Ученица знахарки

Глава 1

Тени на окраине деревни

Утренний туман окутал пахотный двор как призрак. Его серая дымка висела

низко над землёй. Ноябрь выдался не холодный, но сырой и небо почти

всегда было пасмурным.

Деревня «Криводол» расположилась меж чёрных елей и топких болот, будто зажата в тиски. Улицы испещрены колеями от телег, заполненные

бурой жижей даже в засуху. Некоторые избы были хорошие, бревенчатые, но в основном – покосившиеся, с замысловатыми резными ставнями, почерневшими от времени. На многих дверях висят обереги из щучьих

зубов и пучков крапивы. Народ тут суеверный, мнительный, хоть и стоит

деревня на торговом пути. Центр деревни – это колодец с кривым

журавлём, вокруг – грязь, перемешанная с навозом и столб. На столбе

висит медный колокол – в него бьют, если случился пожар.

Дома ближе к лесу стоят пустые, их хозяева либо умерли, либо переехали.

В них иногда проводили обряд «мёртвые чашки»: в пустых избах ставят

глиняные миски с мёдом, для задабривания злых духов. На окраинах никто

не хотел селиться. Но всё же, на окраине деревни стоит одна, едва

заметная, над поверхностью земли, полуземлянка. В этом месте земля

уходит в лес и воздух густой от запаха сырой земли и листьев. Земляная

развалина торчит на краю, как последний зуб.

Это покосившийся дом девочки Завиши и её матери Видны.

Снаружи дома, крыша поросла мхом и чахлой морошкой. Из трубы вечно

валит сизый дым – будто дом не греется, а чадит от безнадёги. У порога

растет яблоня-дичка (плоды кислые, но хозяйка варит из них «заманиху»).

Внутри, пол заменяет утоптанная глина, холодная даже летом. В углах —

плесень узорами, а на полках глиняные чашки и плошки. «А под лавкой

блошки» – шутила Видна.

Стены землянки из вековых брёвен, проложенные мхом. На них – сажевые

рисунки. Завиша в детстве изобразила свои страхи, так мама велела

(помогает темноты не бояться). Нехитрая мебель – стол из плах, лавка с

выщербленным краем (туда Видна привязывает верёвкой дверь, когда

петли отваливаются). Очаг обложен камнями, почерневшими от копоти. В

одном из углов живёт паук крестовик, которого Завиша считает «стражем

очага». Вот и всё богатство.

Даже в таком маленьком пространстве есть угол Завиши, где она спит и

держит свой нехитрый скарб. Под потолком висят связки трав, а на полке —

её «коллекция»: лисья кость с дырой, камень в форме сердца и горшочек с

её молочными зубами. Такие были безделушки у девочки.

Впрочем, Завиша уже миновала свой детский возраст и начала

превращаться в девушку, а мать ломала голову над приданным (которого

естественно не было). Все приданное Завиши уже было на ней – рубаха из

грубого льна, перешитая из материнского сарафана, да юбка. Она

подпоясывает её верёвкой, в которую воткнут нож для всех случаев. На шее

– деревянный резной амулет, на ногах лапти, сплетённые из лыка, но

летом чаще ходит босиком – подошвы грубее коры.

Жили они бедно, если не сказать ещё хуже. Видна – сутулая от работы

женщина, измождённая работой и тяжёлой жизнью. На ней всегда серая

рубаха, заправленная в поношенную понёву. На голове – платок с

выцветшими стежками красного узора (единственная память о муже). На

руках – мозоли и царапины от работы в чужом доме, она вечно пахнет

луком и чужим скотом.

Муж её давно умер, как и вся его семья – они сгорели в пожаре. Выжила

только беременная Видна, которая чудом пришла позже обычного (искала

заблудшую корову) и вернулась уже к обгоревшим останкам мужа, его

родни и своего не свершившегося семейного счастья. Видна была сиротой, а теперь ещё и беременной вдовушкой. Она отправилась к своему

единственному родственнику – деду Кряжу. Он жил за две деревни, на

окраине Криводола, в бедности, в старой полуземлянке. Он ни за что бы не

принял внучку, да вот ноги от старости отказали и Видна показалась на

пороге его сырого жилища как раз кстати. Старый сыч, усилиями Видны, прожил ещё 6 лет, а потом вдова с дочкой стали единственными

наследницами 'дедова гроба', как он сам называл свой дом. Крыша могла в

любой момент обвалиться и действительно похоронить под собой жильцов.

