Ангелы из осколков

Эта новость застала меня врасплох, я не могла произнести ни слова. Я уезжала на полгода в путешествие по северным странам, потеряв связь со всей этой семьей.

– Пойдем поговорим в кафе, – предложил он. Я была рада его видеть, однако новость меня шокировала. Зайдя в кафе, мы долго разговаривали, выпив не одну чашку кофе.

– Когда я уезжала, знала только, что Женя родила еще одну девочку, – ответила я.

Мир вокруг будто остановился и затих. Даже мысли стали вязкими. Он рассказывал, что пьянки участились, соседи стали чаще вызывать милицию, из-за неуплаты отключали в квартире свет, в школе у детей при осмотре находили вшей. Социальный педагог после каждого посещения писал отчет об антисанитарии в квартире, про тараканов и отсутствии еды. По сути, дети нормально ели только в школе.

Немного помолчав, я спросила.

– А где дети сейчас?

– Я понятия не имею, – ответил он. На этом мы с ним расстались.

Я посмотрела на часы: было уже 23:00, для визита слишком поздно. На следующий день я отправилась к Жене и Андрею, но дома никого не застала. Так повторялось несколько раз. Был теплый сентябрьский день, и я снова шла по привычному маршруту. Стояла золотая осень, как я люблю. Обычно я слушаю и наслаждаюсь, как шуршат листья под ногами, но не в этот день. Перейдя дорогу на светофоре, направляясь к дому, в котором жили Андрей и Женя, я неожиданно встретила их на улице. После взаимных приветствий я, конечно же, спросила про детей.

– Правда, что дети в детском доме?

Мое удивление было безмерно – они, улыбаясь, подтвердили эту новость. Андрей на кураже рассказал, что сначала детей забрали в приют.

– Нам дали время исправить условия проживания, чтобы забрать их снова домой. Мы выполнили, – говорил он, – но детей не вернули. Мы навещали их в приюте, и Максим сказал, что лучше он будет дома есть пустую сечку, чем трехразовое питание в приюте.

Он явно испытывал удовольствие, когда рассказывал все это. Женя держала его под руку, кивала головой и игриво улыбалась. Я смотрела на них во все глаза, у них будто наступил новый медовый месяц.

– Так почему дети в детском доме? – спросила я.

На этот вопрос нормального ответа я не получила. Виноваты были все: отдел опеки, социальный педагог, классный руководитель из школы и соседи. Все это было страшное недоразумение. Однако, судя по рассказу, Женя и Андрей не собирались ничего исправлять. В их голосах я слышала облегчение; такая цена свободы их полностью устраивала. С тяжелым сердцем я узнала адрес детского дома и в первые же выходные поехала к детям. Так я и оказалась в том большом здании детского дома, в который стала ездить через выходные.

Разговор за закрытыми дверями

Мы стояли в обнимку в холле детского дома с Максимом и Аленой. В этот момент через весь холл к нам направилась приземистая пожилая женщина. Крашеная шатенка была опрятно одета, на плечах лежал цветастый платок с длинными кистями. Подойдя, она поздоровалась.

– Здравствуйте, Ольга Витальевна, – ответили дети, и я тоже поздоровалась.

– Где здесь можно поговорить? – спросила я, потому что в холле было слишком шумно.

– Это наша тетя, – сказала Алена.

Я назвала свое имя.

– Пойдемте, я отведу вас в «хозяюшку», – деловито сказала она. – Там сейчас нет занятий.

Пройдя через холл, мы оказались в достаточно узком коридоре. Спустившись на несколько ступеней, по правой стороне я увидела дверь. Ольга Витальевна открыла замок ключом и пригласила войти.

– Располагайтесь.

Я зашла в комнату, половину которой занимал большой стол, вокруг него стояли стулья, справа у стены – раковина и плита. На рабочей зоне и в шкафах размещалась различная кухонная посуда.  Комната так называлась, потому что в ней проводились занятия по труду для девочек. Здесь они учились готовить.

Я подумала, что Ольга Витальевна оставит нас одних и уйдет. Мы сможем нормально поговорить. Но у нее, видимо, были другие планы. Выйдя на пару минут, она вернулась. За это время я успела узнать от Алены, что это директор детского дома.

