Простые гипотезы

Глава 11. Буферные фонари

Я всегда бежала от прощаний. Ненавидела эту вымученную театральность последних слов, эту свинцовую тяжесть, что оседала на плечах и сжимала горло. В детстве, когда гости начинали собираться, я убегала в сад – лишь бы не видеть, как растворяются в далеке огни их машин.

После ночи, что переломила меня пополам, я механически, на автопилоте, забежала на работу к Тее. Мир плыл перед глазами, как размытая акварель. Я купила в ближайшем магазине у офиса первое попавшееся белье – простое, белое, хлопковое, уродливо-практичное, без намека на кружево или соблазн – и переоделась в холодном, продуваемом сквозняками туалете, содрогаясь от верта и недосыпа. Свою одежду, пропахшую нами, грехом и свободой, я сунула на самое дно сумки, словно пряча улику преступления. От чудовищного переизбытка чувств и отсутствия еды тошнило. В горле стоял колючий ком, и каждый глоток воздуха давался с усилием.

Внутри всё произошедшее сплелось в единую симфонию. Воспоминания накатывали тяжёлыми волнами, сбивая с ног, не оставляя возможности укрыться: ледяное прикосновение рассветного воздуха к обнажённой коже, стёртые в кровь ремешками босоножек ступни, его вещи, брошенные на стул – ещё хранящие тепло и форму его тела, обжигающая живая плоть под ладонями, губы, влажные и опухшие от бесконечных поцелуев, его запах…

Каждая деталь вплеталась в следующую, создавая причудливый вихрь, где боль и восторг, нежность и отчаяние переплелись так тесно, что уже невозможно было отличить одно от другого. Этот вихрь звенел в ушах, пульсировал в висках, вытесняя всё остальное, оставляя лишь одно – оглушительный гул того, что было, и того, что уже никогда не повторится. Сводящий с ума мускусный запах Арти теперь преследовал меня, как наваждение, как клеймо. Я не знала, что делать дальше. Мысль вернуться домой, к Кирану, к нашей идеальной, выхолощенной спальне с парными полотенцами и расписанной по минутам жизни, вызывала паническую атаку. Да, я была не одна. Но при этом во мне жил кто-то другой, кто-то, кто только что проснулся ото сна, требовал, умолял, рыдал от ярости и невыносимой боли. Я чувствовала боль – острую, физическую, как будто от меня отрывали кусок плоти вместе с душой, и еще что-то кроме долга. Что-то дикое, первобытное, настоящее, пугающее своей всепоглощающей силой.

Арти уезжал в Saint P. Обратно. В свою жизнь, в свой город, который вдруг стал для меня не просто точкой на карте, а местом, где бьется чье-то сердце. И я знала, знала каждой клеточкой своего измотанного тела, что вряд ли мы увидимся когда-нибудь снова. Это было последнее прощание. Окончательное. И именно поэтому, преодолевая паралич воли, я поехала его проводить. Самоубийственно, мазохистично, чтобы вдоволь намучиться и врезать себе в память эту боль на всю оставшуюся жизнь.

До вокзала нужно было ехать с пересадкой. Я опаздывала на его поезд, на наше прощание, и это опоздание казалось мне маленькой, жалкой отсрочкой приговора. Но у самого вокзала, увидев его высокую, знакомую, такую родную и такую чужую фигуру у поездов, я замедлила шаг. Сердце заколотилось, бешено вырываясь из груди, готовое остановиться от нарастающего напряжения. Я знала, что он меня видит, наблюдает за моим неуверенным приближением, и мне вдруг захотелось развернуться и бежать. Бежать без оглядки от самой себя, от этого выбора, от этой невыносимой, душащей тяжести предстоящей разлуки.

– Ты специально приехала за полчаса до отправления? – его голос прозвучал спокойно, но в глазах читалось облегчение.

– Вообще, я опаздывала… – призналась я, останавливаясь перед ним.

– У нас есть еще целых двадцать семь минут, – он мягко улыбнулся, взяв мои руки в свои. – Это целая вечность для тех, кто не хочет прощаться.

– И что нам делать с этой вечностью? – голос дрогнул.

– Запомнить каждую секунду. Чтобы хватило до следующей встречи.

И вот я снова оказалась в его руках. Его объятия были крепкими, уверенными, в них была та самая сила и спокойствие, которых у меня не было и в помине. И одновременно – паника от осознания, что так спокойно, так безопасно и так по-настоящему больше не будет никогда. Ни с кем. Я намеренно не целовала его, уткнувшись лицом в грудь, в грубую ткань куртки, пропитанной его ароматом. Боялась поднять глаза и встретиться со взглядом Арти, зная, что провалюсь в эту серую, бездонную глубину и останусь здесь, на перроне, когда поезд тронется, как героиня дешевого мелодраматичного романа, которой не хватило сил уехать. Я никогда не дожидалась момента отбытия, это всегда напоминало мне ту самую горсть земли на крышку гроба – окончательное, бесповоротное, невыносимое.

