Закованные в броню. Книга 3

– Тем не менее, она блефовала!

– Откуда ты знаешь, Лусия?

Герцогиня де Монсада перевела дух, взглянула в серьезное лицо герцога и неожиданно для него, совершенно мирным тоном, который, тем не менее, не мог обмануть герцога, сказала то, что она намерена сделать. Сказала так категорично, что герцог ни на минуту не усомнился, что она сделает так, как обещала:

– Тогда я поеду с тобой и Андреасом. Заодно познакомлюсь с твоей женой.

– Вы сделаете что? – подняв бровь, недоверчиво переспросил герцог. – Это шутка, тетушка?

– Нет, Луис! Шутки кончились. Мы едем в Литву! – вскричала испанка. – Уверена, что твой дедушка будет очень рад меня видеть! Он ведь всегда терпеть меня не мог.

– Лусия! – только и смог произнести изумленный герцог. – Что ты собираешься делать в Литве?! Ты даже не говоришь ни на одном из принятых там языков!

– Ну и что с того! – пожала плечами Лусия де Монсада. – Я вполне прилично владею немецким, который является вторым языком при польском дворе. Кроме того, твой дед и твоя жена говорят по-немецки, а Эвелина еще и по-итальянски. Не беспокойся, Луис, я буду чувствовать себя с ней, как дома! Может быть, я даже уговорю ее приехать и погостить у меня в Венеции. Учитывая тот факт, что ты и Андрей просто жить не можете без нее, я получу вас в добавлении к ней как бонус! Шучу-шучу, Луис! Я буду паинькой, обещаю.

Герцог некоторое время молчал, словно обдумывая ее слова, потом прошел через всю веранду и снова уселся в удобное плетеное кресло возле низкого стола, на котором стоял запотевший графин и бокалы с лимонадом.

– Почему ты молчишь, Луис? – обеспокоенно спросила Лусия.

– Лусия, боюсь, что Эвелина вовсе не пушистый котенок, как ты себе вообразила, – отпив из своего бокала, несколько сдержанно сказал, наконец, герцог. – Она очень красивая и очень жесткая молодая женщина. Она выжила в рыцарском замке, оказавшись там пленницей в 14 лет; она нашла способ управлять моим дедом, который, как ты знаешь, вообще неуправляем. Польский король ест у нее из рук, Витовт восхищается ее мужеством при Грюнвальде; молодые мазовецкие князья – ее большие поклонники, и сама Александра Мазовецкая предпочитает видеть ее на стороне своих друзей, а не врагов.

– Это предупреждение, Луис? Ты за меня боишься, что ли? – с веселым изумлением спросила герцогиня де Монсада.

– Вы не поверите, тетушка, но это так. Моя покойная мать, Алиция Острожская, покажется вам сентиментальной барышней по сравнению с Эвелиной.

– И ты говоришь, что ты влюблен в эту женщину?! – озадаченная его серьезностью, спросила герцогиня.

– Влюблен? – переспросил герцог, некоторое время помолчал, а потом с непонятной для герцогини усмешкой добавил: – Вы романтик, тетушка! Я не просто влюблен в нее: она владеет мною, она играет со мной, она управляет мной, она значит для меня больше, чем жизнь и смерть, больше, чем что-либо в моей жизни!

– Больше, чем твой сын? – тихо спросила герцогиня де Монсада, стараясь скрыть неприятное изумленние от его слов.

– Мой сын – это часть ее, я вижу ее в каждой улыбке, которую он дарит мне; слышу ее в каждом слове, произнесенном им для меня.

– Она околдовала тебя! – с неким суеверным ужасом прошептала герцогиня.

– К несчастью, нет, – герцог искривил губы в невеселой усмешке. – Если бы она околдовала меня, моя литовская кузина Эльжбета Радзивилл уже бы давно предложила мне отворотное зелье. Кстати, тетушка, если вы серьезно намерены поехать с нами в Литву, я познакомлю вас с настоящей ведьмой. Моя маленькая литовская кузина превратилась в очень сильную и опасную колдунью.

– Малышка Элинор? – поразилась Лусия де Монсада, широко открывая глаза. – Какой кошмар!

– Конечно, ей далеко до наших итальянских и ваших испанских отравителей, – посмеиваясь, добавил герцог, – но свое дело она знает!

– Это, кстати, не она ли напоила тебя чем-то, отчего ты потерял память? – внезапно заинтересовалась герцогиня.