Я задавала детям вопросы и чувствовала их отстраненность. Оба были закрыты, отвечали неохотно. Мне никак не удавалось растопить этот лед. Они сидели на диване, вытянувшись, будто по струнке. Тепло первых эмоций при встрече будто испарилось.  «Это из-за меня или потому, что здесь директор?» – я мучилась в догадках.

Ольга Витальевна курсировала по комнате, открывая шкафы, двигая шторы, переставляя цветы на подоконнике. Шум детского дома сюда не долетал. Слыша, что наш разговор не клеится, директор сказала елейным голосом.

– Алена, Максим, не бойтесь, это ваша тетя. Поговорите с ней.

– Мы ее не боимся. Это вы не бойтесь, Ольга Витальевна. Мы ничего тете Лене не расскажем, – категорично и с вызовом заявила Алена.

Директор попыталась перевести это в шутку и шмыгнула за дверь. Напряжение между нами еще чувствовалось, но дистанции и холода уже не было. Разговор налаживался. У меня затеплилась надежда на восстановление наших отношений.

«А моя мама в тюрьме»

Каждый раз, приезжая в детский дом, я проходила мимо детской площадки для самых маленьких. Детвора играла, каталась на качелях под присмотром воспитателей. У всех были свои важные дела: выкопать ямку, залезть на горку и съехать с нее, раскрутить карусель. Но стоило мне появиться в поле их зрения, дети будто по команде поднимали на меня глаза и поворачивали головы. В этот момент они напоминали маленьких, милых сурикатов, смотрящих вдаль. В глазах детей виделись надежда и призыв. Мне захотелось познакомиться с этой частью детского дома, и я попросила об этом воспитателя.

Никогда не забуду, как я впервые зашла в группу детского сада. У них только что закончился сонный час. Кто-то рисовал, кто-то перебирал игрушки, кто-то смотрел в окно. Здесь были дети от двух с половиной до шести лет. Я зашла в группу и остановилась у дверей. Все обернулись, смотря на меня. Подумала, что это из-за того, что я новый человек, но как же я ошиблась. Каждый ребенок ловил мой взгляд.

– Мама? – с надеждой спрашивал каждый из них, ожидая ответа «да», а мне хотелось плакать от этого.

В комнате было мало отличий от обычной группы детского сада. Здесь стоял стол воспитателя и маленькие столы для детей, рассчитанные на двоих. У каждого ребенка было свое отделение, где хранились карандаши, ручки, заколки, значки, брелоки и другие сокровища. Я подошла к одной девочке. Она как раз закончила свой рисунок и складывала фломастеры в ящик стола. У нее был удивительный порядок: все было разложено по цветам, и каждая вещь лежала на своем месте.

В дальней части комнаты лежал ковер и стояли разные игрушки: от огромных плюшевых медведей до миниатюрных куколок и машинок. Некоторые дети играли поодиночке, некоторые собрались парами и что-то обсуждали, интенсивно жестикулируя.  Все говорили одновременно, но громкого шума не было. Я сказала об этом воспитательнице, когда мы вышли в коридор.

– Это они после сна такие, – засмеялась воспитательница Антонина Валерьяновна, – вы еще не слышали, на что они способны, когда разыграются.

Она открыла соседнюю дверь, и мы оказались в детской спальне. Такая же большая комната, как и соседняя, с множеством кроватей, стоявших ровными рядами, и только один ребенок.

– Вита, ты готова? – обратилась воспитательница к ней.

– Да, я все надела, – пропищала светло-русая девчушка, смотря на меня с тем же ожиданием в глазах, которое я видела у других детей.

– Теперь можешь идти играть.

Вита разочарованно вздохнула и, опустив глаза, вышла из спальни.

Дальше по коридору была еще одна комната с большим телевизором на стене и множеством детских стульчиков – импровизированный кинозал. Там для детей периодически включали мультфильмы.

Закончив экскурсию, я по просторному коридору возвращалась в игровую комнату. С одной стороны были окна с широкими подоконниками. Вдоль противоположной стены стояли шкафчики с верхней одеждой детей. В верхнем углу каждой дверцы были написаны имя и фамилия ребенка, которому он принадлежал. «Здесь прохладнее, чем в комнатах», – заметила я про себя.

