- -
- 100%
- +
– Максим, ты молодец! – я немного сжала его руку. Он улыбнулся и опустил глаза. Ведь не так уж часто люди замечали и одобряли его добрые поступки. Навстречу нам шла Алена.
– Максим, ты рассказал тете Лене про своего нового друга?
Я удивленно посмотрела на Максима.
– Еще нет, – ответил он.
Оказывается, на ремонт детского дома приезжала строительная бригада из Витебска, и Максим близко сошелся с одним из рабочих. Мужчина отметил, что мальчик делает все качественно, не ноет, если что-то не получается, и не бросает на полпути. А еще их объединила любовь к рыбалке. Мужчина оформил все документы, и Максим стал ездить в ту семью в Витебск.
Недопитая бутылка водки
Мы стояли в холле с воспитателем и разговаривали, глядя на Алену и Руслану, которые стояли напротив, у окна.
– В Алене чувствуется какая-то хватка, – говорил Семен Владимирович.
– Да, не смотрите на ее изящный вид, она бойцовской породы, – согласилась я.
Он улыбнулся, вопросительно взглянув на меня сверху вниз. Это был высокий, светловолосый мужчина крепкого телосложения с приятным лицом. Он никогда не вызывал ощущения опасности, однако в нем чувствовалась сила. Я рассказала ему историю об Алене. Она произошла незадолго до того, как детей забрали в детский дом. Сама я при этом не присутствовала.
В один из вечеров родители снова пили на кухне. Ближе к ночи начали выяснять отношения. Слово за слово, Андрей «наезжал», Женя не уступала. На скандал сбежались дети, пытаясь их успокоить и разнять.
– А ты вообще шалава, заткнись, – Андрей переключился на Алену. – Ты уже взрослая, я не обязан тебя содержать. Иди на панель, работай проституткой, ты ведь такая!
Тем временем Степа, пользуясь тем, что все заняты, а на него никто не обращает внимания, зажег спички и бросил их в мусорку. Пламя разгоралось очень плохо, постоянно затухая, но серо-черный дым поднимался над ведром. Андрей схватил это ведро и надел Степану на голову. Алена схватила недопитую бутылку водки со стола и ударила его по ноге.
– Она просто хотела остановить Андрея и заступиться за брата, – говорила я, – но страх и гнев сделали ее еще сильнее. Как потом выяснилось, Алена рассекла ему ногу до кости. Ей шел одиннадцатый год. Максим ее поддержал.
Воспитатель пристально посмотрел на эту хрупкую девушку. Алена посматривала на нас с искоркой в глазах, успевая и с Русланой разговаривать, и подмечать все, что происходит вокруг. Навык, приобретенный и необходимый для выживания в неблагополучной семье.
– Вот поэтому я и говорю про бойцовскую породу, – подытожил я и, немного помолчав, тихо добавила: – Алене и Максиму дорого обошлось заступничество за брата. Андрей их избил так, что… в общем, Максим поэтому чуть заикается.
Алена не выдержала и подошла ко мне с вопросом.
– О чем вы говорили?
– Да так, – неопределенно ответила я.
– Но я же видела, что вы говорили обо мне, – допытывалась Алена.
– Я рассказала о том, что внешность обманчива, и ты – боец.
Алена, довольно улыбаясь, взяла меня под руку, и мы пошли с ней к Максиму.
Цветы для мамы
– Мне было лет пять, – начала я свой рассказ в кабинете психолога. – Было лето, и мы с мамой пошли на берег реки. Она расстелила покрывало и легла загорать. Мне было скучно просто сидеть молча рядом.
– Мама, можно я пособираю цветы вокруг? Хочу тебе букет подарить, – спросила я.
– Да, можно. Только далеко не уходи, – ответила она.
Я бегала от цветка к цветку, выбирая самые красивые для мамы, и… потерялась. Сердце упало, в груди и животе сжалось, будто каменное.
Я стала метаться по берегу реки в поисках мамы. Сначала сдерживала слезы, потому что они мешали видеть. А потом разревелась в голос – мне было так страшно, что я потерялась и во времени, и в пространстве.
Не знаю, сколько я так стояла, но ко мне подошел какой-то мужчина, спросил, почему я плачу. Рассказав ему свою беду сквозь слезы и всхлипывания, я назвала свои имя, фамилию и адрес, где живу. Нас в саду этому учили на случай, если мы потеряемся. Я так гордилась в тот момент, что выучила наизусть эти данные.
