Теневой код Нуариса

Пролог: Шёпот асфальта

Дождь в Нуарисе был другим. Он не очищал, а стирал границы. Неоновый оранжевого света заправочной станции растекался по мокрому асфальту, сливаясь с тусклым жёлтым светом уличного фонаря, который мигал, словно на последнем издыхании. Для людей город заканчивался здесь, на окраине старого промышленного района – грудой ржавого металла и битого кирпича.

Но для тех, кто мог видеть, всё было иначе.

Стена заброшенного завода была испещрена не только граффити. На уровне чуть выше человеческого роста проступали бледные, фосфоресцирующие линии – предупреждающие знаки на забытом языке, символы собственности или просто следы, оставленные проходящими сущностями. В лужах отражалось не только небо, но и мелькали тени иных форм жизни, спешащих по своим нечеловеческим делам.

Именно здесь, в полуразрушенном цеху, где пахло озоном и старыми страхами, лежало тело. Молодой человек, лицо которого застыло в маске немого ужаса, глаза остекленели и уставились в протекающую крышу, за которой клубилась неестественно густая тьма.

На стене над ним кто-то вывел символ. Не краской. Казалось, обугленной плотью или силой, которая выжигала камень. Знак был сложным, древним, и от него исходила звенящая тишина, поглощающая даже звук падающих капель.

В углу, за грудой ящиков, прижавшись к стене, сидел Смотритель – маленький, сморщенный дух этого места, домовой, который помнил ещё гул станков и голоса рабочих. Его полупрозрачные руки обхватили голову, и всё его естество содрогалось от пережитого ужаса. Он видел – видел, как Тень пришла. Не человек, не зверь, а нечто старое и холодное, что пожирало свет и звук. Она не просто убила человека. Она собрала его. Забрала крик, забрала последний вздох, забрала саму суть.

И теперь Смотритель, столетия наблюдавший за сменой эпох в этих стенах, сидел в оцепенении, и в его памяти, вместо привычных воспоминаний о прошлом, проносились обрывки чужих кошмаров: падающие звёзды в чёрном небе, каменные алтари и ненасытная, вечная пустота, для которой эта смерть была лишь каплей в море, но каплей очень желанной.

Он не мог крикнуть. Он мог только шептать в безмолвный эфир, надеясь, что может быть кто-то услышит.

Глава 1: Последний вопрос

Головная боль начиналась всегда за правым глазом – тупой, навязчивый гвоздь, вбиваемый в сам мозг. Эвелина Воронова зажмурилась, стараясь дышать глубже. В пальцах она зажала старые карманные часы – латунные, с выцветшим циферблатом. Вещь мертвеца.

«Всего на минуту, – мысленно повторяла она себе мантру. – Только вопрос. Только ответ. И выход».

Она сидела в крошечной гостиной «хрущёвки», заставленной добротной старой мебелью. Напротив, сжав в коленях руки, сидела женщина лет пятидесяти – Валентина. Её глаза были полны надежды, смешанной со страхом перед тем, что она может услышать.

– Он… он не страдал? – прошептала Валентина утром при встрече. Это был самый частый вопрос, не «почему», не «кто виноват», а «было ли больно». Человеческая психология в её самой чистой, самой уязвимой форме.

Эвелина отпустила часы. Они мягко упали на вязаную салфетку на столе. Контакт прервался, и давящее чувство чужого присутствия – воспоминания о боли, о раке, пожирающем изнутри, – стало слабеть, оставляя после себя лишь привычную пустоту и ту самую головную боль.

– Он не страдал в последние часы, – голос Эвелины звучал хрипло, ей безумно хотелось пить. – Лекарства сделали своё дело. Он… думал о вас. О том лете на даче, когда сломалась калитка, и вы весь день чинили её вместе, ругались и смеялись. Его последней мыслью было ваше имя – Валя.

Она не видела картин, как в кино. Она чувствовала. Эмоции, осязаемые воспоминания. Вкус домашнего вина на языке. Запах свежеспиленной древесины. Острую нежность и сожаление – вот что было последним посланием Михаила своей Вале.

Женщина на диване закрыла лицо руками, и её плечи затряслись от беззвучных рыданий – не от горя, а от облегчения. От ответа.