Но боги миловали…деревня Криводол всё же стала домом для Видны и

Завиши, пусть и не очень любимым.

***

Завиша проснулась до восхода солнца. Её каре-зелёные глаза блестели в

темноте, они казались светящимися угольками в тусклом свете утренней

зари. Она быстро оделась в свою обычную одежду: льняную рубаху без

вышивки и длинную юбку из грубого холста. Одежда у неё была одна на все

времена, поэтому цвет от постоянной носки она имела природный – серо-бурый. Главный украшением Завиши стали волосы, цвета гречишного мёда

– они чаще всего были завязаны в косу на затылке, пахли сладко и

золотились при каждом движении.

Когда она выходила из дома, хруст соломы под ногами напоминал ей звук

мелких косточек, которые ломаются. Так она себе это представляла.

Глиняный пол под соломой был прохладным летом и очень холодным

зимой. От мороза спасала только односкатная крыша, покрытая толстым

слоем земли и поросшая мхом. Завиша ночами мечтала о том, как выйдет

замуж и у них будет настоящий дом, с деревянным полом и окнами…

Матушки никогда не было дома, бывало и по нескольку дней. Она

нанималась работницей в дома побогаче, то нянькой, то дояркой – да куда

возьмут. Завиша выглядит хрупкой, но на самом деле она очень сильная и

делает почти всю работу по дому, пока Видны нет. Да и когда есть, тоже всё

делает Завиша. У неё округлые, детские черты лица, но высокие скулы и

упрямые губы. Острый пронзительный взгляд, 'сглазит, не подавится', так

говорят ей неодобрительно люди. Она не по годам сообразительна, с

пытливым умом. Вот только увлекается всем странным. То головастиков

разрезает, то муравьям хатки строит, то соломенным куклам крылья из

веточек мастерит.

Деревня Криводол окружена густым лесом – дом для бесчисленных духов

древней веры. Здесь, бывало, обитали оборотни, Багник утаскивал скот в

болото, Водяница плела свои чары у реки и зазывала искупаться, а Лесавки

наблюдали за всем со своего места глубоко внутри чащи, и горе тому, кто

один, да без оберега пошёл по грибы....Каждый дом в деревне имел своих

покровителей – домовиков, банников, а Баган охранял скот – все они

следили за благополучием семьи. Они сидели у печки или за порогом дома

или в хлеву. Каждому из них полагался свой ритуал и своё подношение.

Завиша не хотела верить в духовых и древних богов. Возможно потому, что

от неё они отвернулись. Матушка Видна была других взглядов и иногда

ночью шептала заговоры над спящей Завишей («Чур её, чур от лиха»), но

утром делает вид, что ничего не было. В доме Видны никакой домовой дух

не жил… даже кот не приживался в этом сыром жилище. Разве что паук-крестовик обосновался в углу.

Зато на улице Воздух был свежим от росы; звуки раннего утра наполняли

деревню – редкая перекличка птиц и тихий топот коров по направлению к

пастбищу. Солнце начало подниматься над горизонтом, отбрасывая

золотистые лучи на крыши домов. Красота!

Так начинался очередной день Завиши.

Она взяла деревянное ведро для воды из колодца, у соседнего дома.

Натаскала в дом. Затем вычерпала воду из бочки (дождевая, пахнет

гнилыми листьями). Хррр, Хррр, Хррр – скребет ковш по дну деревянной

бочки. Потом смолола на ручном жернове ячмень (каша «три зерна на

горшок» будет сегодня к вечеру). Перестелила солому на полу. Растопила

печь.

Мать учит: «Дверь на засов, угли в печи засыпай золой, а если в окно

постучат трижды – не отзывайся, даже если голос мой услышишь». Мать

знала каждый уголок своей деревни лучше других: где лучше всего

собирать ягоды для варенья или корешки для отвара, у кого купить

лечебные травы, у кого взять взаймы и много ещё интересного. Но матери

вечно нет, а Завиша одна, со своими странными друзьями,потому что дети с

ней играть почему-то не хотят. Она проводит «опыты»: поджигает

собранные травы, чтобы увидеть цвет дыма, или пытается говорить с

крестовиком на «языке пауков».