Вернувшись в игровую, я познакомилась с Лешей. Он сам подошел и сел рядом со мной. Я задавала вопросы Антонине, мы быстро нашли с ней общий язык и перешли на «ты». Я пыталась понять, как здесь устроен быт. Дети подходили ко мне, заглядывали в глаза, задавали вопросы. Я их обнимала и сажала себе на колени. Немного посидев, они уходили играть дальше. А Леша тихонько сидел рядом со мной и не сводил с меня голубых глаз. Мы с ним внешне были чем-то похожи.

Я спросила, как его зовут, и он ответил. Сказал, что ему уже четыре года. Я попросила его показать свой стол, и мы пошли к его месту. Он открыл свой ящичек и стал показывать сокровища. Там были маленькая машинка без одного колеса, три значка, разноцветные карандаши без коробки, пластмассовый солдатик, сложенный рисунок с красной машиной и брелок-ракета для ключей. Рассказывая о каждом предмете, он внимательно следил за выражением моих глаз. Посадив его себе на колени, я чувствовала, что он немного дрожал. В ту минуту, когда кто-то его позвал и он отвлекся, я спросила у воспитательницы.

– Вы знаете, что он дрожит?

– Да, он сразу так поступил.

– А почему, известно?

– Нет. Пока врач его еще обследует, – ответила она.

Перед отъездом я взяла лист бумаги и ручку и присела на корточки, чтобы удобнее было обводить маленькую ручку Леши. Его маленькая ладошка лежала на листе бумаги, и он с интересом следил за карандашом, который обводил каждый его пальчик.

– А что вы делаете? – его светленькая головка наклонилась вправо.

– Рисунок твоей руки, – ответила я.

– А зачем? – с интересом спросил он.

– Чтобы передать твоей маме.

Леша поднял на меня свои чистые голубые глаза.

– А моя мама в тюрьме…

«Уважение здесь нужно заслужить»

– Алена, как здесь относятся к новеньким? – спросила я, чтобы понять, с чем ей пришлось столкнуться, поступив в детский дом.

– Когда я только приехала сюда, просто присматривались, – Алена пожала плечами.

За окном моросил весенний дождик, а мы сидели с ней на широком подоконнике в коридоре детского сада. Иногда из группы выбегали дети, смотрели на нас и убегали обратно в группу, давая нам возможность поговорить.

– Нас сразу отвели на склад к кастелянше, чтобы одеть, – рассказывала Алена.

– Где он находится? – спросила я.

– На первом этаже за столовой, – ответила она. – Это большое помещение с одним окном. Там много полок, вешалок, все чистенько и пахнет нормально. Кастелянша подобрала нам одежду и обувь.

– Там есть какая-нибудь примерочная? – уточнила я. – Где вы все мерили?

– Да просто на глаз, – махнула рукой Алена, – сверху накинули рубашку, свитер, натянули штаны поверх своей одежды. Нормально? Значит, берем.

– Это все под запись? – спросила я.

– Да, мы ходили с нашим воспитателем, он расписался за каждую вещь, которую нам выдали. На одежду Динки бирочки именные пришили, – ответила Алена.

– А вам с Максимом? – поинтересовалась я.

– Нет. Это только для мелких, – улыбнулась Алена, – потому что они имеют свойство все терять. Они же еще не умеют к вещам бережно относиться.

– Хорошо, а кроме одежды? Предметы гигиены, шампуни, зубные щетки и все остальное?

– Все это на семью выдает кастелянша. А прокладки каждая девушка под роспись берет у медсестры. Тетя Лена, только вы никому не говорите, но мы с девочками меняемся одеждой, – Алена немного понизила голос.

– Что, здесь все такие добрые? – улыбнулась я.

– Ага, щас, – в голосе Алены стал слышен сарказм. – Уважение здесь нужно заслужить.

– Как ты его заслуживаешь? – я внутренне собралась, как перед прыжком.

– Я же приехала из городской школы и многое знала из программы обучения, которую здесь еще не проходили. К тому же я хорошо училась, – рассудительно объясняла Алена. – Кому-то помогу сделать домашку, кому-то дам списать. Я им свои мозги, а они мне одежду поносить. Или кому-нибудь сделаю прическу на дискотеку, или макияж, – я кивала головой, внимательно слушая и не перебивая. – Вроде им выгодно, но все равно говорят, что я «задаюсь», «выпендриваюсь».

– Почему? – тихонько спросила я, внимательно всматриваясь в выражение ее лица.

