Эхо чужой любви

В начале второй недели я немного освоилась, но мои приключения продолжались. В один прекрасный день я отважилась выйти наружу и решила прогуляться по окрестностям, стараясь не выпускать из виду громаду замковых помещений. При этом я совершенно случайно забрела в фамильный склеп. Вид могилы баронессы Алиции фон Ротенбург привел меня в состояние, близкое к потере рассудка – даже на этой более современной фотографии, где баронесса не казалась так изумительно красива, как в молодости, наше сходство было так сильно, что у меня самой по спине забегали мурашки. Впечатление было такое, как будто я стояла на своей собственной могиле.

Здесь меня и нашел старый барон фон Ротенбург.

–Элена! – негромко окликнул меня он.

Я повернулась к нему и, неожиданно для себя самой, бросилась ему в объятья, чуть не заплакав от облегчения. Он был такой реальный, живой, теплый, когда он крепко прижал меня к себе и, грустно улыбнувшись, стал вытирать мои слезы, гладя меня при этом по голове как ребенка.

–А это кто? – спросила я, немного успокоившись, указывая на соседнее надгробие.

С фотографии склепа на меня смотрел мужчина средних лет, с темными глазами и жестким лицом. Несмотря на то, что он не был красив, в его лице чувствовались фамильные черты фон Ротенбургов. Один из уголков его рта на фотографии был слегка приподнят, и это придавало ему насмешливое выражение.

–Кристиан-Герхард фон Ротенбург, – прочитала я надпись на могиле и повернулась к барону, удивленная тем, что дата смерти этого человека была та же самая, что и на могиле его жены, Алиции.

–Это мой отец, – коротко сказал барон.

–Он умер в один день с вашей женой? – удивилась я.

–Да, – было видно, что барону не нравилось обсуждать эту тему, но я просто не могла удержаться от следующего вопроса:

–Это был несчастный случай?

–В некотором роде.

Старый барон протянул мне платок и выпустил меня из своих объятий.

–Автомобильная катастрофа?

–Нет, – барон задумчиво смотрел на могилу. – Мой отец застрелился в тот день, когда узнал о смерти Алиции.

Он повернулся ко мне, увидел мое потрясенное лицо и открытый рот и словно расслабился.

–Мой отец любил Алицию, – помедлив, с горечью сказал он. – И не захотел жить, лишившись ее. К сожалению, я сам не мог так поступить, на моих руках были юные Каролина и Марк, и я не мог бросить их и уйти за ней, как это сделал он.

–Вы сильный человек, ваша светлость! – с чувством сказала я, вставляя на место отвисшую от удивления челюсть.

–Да, – барон иронично улыбнулся.

–Пойдем, детка, – в следующую минуту сказал он, предлагая мне свою руку. – Будь аккуратнее, здесь неровный пол.

Вечером, когда мы вдвоем по установившемуся обычаю сидели в библиотеке: барон тянул свой коньяк и смотрел новости по телевизору, а я просто сидела я ним за компанию, – он вдруг убавил звук телевизора и неожиданно спросил:

–У меня сохранился дневник Алиции, который она вела на русском. Хочешь на него взглянуть?

–Конечно, хочу! – закричала я.

Так в мои руки попали несколько общих тетрадей с воспоминаниями баронессы Алиции фон Ротенбург, или, как ее звали в молодости, Лизы Острожской. Как только я увидела это имя, все сразу же встало на свои места. Я повернулась к барону, с интересом наблюдавшему за тем, как я читала и, нервно облизнув губы, сказала:

–Ваша светлость, теперь я могу объяснить вам наше сходство. Вы были правы – это фамильное.

Барон удивленно смотрел на меня.

–Здесь, в воспоминаниях, Алиция говорит, что у нее был брат, расстрелянный большевиками. Так вот, она ошибается, она, наверное, была тогда совсем мала и не помнила, что в действительности случилась. После смерти ее отца, Владимир Острожский был отдан на воспитание тетке, и она увезла его в Баку, подальше от войны. Это мой дед. Он погиб в 1942 году на иранской границе.

–Но позволь! – вскричал старый барон, вскакивая на ноги. – Изольда сказала, что имя твоего деда было Владимир Вирхов, и, по женской линии, он происходил из одной из веток известнейших в России дворянских семей, Оболенских.

