404: Death Not Found

Пролог

1 ноября 15:16

Максим метался по комнате, которая больше напоминала склеп цифрового безумия. Мониторы, разобранные на запчасти «умные» колонки, пустые банки энергетиков с надписями «Last Resort». Над рабочим столом – потрёпанный плакат «404: Death Not Found», будто эпитафия их глупой шутке.

Только старый механический будильник с гравировкой «Чтобы ты наконец следил за временем» выдавал, что здесь когда-то была не просто лаборатория, а чья-то жизнь.

– Возьми трубку, чёрт возьми! – хрипел он в телефон, в пятый раз набирая номер своего друга Антона, по совместительству разработчика их совместного сайта. – Ант, это не смешно!

Экран телефона вспыхнул.

– Ну чего орёшь? – Недовольное лицо Антона мигнуло в экране и тут же отодвинулось. Даже через видеосвязь было видно, что он сидит в той же позе, что и три дня назад – сгорбившись над клавиатурой, но теперь под его глазами легли фиолетовые тени.

– Ты видел логи? Алгоритм снова лезет в медкарты. Это уже не шутка, Ант!

– Расслабься, мамкин хакер, – он потянулся к кружке с надписью «Боги кода», но рука дрогнула, и кофе пролился на клавиатуру. – Это же просто парсит поисковые запросы…

На мониторе Антона вдруг всплыло окно:

«Subject: Anton. Revised prediction: T-minus 00:02:31».

– Что за… – Антон резко откинулся, ударившись спиной о стеллаж. – Ты это настроил?!

Максим сглотнул и не смог вдохнуть, на его экране – то же сообщение.

– Это не я. Ты что, ввёл СВОИ данные? – внезапно ощутив нехватку воздуха от волнения, он инстинктивно потянулся за новой банкой энергетика.

– Нет. Наверное, он просто считал их с моих аккаунтов. – Нервно усмехнулся Ант, но лицо заметно побледнело, как только он понял, что его друг никаких изменений на сайт не вносил и разыгрывать его не планировал: – Он выдал мне сегодня «Приготовьтесь, в 15:47». Прикинь, я до вечера что ли не доживу? Что же, тогда придется отменить свиданку… – Он развалился на стуле, но даже через видеосвязь было заметно, как дрожали его пальцы, когда он заносил руки за голову.

В повисшей тишине раздавался только звук клавиатуры: Максим что-то усердно печатал на своем компьютере.

«Эй, у меня тут весь экран…» – голос Антона внезапно исказился, будто его пропустили через металлическую дробилку. Звук захлебнулся в цифровом шуме, оставив после себя только пронзительный писк, от которого у Максима свело зубы.

– У тебя там весь экран «что»?! – его собственный голос сорвался на крик, ладони впились в край стола так, что побелели костяшки. Он рванулся к телефону, но экран показывал лишь расплывчатое месиво пикселей – лицо Антона распадалось на части, как картина под дождём. Глаза – рот – снова глаза, но уже чужие, безжизненные…

Максим резко отшвырнул телефон. По спине бежали мурашки – будто кто-то провёл ледяным ножом вдоль позвоночника. Он медленно повернулся к главному монитору.

«ERROR: CORRUPTED MEMORY»

Буквы горели синим, как ядовитый газ. В них было что-то насмешливое, почти живое.

– Не может быть… – прошептал он, но тут же вздрогнул от резкого треска – все мониторы разом вспыхнули ослепительно-белым и погасли. В комнате воцарилась мёртвая тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Максима.

И тогда он увидел его.

На столе, среди хаоса проводов и пустых банок, старый механический будильник с гравировкой «Чтобы ты наконец следил за временем» продолжал тикать. Люминесцентные стрелки замерли на роковых цифрах:

15:47.

Максим завороженно смотрел на часы, чувствуя, как время вокруг него кристаллизуется, становится плотным и вязким. В ушах стучала кровь, совпадая с ритмом тикающего механизма. Он даже не заметил, как надпись «ERROR: CORRUPTED MEMORY» начала медленно перетекать в «TERMINATED».

1 мая, полгода спустя. 16:37.

Тишина. Та самая, что бывает только в новых домах – ещё не вдохнувших запахов утреннего кофе, не исцарапанных переездами, не оплаканных ночными кошмарами. Стены ловили последние лучи заката, окрашивая белоснежные поверхности в болезненно-розовый оттенок – точь-в-точь как небо над моргом в тот день.