– Завидуют, что слишком умная, – раздраженно ответила Алена. – А потом воспитатели узнали, что я дома ходила на восточные танцы, и попросили показать, что умею. Им так понравилось, что к одному из праздников попросили станцевать.

– И что дальше? – спросила я, потому что Алена замолчала, опустив глаза.

– Оказывается, до этого воспитательница готовила танец с другими, старшими девочками. Те, узнав, что я их сместила, стали завидовать и зажали меня в угол. – Я похолодела внутри, а Алена продолжила: – Не били, но наехали.

– Как ты справилась с этой ситуацией? – спросила я.

– Пожаловалась своей воспитательнице, – засмеялась Алена, – ее все в детском доме боятся. Она вызвала этих девчонок, сказала, что вопрос о выступлении решают не дети и чтобы они от меня отстали.

– И что было дальше?

– Я станцевала, и на меня обратили внимание все старшие мальчики, – Алена хитро улыбнулась, – и я стала встречаться с одним из них, – тут она вздохнула. – И до этого девочки завидовали, что я у мальчишек популярна: ну что поделаешь, если я дружу только с мальчиками. А после этого и воспитатели стали меня называть гулящей, шалавой и так далее.

– Почему? – глаза у меня полезли на лоб.

– Потому что ему семнадцать, а мне было двенадцать, – в ее голосе я слышала обиду на несправедливость.

– А как Максим справляется? Его не обижают? – спросила я, чуть меняя направление разговора.

– Он больше общается с воспитателями, с плотником, с дворником, в общем, со взрослыми. Так его тоже обзывают жополизом, – Алена разочарованно махнула рукой. – Тетя Лена, вы же помните, он и дома был такой: и дворникам помогал, и на рынке, чтобы хоть какую-то копейку получить.

«Другая мама забрала заколки»

Наверное, дети из окна увидели, что я приехала, потому что, поднимаясь на второй этаж, я слышала топот множества детских ножек. Я приехала после их ужина, чтобы не отвлекать на себя внимание. Они кушали в общей столовой на первом этаже. Младшие чуть раньше, дети постарше – позже. Запах из столовой распространялся и сюда, на второй этаж. Пахло вареной капустой. «Сочувствую, – подумала я, – в детстве я ненавидела капусту в любом виде. Может, здесь такие же, как я?» Да и в принципе запах аппетит не пробуждал.

Не успела я с лестничной площадки выйти в коридор, как увидела детей.

Впереди всех бежала и плакала навзрыд Сонечка, девочка трех лет.

– Мама, мама, – дальше что-то неразборчивое.

Подбежав, она уткнулась лицом в мои ноги и обхватила их своими маленькими ручками. Я опустилась к ней, погладила по голове, вытерла слезы и сопли своим шарфом, потому что до платка, лежащего в сумке, не смогла добраться. Чтобы достать его, нужно было отпустить ребенка, а я не могла этого сделать.

– Сонечка, тебя кто-то обидел? – ласково спросила я.

– Да-а-а, – протяжно всхлипывая, ответила она.

– Расскажи мне, что случилось? – спросила я, вытирая потоки слез с ее щек.

– Мама, мама, она забрала заколки, которые ты мне подарила в прошлый раз.

Ее горе в этот момент было беспредельно. Я крепко обняла ее, тихонько покачивая. Это сработало, она стала всхлипывать чуть реже и успокоилась.

– Сонечка, кто забрал твои заколки? – спросила я, потому что ясность не наступила.

– Другая мама.

В детском саду дети называли сотрудников и всех взрослых не по имени отчеству. Женщин называли мамами, мужчин – папами. Мне стало так же горько, как и Сонечке. Я поняла, что сколько бы ни делала во время посещений, на две недели я оставляю их без защиты.

Я испортила своей маме жизнь?

На лето детский дом пустел: многих детей забирали итальянские семьи, остальные уезжали в обычные летние лагеря.  В конце учебного года я приехала к ним, понимая, что не увидимся все лето. Мы вышли на площадку с турниками позади здания детского дома. Вокруг площадки вилась дорожка, которую окружали кусты барбариса. Зелень была уже по-летнему сочная. Теплый ветерок приятно касался кожи.

Мы не спеша пошли по тропинке. Я спрашивала, как они закончили год и какие новости в их «семье»?