Деревня Криводол красивое, дикое место, но люди тут суровые. Завиша

выросла и родилась тут, но когда она идет через узкие улочки между

домами, она не чувствует себя частью этого мира древних традиций и магии

природы…

Завиша присела в доме, передохнуть после утренней работы. Сняла платье, повесила сушиться перед печью. Подол весь мокрый, такая сырость этой

осенью. Утренний свет пробивается через дыру в потолке и падает прямо

на лицо девушки.

На улице кричат вóроны, а ребятишки дразнят Марфу-дуру, кидая в неё

гнилушки. Завиша плюнула в печь – слюна зашипела на углях. Примета: день будет едким.

Она натянула платье на обсохшее после работы тело, вытерла лицо

подолом (как с гуся вода, вся худоба), и вышла. Полуземлянка хмуро

блестела на прощание мокрой соломой, будто предупреждала: «Вечером я

тебя съем».

– Да знаю я, – шепнула Завиша, – ты каждый день это говоришь.

Она потрогала оберег на шее. Сегодня надо проверить ловушки в лесу,

может заяц попался. И найти то, что привиделось в её сне: ведьмин круг из

грибов у старого дерева.

Вечером воротилась матушка Видна. Сели ужинать кашей.

– Видна (разгребая угли): Опять свою траву жгла на улице? Намедни

Зоряна говорила, тебя саму на костре скоро сожгут, коли не

перестанешь. Вонища на всю деревню.

– Завиша (раскладывая поленья): Зато не помрём от хворей. Помнишь, как

у Фомки живот пучило? Моя трава его за день подняла.

– Видна резко хлопнула черпаком о стол: Не умничай, чай не лекарка ты.

Соседи скоро недоброе начнут говорить о тебе! Лучше бы жениха искала.

Вон, Глебка-кузнец на тебя поглядывает.

– Завиша (передразнивая): «Поглядывает»? Да он после трёх чарок и козу

готов обвенчать.

– Видна(вздыхает): И что? Муж – он и пьяный крышу починит. А ты… —

Она замолкает, глядя на дым. – Ты слишком много думаешь. Это нехорошо.

Приданного у тебя нет, а Глебка и без него тебя взял бы.

Завиша промолчала, не хотела снова расстраивать мать. А на следующий

день пошла в лес, искать ведьмин круг.

Глава 2

Встреча

Завиша шагала через болото, туманная дымка окутывала ее ноги. Сон, в

котором она увидела ведьмин круг из грибов, не давал ей покоя. Хотя она

не верила в небылицы про лешего и Багника (болотник), жуткая тишина

леса заставляла её нервничать.

"Может зря я?" – пробормотала она себе. "Просто сон."

Но чем дальше она шла, тем сильнее становилось чувство тревоги. Тени

деревьев казались ей зловещими силуэтами.

"Что я делаю здесь?" – спросила она себя вслух.

Ветер шелестел листьями, и Завиша остановилась на мгновение, прислушиваясь к звукам леса.

"Я просто хочу понять этот сон."

Она продолжила путь через мрачный лесной пейзаж, где единственным

светом был тусклый солнечный лучик на горизонте. Вещие сны ей снились

не в первой. И она знала, что это всегда знак.

В четверг сны всегда вещие, а вчера был четверг – подумала Завиша про

себя,– "ведьмин круг действительно существует… Бабка-знахарка не раз

рассказывала." Это явление такое, вполне объяснимое.

Болото дышало. С каждым шагом Завиши глина чавкала, как

проголодавшийся зверь, пытаясь засосать её по щиколотку. Туман висел

над трясиной рваными саванами, скрывая границу между водой и небом.

Она остановилась, вытирая ладонью пот со лба – пальцы дрожали, и это

её раздражало.

Она вспомнила ритуал, который проводят жители Криводола: Кормление

болота». Раз в год бросают в трясину чёрного петуха, чтобы «Мокошка-топь

не потянула за собой деревню». Завиша подсчитала: чёрных петухов очень

мало – болото приближается на локоть в год.

Трясина чавкает под ногами, главное ну ступить за тропу. Ощущение

взгляда спиной… Мурашки по телу.

– какая глупость, – пробормотала она, впиваясь взглядом в чахлые ольхи, что торчали из топи дугами, словные рёбра. – Топь – это просто гниль и

вода. Леший – выдумка старух, которым нечем занять язык. Успокаивала

себя Завиша.

