Оставляя лишь дырку. Ещё одну дырку в и без того решётчатом заборе.

Лев посмотрел на свои руки. Они всё ещё дрожали. Но теперь не от страха. От чего-то другого. От принятия. От понимания, что Тень, как всегда, права. Но что эта «дырка» – эта возможность будущей боли – уже сейчас стоит того мига, когда он увидел не страх, а понимание в глазах другого человека.

Я не хочу защищаться, – прошептал он. – Не от этого.

Он подошёл к секретеру, достал чистый лист бумаги. Не альбомный – плотный, немного желтоватый, с шершавой поверхностью. И не карандаш – перо и чёрные чернила, которые когда-то принадлежали его отцу.

Что ты задумал? – с интересом спросила Тень. – Портрет старухи? Натюрморт с яблоками и кефиром?

Молчи, – тихо попросил Лев. – Я думаю.

И он начал рисовать. Не яблоко. Не соседку. Не себя. Он начал рисовать дверь. Свою дверь. Но не закрытую. Приоткрытую. И в щели – луч света, падающий на паркет в прихожей. А в луче – два силуэта. Его – неясный, размытый. И её – чёткий, реальный, с протянутой рукой, в которой лежало нарисованное яблоко.

Он рисовал не событие. Он рисовал возможность. Мост. Тонкий, хрупкий, как паутина, но мост.

Эмоциональная нагрузка изображения превышает допустимые нормы, – завопил Страж. Это приглашение! Это слабость!

Это надежда, – прошептал Мальчик.

Это глупость, – вздохнула Тень. Но, чёрт побери, красивая глупость.

Лев не обращал на них внимания. Он выводил пером каждую линию, каждую тень. Он вкладывал в этот рисунок всё – свой страх, свою надежду, свою благодарность, своё одиночество. Он рисовал не для того, чтобы сохранить момент. Он рисовал, чтобы создать его. Чтобы доказать самому себе, что этот миг был реален. Что он не придумал его.

Он закончил за полночь. Рука затекла, в глазах стояла рябь от напряжения. Он отложил перо и откинулся на спинку стула.

На бумаге была дверь. Приоткрытая. И свет. И два силуэта. И яблоко.

Он не подписал рисунок. Он просто аккуратно положил его на полку, рядом с открыткой и первым яблоком. Три свидетельства. Три доказательства того, что его аквариум – не вся вселенная.

Он подошёл к форточке, приоткрыл её. В комнату ворвалась струя ледяного воздуха. Он пах снегом и звёздами.

Протокол нарушен, – констатировал Страж, но в его голосе не было прежней тревоги. Была лишь усталая констатация факта. Температура падает.

Пусть, – ответил Лев. – Я привыкну.

Он стоял у окна и смотрел на спящий дом напротив. На тёмное окно Анны Сергеевны. Он не знал, что будет завтра. Будет ли больно. Будет ли страшно. Придёт ли она ещё. Или это был единственный миг, подаренный ему судьбой для встряски.

Но он знал, что теперь его одиночество было иным. Оно было не абсолютным. В него проникло эхо. Эхо другого одиночества. И это эхо – тихое, едва слышное – было громче любого внутреннего голоса. Громче страха. Громче отчаяния.

Оно было похоже на зов. На зов другой косатки в бескрайнем, чёрном океане. Далёкий. Одинокий. Но реальный.

И впервые за долгие годы Лев почувствовал не желание спрятаться от этого зова. А желание ответить.

Он закрыл форточку и лёг спать. Сон пришёл быстро – глубокий, без сновидений, без кошмаров. Как у человека, который нашёл то, что искал. Даже если он искал этого всего несколько минут. Даже если это «что-то» было всего-навсего дрожащим «спасибо» на клочке бумаги.

А за стеной, в своей вселенной, старуха спала и видела сны. Возможно, о яблоках. Возможно, о соседе. Возможно, о том, что зима скоро кончится. И что даже в самом холодном одиночестве может найтись щель для света.