Он повел меня домой. Мы поднялись на третий этаж малосемейки, он позвонил. Дверь открыла мама, и я бросилась к ней и прижалась. Она очень приветливо с ним поздоровалась, приобняла меня и с улыбкой поблагодарила, что он «привел пропажу».
До этого я боялась, что она будет переживать. Но, видя приветливое лицо мамы, я расслабилась. Мне так хотелось ей рассказать, как мне было страшно, чтобы она утешила меня и поддержала.
Но как только дверь за мужчиной закрылась, мама отстранилась, ее лицо стало злым, и она начала на меня кричать, обвиняя меня во всем: что я потерялась, что не смотрела, куда иду, что не запомнила, где ее оставила, что не следила за временем. Потом она наказала меня, поставив в угол и перестав на это время со мной разговаривать.
Стоя лицом к стене, я тихонько плакала – нельзя было шуметь, я же наказана. В этот момент я поняла, что это моя вина и моя ответственность за все, что чувствует мама. Я замолчала, глядя в пол. Очень хотелось поджать ноги и сжаться в кресле, занимая как можно меньше места.
– Ты понимаешь, что поведение мамы в этот момент – это типичное поведение абьюзера? – спросила психолог звучным, глубоким голосом. Это была высокая, статная женщина с темно-русыми волосами, обрамляющими крупное лицо.
– С одной стороны, понимаю, – ответила я, – с другой стороны, я не могу это принять. В моей голове не укладывается, что мама и абьюз – это одно. Это же мама.
– Что произойдет, если ты признаешь, что твоя мама – абьюзер? – Оксана, поправив очки, смотрела на меня внимательными серыми глазами. В них был интерес, но не было осуждения.
«Какое облегчение», – мелькнуло у меня в голове.
– Я потеряю маму, – ответила я первое, что пришло мне в голову.
– Ты понимаешь, что ты уже не та запуганная девочка, стоящая в углу? – спросила она.
Я пожала плечами, и Оксана предложила мне сделать одну практику: поговорить со своим внутренним ребенком. Я плакала и подвывала почти так же, как тогда на реке. Мне было все равно, что открыто окно и прохожие, наверное, шарахаются от этих звуков и обходят стороной кабинет психолога. Постепенно успокаиваясь, я ощутила, что наконец-то вернулась домой. Перестав сжиматься в кресле, я глубоко вздохнула и открыла глаза.
– Теперь ты готова ответить на мой вопрос?
– Да, – кивнула я. – Я смогу принять реальность и получить исцеление.
Пошла в разнос
Алена вернулась из Чехии, куда ездила на оздоровление. Для нее и Максима стало неожиданностью, когда документы от итальянцев все-таки пришли. Но было уже поздно. Из Чехии вызов пришел раньше. И Алена с большой группой детей и сопровождающими воспитателями выехала в Прагу на целый месяц. Максим отказался ехать за границу и, по ведомой только ему причине, уехал в летний лагерь «Зорька».
Чехия предоставила для детей целый трехэтажный отель с бассейном. С тех пор каждое лето Алена здесь отдыхала. Но эта поездка была последней перед одиннадцатым классом. Дальше – выпускной, возвращение в родной город, поступление в колледж на дизайнера. Так как в школе рядом с детским домом были классы только до девятого. Уже весь десятый класс она училась в соседней деревне, в трех километрах от детского дома. Она перезнакомилась с одноклассниками и местными ребятами, с некоторыми сильно сдружилась, а один ей очень нравился. Он всегда вставал на ее сторону, защищал от всех, вызывая у Алены теплые чувства.
– У нас сегодня дискотека, – сказал один из одноклассников в разговоре с любимцем Алены. Она вся превратилась в слух, стараясь не упустить ни одной детали: места и времени. Вернувшись из школы, Алена быстро сделала уроки и стала тщательно готовиться: прическа, макияж, одежда. То, что ей нельзя было отлучаться из детского дома в это время и без сопровождения, Алену мало интересовало.