Герцог усмехнулся.

– Нет, это была не она, а ее мамочка. Ваша с Алицией подруга, между прочим, княгиня Радзивилл.

– Она всегда была дилетанткой, – согласилась Лусия де Монсада. – Самой никчемной из нас. Даже странно, что именно ее дочь получила колдовские способности. Наверное, в компенсацию за полную беспомощность матери.

– Вы что же, тетушка, подколдовывали в молодости? – поддразнил ее герцог.

– Только когда я попала в Литву! – не осталась в долгу герцогиня. – Там, по-моему, колдуют все, кому не лень. Вечером на улицу выйти страшно, что ни оборотень – все та же вредная соседская морда!

Андрей был несколько озадачен, когда, вернувшись на террасу для того, чтобы доложить отцу, что лошади готовы и они могут отправляться на прогулку, застал его и герцогиню де Монсада хохочущих во все горло, наперебой вспоминая страшилки про упырей и русалок.

Глава 2.

Вязьма, Великое княжество Литовское, 1417 г.

Герцог Монлери вернулся в Литву осенью 1417 года. Даже не заезжая в Остроленку, он и Андрей прямиком направились в Вязьму, где располагалась основная резиденция старого князя Острожского. Все дорогу герцог нещадно гнал коней, и так торопился, что его люди буквально валились с ног от усталости. Как только большой отряд, сопровождаюший герцога, въехал на широкий двор господского дома в Вязьме, он спешился, подхватил на руки почти выпавшего из седла Андрея, и отдав краткое приказание командиру отряда, дону Д'Альмецио, размещать людей, быстро вошел в особняк.

Было около четырех часов вечера, и ранние сумерки дождливого осеннего дня уже спустились на землю. В доме только начали зажигать свечи, и хотя в холле уже было светло, жилые части дома были еще погружены во мрак. Не обращая внимания на отчего-то засуетившихся слуг, герцог прошел в личные покои деда и увидел того сидящим в кресле за большим письменным столом, рядом с которым застыл в угодливой позе еврей-управляющий.

– Львенок! – вскричал в удивлении старый князь. – Откуда ты взялся? Я уже не чаял увидеть тебя до зимы!

– Боже мой! – глаза старика устремились к уснувшему на руках у отца Андрею. – Что ты сделал с ребенком? Он же полумертвый от усталости!

– Я тоже.

Герцог бережно уложил сына на широкий низкий диван у стены. Старый князь несколько раз хлопнул в ладоши, и проворные бесшумные слуги подскочили к мальчику и унесли его в отведенные ему покои.

Герцог устало опустился в кресло у камина.

– Продолжайте работать, дедушка, – сказал он. – Я подожду.

– Ты тоже нуждаешься в отдыхе! – категорично заявил старик. – Ты с ума сошел, мой драгоценный внук! Разве можно было так спешить?! Посмотри на себя, на тебе же лица нет! И какая только муха тебя укусила!

– Муха по имени Эвелина, – невесело усмехнулся герцог, протягивая к огню камина ноги. – Моя жена все еще живет у тебя, или она уже сбежала в Польшу, ко двору короля Ягайло? – спросил он, немного помедлив.

– Мне не нравится твой тон, – старый князь Острожский сделал знак управляющему удалиться. – В том, что Эвелина решила остаться со мной, только твоя вина, не ее, и не моя, и уж совсем не Ягайло!

– Ну хорошо, – герцог устало вздохнул. – Эвелина все еще у тебя?

– Да. Но она по-прежнему отказывается тебя видеть.

– Почему? – вскинул голову герцог. – Разве я недостаточно заплатил за свою ошибку?! Я не видел ее почти год! Я вернулся в Литву, как она и хотела, и привез ей назад сына. Что еще я должен сделать, чтобы она простила меня? Умереть?!

Старый князь Острожский с жалостью смотрел в осунувшееся лицо герцога, на котором лежала печать усталости многодневного пути.