И тут же вспомнила одну из старух:

Старая Гайтанка (собирая крапиву): Девка, не ходи в лес в полдень. Леший

глаза выколет!

– Завиша (поправляя корзину): Леший – нет. А вот медведь, вас всех

сожрёт, если вы петухов кидать не перестанете и будете дальше его

приманивать.

Завиша улыбнулась одним уголком рта своим мыслям и чуть не оступилась.

Но почему тогда воздух звенит, будто наполнен тысячею натянутых нитей?

Завиша потянула потуже верёвку, стягивавшую её юбку. Проверила на

ощупь кожаную суму́. Внутри – нож с обломанным кончиком, мешочек с

четверговой солью (на случай, если придётся заговаривать путь) и камень в

форме сердца, который подарил ей соседский мальчишка Мирон. Сон о

грибном круге, мерцающем бледным светом, не давал покоя. «Грибы-говорушки растут кольцами там, где умерло дерево, – вспоминает она. —

Гниль выела корни, споры проросли – вот и круг». Но в её сне грибы

шептались…

Тропа (если это можно было назвать тропой) виляла меж кочек, поросших

клюквой-карликом. Ягоды блестели, как капли руды. Завиша наклонилась, чтобы сорвать одну, рука повисла в воздухе, когда камыши впереди резко

качнулись.

– Выдра, – вскрикнула она, словно звук собственного голоса мог развеять

мрак. – Или..или ветер.

Ветра здесь не было. Воздух стоял тяжёлый, пропитанный запахом гниющих

корней.

Она двинулась дальше, бормоча под нос услышанную где-то поговорку:

«Страх – это разум, обращённый вспять». Ноги сами замедлялись у

чёрных луж, где вода пузырилась, будто под ней дышало что-то огромное.

– Газ, – прошептала Завиша. – Гниение, выделение газа. Опытные

охотники давно это знали. Не духи, не утопленники, не…

Туман впереди колыхнулся, приняв на миг очертания фигуры – высокой, слишком высокой для человека. Она замерла, сжимая рукоять ножа.

– это обман. Голос сорвался на хрип. – Болотные огни, блуждающие

огоньки не тронут человека, они никого не могут тронуть.

Фигура растаяла. Завиша выдохнула и плюнула в сторону, как делала, когда

злилась на собственную слабость.

«Соберись девка. Ты не малая уже, чтобы пугаться теней». И она совсем

как мальчишка поджала нижнюю губу.

Но, когда она снова шагнула вперёд, нога провалилась по колено в жижу.

Холодная грязь обожгла кожу. Завиша выругалась, цепляясь за корявый

ствол ивы, и вытащила ногу с хлюпающим звуком.

– ой! Выдохнула Завиша.

Её лапоть в обмотке, и без того пропитанный влагой, теперь хлюпал при

каждом шаге. Она шла дальше, стиснув зубы, пока не увидела их: бледные

шляпки, выстроившиеся в идеальный круг на полянке.

–Грибы-говорушки , – обрадовалась она, но сердце бешено колотилось.

Грибы росли у сухого корявого дерева, образуя вокруг него почти ровный

круг. В точности как во сне.

Завиша коснулась одного – и дёрнула ладонь назад. Гриб был тёплым, как

живая плоть.

– Солнце нагрело?…

Солнца не было. Небо висело свинцовым колпаком.

Сознание вдруг стало тяжёлым, тягучим как патока. Она невольно достала

нож, срезала гриб и надкусила. Гриб был тёплый и сладкий. Внезапно

раздался хруст веток.

– Кто здесь? – резко обернулась Завиша. – Покажись!

Тишина. Затем – шелест, будто кто-то провёл пальцами по грубой коже.

Завиша медленно встала.

На мху, в самом центре круга, лежала кость. Не звериная – человеческая, с

изломом посередине. Свежим изломом.

– Неужели медведь бросил, – прошептала она, чувствуя, как обережник на

её шее начинает пульсировать в такт сердцу. – Бросил волк. Или…

Не отдавая себе отчёта, она сняла кругляш обережника с шеи и зажала в

руке. В такие моменты сложно быть неверующей.