Она попросила Максима принести ей куртку из раздевалки и с гордо поднятой головой спустилась на первый этаж и вышла в вечерние сумерки. Через час, во время отбоя, обнаружили пропажу. Тут же начался переполох: позвонили Ольге Витальевне, она вызвала милицию. Искали везде, делали обход каждого дома в деревне, заглядывали под каждый куст, за каждое дерево и за каждый забор. Максим, улучив момент, шепнул своему другу из деревенских мальчишек, где Алена и что ей нужно передать. Друг позвонил своему старшему брату, который был в гостях у своего друга, и тот, сев на велосипед, рванул в соседнюю деревню.
Алена беззаботно танцевала, покоряя все уголки сердца понравившегося ей парня. Но взглянув на часы, она увидела, что опоздала ко времени отбоя. Юркнув в коридор, быстрым шагом вышла на улицу. Алена уже шла по мосту, когда возле нее остановился высокий темноволосый парень на велосипеде.
– Тебя ищут с милицией, – сказал он, передав слова Максима, а также все, что происходит в деревне.
– Блин, – недовольно и с досадой проговорила Алена, запрокинув голову. Но делать нечего, все равно нужно вернуться.
Несколько милицейских машин с мигалками стояли возле детского дома. Ольга Витальевна разговаривала с одним из представителей закона, когда увидела Алену, заходящую в калитку.
– Где ты была? – гневно, на высоких тонах крикнула директор.
– На дискотеке в соседней деревне, – честно ответила Алена.
Ольга Витальевна чуть не задохнулась, услышав равнодушие в ее голосе. Директор выговаривала ей все: свои страхи; взывала к ответственности, к совести, к справедливости; грозила наказаниями. Но Алена просто стояла, ожидая, когда этот поток закончится.
– Мне все равно, я здесь последний год и скоро выхожу.
Новая жизнь
После окончания учебного года Алена поступила в колледж родного города. Максим выпустился из детского дома через год после нее и, получив образование, вернулся в родной город. Андрей и Женя развелись, и у каждого сложилась своя жизнь. Андрей уехал жить к матери. Женя жила с новым мужчиной на другом конце города. Бабушка умерла. Алена и Максим вернулись в свою квартиру. Теперь у каждого была своя комната.
Как-то в начале весны я шла по улице. Лужи были еще затянуты льдом, но солнышко уже грело. Я прищуривалась, ловя солнечные лучики.
– Тетя Лена, – мужской голос окликнул меня. Я повернулась. В паре метров от меня стоял высокий, стройный, в черном стильном полупальто Максим. Рядом с ним Алена. Оба улыбались.
– Привет, мои хорошие, – радостно сказала я, подходя к ним. Обняв Алену, я повернулась к Максиму.
– Наклоняться? – спросил он, улыбаясь и зная ответ.
– Конечно, я буду тебя обнимать, – ответила я. Мы все засмеялись. Ведь он был выше меня на тридцать сантиметров. Он наклонился, мы обнялись. Втроем, прогулочным шагом двигаясь по дороге, разговорились. Я уже знала, что Максим после обучения устроился на работу в строительную фирму и на заработанные деньги купил себе амуницию для своего хобби – рыбалки.
– Какие у вас новости? – спросила я. У Алены горели глаза, значит, новости точно были.
– Тетя Лена, я беременна, – сказала она. Я открыла рот от удивления. Долгое время врачи ставили ей различные диагнозы, но всегда с одним выводом: никаких детей. И вдруг такая новость.
– Виктор знает, что станет папой? Он доволен? Как отреагировала его мама? – засыпала я ее вопросами.
Алена обстоятельно ответила на каждый из них: все знают и все счастливы. Через положенный период, она родила чудесного сына. Но это уже другая история.
ГЛАВА 2
«Зачем вы приехали?»
Я вышла из электрички. Передо мной была уже привычная и знакомая дорога. Три года назад дети, ставшие мне родными, – Алена и Максим – выпустились и уже более-менее встали на ноги.
За это время я поняла, что у меня есть внутренняя потребность вернуться сюда. Прочитав много книг по психологии и поработав с психологом, я понимала, что через этих детей я спасаю себя – ту маленькую девочку, которую недолюбили. И того подростка, которого не поддержали.
А еще я понимала, видя на своем опыте, что из этих осколков можно создать нечто новое и прекрасное. Только для этого нужно дать детям возможность. Я хотела быть этой возможностью. Поэтому снова шла в детский дом.