Я не могла сдержать легкой улбки при мысли о том, как хорошо подготовилась к визиту к Ротенбургам пани Изольда.

–Это действительно так, – подтвердила я. – Бабушка рассказывала мне это. Острожские были в родстве с Оболенскими. Мать Владимира была из немцев, ее звали Каролина фон Вирхофф. Когда она отдавала сына в семью своей сестры, чтобы уберечь его от участи отца, она захотела, чтобы он носил ее имя. Она сделала это потому, что полагала, что потом, после революции, ей или ее родне из Германии будет легче его найти. Поэтому, мальчик стал Владимир Вирхофф. Приставка фон упала с самого начала, а затем и сама фамилия была переделана на русский лад – Вирхов или Верхов. Она не предполагала, что революция в России затянется так надолго.

–Значит ты – внучатая племянница Алиции? – очень тихо спросил барон.

–Получается, что это так, – пожала плечами я.

–Мне нужны документы! – категорически заявил барон. – Я передам их юристам, и к следующему году ты сможешь получить немецкое гражданство!

–У нас нет документов, – покачала головой я. – Бабка сожгла все бумаги во время войны.

–Но они есть в архивах! – не сдавался барон. – Я найду копии! Я это так не оставлю! Боже мой! – он сжал длинными аристократичными пальцами переносицу, – моя мать, наверное, переворачивается в гробу! Сначала мы получили Алицию, теперь вторую половину семейства Каролины и Анри!

–А причем тут ваша мать? – удивилась я.

–Моя мать – урожденная Ульрика фон Вирхофф, сестра Каролины, – рассеянно сказал барон, думая о чем-то своем.

–Вот это да! – теперь уже я не удержалась от удивленного восклицания.

В следующие три дня, пока я с увлечением читала дневник баронессы, старый барон развил просто бешеную деятельность. К моему величайшему изумлению, он сумел найти и заказать из развалившихся архивов Советского Союза архивную запись о рождении моего деда, его первое свидетельство о рождении с именем настоящего отца, Андрея Острожского, а затем копию записи о перемене фамилии, и документы, подтверждающие его женитьбу на моей бабке и рождение моей матери. Я только в удивлении хлопала глазами, поражаясь тому, какие чудеса могут творить в России деньги и продажные чиновники.

Когда я дочитала последние страницы дневника баронессы, я не знала, что мне делать. Личная жизнь Алиции фон Ротенбург была настолько необычной, что я как-то даже опасалась говорить о ней с бароном. А он открыто попросил меня перевести ему ее дневники.

Был вечер, и мы снова сидели с ним в креслах перед телевизором в уютной библиотеке. Перед ним на столе стоял его неизменный бокал с коньяком.

Я некоторое время смотрела на барона, не зная, что сказать, а потом осторожно спросила:

–Скажите, ваша светлость, вы знали, какие отношения связывали вашего отца и вашу жену?

–Конечно, знал, – насмешливо сказал барон. – Они были любовниками. Я никогда не мог понять, кого она любила больше, его или меня.

–Я думаю, вас, – ответила я без запинки. – По крайней мере, именно так она пишет в своем дневнике.

–И Каролина действительно моя дочь? – тут же спросил он.

–А вы сомневались?! – возопила я.

–Конечно, сомневался, – барон отпил конька из своего бокала и вновь поставил его на стол. – Но так любил ее, что не хотел ничего знать.

–Кстати, – я попыталась перевести разговор в другое русло, – она знала о том, что Марк не ее родной сын.

–Я так и думал! – барон откинулся на спинку кресла. – Я начал замечать, что после первых пяти лет, в течение которых она, видимо, узнала об этом, она начала хуже относиться к мальчишке. Значит, жертва была напрасной! Даже не знаю, что теперь делать. По закону, мой титул и общее состояние должен получить твой бойфренд, мой старший племянник. Марк потеряет все, кроме моего личного состояния. Он будет в ярости.

–Почему же вы не женились после ее смерти? – тихо спросила я. – Даже, если бы вы не любили свою новую жену, вы бы получили наследника, вашего родного сына, а не племянника. Тогда бы вы могли передать законное наследство своей собственной плоти и крови.