Эвелина встала, пошатываясь. Она оставила на столе конверт с деньгами – ровно половину от того, что ей заплатили. Брать полную сумму за передачу такой простой, человеческой правды ей всегда казалось кощунством.

– Спасибо, – выдохнула Валентина. – Вы… вы не представляете.

«О, я представляю», – молча подумала Эвелина, выходя на лестничную клетку, где пахло котом и жареной картошкой.

Город встретил её серым, промозглым днём. Нуарис – гигантский организм из стекла и бетона, пронизанный невидимыми для большинства линиями силы. Она спустилась в метро. В вагоне, пока обычные люди утыкались в телефоны, Эвелина видела другое: в углу, прижавшись к потолку, сидела худая, прозрачная сущность и безостановочно плакала, её слёзы испарялись, не долетая до пола. Никто, кроме Эвелины, не видел этого проявления вечной тоски. А на сиденье напротив старушка с сумкой-тележкой бросала на неё колючие, оценивающие взгляды – и Эвелина чувствовала исходящую от неё энергию, древнюю и хищную, совсем не старушечью. Оборотень? Ведьма? Просто вредная бабка? Лучше не выяснять.

Её телефон завибрировал. На экране – знакомое имя: «Гордеев».

– Лев, привет, – она прижала трубку к уху, стараясь перекрыть грохот колёс и тихий шёпот духов рельсов.

– Воронова, ты где? – голос бывшего напарника был сдавленным, официальным. Таким он становился, когда дело пахло жареным. – Мне нужен твой… специфический взгляд.

– Специфический взгляд стоит дорого, детектив, – она попыталась пошутить, но в горле пересохло.

– Не шути. Портовая зона, старый сахарный завод. Координаты вышлю. Дело… странное. Официально – несчастный случай. Неофициально… тут какая-то чертовщина. И на стене нарисована какая-то хрень. Древняя. Мне это не нравится.

Её сердце сжалось. Гордеев был кремень. Если его что-то пугало, значит дело и впрямь пахло не просто жареным, а настоящим адом.

– Вызывай такси, – бросил он. – За счёт заведения.

Линия отключилась.

Эвелина вышла на следующей станции. Головная боль, которая начала стихать, вернулась с новой силой. Она посмотрела на городской пейзаж – серый, угрюмый, бесчувственный.

Но она знала, что это обманчивая видимость. Под поверхностью Нуарис дышал, шевелился и жил своей второй, тайной жизнью. И, похоже, сегодня эта жизнь решила показать самые тёмные и древние зубы.

Она поймала такси и, глядя в запотевшее стекло, прошептала:

– Ну что же, посмотрим, что ты на этот раз приготовил?

Такси рвануло с места, унося её навстречу тишине, что ждала на старом заводе, и символу, выжженному обугленной плотью. Навстречу началу конца.

Глава 2: Звенящая тишина

Такси высадило её у кольца из полицейских машин и ленты с надписью «Охраняемая территория». Сирены мигали, отбрасывая на мокрые стены завода тревожные синие блики, но звук их казался приглушённым, словно кто-то накрыл всю территорию гигантским стеклянным колпаком.

Эвелина натянула капюшон, стараясь не смотреть на духов, которые столпились по периметру, привлечённые всплеском насилия. Они были похожи на стаю прозрачных, голодных рыб, чувствующих кровь в воде.

Лейтенант Гордеев, грузный мужчина с усталым лицом и умными, все видящими глазами, встретил её у входа. Его плащ был промокшим насквозь.

– Воронова, – кивнул он, избегая смотреть ей прямо в глаза. Он до сих пор не мог привыкнуть к её «особенностям». – Предупреждаю, там не для слабонервных. Хотя тебе, наверное, не привыкать.

– Что случилось? – прямо спросила Эвелина, отсекая лишние разговоры.

– Нашли парня. Местный сталкер, любитель полазить по заброшкам. Официальная версия – наглотался паров какого-то химического дерьма, сердце не выдержало. Но… – он понизил голос, – ни запаха, ни следов веществ. А лицо… Лицо у него, Воронова, как будто он увидел дьявола. И эта чертова…

Он не договорил, лишь махнул рукой, приглашая следовать за собой.