Они с Алексом купили этот «умный дом» через несколько месяцев после кремации – слишком много теней осталось в старом. Катя тогда на эмоциях сказала: «Нам нужен новый старт». Но сейчас, разбирая коробку, она поняла – убежать невозможно. Последние полгода растворились в тумане: преждевременные роды, смерть Антона…

«Вот уже полгода, как его не стало…» – пронеслось в голове.

Роковой звонок 1 ноября разорвал тишину, как выстрел. Телефон завибрировал, и на экране высветился незнакомый номер. Катя взяла трубку, и голос на том конце провода словно пронзил её насквозь: «Здравствуйте, вас беспокоят из МВД, лейтенант полиции Смашин. Скажите, кем вам приходился Антон Седов?». И когда Катя узнала о том, что Антона больше нет, мир будто раскололся на тысячи острых осколков, которые вонзились в её душу. Её сердце пропустило удар, затем сжалось так сильно, что, казалось, готово было разорваться. В груди вспыхнула жгучая боль, от которой перехватило дыхание, а в глазах потемнело. Она не могла поверить, не хотела верить в то, что слышала. Мысли путались, слова застревали в горле, а руки начали дрожать, словно листья на ветру. Мир вокруг потерял свои краски, звуки стали глухими и далёкими, а сама она – будто оказалась в вакууме, где не было ни времени, ни пространства, только бесконечная боль и ужас осознания того, что произошло.

Уже позже, через пару месяцев, когда жгучая боль уже стала для Кати постоянным спутником, после многочисленных обследований психолог сказал, что это симптомы стресса, и выписал антидепрессанты. Пришлось оставить дочку на искусственном кормлении, чтобы принимать их. Жжение ушло, но ощущение, что её предали, забрали самое ценное, осталось. Антидепрессанты приглушали боль, сглаживали острые углы воспоминаний, но вместе с тем словно приглушали и саму жизнь. Катя чувствовала, что живёт как будто в полусне, не в полной мере ощущая ни радость, ни грусть.

И вот, спустя три месяца их приёма, она решила начать новую жизнь: отменить таблетки, переехать в их с Алексом новый дом. Она хотела почувствовать жизнь во всей её полноте, столкнуться с болью лицом к лицу и победить её, а не прятаться за лекарственной дымкой.

И вот стоя посреди гостиной, босыми ногами прилипая к ледяному ламинату, Катя думала, что должна чувствовать облегчение. Должна. Ведь это же новый дом. Новый старт. Чистый лист, где не будет призраков прошлого. Вон там – диван для семейных вечеров, здесь – пеленальный столик с резными цветами. Картинка из каталога «Счастливая семья 2.0».

Но всё, что её беспокоило переехало вместе с ней. Последнее голосовое сообщение от Антона она слушала снова и снова, в надежде уловить скрытый смысл, разгадать тайну, которая так и осталась неразгаданной. Что он хотел сказать ей в тот злополучный день? Почему он умер так внезапно? Могла ли она ему как-нибудь помочь? Эти вопросы кружились в её голове, как стая испуганных птиц, не давая покоя ни днём, ни ночью. И с каждым новым днём ощущение безысходности становилось всё более гнетущим, словно тяжёлая пелена, окутавшая её душу.

На коробке в её руках чьим-то чужим почерком (её? Алексея? Грузчиков?) было выведено: «Хрупкое: Детские воспоминания».

Звонок. 1 ноября. 15:17.

«Кать, слушай, это не шутки, он уже…» – обрывки голоса брата в голосовой почте, которую она слушала уже в сотый раз.

Тихий, едва уловимый звук – будто где-то в стене перезагрузился датчик, заставил Катин слух напрячься – похоже было на щелчок. Тонкий, как треск лопнувшей нити. Катя замерла, и по ее спине пробежал холодок – точно такой же звук раздался в голосовом сообщении за секунду до того, как связь с Антоном прервалась навсегда.

– Это просто дом, – прошептала она, глядя на колонку, синее свечение которой пульсировало в такт её учащённому дыханию.

Умный. Удобный.

Алекс, – голос был немного хриплым после долгого молчания, – где розетка для радионяни?

Муж в шумоподавляющих наушниках (новые, куплены после того, как дочка начала плакать по ночам) улыбнулся, и прочитав по губам, не снимая их сказал:

– Любая. Просто скажи…

– Поняла! – Она с силой сжала коробку. Хрупкое стекло внутри жалобно звякнуло. После отмены антидепрессантов жизнь стала вокруг такая странная.