Стоя за дверью кабинета старого князя с другой стороны, Эвелина могла слышать каждое слово, произнесенное герцогом. Даже сам звук его голоса, чуть хрипловатого, усталого и приглушенного, вызвал тревожное волнение в ее душе. Она не видела его почти год, она запретила себе думать о нем, она почти убедила себя в том, что он останется в Италии или в Испании и никогда больше не вернется в Литву. Она научила себя не чувствовать ничего, кроме холодного безразличия, когда временами, вопреки своей воле, она внезапно начинала вспоминать прежнего, дерзкого и влюбленного в нее посланника польского короля в замке Мальборк. Не в силах не думать о нем, она постаралась забыть все, что произошло между ними после его «воскрешения из мертвых» и, по возможности, ограничить свои воспоминания событиями шестилетней давности. Наяву ей почти удавалось это, но время от времени она просыпалась посреди ночи, вся в слезах и в поту, все от того же кошмара, который продолжал преследовать ее с неослабевающим постоянством; в этом кошмаре она вновь и вновь видела картину, которая открылась ей год назад в комнате для прислуги –откровенная в своей страсти итальянская любовница ее кузена, занимающаяся любовью с ее мужем; его нагое тело, такое знакомое, такое совершенное, познающее другую женщину и получающее удовольствие от сношения с ней. Это было невыносимо! Даже рождение шесть месяцев спустя после его отъезда его второго ребенка не могло вытравить этой картины из ее мозга.

Сейчас, стоя под дверью кабинета старого князя и вновь, ужу не во снах, а наяву слыша голос Острожского, она почувствовала, как внезапно разбилась, разлетевшись на осколки, та тонкая корка холодного льда, которая защитным слоем покрывала ее душу, и горячая живая боль от его предательства мощным и сильным потоком гнева хлынула ей в душу. В панике от своей неспособности обузать ее, она повернулась и бесшумно скользнула по коридору в направлении своих покоев.

Следующую неделю она просидела, запершись в своих покоях, не разрешая входить туда никому. С ней была только горничная, и они вдвоем ухаживали за двухмесячным Даниэлем, который, к счастью был очень спокойным ребенком и большинство времени просто тихо спал в своей колыбели. Эвелина слышала за дверями голос герцога, он просил, умолял выслушать его, поговорить с ним, но она, забившись в угол кровати, закрыв руками уши, не отзывалась. Когда однажды, потеряв терпение, он начал колотить в дверь, она в ужасе заметалась по комнате, ища убежища, но судя по всему, старый князь не разрешил герцогу ломать дверь, так, как он сделал в свое время в Остроленке, и через некоторое время, отчаявшись получить ответ, герцог угомонился.

Утром пятого дня Эвелина услышала за дверью негромкий голос старого князя Острожского.

– Эвелина, дитя мое, откройте.

Эвелина с опаской подошла к дверям.

– Он уехал? – спросила она, помедлив.

– Да, – в голосе старого князя прозвучал упрек. – Он уехал. Сегодня утром.

– А Андрей?

– Андрей остался здесь, в Вязьме. Но ненадолго, через месяц он будет принят к королевскому двору в Кракове.

Схватившись за ключ, Эвелина поспешно отперла дверь. Войдя в ее опочивальню, старый князь тут же огляделся по сторонам, пока его взгляд не упал на стоявшую в дальнем углу спальни, рядом с кроватью Эвелины, колыбель.

– Все ли в порядке с малышом? – поспешно спросил он.

Литовский магнат быстро прошел через комнату и наклонился над колыбелью внука, который родился на его глазах и которого он обожал. Маленький мальчик с золотисто-каштановыми, как у герцога, волосами тихо спал, причмокивая пухлыми красными губками во сне.

В опочивальне царил образцовый порядок, все было так, словно и не было этой пятидневной осады, во время которой прислуга тайком даже от самого князя пробиралась в покои Эвелины, чтобы принести ей еды. Сама Эвелина казалась бледной и измученной, под глазами у нее залегли темные круги, но выражение ее лица оставалось отстраненным и упрямым.

– Эвелина, это безумие! – тихо сказал старый князь, обнимая ее за плечи и привлекая к себе. – Вам надо помириться. Он вернулся, чтобы жить в Литве. Он любит тебя. Ты не сможешь долго скрывать от него рождение сына.

Он вздохнул, вспомнив, в каком бешенстве покинул поместье сегодня утром его внук, вновь принявший родовое имя молодого князя Острожского и отправившийся ко двору великого князя Витовта в Вильну. Уезжая, герцог посмотрел в грустное лицо деда и отрывисто сказал:

– Дайте знать вашей протеже, дедушка, что через месяц я вернусь за Андреем. Если она снова вздумает от меня прятаться, я разберу ваш особняк по бревнышку, но на этот раз она от меня не уйдет! Если захочет сбежать – пусть бежит к польскому двору. Ягайло, слава богу, уже успокоился и женился. Аннулировать наш брак никто не сможет, да и не посмеет. Так что пусть готовится жить со мной и рожать мне сыновей. Она хотела, чтобы я остался в Литве – я вернулся! Она хотела, чтобы я снова стал князем Острожским – я сделал это для нее! Теперь ее время платить по счетам. По-хорошему или по-плохому, она вернется в мою жизнь и мою постель. Какой путь она выберет – ей решать! Скажите ей, что я не отступлюсь. Так же, как и в Мальборке десять лет назад, я могу повторить слово в слово то, что я сказал ей тогда, в первые дни нашего знакомства – она принадлежит мне, она моя, я не отдам ее никому!