Ветер, наконец, поднялся. Он принёс запах, от которого сжался желудок —

медный, как кровь, и сладкий, как разлагающаяся плоть. Завиша стала

медленно отступать от круга.

Но, когда она повернулась, чтобы идти обратно, тропы уже не было. Только

туман смыкающийся вокруг, как ловушка.

Между ветвей что-то мелькнуло. Голубоватый огонёк, как от светлячка, только этот был днём и голубого цвета. Он звал, манил.

Завиша почувствовала твёрдую уверенность, что нужно непременно идти за

ним!

Голубой светец танцевал перед Завишей, зовя её глубже в чащу. Лес вокруг

неё становился все более зловещим – тени деревьев казались живыми и

извивались на земле. Воздух наполнился прелым запахом старой хвои.

"Что это такое?" – прошептала она себе, но слова потерялись в тишине леса.

Огонёк вёл её через густые заросли, где ветки царапали её лицо и одежду.

Каждый шаг делался тяжелее, как будто сама земля сопротивлялась её

продвижению.

Вдруг огонёк вывел её на открытое место, где деревья расступались и

остановился у старого заброшенного колодца. Стены колодца были

покрыты мхом и лишайником, а деревянные доски были искривлены от

времени. Из глубины колодца доносился слабый шёпот – звук был едва

слышен, но он заставлял кожу Завиши покрыться мурашками.

"Что здесь?" – спросила она себя вслух, но ответа не было.

Завиша выронила оберег, зажатый от страха в руках. Он катится к лесу, останавливаясь у следа – не звериного, не человечьего. Завиша как в

бреду наклонилась и подняла его. Следы ведут к пустой деревне.

–: Не ходи туда! Говорит ей голос в голове. Но Завиша не может не идти.

Ветер приносит волчий вой. Оберег в руке Завиши пульсирует в такт.

Из пустых домов горят глаза. Из оконных проёмов, из чёрных провалов

дверей. Завиша чувствует искры, которые разом пробежали от макушки к

затылку. Прошибает пот. Морок как рукой сняло.

– Волки!

Из одного из домов действительно вышел волк. Затем медленно вышли и

остальные. Это их глаза сверкали из проёмов. Завиша поняла – это их

территория и они не раз уже тут бывали. Пустые деревни не долго остаются

пустыми, природа быстро берет своё. Ноги Завиши стали ватными, она

поняла, что даже если залезет на дерево, они не отступят, они дождутся её

под деревом, пока она обессиленная не рухнет вниз. Спасать её никто не

пойдёт. Она уже слышит глухой рык и буквально кожей ощущает намерение

волков. А из колодца слышен тихий смех. Дверь крайней избы скрипнула.

Завиша замерла. В проёме стоял самый крупный волк. Существо, с шерстью

цвета пепла и глазами, в которых мерцал человеческий разум. За его спиной

маячили тени сородичей.

Вожак шагнул вперёд, земля как ковёр сглаживала все звуки. Стая замерла, шерсть дыбом, носы в сторону девушки. Завиша потянулась к ножу, но

пальцы скользнули по рукояти.

Он наклонил морду, ноздри вздрогнули – учуял запах грибов, трав, страха.

Завиша сделала шаг назад. Он – шаг вперёд. Между ними повисла пауза, густая, как смола.

Стая переминалась с лапы на лапу, нетерпеливая. Вожак вперил в Завишу

изучающий взгляд.

– «Совсем как человечий». Успела подумать Завиша.

Волки начали подходить, медленно, не торопясь. Словно знали, что

отступать ей некуда. Значит и силы тратить на бег незачем. Но тут вожак

дал какой-то знак, он издал звук, похожий на тихий рык и стая встала как

вкопанные. Волк и Завиша смотрели друг на друга ещё с минуту, затем стая

развернулась и ушла прочь. Завиша медленно попятилась, ещё медленнее

развернулась и что есть духу побежала. Она бежала, спотыкаясь о корни,

ожидая, что клыки вонзятся в спину. Но позади лишь эхо: вой

разочарованных волков.

Как бежала через болото она уже не помнила, ей казалось, что она через

него летела.

Глава 3

Стая

Лес. Тёмная Падь.

Деревья здесь росли криво, будто их корни цеплялись не за землю, а за

рёбра погребённых воинов. Воздух пропитан запахом хвои и гниющей плоти

– стая оставила объедки лося у подножия валуна, испещрённого рунами, которые не мог прочесть ни один человек. На камне, вылизывая

окровавленные лапы, сидел Он.