Учебный год вот-вот начнется. Я твердым шагом двигалась по широкой дороге. Сухой асфальт с песчаными обочинами ровной змейкой то поднимался на холм, то спускался в низину. Деревья стояли еще зеленые, только кое-где были вкрапления желтых и начинающих краснеть листьев. Яблоки всех сортов и размеров выглядывали из листвы, сгибая ветви. Поздние вишни, кусты крыжовника и смородины были щедро усыпаны ягодами.
«Да, я никого из детей не знаю, – рассуждала мысленно я. – Да, все нужно начинать заново. Да, может, и не получится. Да, может быть, дети не захотят и не откликнутся. Имеют на это священное право. Но я не могу не попробовать! Я предложу и посмотрю, что из этого получится».
Мысли подгоняли идти быстрее. Незаметно для себя я уже зашла в длинный коридор детского дома. Было подозрительно тихо. Подойдя к столу вахтера, я поздоровалась и спросила у пожилого мужчины.
– Что-то случилось? Почему так тихо?
– Сейчас все в актовом зале. Там лекция о вреде курения, – ответил он.
– Как мне туда пройти? – уточнила я.
Он объяснил, и уже через три минуты с замиранием сердца я открывала двери в актовый зал. У меня было ощущение, что я открываю дверь в неизвестность. Для меня начинался новый этап.
Зал был наполнен подростками от десяти лет и старше. Все сидели на стульях и с равнодушным видом слушали мужчину-лектора. Едва я вошла, дети, скрывая интерес, исподтишка глянули пару раз в мою сторону. Я кивком поздоровалась с директором Ольгой Витальевной. Она совершенно не изменилась за это время. Мне показалось, что на плечах был тот же цветастый платок, который я увидела при нашей первой встрече.
Актовый зал находился напротив «хозяюшки» и был темным помещением с окнами, закрытыми плотными шторами. Он был достаточно просторный, со сценой и бордовым тяжелым занавесом. Посреди стояло много рядов стульев. За ними находилась дверь в комнатку звуковика.
Воспоминания нахлынули на меня, напомнив, как я была здесь однажды, когда Максим на одном из праздников выступал и пел песню группы «Любэ».
Лекция завершилась, и дети с шумом встали со своих мест. Воспитатели что-то выкрикивали детям, раздавая задания некоторым из них.
Я подошла к Ольге Витальевне и поздоровалась.
– Здравствуйте, здравствуйте. Какими судьбами? Не ожидала вас увидеть. Вы к кому-то приехали? – она внимательно смотрела на меня.
Я рассказала ей свою идею достаточно быстро, ведь я точно знала, чего хочу. Она выслушала, обдумывая мои слова.
– Ну что ж, попробуйте. Только подростки – это сложная аудитория.
– Да, я знаю. Но все равно хочу именно с ними наладить общение, – ответила я.
Директор пытливо и с сомнением смотрела на меня. Казалось, что она решила предоставить меня моему выбору, однако в успех не особо верила.
Я и сама понимала, что с подростками сложнее, потому что они закрыты, они колючие, отталкивающие. Общаются через сопротивление и недоверие. Однако я знала, что, если мне удастся вложиться в них, этого у них никто не отберет. В отличие от малышей, которые не могут за себя постоять. Они больше зависят от взрослых, поэтому и более беззащитны. На маленьких детей можно влиять, только забрав из детского дома.
Подростки каким-то внутренним чутьем понимают драгоценность правильного общения. У них есть критическое мышление, умение анализировать и сопоставлять. Да, все это проявляется через нетерпимость и максимализм, через протест и желание сделать по-своему. Однако если на них не давить, а предлагать, показывая перспективы, подростки склонны к положительным изменениям.
Окинув взглядом зал, я увидела группу девочек лет одиннадцати-двенадцати, которые стояли кружком и разговаривали. Я подошла к ним. Девочки сразу замолчали.
– Здравствуйте, – улыбаясь, сказала я.
– Здравствуйте, – бесцветно, хором ответили они.
– Меня зовут Лена. А вас?
Я еще раньше заметила, что дети чувствуют себя немного свободнее в общении, когда могут называть взрослого просто по имени. Мы становимся как будто равными.
Девочки называли свои имена. Я улыбалась и кивала каждой, запоминая их. На какое-то мгновение повисла тишина. Возможно, они ждали, что я уйду и оставлю их. А я стояла и придумывала, как завязать разговор.