В детском доме детей разделяли на группы по десять, двенадцать человек, к каждой из которых были прикреплены два воспитателя. Группу называли «семьей». Воспитателями были и мужчины, и женщины. У каждой «семьи» был номер, и ребенок мог идентифицировать себя, сказав: «Я из девятой семьи», например. И тогда становилось понятно, в какой комнате, на каком этаже он живет, на какой площадке играет и кто его воспитатели.

Алена стала рассказывать, что ее парень уехал на все лето в Италию.

– А почему вы не ездите в Италию? – спросила я.

– Мне здесь больше нравится, – ответил Максим, – я бы даже и в лагерь не поехал.

– Почему? Тебе там не нравится? Здесь же летом почти никого нет, кроме детского сада, – заметила я.

– Ну и что. Мне не скучно. К тому же я могу помогать. Летом в детском доме идет косметический ремонт. Могу красить, например.

– Максим, я восхищаюсь тобой, – воскликнула я. – А ты, Алена, почему не хочешь в Италию?

Она сначала отнекивалась, придумывая разные причины. А затем очень тихо сказала.

– Мы там не нужны, мы слишком взрослые. Берут всегда малышей.

Алена рассказала, что были переговоры с двумя итальянскими семьями о том, чтобы взять брата и сестру на лето. Ей и Максиму показывали фотографии этих семей, давали право выбора, спрашивали, нравятся ли они детям, хотят ли к ним поехать и согласны ли на оформление документов для поездки в эти семьи. Алена и Максим согласились, и документы на них были высланы в Италию для оформления виз на оздоровление, но ответа так и не пришло.

Я обняла ее за плечи. Я слишком хорошо понимала, каково это – чувствовать себя ненужной. Несмотря на то что я родилась в полной, благополучной семье, у меня не было опыта чувствовать себя любимой и принятой. У каждого из родителей была своя жизнь, в которой мне не было места. Долгое время я чувствовала себя покинутой, чужой. В тот момент, когда Алена произнесла эту фразу, у меня мелькнуло воспоминание: мне было года три, родители поскандалили. Мы с мамой быстро оделись и вышли на улицу, чтобы дать папе возможность успокоиться. Это было зимой. Мы молча шли в сумерках по улице, падал колючий снег. Я совершенно не по-детски сказала.

– Мама, жалко, что ты не можешь развестись с папой и жить счастливо.

– Почему? – голос мамы был удивленный. Она приостановилась, заглядывая мне в лицо.

– Потому что у тебя уже есть я, – обреченно ответила я, чувствуя вину за то, что испортила маме жизнь.

Первые слезы в стенах детского дома

К началу учебного года дети вернулись из лагеря. Я снова пустилась в путь. Сентябрь был чудесным, будто лето не планировало заканчиваться. Вышла на железнодорожной станции. «Пройдусь пешком, каких-то три километра, – решила я, – за два часа в электричке ноги затекли».

Я шла по песку обочины дороги и рассматривала поля, домики, деревья, холмы, будто в первый раз. Вдалеке замычала корова. Возле ближайших домов ходили люди, что-то делая на своих огородах. Меня обогнал велосипедист.

Я понимала, что соскучилась. Наверное, поэтому дошла очень быстро. Алена с Русланой, девочкой из ее семьи, встречала меня в холле. Руслана, высокого роста, с темно-русыми волосами, была немного младше Алены. Они жили в одной комнате. Алена позже рассказала мне, что Руслана с Максимом начали встречаться. Мы пошли в «хозяюшку», и, разместившись на диване, девочки рассказывали мне свои новости. Алена хвасталась подарками, которые ей привез из Италии ее парень. Особое внимание она уделяла браслету. Он был именным, на магнитах, серебристого цвета и очень эффектно смотрелся на ее руке.

Я ждала Максима и оглядывалась на дверь каждый раз, когда ее открывали. Но его все не было. Тогда я обратилась к Алене.

– А где Максим? Почему он не пришел?

– Он не сделал уроки, вот его и не отпустили. Придет, когда все сделает, – ответила она.

Через два часа я снова была в холле, девчонки меня провожали. Вокруг собралась толпа детей. Меня уже все знали, я была «своя». А также знали, что каждый раз я привожу небольшие подарочки.

Через всю толпу ко мне пробился Никита, мальчик лет шести. У него были резкие движения и пронзительный взгляд.