Глава 18. Звук снаружи

Следующие несколько дней Лев жил в состоянии подвешенной реальности. Его внутренний океан, обычно замкнутый и предсказуемый, взволновался от брошенного в него камня. Ритуалы выполнялись механически, пальцы сами нащупывали скол на тумбочке, ноги вычерчивали привычный маршрут по паркету, но сознание было там, за дверью. В пространстве, где прозвучал человеческий голос, обращённый непосредственно к нему.

Протокол «Наблюдение» активирован. Фокус: объект «Анна Сергеевна». Приоритет: высокий.

Голос Стража вернул себе былую чёткость, но в нём появилась новая, навязчивая нота – гиперконтроль. Он комментировал каждую мелочь, каждый шорох за стенкой, пытаясь вернуть ускользающую власть через тотальную осведомлённость.

Лев подошёл к окну, не скрываясь. Он ждал. Его день теперь был поделён на отрезки между её появлениями: утренний поход в магазин, дневная проверка почтового ящика, вечерний вынос мусора.

Объект вышел из подъезда. Одежда: тёплый плащ, шерстяной шарф. Вероятная цель: магазин «Продукты №17». Время отсутствия: ориентировочно 25-30 минут.

Страж говорил непрерывно, заваливая его данными, как заложника в осаде забрасывают сводками.

«Она просто покупает хлеб», – тихо возразил Лев, впервые осознанно оспаривая анализ системы.

Уточняю: хлеб – источник сложных углеводов. Однако в условиях ненадлежащего хранения – идеальная среда для развития плесневых грибов. Риск отравления…

Затихни, – сказал Лев без вызова, с лёгкой усталостью. Он не боролся. Он просто перестал слушать.

Вот она! Смотри, какая у неё сумка сегодня! – прошептал Мальчик. – Жёлтая! Как цыплёнок!

Лев смотрел. Он видел не «объект с потенциально опасной сумкой». Он видел женщину, которая сменила зелёную сетку на жёлтую авоську. Возможно, просто чтобы что-то изменить. Возможно, зелёная порвалась. Это была деталь. Человеческая деталь.

Она несла два батона и маленький прозрачный пакет с чем-то оранжевым.

Объект приобрёл хлебобулочные изделия и… – Страж на мгновение запнулся, анализируя. – Апельсины. Цитрусовые. Источник витамина С. Вероятно, профилактика сезонных заболеваний.

«Апельсины», – повторил про себя Лев. Слово показалось ему тёплым и солнечным. Он не ел их годами. Боялся кислоты, пестицидов, возможности аллергии.

Она подняла голову и на мгновение взгляд её скользнул по его окну. Не мимо. Именно по окну. И она не отвернулась сразу. Она чуть заметно, почти кивнула. Просто движение подбородка, приветствие своему отражению в стекле, за которым она, возможно, чувствовала присутствие.

Сердце Льва совершило один болезненный и прекрасный толчок.

Визуальный контакт. Длительность: 0,8 секунды. Оценка угрозы:… минимальная.

Даже Страж вынужден был это признать.

Она нас видит! – зашептал Мальчик, полный благоговейного ужаса. – И не убегает!

Она видит окно, – поправила Тень. Её голос был странно спокоен, без привычной кислоты. – Занавешенное окно в старом доме. Она не знает, что ты там стоишь и дрожишь, как осиновый лист. Она приветствует тень. Идею. Впрочем, для начала и этого достаточно.

Лев не ответил. Он стоял, пока она не скрылась в подъезде. В его груди что-то пело и щемило одновременно. Он был видим. Не как угроза, не как больной. Как окно. Как тень. Как идея. Это было больше, чем он мог вынести.

Он отступил вглубь комнаты, в свой привычный полумрак. Но полумрак этот уже не был прежним. Его пронзила тонкая, как игла, нитка солнечного света – не от лампы, а от слова «апельсин», от кивка, от жёлтой сумки.