– Зачем вы приехали? – немного с вызовом, приподняв подбородок, спросила девочка напротив.
– Я хочу узнать вас, – максимально добродушно и с улыбкой ответила я, а сердце бешено стучало в груди.
– Зачем вам это? – подозрительно спросила девочка стоявшая рядом.
– Я хочу подружиться с вами, если вы мне это позволите.
В этот момент стена между нами рухнула.
Душа, воспитанная в боли
Немного поговорив с девочками, мы вместе вышли из актового зала. Попрощавшись, договорились о встрече через неделю. Некоторые позволили себя обнять и разошлись по своим комнатам.
Когда я шла по коридору, меня догнала одна из воспитательниц, которую я знала по прошлым посещениям. Она шла с невысокой девочкой лет десяти.
– Маша, поздоровайся, – сказала воспитательница.
Маша была удивительно красива: правильные черты лица, чистая, смуглая кожа, большие, миндалевидные, темно-карие глаза с длинными ресницами. Густые, блестящие, черные волосы струились по плечам. Она посмотрела на меня, поздоровалась и пошла чуть впереди.
– Какая красавица, – восхищенно сказала я воспитательнице.
– Да, – коротко согласилась она.
– Такая хорошенькая, прямо картинка, – не унималась я.
И вдруг Маша, краснея, втянув голову в плечи, сгорбившись, почти побежала от нас.
– Маша, что случилось? – позвала я ее.
Она оглянулась, но не расслабилась. Я была в смятении. Почему ребенок так себя ведет? Я почувствовала, что ей стало стыдно, когда она услышала мои слова.
Маша не знала, как реагировать на восхищение, одобрение, похвалу. Но слишком хорошо ориентировалась, когда ее унижали или оскорбляли: фыркала, язвила, хорохорилась. Фраза «на себя посмотри» в ее устах говорила больше, чем содержание. Я это заметила еще в актовом зале, когда она отвечала мальчишкам, которые говорили злые слова в ее сторону. Но Маша не знала, что делать с проявлением человеческого тепла.
Я вспомнила, как однажды, лет в тринадцать, мне захотелось порадовать маму. К ее приходу с работы я убрала, нет, даже вылизала квартиру, приготовила еду. Мне казалось, что придраться не к чему. И вот я довольная встретила ее, весело рассказывая, что сделала все-все. Мама молча, с недовольным видом обошла всю квартиру, холодно заглянула в каждый угол и сделала жесткий выговор за то, что я сварила суп не в той кастрюле.
– Нужно было взять размером больше, – тоном, не терпящим возражений, сказала она, указав на кастрюлю.
Существовало только ее мнение и неправильное. Она хлестала меня словами о плохой хозяйке. Говорила, что я бесполезна, вся в отца. Что не понимаю элементарных вещей даже таких, как выбор кастрюли, и, только доведя меня до слез, успокоилась. Это было обычное мамино поведение, когда на работе что-то не ладилось. И почему я тогда думала, что что-то может измениться?
Десятилетия спустя, при очередном выговоре от нее, я спросила маму.
– Почему ты никогда не хвалила меня, если я все делала правильно?
– Разве? – искренне удивилась она.
– Хорошо, тогда вспомни, пожалуйста, сколько раз ты меня хвалила за последние десять лет? Ладно, десять много, за пять лет, – улыбнувшись, предложила я.
А вспоминать было нечего. Мама придерживалась правила: хвалить должны другие, чужие люди.
«Эх, Маша, как же я тебя понимаю. Когда-то я чувствовала себя так же. Душа, воспитанная в боли, смущается от похвалы», – думала я, гладя ее по голове, вспомнив и немного изменив строчку любимого стихотворения.
«А я не хочу уходить из детского дома»
В следующие выходные меня уже ждали. Я увидела, что дети, с которыми я познакомилась в предыдущий раз, – это мои звоночки. Они рассказали обо мне в своих «семьях».
Меня встречали прямо в холле. Удивительно, но меня окружили новые дети, из которых я знала только Машу. Она привела свою сестру Владу. Они были похожи, и в то же время разные. Влада немного прихрамывала, носила очки и была чуть крупнее Маши.
Я привезла наклейки, ручки, брелоки, значки, заколки, резинки для волос и раздала их детям. Одна девочка взяла зеленую заколку в виде крабика со словами: «О, мне итальянцы такую же подарили».