И случилось непоправимое. Из самой глубины души, из тех потаенных уголков, где прячутся самые честные и самые страшные признания, вырвалось оно. Три слова, что я заставляла молчать неделями, что хоронила в себе, боясь даже шепнуть в подушку ночами, прозвучавшие теперь в тишине между нами – оглушительно, как выстрел, и невесомо, как падение пера.

– Я люблю тебя.

Признание повисло в воздухе – нелепое, обнаженное, лишенное всякой защиты. Прозвучавшее как приговор нам обоим. Как самая отчаянная молитва, обращенная к небу, которого я не видела за его глазами. Как полнейший, обезумевший бред, в который хотелось верить больше, чем во всё на свете.

Я не смотрела на Арти. Боялась увидеть испуг, жалость или, что хуже всего – молчаливое согласие. Эти слова уже нельзя было забрать обратно. Они жили теперь своей собственной жизнью. И, пытаясь замаскировать этот взрыв души, сделать его не таким значимым, не таким окончательным, я фальшиво, истерично рассмеялась, сглотнув ком в горле, и добавила:

– Кажется…

Он не дал мне продолжить. Его пальцы мягко коснулись моего подбородка, заставив поднять к нему лицо.

– Перестань, – тихо сказал он, и в его голосе не было ни испуга, ни сомнения. – Не прячься.

Полагаю, он тоже знал – это уже не было кажется. Это была правда. Голая, непричесанная, не вовремя пришедшая и навсегда переворачивающая все с ног на голову. Она висела между нами, огромная, пугающая и прекрасная.

На прощание, я сунула ему в руку маленький сверток, обернутый в салфетку. В нем был кулон из аметиста – фиолетовый, глубокий, как ночное небо над Saint P., камень, который, как я где-то вычитала, помогает обрести внутреннюю силу, ясность и… уберечься от зависимостей. Последнее меня особенно насмешило.

– На… это тебе… – пробормотала я, отводя глаза. – Чтобы… не забывал. На память.

Это была слабая, детская, наивная надежда, что маленький холодный камушек останется у него, как талисман, как молчаливый свидетель, как немой символ моих больших, безумных, ни на что уже не годящихся надежд. Как частичка меня, которую я отрывала от сердца и оставляла ему в залог того, что это не конец. Что даже если мы больше не увидимся, это было настоящим, что это только начало какой-то другой, параллельной жизни, которая могла бы быть.

Я вырвалась из его объятий и побежала к выходу с перрона, не оглядываясь, не дожидаясь его поезда. Слезы текли по щекам ручьями, но я их не чувствовала. Я чувствовала только жгучую, разрывающую боль расставания и сладкий, мускусный, приторный запах его кожи, который я отчаянно хотела сохранить, как проклятие, как благословение и как самое тяжелое напоминание.

Глава 12. Пустой холодильник

Прошли дни, может недели – я почти не считала. Я провела множество одиноких вечеров, пока Киран был увлечен посиделками с друзьями и футболом, запершись в себе, пытаясь анализировать мысли и чувства, как препарируют лягушку на уроке биологии – холодно, отстраненно, с тошнотворным чувством брезгливости. Все было перепутано: восторг от той ночи с Арти, стыд, боль от прощания, давящая тяжесть предстоящей свадьбы.

Арти уехал. Мы перекидывались редкими, осторожными сообщениями, короткими вспышками в ночи.

Хелен (22:47): Привет. Доехал нормально?

Арти (22:51): Да, всё хорошо. Дорога была долгой, но без проблем.

Хелен (22:53): Рада слышать. Как Saint P.?

Арти (22:55): Дождливо. Как обычно. Сью куда-то уехала, и я один в квартире, от нее не было никаких вестей…

Хелен (22:58): Странно все. У меня тут тоже всё как обычно. Работа, дом.

Арти (23:01): Так и должно быть, после всего, что у нас произошло. Держись там.

Хелен (23:05): Спасибо. Удачи тебе.

Арти (23:07): И тебе. Береги себя.

Хелен (23:09): Постараюсь. Ты тоже.

(Больше сообщений не было)

Он знал, что я помолвлена. Я знала, что в Saint P. его ждет девушка Сью – пусть у них и не ладилось, как он говорил. Эта мысль жгла изнутри, но была еще одним оправданием, чтобы оставаться в своем болоте. У него там своя жизнь, свои проблемы. Ты ему не нужна.