– Если тебя так разбирает, тогда научись держать свой хрен в штанах! – всердцах закричал тогда старый князь Острожский, беспомощно глядя в усталое, раздраженное лицо внука.

Теперь он с усмешкой вспомнил, как, сверкнув глазами, тот внезапно сухо рассмеялся и с многозначительной угрозой в голосе сказал:

– Я сделал ошибку, когда предположил, что ее устроит типичный брак среди аристократии нашего круга, брак без любви и верности. Я так любил ее, что был готов согласиться на это! Но, судя по всему, правила игры внезапно изменились. Если теперь она претендует на то, чтобы владеть мной полностью и без остатка, то, клянусь Богом, она это получит! Без всяких сомнений! Вместе со всеми вытекающими отсюда последствиями и обязательствами. Тогда ей будет не на кого пенять, только на саму себя!

Голос Эвелины отвлек литовского магната от воспоминаний. Большие светлые глаза молодой женщины с ожиданием смотрели в его лицо. Старый князь Острожский, весьма чувствительный к женской красоте, снова не мог удержаться от восхищенной мысли о том, как необыкновенно красива эта молодая женщина. «Боже мой, я становлюсь подобен Ягайло!» – тут же с усмешкой подумал он.

– Он… вернется? – с запинкой спросила Эвелина.

– Да, дитя мое, – старый князь улыбнулся. – Несмотря ни на что, он очень сожалеет о том, что сделал тогда, почти год тому назад.

– Он сожалеет! – повторила за ним, как эхо, Эвелина, и всердцах топнула ногой. – Всего лишь сожалеет! Если бы он застал меня, занимающейся любовью с паном Тенчинским, он бы меня убил!

Старый князь ласково опустил руку на плечо Эвелины.

– Он никогда не причинит тебе никакого вреда, девочка моя. Он тебя любит. Безумно, отчаянно, безответно. Прости его, останься с ним, и он умрет за тебя.

Эвелина передернула плечами:

– Мне не нужно, чтобы он за меня умирал! Я хочу, чтобы он жил. Единственное, что я требую от него, это верности. Я прощу его, но при условии, что он больше никогда не посмеет коснуться ни одной женщины, кроме меня. До тех пор, пока я жива! Если его это не устраивает, я буду настаивать на раздельном проживании!

Старый князь Острожский возликовал в душе. В голосе и тоне Эвелины больше не было отстраненности и холодного безразличия, в нем сквозил гнев, боль, досада и еще нечто такое, что давало ему надежду надеяться, что она сумела справиться и пережить свою боль и теперь все будет хорошо. Однако из суеверия боясь спугнуть подобную удачу, он поспешил придать своему лицу нейтральное выражение и постараться, чтобы его голос и его слова звучали так, как обычно.

– Любовь! Верность! Брак простолюдинов, – с тонкой насмешкой сказал он. – Аристократия всегда была выше этого.

– Я никогда не годилась для брака с аристократом! – резче чем намеревалась, тут же отозвалась Эвелина. – После того, как много лет тому назад, еще девчонкой, комтур Валленрод украл меня из дома и навсегда погубил мою репутацию, я должна была умереть или закончить жизнь в монастыре!

– Что ты говоришь, деточка! – живо перебил ее князь Федор. – Ты никогда не окажешься в монастыре! Ты и твоя красота уже привлекли внимание слишком многих влиятельных мужчин. Постарайся договориться со Львенком, он самый подходящий муж для тебя – он тебя любит и позволит тебе делать все, что заблагорассудиться, если ты убедишь его в том, что счастлива иметь его мужем! Такой красивой и умной женщине, как ты, это ничего не будет стоить. Он уже и так почти ручной – только веревку на шею накинь, и он пойдет за тобой по доброй воле, как теленок!

