Кусочек праздника в кармане

Особенно конфеты нас всегда радовали! Нет, все-таки замечательная у нас жилконтора – о детях беспокоится! Кстати, игрушки эти деревянные исчезали всегда так же быстро, как и конфеты, но никто не жаловался. На следующий год, в Рождество, всегда появлялись новые игрушки. Да, и вот что удивительно: никто никогда не видел, кто и как эти игрушки и конфеты развешивает. Поэтому все говорили, что это делает Дед Мороз!

Смешно, конечно. Но людям нравится верить в Деда Мороза…

Ближе к ночи мороз крепчал. От холода я почти не чувствовал пальцев на ногах и руках, но домой не шел – это бы означало мою полную капитуляцию, чего я допустить никак не мог. Вдруг мой взор привлек огонь, видневшийся в конце двора. Там находилась так называемая сторожка, представлявшая собой хозяйственное помещение дворника. Мы называли ее «бункером». Я подошел ближе и увидел Макара Егоровича, сидевшего у костра в своей глупой шапке и задумчиво смотрящего на огонь. Он что-то бормотал себе под нос.

– С кем это ты разговариваешь, Егорыч? – ничего лучше спросить я не придумал.

Он обернулся, поглядел на меня и устало ответил:

– С птицей-синицей. Вот, видишь, лапу ей перебило, я отходил, теперь отогреваю в сторожке. Ничего – поправится…

– Вот чудак ты, Егорыч – с птицами разговариваешь!

– А ты что это тут делаешь? Не поздновато ли для прогулок? – он улыбнулся во весь рот. – Мне слышалось, что и ты с кем-то беседу вел…

Я и вправду до сих пор мысленно вел баталии с родителями, и лучшие свои изречения проговаривал вслух.

– Да я так… сам с собой…

– А! Так, значит, с собой говорить можно, а с птицами нельзя? Что, значит, считаешь себя более важной птицей, чем синица?

Я не нашел что ответить.

– Да ты садись, погрейся, а то вон сосульки уже под носом выросли, – Егорыч подвинулся и освободил мне место у костра.

Некоторое время мы сидели молча. Немного отогревшись, я осмелел.

– Слышь, Егорыч, а что это ты делал там, на катке? Что, опять разнарядка из жилконторы?

– Угу, – старик с удивлением посмотрел на меня, затем снял с себя свою бывалую ушанку и надел мне на голову. – Уши отморозишь, следопыт!

Ушей я и правда уже не чувствовал, так что особо не возражал.

Мне нравилось, что дед меня ни о чем не спрашивал. Но мало-помалу я выболтал ему всю свою обиду на родителей. Он внимательно слушал.

– Шел бы ты домой, сынок. Любят они тебя, – старик многозначительно на меня посмотрел.

– С чего это ты взял, что они меня любят?

– А с того и взял! Вот проживешь с мое на свете – сам поймешь! А впрочем, дело твое личное… Я вчера видел, как твой отец новый велосипед домой тащил – небось, тебе под елочку. Ждешь ведь! А ты вот своим родителям какой подарок приготовил? Никакого? А они ничего от тебя не ждут, разве что – доброты немного.

Я нахохлился, как воробей, но не проронил ни слова. Подарка у меня действительно не было. Но я вдруг вспомнил, как мама всегда радовалась моим детским рисункам и поделкам, ну и хорошим оценкам тоже.

– Шел бы ты домой. А у меня еще дела есть, – повторил Егорыч. – Вон, качели детские поломались. Завтра надо отремонтировать, а то каникулы ведь, а ребятне кататься не на чем будет…

Неожиданно меня вдруг охватило жгучее чувство стыда. Как никто другой, я-то знал, кто сломал качели. Это мы вчера на них баловались. Но качели явно не были предназначены для таких великовозрастных балбесов, как мы с Юркой. Признаться в этом дворнику я, конечно, не мог, но вдруг как-то выпалил:

– Может, помочь?

Дворник вздохнул.

– Ну помоги, коли не шутишь. Пойдем в сторожку, доску выберем.

Я зашел в «бункер» и увидел, что, помимо метел, лопат и шлангов, там много инструментов, деревянных заготовок и еще куча всякого добра. Мне такие мес та нравились, и я с интересом начал все разглядывать под тусклым светом единственной лампочки. Тут я неудачно оступился в полумраке и, споткнувшись о какой-то ящик, чуть не упал. Желая поставить все на место, я подвинул назад тот самый ящик, о который споткнулся, и мой взгляд уперся в его содержимое – это были вырезанные из дерева, разукрашенные красками фигурки птиц и зверей, в углу ящика лежал сверток – пакет с конфетами.

Я замер от неожиданности…

– Так это ты?! Это ты – Дед Мороз?!

Егорыч явно ничего не понимал.

– Ты что, парень, совсем перемерз? Какой я тебе Дед Мороз? Я – дворник. Макар.