Квартира в которой мы жили с Кираном была идеальна. Слишком идеальна. Она напоминала не жилое пространство, а кадр из глянцевого журнала о домах успешных людей, где каждая вещь лежала на своем месте с математической точностью. Воздух был неподвижен и стерилен, наполненный ароматом лимонного клинера и тоски. Порой мне казалось, что я дышу не кислородом, а тщательно отфильтрованной, обеззараженной пустотой.

В гостиной диваны стояли с идеально взбитыми декоративными подушками, на которых, казалось, никто никогда не сидел. Глянцевые поверхности журнального столика и стеллажей ослепительно блестели – ни пылинки, ни отпечатка пальца. На стенах висели дорогие абстракции в тонких рамах – холодные, безжизненные, подобранные дизайнером, а не сердцем. Даже тот самый постановочный фотопортрет нас – идеальной пары – выглядел как чужая реклама счастья.

Кухня сверкала хромом и глянцем. Умная техника молчала, будто музейные экспонаты. Кофемашина, способная приготовить десять видов кофе, выглядела новее, чем в день покупки. Стеклянные банки с крупами и пастами стояли ровными рядами, как солдаты на параде, с безупречно напечатанными этикетками. Ни пятнышка, ни крошки, ни намёка на то, что здесь когда-то готовили с смехом и разбросанной мукой.

За всем перфекционизмом угадывалась явно нездоровая симптоматика, на которую я никогда ранее не обращала должного внимания. Способ заглушить хаос внутри, выстроив безупречный мир снаружи.

Мне отчаянно нужно было развеяться. Вырваться из плена собственных мыслей и этой квартиры. И когда Киран предложил поехать в магазин, я с радостью, почти с истеричной готовностью согласилась. Бытовуха. Рутина. Заполнить пустоту пакетами с едой – отличная идея, благо в холодильнике мышь повесилась.

Мы бродили между яркими, залитыми светом прилавками огромного торгового центра. Я механически складывала в тележку йогурты, сыр, фрукты, пытаясь сосредоточиться на этом простом действии, на выборе между домашним и фермерским. Киран шел рядом, молчаливый, погруженный в свой телефон. Воздух между нами был густым и ледяным.

Уже ближе к выходу, у касс, где пахло пластиком и свежей выпечкой, меня накрыло. Сначала легкое головокружение, потом тошнота сосредоточилась у солнечного сплетения. Я побледнела, прислонилась к стойке с жвачками, пытаясь перевести дух. Просто устала. Не выспалась. Нервы.

Киран заметил. Он оторвался от телефона, его красивое, привычное лицо исказилось не удивлением и переживанием, а чем-то другим. Раздражением? Подозрением? Он окинул меня холодным, оценивающим взглядом.

И тогда, в гулком зале полном людей в выходной день, при кассирах и очередях, он громко, на всю площадь, с ледяной, режущей ясностью заявил:

– Конечно, тебе плохо. Ты наверняка, потрахалась с кем-то в клубе и хорошо, если не беременна. Опять.

Мир не замер. Звуки – гудки касс, детский плач, голоса – смешались в оглушительный, бессмысленный гул. Но я онемела. Парализованная, уничтоженная. Я смотрела на него, не веря своим ушам. Эти слова, произнесенные с таким отвратительным, спокойным презрением, были хуже любой кричащей ссоры. Они стали публичной казнью.

Наши отношения давно были натянутыми, как струна, готовая лопнуть. Несколько лет. Целая жизнь. Я была совсем юна, когда мы начали встречаться, и, он медленно прогибал меня под себя, делая удобной, когда я не замечала этого в силу возраста и отсутствия какого-либо жизненного опыта. Но это… это было за гранью.

Весь путь до машины я прошла как зомби, не видя ничего перед собой, пока вокруг семьи, пары и друзья загружали продукты в багажники, смеясь и обсуждая новости, сериалы или сплетни. В салоне пахло мерзким ароматизатором, как ложным благополучием. Я молчала, сжавшись в комок, но все равно ощущала обжигающее омерзение к этому человеку. Завелся мотор.

– Киран, – мой голос прозвучал хрипло, чуждо. – Ты сейчас серьезно это сказал?

Да, я еще надеялась. Ждала, что он скажет: Нет, я просто сорвался, прости. Надеялась на толику раскаяния.

Он не повернул головы. Смотрел на дорогу. Его пальцы постукивали по рулю.