–Не знаю, – честно ответил барон. – Наверное, потому, что не хотел. Думал, отдам все Марку, как дань памяти о ней.

–Но он же не ее сын? – не понимая его намерения, обескураженно спросила я.

Барон вздохнул.

–Тогда еще был шанс, что я смогу передать титул сыну Каролины. Никогда, честно говоря, не думал, что именно Марк станет следующим бароном фон Ротенбургом. Взял его в семью потому, что все-таки родственник, да и Алиция готова была умереть ради того, чтобы родить мне сына. Я не хотел ее смерти, а вероятность того, что она может умереть во время новых родов была слишком велика. Вот и подумал, что может быть нас обоих устроит в качестве сына этот нечастный сирота-племянник.

–Вы жалеете? – внимательно глядя на него, спросила я.

Барон посмотрел на меня и усмехнулся.

–Ты знаешь, что ты не только вылитая копия моей жены внешне, но такая же въедливая, как Алиция?

–Вы не ответили, – напомнила я, пропуская его замечание мимо ушей.

–И такая же упрямая! – сказал он.

–Так, значит, вы все-таки жалеете о своем поступке? – не отставала я. – Почему?

–Потому, что у младшей ветви моего семейства плохая наследственность, – помолчав, все-таки решил открыться барон, бросив на меня быстрый внимательный взгляд. – Марк, конечно, неплохой парень, но… Он жесток, и он сноб.

–Марк? – поразилась я.

Барон пожал плечами.

–У каждого свои недостатки.

Я некоторое время смотрела на него, размышляя. Он выглядел грустным, этот разговор расстроил его.

–А сейчас? – спросила я, наконец, найдя приемлимый, по моим суждениям, выход.

–Что сейчас? – не понял барон.

–Почему бы вам не жениться сейчас? – предложила я. – И не сделать себе наследника? Если все так запуталось, и на ваш титул претендуют два племянника, которые, мягко говоря, не любят друг друга, а вам не нравятся оба, плюньте на все и женитесь! Заведите ребенка.

–Ты в своем уме, деточка! – рассмеялся он. – Мне семьдесят семь лет, какой наследник!

–Ну, не скажите! – поддразнила его я. – Мужчина может сделать ребенка и в вашем возрасте. Посмотрите, такими примерами полна история. Возьмите, к примеру, Гете. Уже после семидесяти лет он женился на восемнадцатилетней девушке и имел от нее ребенка. Да хотя бы и тот же польский король Ягайло. Тот вообще женился после восьмидесяти! И тоже ради наследника. Только женитесь на молодой, и все. Вы еще мужчина хоть куда, я бы в жизни не поверила, что вам больше пятидесяти пяти.

–Какая грубая лесть! – расхохотался во все горло он.

–Может быть и лесть, но вовсе не грубая! – я невольно рассмеялась вслед за ним. – Вы достаточно богаты и знатны, чтобы привлечь какую-нибудь хорошенькую девушку.

–Лет пятидесяти? – спросил он, все еще улыбаясь моим словам.

–Нет, – на полном серьезе заявила я, – нам нужна девушка репродуктивного возраста, из достаточно хорошей семьи, здоровая, относительно симпатичная, ответственная и порядочная. Кроме того, она должна вам нравиться.

–Пока ты будешь искать такую девушку, мне исполнится сто лет, – сказал барон. – У тебя имеются исторические параллели производства здорового наследника столетним стариком?

–Все не так плохо! – бодро уверила его я. – Дайте мне месяца два и я найду вам жену, способную произвести наследника. Только представьте меня в тех кругах, откуда должна быть ваша невеста, я сделаю все остальное!

Барон, усмехаясь, вновь откинулся на спинку своего кресла, пригубил коньяк и посмотрел на меня. Надо полагать, выражение лица у меня было еще то, я активно размышляла над вставшей передо мной проблемой.

–Если я представлю тебя местной знати, половина из них будет креститься и сплевывать через плечо при твоем появлении, – весело сказал он. – Ты просто до безобразия похожа на мою покойную жену! Даже мне иногда кажется, что я разговариваю сейчас с Алицией. Разве что у тебя другой акцент. Но если ты поживешь в Померании, ты быстро приобретешь местный акцент. Кроме того, есть еще одна вещь, которую ты не учла.