Цех встретил их гнетущей, неестественной тишиной. Даже шаги по битому стеклу и щебню отдавались глухо, будто они идут по вате. Техники-криминалисты работали молча, их лица были напряжены. Они инстинктивно чувствовали, что это место неправильное.

И тогда Эвелина почувствовала это. Не запах, не звук. Давление. Тяжёлое, плотное, как на большой глубине. Воздух стал густым и сладковатым, с примесью озона и чего-то древнего, пыльного, словно вскрыли гробницу.

Она остановилась, закрыв глаза, пытаясь отсечь физический мир и настроиться на эфирный. Мир наполнился полупрозрачными наслоениями. Она увидела слабые следы парня-сталкера – его любопытство, потом лёгкий испуг. И затем… пустоту. Резкую, абсолютную. Как будто пленку с записью перерезали ножницами.

И ещё один след. Чужой, ледяной, нечеловеческий. Он вёл к стене.

– Эвелина? – коснулся её плеча Гордеев. – Ты как?

Она не ответила. Её взгляд был прикован к символу на стене. Руна. Она не знала его значения, но чувствовала его. Это был не просто рисунок. Это была дыра. Воронка, высасывающая из пространства всё: звук, свет, эмоции, саму жизнь. От неё исходила та самая звенящая тишина, которая давила на уши.

Её собственная головная боль, притихшая было, разгорелась с новой силой. Этот символ впивался в её сознание, как раскалённая игла.

– Кто это мог сделать? – прошептала она больше для себя.

– Если бы я знал, – мрачно ответил Гордеев. – Камер поблизости нет. Свидетелей – ноль. Только…

Он запнулся.

– Только что? – резко обернулась к нему Эвелина.

– Один из оперативников, первый на месте, сказал, что видел в углу какую-то… тень. Не такую, как обычно. Густую, как чернила. И она будто бы шевелилась. Но он парень не впечатлительный, списал на усталость.

В этот момент из-за груды ящиков в дальнем углу послышался тихий, едва различимый шёпот. Не звук, а скорее вибрация в воздухе, которую уловило только её особенное восприятие.

…пришла… она пришла… забрала…

Эвелина резко двинулась на голос, заставляя Гордеева идти за ней.

– Эй, куда ты?

За ящиками она его увидела. Маленькое, полупрозрачное существо, сжавшееся в комок. Дух этого места. Домовой. Его форма дрожала, а в глазах стоял животный, немой ужас, который она видела слишком часто – и у людей, и у сущностей.

Она медленно присела на корточки, стараясь не испугать его ещё больше.

– Кто пришёл? – тихо спросила она, не словами, а направляя мысль, вкладывая в неё намерение. – Что забрала?

Существо вздрогнуло и подняло на неё взгляд, полный страдания.

…Тень… холодная… древняя… она не убивала… она пожирала… пожирала крик… пожирала душу… для Него…

– Для кого? – мысленно надавила Эвелина, чувствуя, как её тошнит от близости символа и боли существа.

Но дух уже отшатнулся от неё, забился в угол, его форма стала расплываться от ужаса.

…молчи… молчи… или она вернётся… вернётся и за тобой… Печать… Печать Молчания…

И с этим словом его образ окончательно рассеялся, оставив после себя лишь леденящее чувство пустоты и отчаяния.

Эвелина медленно поднялась. Ноги её подкашивались.

– Ну что? – спросил Гордеев, смотря на неё со смешанным чувством надежды и опасения. – Уловила что-то?

Она кивнула, с трудом подбирая слова, которые не звучали бы как безумие.

– Это не несчастный случай, Лев. Это убийство. Совершённое чем-то… нечеловеческим. И этот символ на стене… он здесь не просто так. Это часть чего-то большего. Печать Молчания.

Она посмотрела на мёртвое тело, которое уносили на носилках. На его лице застыл не просто страх. Было ощущение, что у него забрали саму смерть, оставив лишь бесконечный, беззвучный ужас перед тем, что ждёт после.

– Мне нужно узнать, что означает эта руна, – сказала она тихо. – И мне нужен человек, который в этом разбирается.