– А что? Я не прав? – он произнес это ровно, даже с некоторой неприязнью. – У тебя последнее время вид какой-то… странный. Отчужденный. Ты сама не своя с той гулянки с Кейт.

Утвердительный ответ. Он не сомневался в своей правоте. Не колебался и считал меня виновной. Так и было, но…

Боже, какой же дурой я была все эти годы! Эта безумная, удушающая ревность с его стороны, которая всегда висела надо мной дамокловым мечом! При том, что он умудрился несколько раз ошибиться, перепутать, забыться с другими девушками, а я верила его покаянным речам и слезам, после того, как находила переписки или, что еще хуже, фотографии. Я не видела, вернее, не хотела замечать, как он систематически, методично портит все на своем пути. Как он ломает меня, унижает, чтобы возвыситься самому. Я была удобным фоном, его идеальной невестой, которую он в любой момент мог пригвоздить к позорному столбу за предательство или мелкую оплошность в виде высохших следов воды на бокале.

И в этот момент, сквозь оцепенение и унижение, ко мне пришла странная, почти безумная ясность. Я была рада. Рада, что он это сказал. Именно так. Именно здесь. При всех.

Эти слова, отравленные ядом и презрением, стали тем самым ключом, который окончательно открыл мне глаза. Они сбросили последние остатки иллюзий, развеяли туман, в котором я жила все эти годы. Он не сорвался. Он не был в ярости. Он просто озвучил то, что всегда думал. Свою истинную сущность, которую так тщательно маскировал. Это была не случайная вспышка гнева, а диагноз. И нашему отношениям, и ему самому.

Через месяц должна быть эта чертова свадьба. Платье, торт, гости, клятвы перед алтарем. А я сидела рядом с этим человеком и понимала: я не хочу за него замуж. Не могу. Я скорее умру, чем произнесу да и навеки прикую себя к этому отравленному и токсичному болоту.

И я была бесконечно благодарна ему за эту жестокую, публичную казнь. Он не оскорбил, а освободил меня.

Утром Киран ушел на работу, даже не взглянув на меня и не попрощавшись. Его молчание было красноречивее любых слов. Оно говорило: Ты виновата. Ты должна извиняться. Ты должна терпеть.

Как только за ним закрылась дверь, я позвонила на работу и отпросилась, соврав про отравление. А потом начался адреналиновый, лихорадочный марафон. За пару часов я собрала вещи – не все, только самое необходимое, дорогое и памятное. Я не смотрела на фотографии, на подарки, на свое свадебное платье в чехле. Я готова была молниеносно вынести все это барахло, как старый мусор. Я позвонила Кейт, она должна была узнать обо всем первая, иначе Киран выставит случившееся так, как ему выгодно, а вечером, встретившись с друзьями, расскажет свою сказку. В том числе и Сэму.

– Кейт, привет! Я могу приехать? Мне нужно кое-что тебе рассказать и, если позволишь, перекантоваться у тебя, пока не найду квартиру – выпалила я в трубку как можно быстрее, чтобы не запнуться и не передумать.

– Привет, Хел, да, конечно, расскажешь при встрече – в ее голосе отчетливо звучало беспокойство. – Сможешь заехать ко мне на работу за ключами? Не могу сегодня никак уйти на обед, дорабатываем проект и сдаемся в конце недели…

Таксист любезно остановился у офиса АРС, я взяла ключи и вернулась, после чего поехала к Кейт. Единственному человеку, который не стал бы читать мораль. Всю дорогу меня трясло – от страха, от гнева, от облегчения. Понятному, предсказуемому, расписанному по пунктам будущему наступил конец. Он разбился вдребезги там, в торговом центре, от одного-единственного, но такого страшного предложения. А мне внезапно стало невероятно легко и спокойно.

Теперь надо было придумывать, как выбираться из этой паучьей сети прошлого, из клейких нитей долга, манипуляций и многолетней лжи. И я не знала, с чего начать, но обратной дороги не было.

Я сидела на полу в гостевой комнате у Кейт, прислонившись спиной к дивану, и смотрела на свою сумку. Она стояла посреди комнаты, угловатая и чужая, как символ всего моего нынешнего существования. Внутри – скомканная жизнь, собранная впопыхах, на эмоциях.

Тишина в квартире действовала на меня как хорошее успокоительно. Ни звонков Кирана, ни уведомлений о сообщениях. Только гул города за окном и бешеный стук собственного сердца в ушах. Позже в этом безмолвии на меня накатило прошлое. Не яркой картинкой, а обрывками, как плохо склеенный фильм.

Несколько лет.