Вожак – это право дано за множество жизней, которые он забрал, прежде

чем встал над стаей. Но те, кто видел его глаза, знали: в них горел не

звериный ум. Там копошилось что-то древнее, острое, человеческое. Он и

сам чуял свою непохожесть на остальных и это раньше сильно беспокоило

его. Отчего так? Почему? Он был в стае с тех пор, как себя помнит, рос как

и все щенки, но был другим. Он умел подавлять волю других. Не всегда, но

зачастую, зверь на охоте смотрел на него будто загипнотизированный и не

двигался с места. Возможно, этим объяснялась такая успешная охота его

стаи.

В отличии от остальных он мог планировать, мечтать, запоминать и мстить, фантазировать и помнить яркие сны, мог чуять невидимые лучи силы, которые то тут, то там пронизывали лес.

А лес был полон знаков: камни с выбитыми чертами и резами, обросшие

мхом. Деревья, обмотанные цветными тряпками – подношение духам

перекрёстков. Кости, сложенные в замысловатые фигуры. Стая обходила

все это стороной. Даже голод не заставлял трогать оленину, оставленную у

подножия лиственницы-шамана. Ветер шептал в её ветвях на языке, который Вожак почти понимал: «Уходи».

Иногда, в лунные зимние ночи, лес показывал своё истинное

лицо: Северное сияние зелёными змеями ползло по звёздам. Вожак выл

тогда, и стая подхватывала. Не от голода – от необъяснимого восторга в

груди. Вожак всматривался в ледяные цветы на озёрах зимой, хрупкие как

дыхание. В отличии от обычных волков он видел не только еду, но и красоту

вокруг. Тишина в лесу бывала такая, что слышно, как лопается от мороза

кора деревьев. Снег шапками лежит на ветках и осыпается блестящим

звездопадом на шкуру, если задеть ветку.

В последние годы, зимы перестали быть морозными, а осень стала долгой

и протяжной, грозясь утопить все в своём моросящем дожде и сырости. Это

совсем не радовало его, шерсть у волков становилась сырая и волглая, начинала издавать неприятный запах, и зверь чуял его.

***

Они пришли к Нему сами – хромые, изгнанные из других кланов, молодые

безрассудные самцы и самки. Он сделал их сильнее, они сытно ели. Он

учил их обходить капканы, делать хитрые засады на оленя, разрывать им

сухожилия прежде, чем те успеют бежать.

Однажды они наткнулись на капкан. Новый, блестящий, присыпанный

снегом. Неопытный волк, которого вожак окрестил про себя Беззубый, шёл

небрежно, вдавливая лапы в снег всем весом.

– Ррррр, предупреждающе зарычал вожак, но было поздно. Ловушка

захлопнулась с хрустом.

Стая смотрела, как Беззубый грызёт свою лапу. Вожак отвернулся. «Не

спасти».

Стая окружила его, вдыхая запах отчаяния. Вожак подошёл последним.

– Беззубый (скуля): Убей.

Вожак впился клыками в горло. Тёплая кровь окрасила снег.

Они оставили тело на съедение воронам. Но через три дня нашли его

повешенным на сосне – кишки вытянуты в обережную руну, которую Вожак

видел на избах. Люди…они даже после смерти не дадут покоя.

В стае самок было больше, чем самцов и все они были его. Спариваться с

ними мог только он. Стая росла, но не за счёт щенков. Точнее не за счёт

ЕГО щенков. Иногда самки пробивались к стае уже беременными, но

никогда не беременели от него. Стая росла в основном из-за пришлых.

– Серая – доминантная самка с вырванным ухом прильнула к нему, заигрывающе подсунула морду ему под подбородок. Словно говоря: 'Я

готова… '. У неё как раз была течка.

– Он (прерывая рыком): Нет.

Его взгляд упал на шрамы у её брюха – следы прошлых помётов. Он

отвернулся. Серая заскулила, но замолчала под взглядом остальных.

Они не понимали. Даже не догадывались, что он не может дать им главного

– наследника. Его семя не давало щенков, словно высохший родник.

Охота

Лес был слепой и глухой. Снег, словно седым саваном, накрывал