Эвелина и князь посмотрели друг на друга, старый князь Острожский вдруг хитро прищурил глаз и подмигнул ей. Эвелина не выдержала и рассмеялась.

– Вы страшный человек, князь Федор!

– Какой есть! – шутливо развел руками литовский князь. – Может быть послать за Львенком и вернуть его? – проказливо, словно мальчишка, предложил он в следующий момент. – А то уж больно он убивался из-за твоего отказа даже поговорить с ним, прекрасная княгиня. Сказал, что вернется через месяц и если ты снова откажешься его видеть, то он разберет мой дом по бревнышку!

– Пусть еще немного «поубивается», – с такой же выразительной улыбкой мстительно сказала Эвелина. – Ему это полезно! В следующий раз хорошо подумает, прежде чем пойти налево!

Вопреки ожиданиям старого князя и Эвелины, герцог не вернулся в Вязьму месяц спустя. Вместо этого он прислал своих людей, которые должны были забрать Андрея и сопровождать его к польскому двору. Он также передал с посыльным два письма, одно для деда, другое для Эвелины. С замиранием сердца открыв свое письмо, Эвелина увидела всего лишь строчку, написанную четким энергичным почерком былого князя Острожского: «Я хочу, чтобы вы присоединились ко мне в Вильне». Письмо к деду было большим и пространным. Зная пристрастие старого литовского магната к политическим событиям, герцог подробно описывал ему ход переговоров с рыцарями Тевтонского Ордена, активным участником которых он являлся в настоящий момент. В конце письма была ироничная приписка, прочитав которую, старый князь Острожский засмеялся от удовольствия, как мальчишка.

– Я знал, что Львенок никогда не подведет меня! – пояснил он недоумевающей Эвелине. – За его вклад в переговоры с Орденом, Витовт возвращает князьям Острожским земли, которые были отняты у меня во время мятежа литовских принцев! Это замечательная новость, мое прекрасное дитя! А что у тебя?

Эвелина протянула ему короткую записку:

– Мне приказано присоединиться к нему в Вильне. Я там уже сто лет не была!

– Ты поедешь, Эвелина? – осторожно спросил старый князь, вглядываясь в выражение, появившееся на лице Эвелины.

Молодая женщина вздохнула и пожала плечами.

– Почему бы и нет, поеду. Только провожу Андрея в Краков, раз его отец так занят. Кроме того, через несколько недель состоится коронация пани Грановской, с которой мы подружились, когда я была при дворе несколько месяцев назад. Я не хотела бы пропустить тот торжественный момент, когда Ягайло провозгласит ее своей королевой! Он искренне привязался к ней и, пожалуй, даже полюбил ее! Может быть, мы успеем прибыть к польскому двору до коронации? Заодно повидаюсь с Эльжбетой Радзивилл и Карлом. А уж потом отправлюсь в Вильну к князю.

Андрей в радостном изумлении смотрел на мать.

– Ты поедешь со мной в Краков, мама? Это правда?

– Да, Андрей, – Эвелино ласково взъерошила густые русые волосы сына. – Остановимся в доме на Подворье, где мы всегда жили, пока твой отец не решил воскреснуть из мертвых.

– В доме воеводы Ставского? – неожиданно раздался мелодичный голос герцогини де Монсада, произнесшей эту фразу по-немецки.

Эвелина обернулась и с удивлением посмотрела на темноволосую, белокожую, чем-то на минуту напомнившую ей Эльжбету, представительную даму среднего возраста, прибывшую, видимо, вместе с людьми герцога, которые привезли письма и должны были отправиться сопровождать Андрея в Краков. Эта женщина стояла в холле главного здания особняка старого князя Острожского в Вязьме и, видимо, до ее прихода раговаривала с Андреем. Обратив на нее внимание, Эвелина удивилась, как она могла не заметить ее раньше.

Герцогиня Лусия де Монсада, в свою очередь, устремила пристальный взгляд на молодую женщину, о которой она столько слышала и влиянию которой на герцога она втайне завидовала. В следующий момент глаза ее широко раскрылись от изумления. Эвелина Острожская действительно была похожа на девушку с портрета Контарини, свою бабку, но в отличие от той, ее красота была более мягкой и женственной, но одновременно более хрустально совершенной. Герцогиня де Монсада даже затаила дыхание, когда Эвелина взглянула ей в лицо своими синими, чуть светлее, чем у Андрея, глазами, чистыми и холодными, как речная вода. «Бедняга Луис, – тут же с циничной усмешкой успела подумать она, -да уж, с Алицией ее действительно трудно сравнить, эта девушка просто редкостная красавица! И, судя по всему, такая же редкостная стерва!» В ее взгляде, как и в ее красоте, сквозила хрустальная беспощадность клинка.