Неуклюжий поцелуй за университетским корпусом, когда он встречал меня после пары по материаловедению. Первое свидание в парке, где мы до хрипоты спорили о каком-то фильме, а потом он купил мне вату, и она прилипла к губам. Его первая измена через полгода – я нашла смс, он плакал, умолял, говорил, что это ничего не значит, что он заблудился в своих желаниях, а я не давала нужного. И я верила. Потом была вторая. И третья. Каждый раз – слезы, клятвы, обещания. А я… я заминала боль поглубже, закапывала ее под планы на будущее и его ничего не значащие слова: Ты же не бросишь меня? Ты же моя единственная.

Я росла в этих отношениях. Из стеснительной студентки в идеальную невесту. Я училась гасить свои желания, чтобы не вызывать его ревность. Отказывалась от встреч с подругами, если он хмурился. Носила платья, которые ему нравились, и молчала, когда его шутки были обидными. И… я терпела необходимые ему разрядки. Я выстроила вокруг нашей любви крепость из иллюзий, а сама стала ее узницей.

А потом появился Арти. С его спокойными глазами и запахом, который сводил с ума. С его умением слушать не только слова, но и покой между ними. С той ночью, которая перевернула все с ног на голову. Он не давал обещаний. Не клялся в вечной любви. Он просто был. И в его присутствии я вдруг вспомнила, кто я. Вспомнила вкус своей свободы, своего права на желание.

Сцена в магазине – это суть наших отношений. Глубинное, гнилое недоверие, которое он всегда ко мне питал и которое отлично справлялось с ролью помощника, когда нужно было сделать меня ведьмой в Средневековье.

Я представляла нашу свадьбу в мельчайших деталях: цветы, музыка, его счастливое лицо. А теперь, закрыв глаза, видела его же лицо – искаженное злобой, когда он вернется домой и поймет, что я сбежала. Мне стало страшно. Боязно его реакции, осуждения общих друзей и неизвестности, которая не сопровождала мое существование уже очень давно.

Что будет дальше? Где я буду жить? Что скажут родители? Огромный список вопросов накатывал на меня, вызывая новый приступ паники. Я обняла колени и зарылась лицом в них. Понятному будущему наступил конец. Тому будущему, которое было ясным и предсказуемым, но тесным и противным. Оно разбилось вдребезги, и теперь мне предстояло разгребать осколки.

Но сквозь все опасения пробивалось другое чувство. Облегчение. Словно я годами таскала на спине тяжеленный камень, а сейчас его сбросила. Да, я посреди руин. Да, я в растерянности и замешательстве. Да, я не знаю, что делать. Но я дышу. Глубоко. Впервые за долгие годы я дышу полной грудью, и воздух не пахнет ложью и осуждением.

Я подняла голову и вновь посмотрела на свою сумку. Не на прошедшее, которое было в ней, а на наступающее, которое она символизировала. Пустое, чистое, неизвестное. Пугающее. Но теперь мое.

Первый шаг я уже сделала – сбежала. Теперь предстояло сделать второй. И третий. Найти работу получше. Снять квартиру. Объясниться с родителями, которые тоже старательно готовились. Вернуть себе себя.

Это был не конец, а самое что ни на есть начало. Начало настоящей, своей, может быть, не такой красивой, но честной жизни. И я, вся дрожа от одновременно накрывших тревоги и решимости, готовилась сделать следующий шаг в бездну Марианской впадины.

Глава 13. Шипы и письма

Тишина у Кейт длилась недолго, хоть и позволила мне наскоро составить план действий. Киран начал названивать и строчить сообщения с нового номера через пару дней, потому что я заблокировала его, отрезав тем самым себе путь к отступлению и поставив жирную точку. Оповещения били как набат – настойчивые, тревожные, полные недоумения и злобы.

(Неизвестный номер 13:15): Вот как оно бывает? Столько лет вместе, а ты просто берешь и смываешься, как последняя шлюха? Ты вообще понимаешь, что ты сделала?

(Неизвестный номер 14:44): Ты в своем уме, Хелен? Одумайся. Ты же сама говорила, что без меня пропадешь. Кто тебе поможет? Ты останешься одна. Вспомнишь меня.

(Неизвестный номер 15:02): Ты осознаешь, во что ввязалась? Я столько лет вкладывал в тебя силы, деньги, время! А ты вот так вот благодаришь? Ты мне вся жизнь, а я тебе – что? Расходный материал?

(Неизвестный номер 15:12): Ты еще пожалеешь. Очень сильно пожалеешь. Я не позволю тебе просто так все забыть и начать с чистого листа. Ты принадлежишь мне. Понимаешь? Мне. И это не закончится, пока я не решу, что оно закончилось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.