«Розетка активирована», – пропела колонка, и Катя вдруг почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Этот голос… Он звучал точно так же, как в последней голосовой записи Антона. Тот же тембр, та же интонация на слове «активирована». Катя резко обернулась к колонке, но синий свет уже погас.

– Куда ты смотришь? – Голос Алексея вырвал её из оцепенения. Она машинально подошла к дивану, всё ещё сжимая в руках коробку. Картон стал влажным от её ладоней. – Да нет, всё в порядке – просто показалось что-то. А ты что тут нашел?

– Да вот нашел сайт, похожий на старое приложение из детства, ностальгирую – «Когда ты умрёшь». Помнишь? – Алексей протянул ей планшет.

Катя поёжилась. Ирония ситуации была слишком явной – именно сегодня, когда мысли о смерти брата не давали ей покоя, он умудрился найти эту дурацкую игру. Она крепче прижала к груди коробку, внутри которой что-то снова тонко звякнуло. «Не помню, чтобы я клала туда хрусталь», – подумала удивлённо Катя.

– Ну и? Что тебе выпало? «В 90 лет от передозировки шоколадом»? – Она попыталась пошутить, но голос дрогнул.

– Очень смешно. На вот – сама попробуй.

Катя фыркнула, нажимая кнопку. Экран завис, цифры загружались мучительно медленно. Вдруг из вентиляции потянуло знакомым запахом – терпким одеколоном с нотками бергамота, которым пользовался Антон. Катя замерла, но через мгновение аромат исчез, растворившись в стерильном воздухе нового дома.

10 дней 7 часов 23 минуты – выдал чёрный экран.

– Ого, – она заставила себя рассмеяться, но звук получился неестественным. – Я, оказывается, почти труп. Тогда, может, закажем пиццу вместо полезного ужина?

Алексей обнял её за плечи. Его пальцы, обычно такие тёплые и уверенные, сейчас казались чужими – холодными и немного дрожащими. Когда он взглянул на экран, Катя почувствовала, как его тело вдруг стало напряжённым, словно готовым к удару.

– Это глюк, не обращай внимания, – его голос прозвучал неестественно резко, когда он почти вырвал планшет из её рук. – Прости, это просто… неудачный прикол… Я сам настрою радионяню, а ты иди, отдыхай.

Катя попыталась улыбнуться, но улыбка получилась кривой и неестественной. Встав с дивана, она вышла в прихожую, ощущая, как новый дом – этот блестящий технологический рай – вдруг стал давить на неё стенами. «Дом-то новый, а эмоции все старые», – пронеслось в голове, и эта мысль показалась ей до смешного банальной и от этого ещё более горькой.

Умное зеркало, подарок Алексея на рождение дочки Евы («Последний писк моды, дорогая! Оно даже может сделать тебе виртуальный макияж!»), отразило её бледное лицо с расширенными зрачками. Вдруг изображение дрогнуло, экран на миг покрылся помехами – и перед ней возникло другое лицо. То же овальное, те же карие глаза, но… не её. Губы отражения шевелились, беззвучно произнося её имя.

– Антон? – Её собственный голос прозвучал чужим, как будто из глубокого колодца.

Зеркало погасло, оставив её наедине с обычным отражением. Но Катя уже не видела себя – только его, своего близнеца, свою вторую половину, которую так бессмысленно и жестоко оторвали от неё.

-–

В спальне дрожащие руки наконец открыли коробку. Запах пыли и старых воспоминаний ударил в нос. Там лежали осколки их с Антоном мира: смешные фотографии, где они стояли спиной к спине в одинаковых свитерах («Мы же близнецы, должны соответствовать!»); потрёпанный мишка Тёпа, которого они по очереди укладывали спать; последняя семейная фотография – Алексей смущённо улыбался, а Антон обнимал их обоих, как будто пытался защитить от всего мира.

Он всегда был её зеркалом – тот же разрез серых глаз, те же веснушки на переносице. Но если Катя носила волосы собранными, Антон отращивал шевелюру до плеч – «как гитарист из Nirvana», шутил он. Его руки вечно были в царапинах – то от ремонта старого мотоцикла, то от попыток починить «умный дом» их детства. «Техника – она как люди, Кать. Если шепчет – значит, что-то замышляет».

Последний раз она видела его злым. Необычно злым. Он ворвался к ней ночью, с глазами, полными животного ужаса:

– Собирай вещи. Едем домой. Сейчас же.

– Ты с ума сошёл? Мы итак дома, что с тобой? К тому же, я только родила!