– Мама, это Лусия, герцогиня де Монсада, – сказал Андрей, переводя взгляд с матери на герцогиню.

Эвелина не успела ничего сказать.

– Несравненная Лусия! – послышался насмешливый голос старого князя Острожского, появившнгося в это время на верней площадке лестницы особняка, ведущей в холл. Неторопливо спускаясь по ступенькам лестницы вниз, он неприязненно смотрел на герцогиню.

– Какими судьбами? – с непонятной Эвелине издевкой спросил прибывшую он. – Я по тебе совсем не скучал, маленькая интриганка!

– Вы не меняетесь, сеньор! – со вздохом сказала в ответ герцогиня.

– С чего бы это мне меняться? – согласился литовский магнат. – В моем возрасте меняться не только трудно, но и вредно. С какими намерениями пожаловали, дорогая герцогиня? Взглянуть на Эвелину, надо полагать? Посмотреть на женщину, ради которой мой внук удрал из Испании и Италии сразу же после того, как обеспечил тебе наследство?

Герцогиня покачала головой.

– Вы неисправимы, князь! Почему бы вам не начать думать о людях больше хорошего, чем плохого?

– Хорошая идея, дорогая герцогиня, но она не относится к вам, – почти выплюнул ей в ответ старый князь, сверкнув глазами. – О вас лучше думать плохое, чем хорошее! Так, по крайней мере, не будешь обманут и разочарован впоследствии! Итак, какова же ваша программа на этот раз? Постараться втереться в доверие к Эвелине, как некогда к моей дочере Алиции, а затем уговорить ее поселиться в Италии? А если не получится, отравить или подставить ее, как вы подставили Алицию, а самой увезти Луи или Андрея в Венецию? Кто вас больше интересует на этот раз? Отец или сын?

Герцогиня де Монсада натянуто улыбнулась, растерянная градом язвительных вопросов, которыми забросал ее внезапно пришедший в дурное расположение духа старый князь. Удивленная Эвелина и раскрывший рот от неожиданности Андрей, никогда не видевшие подобного поведения от всегда ласкового и мягкого по натуре в обращении с людьми деда, в немом изумлении наблюдали за этой сценой, не в силах вымолвить ни слова.

– И вообще, я вас не приглашал, сударыня! – не на шутку разошелся старый князь. – Езжайте и живите у моего внука в Вильне, или в Остроленке, если он вас туда пустит. Но не у меня в доме! Все, разговор закончен!

С неожиданной для него силой и энергией, литовский магнат указал сухим перстом герцогине на входную дверь, затем схватил за руки Эвелину и Андрея и почти силой потащил их внутрь дома. Обернувшись через плечо, чтобы еще раз посмотреть на герцогиню, Эвелина увидела искаженное гневом лицо женщины и ее невидящий, полный ненависти взгляд, который она устремила в спину старого князя.

Вильна, Великое княжество Литовское, 1417 г.

Неделю спустя, вернувшись в Вильну, герцогиня де Монсада вскользь, открыто не жалуясь, упомянула о состоявшемся в Вязьме разговоре со старым князем своему названному племяннику, официально принявшему имя молодого князя Острожского и занявшему пост посла великого князя Витовта в Мальборке, все еще остававшейся столицей Тевтонского Ордена крестоносцев. Герцог, который со времени возвращения в Литву предпочитал называться своим прежним именем, широко известным в окрестных землях, в этот момент только несколько часов назад как возвратился в Вильну из Мальборка.

– Какого черта вы вообще отправились в Вязьму, тетушка? – в голосе Острожского, который выглядел неимоверно усталым, слышалось подлинное недоумение. – Вы что же, забыли, как не любит вас мой литовский дед?

– Я только хотела увидеть Эвелину! – сказала герцогиня, обороняясь.

– Вы увидите Эвелину через месяц или два, если она решит последовать моему приглашению и приедет ко мне в Вильну, – сухо сказал Острожский. – Зачем вам лишние неприятности?

– А если она не приедет? – подняла бровь герцогиня.

Острожский кивком поблагодарил молоденького оруженосца, который помог ему избавиться от нагрудника парадных лат, и только тогда взглянул на донну Лусию.