–Какая же? – удивилась я.

–В жизни каждого из Ротенбургов была только одна женщина, которая для них что-то значила, – медленно сказал он, глядя на меня в упор. – Если бы такая проблема возникла у меня в молодости, до того, как я встретил свою женщину, мне было бы легче просто переспать с кем-то, чтобы завести ребенка. Но в моем возрасте, чтобы подвигнуть меня на такой подвиг, мне нужна только Алиция или, – он запнулся, но все-таки договорил, – или кто-то очень похожий на нее. Другие женщины меня ничуть не привлекают.

В полутьме комнаты я видела, как он поднялся, подошел к бару, открыл его, вынул новую бутылку коньяка, плеснул на донышко своего пузатого бокала и, обернувшись ко мне, вопросительно поднял бровь:

–Выпьешь со мной?

–Я, пожалуй, капну немного в кофе, – согласилась я.

Он подошел к дверям, чтобы позвать горничную. На фоне светлого квадрата двери я четко видела очертания его сухощавой высокой фигуры, все еще по-юношески стройной, с широким разворотом плеч и узкой в поясе. Я вдруг по странной ассоциации вспомнила описание молодого барона из дневника баронессы, и их голоса словно зазвучали у меня в мозгу, ее, мелодичный и так похожий на мой, и его, низкий и хрипловатый, каким только что разговаривал барон, вспоминая о жене…

–Алиция, ты слушаешь меня? – удивленно спросил он.

Я затрясла головой, как молодой щенок, чтобы избавиться от наваждения.

–Боже мой, прости меня детка, – тут же извинился барон. – Я, по привычке, назвал тебя Алицией. Ты задумалась, совсем как она. Тебе принесли кофе.

Горничная поставила поднос на низкий столик передо мной, спросила, не нужна ли мне помощь и, когда барон отказался от ее помощи, бесшумно выскользнула из гостиной. Барон сам налил кофе в чашку, добавил туда чайную ложку коньяку из своего бокала и протянул ее мне. Я невольно уставилась на его узкую кисть с сильными, аристократически длинными пальцами. И снова вспомнила баронессу.

–У тебя родилась новая идея? – с улыбкой спросил барон.

–Да! – внезапно сказала я, и сама себе удивилась. – Но я должна как следует подумать над ней. Вы только что сказали одну странную вещь, и я вспомнила ее. Кроме того, – я с опаской покосилась на него, – когда вы назвали ее по имени, мне показалось, что она словно присутствует здесь! Я словно слышу ее голос в своей голове. Голос, произносящий фразы из ее дневника, который я читала. Я схожу с ума, да? – упавшим голосом спросила я, видя, как его глаза расширились от изумления.

–Нет, не думаю, – он покачал головой, как-то странно поглядев на меня.

В его глазах сквозило откровенное недоумение, когда он, помедлив, все же сознался:

–Ты знаешь, детка, у меня было точно такое же наваждение. Словно на твоем месте сидела ОНА. Наверное, уже поздно и пора ложиться спать. Пока нам еще что-нибудь не примерещилось.

Я согласно наклонила голову и одним глотком выпила свой кофе, прежде чем подянться и вслед за бароном покинуть библиотеку.

Всю ночь меня мучили кошмары. Сначала я видела себя в образе Каролины фон Вирхофф, бегущей ночью по лесу с ребенком на руках. В следующий момент я зарывала семейные драгоценности, сложенные в холщовый мешок, на какой-то клумбе в большом поместье. Через несколько долгих секунд я ощутила себя в зловонной теплушке, покачивающейся на рельсах, рядом с кучей грязных копошащихся тел. Я вздрогнула от ужаса и проснулась. И тут же зажмурила глаза. Освещенное лунным светом, проходящим через стекла не задернутого шторами окна, с портрета на противоположной от кровати стене на меня смотрело изображение баронессы. Ее светлые глаза были чуть прищурены, как от ветра, губы изогнуты в насмешливой улыбке.