– Привезите мне в следующий раз бейсболку, костюм Человека-паука, – перечислял он тоном, не терпящим возражений, – игрушку человека-паука, полицейскую машинку и…

Я в изумлении смотрела на него.

– Никита, ты правда веришь, что я смогу тебе все это привезти?

– Да, – отрезал он.

– Но почему? Разве я тебе все это обещала? И почему таким тоном? – спросила я.

– Потому что вы всем что-то привозите, а мне никогда, ни разу. Вы всех обнимаете, а меня нет, – в его голосе слышались слезы.

Я присела, чтобы смотреть ему в глаза.

– Никита, я не смогу тебе подарить все то, о чем ты сказал, но я тебе обязательно привезу какой-нибудь подарок. Хорошо?

– Хорошо, – шмыгнув носом, ответил он, когда я обняла его, ведь ему просто хотелось внимания и любви.

По обеим сторонам коридора были раздевалки для детей. Для каждой «семьи» был выделен отдельный прямоугольный отсек, посреди которого стояли вешалки, а напротив двери – тумба для обуви. Дети забегали туда перед выходом на улицу, оставляли тапки, обувались и надевали верхнюю одежду. Я уже направлялась к двери, как вдруг услышала позади.

– Тетя Лена!

Это был Максим. Он еще больше вытянулся за лето. Быстрым шагом подойдя ко мне, он взволнованно спросил.

– Вы можете задержаться? – он был сдержан и напряжен.

– Максим, хороший мой, у меня электричка. Я потом домой не доберусь. Ты же знаешь, у меня есть ограничения по времени.

И тут он заплакал. От неожиданности я растерялась на мгновение. Взяв его голову, я склонила ее к себе на плечо и крепко обняла его.

– Максим, что случилось?

– Я соскучился, а пообщаться не получилось, – плакал он.

– Хороший мой, я тоже очень-очень соскучилась. Давай договоримся, в следующий раз ты сделаешь уроки к моему приезду, и мы будем вместе все время.

– Хорошо, – согласился он, продолжая плакать.

– Хочешь, я тебе что-нибудь привезу в следующий раз? – спросила я, думая, что это может его успокоить, как Никиту.

– Тетя Лена, ничего не надо. Просто приезжайте сами.

И здесь заплакала я.

Динкины уроки

– Максим, что случилось в прошлый раз? – спросила я, приехав в следующие выходные. – На тебя не похоже, что ты не сделал уроки.

– Я не только не сделал уроки, но и был наказан, – усмехнулся он, опустив глаза.

– Та-а-к! – я тоже улыбнулась, хотя не знала чему.

Мы шли по дорожке вокруг здания детского дома. На спортивном поле, пользуясь теплой погодой, мальчишки играли в футбол.

– Я сделал уроки за Динку. А свои не успел. Потом все это открылось, поэтому меня посадили делать уроки и наказали.

– Максим, зачем? – я легко рассмеялась.

– Она маленькая, ей хотелось быстрее идти играть. Погода такая хорошая. А мне легко помочь, – ответил он.

– Это я понимаю. Но ты ведь не сможешь сидеть с ней на контрольных в школе и решать за нее задачи. Динке нужно научиться делать уроки самой, – я погладила его по плечу.

– Я хотел помочь, – сказал Максим. – Помню, как сам был малым и хотелось играть, а не уроки делать.

Я слышала грусть в его голосе. Взяв его под руку, мы пошли дальше.

«Максим, ты очень хороший», – думала я, с гордостью глядя на него.

Мы молча шли по дороге. Тишина не тяготила, нам было комфортно вместе. Заворачивая за угол здания детского дома, мы встретили мужчину в рабочей форме. Он был невысокого роста, коренастый, с темными волосами и светлыми глазами.

Они с Максимом разговорились. У меня было ощущение, что я слушаю беседу с середины. Они говорили о красках, кистях, рубанках и других инструментах, названия которых мне ничего не говорили. Взглянув на Максима, я увидела, что ему все понятно и известно. Летом они строили беседку на территории детского дома. Мужчина повернулся ко мне.

– Это отличный парень, – произнес он, указывая на Максима. – Помогает мне, делает все очень добросовестно.

Мужчина хвалил, а Максим, немного отвернувшись, смущался, делая вид, что речь идет не о нем.

– У вас вырос отличный парень, – завершил столяр, хлопнув Максима по плечу.

– Я знаю, – ответила я, – и полностью с вами согласна.