– Именно поэтому! Он не тронет тебя, пока…

Она так и не дала ему договорить. Их ссора закончилась хлопнувшей дверью и смс: «Когда очухаешься – позвони». Он позвонил. Через три дня. Но она не взяла трубку – всё ещё злилась. А через три часа раздался звонок из полиции.

Здесь лежал и старый радиопередатчик – самодельный, с выгравированными буквами «КВ-62». Антон собрал его в 14 лет, чтобы они могли общаться, когда их разлучали. «Частота 145.500 – только для экстренных случаев». Катя помнила, как брат заставил вырезать эти цифры, чтобы она больше не попадала на волну охранников местных магазинов и не трепала им нервы.

Разбитое стекло еще одной фоторамки лежало прямо под приемником, сверкая острыми гранями. «Так вот что звенело…» – мелькнуло в голове, и Катя вдруг представила, как эти кусочки впиваются в кожу, оставляя невидимые шрамы.

Она осторожно подцепила самый крупный осколок, но стекло, будто живое, впилось в подушечку пальца. Капля крови – алая, почти неестественно яркая – упала прямо на фотографию, расплываясь по бумаге, как чернильное пятно.

«Ну что ж за день-то такой…»

Губы сами сложились в горькую усмешку. Она машинально поднесла палец ко рту, ощутив на языке металлический привкус. Кровь, стекло, старая фотография – всё смешалось в один комок, застрявший в горле.

Фотография с подписью в уголке «Здесь всегда безопасно», на которой они с Антоном лет двенадцати стоят у отцовского охотничьего домика, снова оказалась в коробке, но теперь с кровавым отпечатком – будто Антон протягивал ей руку сквозь время, а она не могла ухватиться.

На дне коробки нашлось и фото с института. Антон обнимал за плечи улыбающегося Максима – того самого Максима, который исчез вскоре после смерти брата. На обороте чётким почерком Антона было написано: «Когда-нибудь мы изменим мир. 01.11.2023». Дата за два года до его смерти.

Катя провела пальцем по пожелтевшему краю фотографии. Она помнила, какими они были тогда – два гения-недоучки, выгнанные с защиты диплома за «слишком радикальный проект». «Ваш ИИ для диагностики заболеваний по голосу – это фантастика», – сказал им декан. Но они не сдались.

– Значит, будем делать сами, – Антон ткнул пальцем в ноутбук. – Фриланс. Наберём денег на сервер.

Они монтировали рекламу для аптек и подрабатывали тестерами игр. Но всё изменилось в августе, когда у мамы Кати и Антона – Людмилы Седовой – случился первый обморок.

– Рак поджелудочной, 3 стадия, – врач избегал смотреть им в глаза. – Если бы вы пришли чуть пораньше, хотя бы полгода назад…

Антон не спал трое суток. Он написал алгоритм, который искал клинические испытания по всему миру, анализируя форумы, медицинские журналы и даже тёмный веб.

– В Швейцарии есть экспериментальный метод! – он тряс Катю за плечи. Так радостно и вдохновенно Антон описывал их дальнейшее путешествие и светлое будущее, что даже Катя поверила в реальность этой затеи.

Мама умерла ровно за день до одобрения её заявки.

Но жизнь не состоит исключительно из черных полос и на этих бесконечных конференциях, в поисках спонсора, Антон познакомился с Алексеем Сорокиным – будущим мужем Кати. Он тогда только-только начинал свой стартап с громким названием «NeuraMed Systems» и занимался поиском толковых, вдохновленных программистов. Его идея была проста: создать приложение с искусственным интеллектом MediMind, чтобы помогать врачам точно определять диагноз на основании запросов пациентов и их ритма жизни.

После презентации Антона письмо от Алексея пришло неожиданно:

«Ваш алгоритм впечатлил меня. Давайте спасать жизни вместе – в NeuraMed».

Антон колебался, ведь Алексей обещал ему прибыль от заявок, а деньги на лечение нужны были прямо сейчас. Но после смерти мамы согласился на предложение. Катя помнила, как он сказал ей тогда, в ночь перед тем, как принять решение:

– Я должен. Мое детище не может просто так пропадать на задворках компа, пусть хоть он и не спас нашу маму, так хоть спасет других.

-–

– Кать, я должен… – голос Антона из динамика умной колонки прозвучал так явственно, что Катя инстинктивно обернулась, ожидая увидеть брата за своей спиной.

Но комната была пуста. Только запах бергамота – его любимого одеколона – витал в воздухе, густой и сладкий, как обещание, которое никто не успел выполнить.