Я посчитала это высшей похвалой и предложила.
– Давай я красиво заколю тебе волосы.
– Давай, – у нее загорелись глаза.
– Неси расческу.
– И мне, и мне, – говорили девочки со всех сторон.
– Конечно, всем сделаю, – успокоила всех я.
Девочка мигом принесла расческу. Это была невысокого роста, щуплая, с темными и кудрявыми волосами девчушка. Мы расположились на диване, стоявшем у окна, справа от стола вахтера. Я, расчесывая всех по очереди, завязывала хвостики, плела разные косы, закалывала крабиками. И конечно, мы разговаривали.
Один мальчик хвастался своим телефоном, явно вызывая зависть другого парнишки.
– Вот, когда я выйду из детского дома, у меня будет куча телефонов, – зло отозвался тот.
– А вы хотите выйти из детского дома? – спросила я.
– Да, да, да, – практически хором ответили дети.
Только одна девочка сказала:
– А я не хочу уходить отсюда.
– Почему? – спросила я.
– Мне и здесь хорошо: все есть, ни о чем не нужно думать, – ответила Вика. Так звали эту девочку.
Я смотрела на нее во все глаза. Гораздо позже я поняла, о чем говорил этот ребенок. Детский дом давал крышу над головой, еду, одежду, место для сна и хоть какую-то заботу и защиту. Ей не нужно было думать, как в свои десять лет решать эти вопросы. А они были ей известны не понаслышке, Вика на опыте понимала, что она не в силах обеспечить себе выживание.
Потеря детства
Через выходные я снова зашла в холл детского дома, окруженная детьми. Их было гораздо больше. Половину я узнала, вторую половину видела впервые. Вика начала знакомить меня с новенькими. В этот момент я поняла, что она – мой самый громкий «звоночек».
– Лена, познакомься, это моя подруга Юля, мы с ней подрались, – сказала Вика, подведя высокую хрупкую девушку.
Светло-русые волосы густым покровом струились у нее по спине ниже попы. Голубые глаза, узкое лицо, светлая кожа, как у всех блондинок. Она была приятной, вежливой, но немного отстраненной. Несмотря на то, что уже привыкла к такому холоду, я всегда его замечала. Однако ее сдержанность чувствовалась немного по-другому.
Почти в конце вечера к ней прибежали младшие брат и сестра. Я наблюдала, как Юля с ними разговаривала, как обстоятельно задавала вопросы. До меня дошло – она старшая, она выполняет несвойственную для одиннадцати лет роль мамы и чувствует за них ответственность. Уже гораздо позже Юля рассказала, что их часто забирали в приюты, прежде чем они попали в этот детский дом. Часто лишаясь родителей, Юле пришлось взять на себя опеку над младшими.
В этот момент она мне напомнила Алену, отвечающую за всех в своей семье. И напоминала мне меня саму. Я была примерно того же возраста, что и Юля, когда родители пришли ко мне посоветоваться, разводиться им или нет. Почему-то они решили, что мне решать, распадется ли наша семья.
Они скинули на меня ответственность и вели себя так, будто я была старше и мудрее их. Сначала я приводила доводы, объясняла, что нужно сохранить семью, борясь при этом со своим леденящим страхом. Пробиваясь сквозь непонимание и шок, подавляла все свои чувства, стараясь быть взрослой. Взрослее, чем мои родители в этот момент. Но они были неумолимы. Тогда я начала плакать: «Я хочу, чтобы у меня были и папа, и мама».
Родители отстали от меня, сказав, что развода не будет. Позже я узнала, что они все равно развелись. Это был удар: я сделала все, а этого оказалось недостаточно, чтобы сохранить мою семью.
Выбрала себе родителей
С середины августа дети начинали возвращаться из Италии, куда их приглашали в семьи, а ко второй половине сентября приезжали последние. После возвращения в детском доме около недели дети бегали друг к другу в комнаты и хвастались, показывая все привезенные из-за границы подарки.
Я приехала в детский дом, зная, что увижу весь ажиотаж, связанный с возвращением. Меня встречали мальчишки и девчонки. Перебивая друг друга, они показывали мне свои сокровища.
– Лена, хочешь посмотреть фотографии из Италии? – спросила Вика, поправляя очки в черной оправе.