Гордеев мрачно хмыкнул.

– У меня в списке подозреваемых только наркоманы и мародёры. Думаешь, они разбираются в древних рунах?

– Нет, – Эвелина вытерла ладонью влажный лоб. – Но я знаю, кто разбирается.

Глава 3: Хранитель забытых букв

Кабинет доктора Артемия Лазарева пах старыми книгами, пылью и слабым, едва уловимым запахом озона – словно после грозы. Помещение было настолько завалено фолиантами, свитками и странными артефактами в стеклянных витринах, что казалось, будто университет постепенно поглотил его, как песочные часы, и вот-вот окончательно похоронит под грузом знаний.

Эвелина стояла посреди этого хаоса, чувствуя себя не в кабинете, а в мозгу чудака-учёного. Повсюду царил строгий, понятный только ему одному порядок. На одном столе лежали трактаты по квантовой механике, на другом – манускрипты по некромантии XVIII века, а на подоконнике мирно соседствовали модель атома и застывший в стеклянной колбе эфирный сгусток, от которого тянулись холодные волны.

Сам Артемий, мужчина лет сорока с усталыми глазами и всегда испачканными мелом или чернилами пальцами, возился у огромной грифельной доски, испещрённой сложными формулами и… руническими символами.

– Доктор Лазарев? – тихо окликнула его Эвелина, чтобы не спугнуть.

Он вздрогнул и обернулся. Его взгляд был рассеянным, но через секунду сфокусировался на ней, став острым и проницательным.

– А, Воронова. Я вас помню. Вы тот судебный психолог, который начал… видеть вещи. Интереснейший случай нарушения фильтров восприятия и расширения границ сознания, – проговорил он одним дыханием, подходя к ней. – Чем могу быть полезен? Надеюсь, не принесли с собой какого-нибудь беспокойного полтергейста? В прошлый раз он перепутал все мои каталоги.

– Нет, без полтергейстов, – Эвелина позволила себе слабую улыбку. Лазарев был одним из немногих, кто знал о её даре и относился к нему не как к проклятию или магии, а как к уникальному научному феномену. Это было по-своему освежающее. – Мне нужна ваша помощь. Я столкнулась с одним символом. Древним. И… очень неприятным.

Она достала телефон и показала ему фотографию стены в цеху. Снимок получился смазанным, но руна была видна чётко – угловатая, неестественная, будто выжженная прямо на изображении.

Лазарев нахмурился. Снял очки, протёр их краем халата и снова внимательно посмотрел на экран. Его рассеянность куда-то испарилась, сменившись сосредоточенностью хирурга.

– Любопытно. Чрезвычайно любопытно, – пробормотал он, прищурившись. – Где вы это сняли?

– На месте одного происшествия. Доктор, что это? Я чувствую от него… пустоту. Он поглощает всё вокруг.

– И вы правы, – Лазарев резко повернулся к своим стеллажам и начал лихорадочно перебирать книги. – Это не просто руна. Это не алфавит в привычном понимании. Это сигил. Закреплённый, заряженный символ. Знак, который не описывает силу, а является ею самой. Некая… метафизическая печать.

Он нашёл нужный фолиант – подтрёпанный, с кожаным переплётом и стёршимся тиснением. – «Кодекс Умбра», – пояснил он, сдувая пыль. – Один из немногих уцелевших источников. Большинство сожгли сами хранители, опасаясь силы содержащихся в нём знаний.

Он открыл книгу, и Эвелина увидела страницы, испещрённые похожими символами. Лазарев быстро листал, пока не нашёл почти точную копию руны с фотографии.

– Вот. Печать Молчания. Или, как её ещё называли, «Уста Кроноса». – Он провёл пальцем по древнему тексту. – Согласно этому источнику, она использовалась в крайне тёмных ритуалах. Её наносили на место мощного эмоционального всплеска – чаще всего насильственной смерти – чтобы… запечатать душу, не дать ей уйти, сорвать с неё последний крик, последнее воспоминание, квинтэссенцию ужаса момента.

Эвелину бросило в холод. Она вспомнила пустоту, которую чувствовала на месте преступления. Домового, твердившего «она пожирала душу».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.