– Ничего я не перемерз! Это ты украшаешь елку игрушками и конфетами на Рождество! А никакая не жилконтора…

И тут вдруг меня осенило!

– Нет никаких разнарядок жилконторы. …Это ты сам заливаешь каток и горку, ремонтируешь качели, делаешь скворечники и цветочки высаживаешь. …Это все ты сам…

Дед Макар занервничал и начал было что-то отвечать. Но я его перебил.

– Ты врал! Ты – старый дед Мазай – всем врал! Зачем?!

– Да… просто… я хотел чуда… Вот, чтоб деткам было чудо… чтоб людям…

– Да как ты мог?! Какое чудо?! Чудо – это когда явление никто объяснить не может, даже наука! А тут всем понятно, что это человек делает!

Меня вдруг охватила волна злости. Я даже не мог понять, почему – то ли оттого, что такой старый дед одурачивал весь двор, то ли потому, что выяснилось, что Дед Мороз – это простой дворник.

– Я вот завтра всем-всем расскажу, что это ты! Пусть знают! Нечего тут чудеса выделывать!

– Ну, ладно-ладно, успокойся. Ты прав. Никакое это не чудо. Это я для себя все делал, для своего чуда… – голос Егорыча задрожал. – Видишь ли, у меня ведь тоже сын есть – Антон. Вот когда я его видел в последний раз, он был таким, как ты. И мы с ним наряжали елку во дворе, и заливали каток, и кормушки для птиц делали… А потом… так случилось, что они с мамой уехали. И я не смог их найти. Вот я и делаю все это для других детей в надежде, что долетят мои птицы до Антона, и расскажут ему все, и он найдет меня…

По жестким жилистым щекам деда Макара предательски покатились слезы.

Я был потрясен! У деда Мазая есть сын? И это все он делает для него? Для сына? Мысли, как пчелы в улье, роились в моей голове. Я пытался вспомнить все, что когда-либо знал о дворнике Макаре. И понимал, что он, наверное, был дворником в этом дворе уже тогда, когда я родился. И все настолько привыкли к нему, что даже его не замечали. Каждый день все спешили по своим делам, и так привычно было все вокруг: и клумбы, и побеленные деревья, и кормушки, и каток зимой, и привычный дед Макар в своей ушанке. Никто не задавался вопросом – зачем он это делает? Дворник – значит должен! Разнарядки из жилконторы! А ведь ему и спасибо никто не говорил! А мы с ребятами еще и напакостить старались. При виде плачущего старика моя злость мгновенно улетучилась.

– Почему ты не смог найти сына? Почему он не нашел тебя? – приглушенным голосом спросил я.

– Я ведь не всегда был дворником. В молодости я был археологом. Постоянно ездил в экспедиции. У меня была чудесная семья. Вот только жене моей надоели все эти экспедиции, и однажды она забрала Антона и уехала с ним в неизвестном направлении. Я пытался найти их, но безуспешно… Затем сам уехал в очередную экспедицию на восемь месяцев, а когда вернулся, то оказалось, что меня выселили из моей квартиры, так как семьи у меня нет, и я не появлялся почти год. Волею судеб оказался в этом городе да так и остался. Дворникам давали бесплатное жилье – вот я и пошел в дворники.

– А цветы ты тоже для сына высаживаешь? Или для жены?

– Нет, цветы – это для мамы. Она у меня их очень любила…

В моей душе переливалась буря эмоций, просто шквал, цунами и вулкан одновременно. Я ничего не понимал из того, что со мной происходит, но мне так хотелось хоть как-то утешить этого старого человека! Я сам чуть не плакал.

– Макар Егорович, ты… прости меня. Я ведь не знал. Я никому не скажу, что это ты – Дед Мороз! Можно, я в этом году с тобой на Рождество елку наряжать буду? Я тоже хочу, чтобы для всех было чудо…

Егорыч улыбнулся.

– Можно. Только сначала качели починим, хорошо? Иди домой, поздно уже. Твои волнуются, места себе не находят. Да, возьми вот это, подаришь своим родителям. – Он протянул мне одну из своих фигурок, птицу. – Это голубь. А голуби символизируют мир. Вот и помиришься с родителями.

Я взял голубя, поблагодарил Егорыча и побрел домой. Потрясенный услышанным и увиденным, я забыл отдать деду ушанку.

Родители были счастливы моему появлению. Мы поговорили. Я обещал исправить оценку по математике (в тот момент она меня волновала меньше всего) и подарил им голубя. Голубь мира был водружен на домашнюю елку, Новый год мы встретили в теплом семейном кругу.

На следующий день вместо развлечений с друзьями я пришел к деду Макару – чинить качели. Пока мы с ним ремонтировали качели, мне удалось узнать, что сына он не видел 18 лет. Я обещал никому не говорить о том, что знаю, и дед Макар рассказывал мне о своей былой жизни. Вечером, уходя домой, я достал из пакета свою прошлогоднюю меховую шапку и протянул ее старику.