Я встала, задернула шторы, и снова легла. Но заснуть уже не смогла, лежала и вспоминала строчки и целые страницы из дневника этой удивительной женщины, на которую я была похожа. «Можно ли любить двух мужчин одновременно? Можно ли любить и не любить двух мужчин одновременно?» Сколько лет было Герхарду фон Ротенбургу, отцу барона, когда она спала с ним после войны? Чуть меньше, чем сейчас барону? Почему старый барон сомневался, что Каролина его дочь? Баронесса была твердо уверена в этом. Но не слишком ли рьяно она утверждала это в своих дневниках, – внезапно пришла мне в голову мысль. Если барон сомневался …. стало быть, у него были в этом основания? Я сглупила, что не спросила его об этом, когда он был готов говорить, успела подумать я, прежде чем другая мысль поразила меня. Он, наверное, чувствует себя полным неудачником, что из двух детей, которых он воспитал, ни один не является его ребенком. А теперь еще эта тяжба за наследство. Еще один утерянный прямыми наследниками титул. Печально. «Она была готова умереть, чтобы дать мне сына», – внезапно всплыла в моем мозгу фраза из нашего разговора с бароном. Она действительно чуть не умерла, пытаясь сохранить внематочную беременность. Но кто был отец этого ребенка?! Отец или сын?! Впрочем, для наследования это не имело значения. Это был прямой потомок, не такой как Марк или Эгис.

Я встала и отдернула занавеску. Лунный свет снова упал на классически красивое лицо этой таинственной женщины, баронессы Алиции фон Ротенбург, урожденной Острожской. Моей прабабки, как установил барон. Я невольно вспомнила заученные еще в детстве строчки Марины Цветаевой, и медленно прочитала их, глядя прямо в глаза лицу, изображенному на портрете:

Продолговатый и твердый овал,

Черного платья раструбы

Юная бабушка! Кто целовал

Ваши надменные губы?

Руки, которые в залах дворца

Вальсы Шопена играли…

По сторонам ледяного лица

Локоны в виде спирали.

Темный, прямой и взыскательный взгляд.

Взгляд, к обороне готовый.

Юные женщины так не глядят.

Юная бабушка, кто вы?

Мне показалось, что ее улыбка стала еще более насмешливой.

«Поживешь с мое, перенесешь столько, сколько я перенесла, – казалось, говорил ее взгляд, – и перестанешь задавать глупые вопросы. Нет ничего важнее людей, которых ты любишь, и которые любят тебя. Ради них можно соврать, предать, убить и сделать все, что угодно. Я это сделала. Теперь твой черед».

Я прыгнула в постель и с головой закрылась одеялом.

«Вам хорошо говорить! – мысленно отвечала я баронессе. – Вы любили обоих. А я теперь не люблю никого. Ни Сережку, ни Эгиса, ни Марка, никого!»

Я высунула голову из-под одеяла и вызывающе посмотрела на портрет баронессы. «Даже твой барон нравится мне больше, чем все они вместе взятые! – сказал внутренний голос во мне, тот, что до сих пор разговаривал с ней. – Он один стоит их всех, мужчина старой закалки, который умел любить и ненавидеть!»

«Бери его! – насмешливо улыбнулось лицо с портрета. – Если он тебе так нравится. Вам же, кажется, было хорошо вместе? Дай ему сына, которого он хотел. Я почти умерла, чтобы сделать это. Но я проиграла. Теперь твой черед. Докажи, что ты принадлежишь к моей семье, к нашему поколению, которое умело любить, а не говорить о любви и жертвенности, как о товарах на продажу!»

Я почувствовала, что схожу с ума. Еще немного, и мне примерещится, что баронесса сейчас сядет за вон за тот столик у окна, и мы с ней начнем пить коньяк из довоенных запасов барона. Кстати, не этот ли коньяк он налил мне сегодня вечером в кофе? Как это там было в скандинавских сагах – напиток из магических мухоморов? Или вино из меха, которое выпили на корабле, отправлявшемся в Корнуолл, Тристан и Изольда?

Я села к столу, зажгла лампу и снова открыла дневник баронессы Алиции фон Ротенбург.

Перед моим внутренним взором, возникая из сгущения тумана, начали медленно разворачиваться картины далекого прошлого. Я словно видела их глазами баронессы, точнее глазами юной Лизы Острожской.