Он подошёл к полке, где лежали её открытка и его рисунки. Он взял листок с наброском двери и света. Он чего-то ждал. Какого-то знака. Что делать дальше.

И знак пришёл. Но не тот, которого он ожидал.

Сначала он почувствовал лёгкую вибрацию в ногах. Едва уловимый гул, идущий сквозь пол. Потом он услышал – отдалённый, но оттого не менее чужеродный, рокот тяжёлой техники. Не мусоровоза. Не трамвая. Что-то большее.

Обнаружен аномальный акустический фон, – мгновенно среагировал Страж. – Источник: восточный сектор, расстояние приблизительно 300 метров. Характер звука: дизельный двигатель, возможно, бульдозер или экскаватор.

Лев замер. Бульдозер? Здесь? В их тихом, забытом Богом районе?

К анализу подключены внешние данные. В сводках новостей за последний месяц упоминается проект «Реновация центра». Вероятность: 92%.

«Реновация?» – слово упало в тишину комнаты, как камень.

Тень заговорила первой, и в её голосе вновь зазвучал знакомый, ядовитый триумф. – А вот и оно. Приплыли, рыбка. Большой мир всё-таки нашёл тебя. Не через дверь. Он придет к тебе через стену. Снесёт твой аквариум вместе с водой. Посмотрим, как ты поплаваешь в бетонной пыли.

Лев подошёл к восточному окну, тому, что выходило на пустырь и старую липовую аллею. Он давно не смотрел в эту сторону. Занавески были плотно задёрнуты.

Он медленно раздвинул их.

На краю пустыря, там, где раньше росла старая, кривая берёза, стоял жёлтый, громадный экскаватор. Его ковш был опущен, как клюв гигантской хищной птицы. Вокруг суетились люди в касках и оранжевых жилетах. Они что-то размечали, орали друг на друга. Их голоса, грубые и чужие, долетали сюда обрывками, нарушая тишину его мира.

Лев смотрел, и его внутренний океан вдруг сжался, превратившись в ледяную, неподвижную глыбу. Его крепость, его тюрьма, его аквариум – всё это внезапно оказалось хрупким, картонным, временным.

Уровень угрозы критический. Периметр безопасности нарушен. Рекомендовано: полная изоляция, герметизация окон, использование берушей.

Голос Стража звучал панически, срываясь на высокие частоты.

Но Лев уже не слышал его. Он слышал только рокот машины и видел, как ковш экскаватора со скрежетом впивается в мёрзлую землю, чтобы вырвать с корнем его берёзу.

Он отшатнулся от окна, заставив занавески сомкнуться. В комнате снова стало темно. Но это была уже не старая, привычная тьма. Это была тьма перед сносом.

– Они всё сломают, – прошептал Мальчик, и в его голосе слышались слёзы. – Наше дерево… наши воробьи…

– Они сломают всё, – безразлично констатировала Тень. – Твой аквариум. Её дом. Ваши хрупкие мостики из открыток и рисунков. Всё превратится в пыль. Такова прогрессия, Лев. Сначала ты добровольно запираешься от мира. Потом мир приходит и стирает тебя с лица земли. Иронично, не правда ли?

Лев стоял посреди комнаты, сжимая и разжимая кулаки. Давление зашкаливало. В висках стучало. Страх, старый и знакомый, накатывал волной, грозя смыть те крошечные островки уверенности, что он успел построить.

Он сделал шаг к полке с рисунками. Не к своим. К её открытке. Он взял её в руки, чувствуя шершавую бумагу, вглядываясь в дрожащие буквы: «Если будет нужно – я через стенку».

Рокот экскаватора нарастал, проникая сквозь стены, через кости. Это был звук конца. Его конца.

Но он смотрел на открытку. На слова, написанные старческой рукой. На предложение помощи.

И тогда, сквозь грохот снаружи и панику внутри, он услышал свой собственный голос, тихий, но чёткий: