Феникс. Код ошибки

Воскресное солнце

Утро в Усадьбе «Лесные Дачи» было таким, каким его задумывали архитекторы и ландшафтные дизайнеры: безупречным. Солнечный свет, преодолев легкую дымку, струился сквозь кроны вековых дубов и лип, играл бликами на идеально подстриженных газонах, ласкал стены восстановленного господского дома из красного кирпича. Воздух пах сосной, свежескошенной травой и дорогим кофе из буфета для туристов. Сюда, в тридцати километрах от МКАД, приезжали за тишиной, за глотком «настоящей России», за фотографиями на фоне беседок-ротонд и пруда с лебедями. Никто, гуляя по аккуратным аллеям, не догадывался, что прямо под их ногами, на глубине семиэтажного дома, бьется сердце совсем иной реальности.

В двух шагах от заповедной зоны, за высоким кованым забором, поросшим диким виноградом, стоял коттедж Лики. Не вычурный дворец, а уютный, умный дом из серого камня и теплого дерева, с панорамными окнами, смотрящими прямо в лес. Ее крепость. Ее тихая гавань после бесконечных смен в стерильном аду.

Лика (а для мира – Ликатерина Сергеевна Орлова, ведущий микробиолог Центра особых патогенов «Вектор-М») стояла на кухне, прислонившись лбом к прохладному стеклу. В руке – глюкометр. На мини-экране высветилась цифра: 5.7. Норма. Выдох. Ежедневная маленькая победа над собственным телом. Она сделала укол короткого инсулина, ловко, на автомате, даже не глядя. Ритм. Порядок. Контроль. Это было ее мантрой и в жизни, и в работе.

Из гостиной доносились смех и музыка. Даша, двадцатилетняя дочь-студентка архитектурного, что-то горячо доказывала младшему брату, тыкая пальцем в планшет. Артем, десятилетний живчик с взъерошенными вихром волосами, отбивался: «Да это же кринжовый дизайн, Дашка! Смотри, как у меня в Fortnite!»

«Не Fortnite, а в Fortnite, невежда, – поправила его сестра. – И вынеси, кстати, ведро. Оно твое, дежурное».

«Лика! – донесся голос мужа из кабинета. – Ты уверена, что тебе надо сегодня? Могли бы все вместе поехать на озеро».

Андрей. Ее Андрей, IT-архитектор, который мог дистанционно проектировать системы для банков, но не мог уговорить детей убрать носки. Он ненавидел ее дежурства по выходным. Не понимал, что именно в эти дни, когда начальства нет, в лабораториях царит особая, почти медитативная тишина, идеальная для анализа данных.

«Уверена, – крикнула она в ответ, ставя чашку в мойку. – Эксперимент на культуре клеток. Контрольные замеры. К вечеру вернусь. Обещаю».

Она заглянула в гостиную, поймала взгляд Даши – умный, насмешливый, как у нее самой. «Приберусь тут, мам. Не волнуйся». Артем, уже с ведром для мусора в руках, прошептал: «Привези что-нибудь из столовой? Шоколадку из того автомата?»

«Посмотрим, – улыбнулась Лика, поправив ему волосы. – Слушайте папу. И… берегите друг друга». Фраза вырвалась сама собой, привычная, но сегодня от нее на мгновение стало холодно.

Она проверила сумку: ноутбук, паспорт, пропуск, шприц-ручка с инсулином, запасные картриджи, глюкометр, тест-полоски, пачка соков, орехи. Ее «тревожный чемоданчик» на случай гипогликемии. Без этого – никуда. Ни в жизнь, ни в апокалипсис.

Подземный собор

Дорога до проходной Центра занимала семь минут неспешным шагом через заповедник. Пение птиц, шелест листьев. Идиллия. Проходная была стилизована под старинную караульку, но за дубовыми дверями скрывался сканер сетчатки и суровый охранник в форме частной службы безопасности.

«Доброе утро, Ликатерина Сергеевна. Дежурная смена уже на месте».

Она кивнула. Лифт, плавное, почти неслышное движение вниз. Минус пять этажей. Тихий щелчок. Двери разъехались, открыв длинный, ярко освещенный белый коридор. Воздух здесь пахл иначе: стерильной чистотой, озоном и едва уловимым запахом… тревоги? Нет, ей показалось. Это пахла ее память. Память о ночах над микроскопом, о пробирках с мутноватой жидкостью под грифом «Феникс».

«Феникс». Проект возрождения иммунитета. Теоретически – прорыв. Вирус на основе модифицированного вектора, способный доставлять в клетки «инструкции» по борьбе с любыми известными патогенами. Практически – игра с огнем в пороховом погребе. Лика всегда это чувствовала. Вирус был слишком умен, слишком изменчив в лабораторных условиях. Но заказы и финансирование шли от структур, близких к Министерству обороны. Вопросы «а что если» здесь не приветствовались. Главное был результат.

В основной лаборатории четвертого уровня биологической безопасности (ББ4) царила тишина, нарушаемая лишь гулом систем вентиляции и тихим писком приборов. За пуленепробиваемым стеклом изоляторов, в сизватом свете ламп, копошились подопытные приматы. Сегодня они были странно апатичны.

«Ликатерина Сергеевна, доброе! – Молодой ассистент, Игорь, с лицом, не знавшим бритвы, поднялся от монитора. – Культура „Феникса-7“ в инкубаторе. Показатели стабильны. Но есть кое-что по приматам… Температура, вялость».

Лика нахмурилась, подойдя к терминалу. Данные потоком бежали по экрану. Все в пределах нормы. Слишком в пределах. Как застывшая картинка.

«Берем повторные анализы. Полный спектр. И… – она колебалась секунду, – запускаем протокол „Тишина“. Полную изоляцию модуля. На всякий случай».

Игорь удивленно поднял брови. «Протокол „Тишина“? Это же…»

«Я знаю, что это. Выполняйте».

«Тишина» означала герметизацию всего исследовательского модуля на 72 часа, отмену всех контактов, внешних и внутренних. Паника. Проверки. Но что-то щелкнуло внутри нее, тот самый звериный инстинкт, который она годами подавляла ученым рационализмом.

Они работали молча, слаженно. Лика в скафандре позитивного давления («скафандр химзащиты, но все называли его «космическим») вошла в шлюз модуля. Гул системы, шипение воздуха. Внутри было тихо. Слишком тихо. Обезьяны не реагировали на ее появление. Одна, самка макаки, лежала на боку, уставившись стеклянными глазами в потолок. Из ноздрей – тонкая струйка сукровицы.

Адреналин ударил в виски. Она быстро взяла мазки, пробы крови автоматическим пробоотборником. Руки действовали сами, годами наработанные движения. Но внутри все кричало. Когда она повернулась, чтобы выйти, ее взгляд упал на Игоря, стоявшего за стеклом. Он что-то говорил в трубку внутренней связи, его лицо было бледным. Он показывал на свой локоть. На рукаве халата, прямо над перчаткой, темнело маленькое, почти незаметное пятнышко. И порез на резине перчатки. Крошечный, но…

Лика замерла. Ее мозг, запрограммированный на оценку рисков, выдал мгновенный расчет: Игорь сегодня утром менял подстилку у приматов. До введения протокола «Тишина». Перчатка могла порваться… Контакт с биоматериалом возможен.

«Игорь, – ее голос, искаженный микрофоном в шлеме, прозвучал хрипло. – Твой локоть. Пятно. И порез. Выходи немедленно. Проходи в дезкамеру А-3. Полный санитарный цикл. Сейчас же».

Он кивнул, но в его глазах читался не страх, а скорее раздражение. «Да ладно, Ликатерина Сергеевна, царапина. Я уже обработал…»

«НЕМЕДЛЕННО, ИГОРЬ!» – крикнула она так, что он вздрогнул. Через стекло было видно, как по коридору прошел другой сотрудник, техник Саша, пошатываясь, будто пьяный.

Игорь, бормоча что-то под нос, направился к дезкамерам. Лика вышла из шлюза, сердце колотилось. Она сбросила скафандр по ускоренному протоколу, руки дрожали. Нужно было связаться с начальством, с санитарным врачом…

Громкий, резкий звук сирены, прерывистый, тревожный, разрезал тишину. Красный свет замигал по всему периметру. Голос из динамиков, металлический, бесстрастный: «Аварийная ситуация в модуле Б-2. Протокол „Караван“. Автоматическая герметизация».

«Караван». Полный карантин. Никто не входит, никто не выходит. Предаварийный режим.

Лика бросилась к монитору наблюдения за модулем Б-2. Это был соседний блок, где хранились архивные образцы. На экране было видно, как внутри, в полумраке аварийного освещения, двигались фигуры. Они набрасывались друг на друга. Молча, без криков, с неестественной, дерганой силой. Одна фигура, в разорванном халате, – это был Саша-техник, – уткнулся лицом в шею другой… и дергал головой.

Лику вырвало. Судорожно, прямо на белый кафель пола. Диабет, нервы, адреналин – уровень сахара в крови пополз вниз. Трясущимися руками она достала сок, отхлебнула. Сладость обожгла горло, но мысли прояснились на секунду.

Игорь. Где Игорь?

Она побежала к дезкамерам. Дверь в А-3 была закрыта. Сквозь круглое глазок она увидела его. Он сидел на скамье, скрючившись, и трясся. Конвульсивно, всем телом. Изо рта текла пена, розоватая от крови. Он поднял голову. Его глаза… Белки были залиты темно-красными лопнувшими сосудами, зрачки неестественно расширены. Он уставился на глазок. И встал. Не как человек, а как марионетка, которой дергают за невидимые нити. Он пошел к двери. Медленно. И начал биться в нее головой. Тупо, ритмично. Тук. Тук. Тук.

Отступая от двери, Лика наткнулась на терминал. На экране мелькали сообщения из других модулей, с верхних этажей. «Неизвестная агрессия…», «Персонал атакует…», «Охранники… не реагируют на команды…». И последнее, что заставило кровь застыть в жилах – сообщение с КПП: «Нарушение периметра. Массовое проникновение. Они… они везде. Стреляют… О, Боже…» – обрыв.

Бегство

Сирена выла непрерывно. Лику трясло. Гипогликемия накладывалась на шок. Дети. Андрей. Дом. Мысль билась, как птица о стекло. «Караван» уже действовал. Гермодвери на всех выходах должны были захлопнуться. Но была лазейка. Аварийный тоннель для эвакуации образцов. Старая, никому не нужная ветка, ведущая в старую котельную на окраине заповедника. О ней знали единицы.

Она побежала, пошатываясь, к запасной лаборатории. Код от сейфа – дата рождения Даши. Дрожащие пальцы едва могли попасть по кнопкам. Внутри – не образцы вируса, нет. Ее личный НЗ. Упаковка энергетических гелей, фонарик, складной нож (подарок Андрея, «на всякий пожарный»), Power Bank. Она все запихнула в сумку. И последнее – шприц с глюкагоном, «спасение» от тяжелой гипогликемии. Уколола инсулин, съела три геля подряд. Тело начало слушаться.

В коридоре было пусто, но слышались звуки. Приглушенные крики. Удары. Влажный хруст. И тот самый низкий, хриплый стон, который уже никогда не выкинешь из головы. Он доносился из-за угла.

Лика прижалась к стене, затаила дыхание. Из-за поворота выползла… фигура в форме охранника. Нога была вывернута под невозможным углом, и он волочил ее за собой. Шея была разорвана, из раны что-то свисало. Но он двигался. Его голова повернулась, мутные глаза скользнули по стенам, по полу… и остановились на ней.

Он зарычал. Звук, идущий не из горла, а из самой глубины грудной клетки. И пополз к ней быстрее, отталкиваясь руками и одной ногой, как страшное, разбитое насекомое.

Лика вскрикнула и рванула прочь, к двери с табличкой «Технический колодец. Вход воспрещен». Код все тот же – день рождения сына. Дверь открылась со скрипом. За ней – узкая металлическая лестница, уходящая вниз, в сырость и темноту. Она влетела внутрь, захлопнула дверь, нашла тяжелый засов и задвинула его. Сразу же в дверь что-то ударилось. Раз. Другой. Металл прогнулся.

Не оглядываясь, она помчалась вниз. Фонарик выхватывал из мрака ржавые трубы, паутину, следы крысиных лап. Она бежала, спотыкаясь, плача от ужаса и беспомощности. Тоннель. Вагонетка на рельсах. Она вскочила в нее, отчаянно дернула рычаг. Раздался скрежет, и вагонетка тронулась, набирая скорость в полной темноте. Позади, в глубине тоннеля, еще долго слышался тот мерзкий, влажный стон.

Лес мертвецов

Вагонетка вынесла ее к люку, заваленному сухими ветками. Она вылезла, царапая руки, и вдохнула полной грудью. Воздух. Настоящий, лесной. Но он был испорчен. Теперь в нем чувствовалась гарь. И тишина. Та самая, мертвая тишина, когда не поют птицы.

Она была на задворках заповедника, в двух километрах от дома. По прямой, через лес. Лика побежала. Ноги подкашивались, в глазах темнело от перепада сахара. Она жала на глюкометр, не останавливаясь. 3.8. Низко. Съела еще гель.

Лес, прежде дружелюбный, стал враждебным. Каждый шорох заставлял оборачиваться. И вот она увидела первого. Пожилая женщина в растерзанном домашнем халате и тапочках брела по тропинке. Она шла, переваливаясь, голова неестественно запрокинута. Изо рта сочилась черная жидкость. Лика замерла за деревом. Женщина прошла мимо, не реагируя. Она что-то искала. Кого-то. Лика побежала дальше, обходя ее стороной.

Потом их стало больше. Они бродили между деревьями, медленные, неуверенные. Некоторые были ранены, искалечены. Один мужчина в костюме делового человека, но с вывернутой набок челюстью, стоял, уткнувшись лбом в ствол березы, и тихо стонал. Лика поняла – они реагируют на звук, на движение. Она двигалась, как тень, от дерева к дереву, замирая, когда кто-то из них приближался.

Выбежав на опушку, она увидела свой поселок. И ад.

На главной дороге горели машины, столкнувшиеся в страшной пробке. Слышались редкие выстрелы, крики, уже человеческие, полные ужаса. Фигуры сновали между домами. Некоторые окна были разбиты. Откуда-то доносился вой сирены, но он быстро затих.

Ее дом. Их дом был в глубине тупика, у самого леса. Казалось, нетронутым. Лика перелезла через задний забор соседей, пролезла через дыру в живой изгороди и оказалась на своем участке. Бассейн. Качели. Игрушечный грузовик Артема. Мир, который был еще утром.

Она подбежала к террасе. Дверь была заперта. Она стала колотить в стекло.

«Андрей! Даша! Тема! Откройте! Это я!»

В доме что-то упало. Через секунду в проеме двери возникло испуганное лицо Андрея. Он дико смотрел на нее, затем щелкнул замком.

Лика ворвалась внутрь. Андрей схватил ее, прижал к себе. «Боже правый, Лика… Что происходит? По телевизору одни крики… Потом свет погас… По улице… они ходят…»

Она не могла говорить. Только тряслась.

«Мама!» – Даша выбежала из гостиной, бледная, с телефоном в руке. «Нет сети совсем! Ничего не работает! А за забором… я видела, как мистер Иванов от соседей… он набросился на почтальона…»

«Где Артем?» – выдохнула Лика.

«Здесь, – тихо сказал мальчик, спускаясь по лестнице. Он был бледен, но держался. В руках – его рюкзак-копилка „на велик“, туго набитый. И кухонный тесак, который он держал неумело, но решительно. – Я собрал вещи. Как ты учила. На случай пожара».

Лика посмотрела на них – на мужа, который пытался понять, на дочь, которая пыталась не сломаться, на сына, который уже был готов к бою. Ее семья. Ее ответственность. Ее вина?

Она отстранилась от Андрея, посмотрела в окно. На улице, у их калитки, уже собралось несколько фигур. Они медленно, настойчиво толкались в ворота. Их стон, тот самый, ледяной и бездушный, начал наполнять тишину их идеального дома.

«Слушайте меня, – сказала Лика, и ее голос, к ее удивлению, звучал твердо. – У нас есть минут пятнадцать. Потом они сломают калитку. А потом забор. Мы уходим. Сейчас. Берем только то, без чего нельзя выжить. Еду, воду, теплые вещи, лекарства. Всю мою диабетическую аптечку. И… оружие».

Андрей смотрел на нее, и в его глазах медленно гасли последние огоньки прежнего, понятного мира. Он кивнул. «Куда?»

Лика посмотрела на восток, туда, где за лесом и полями должно было проходить новое, недостроенное шоссе. Туда, где не было людей. А значит, пока не было и них.

«Прочь отсюда. Пока не поздно».

Дорога в никуда

Бегство из дома было смутным, кровавым кошмаром. Они выскользнули через черный ход в гараже, пока «гости» у ворот с глухим стуком раскачивали калитку. Артем прижал к груди сумку с лекарствами и своими сокровищами – фотоальбомом и стареньким Nintendo Switch. Даша несла рюкзак с едой и водой, ее лицо было каменной маской. Андрей, вооружившись монтировкой и охотничьим ножом (легальным, для красоты, и теперь – для ужаса), шел первым, прокладывая путь через задний двор к глухому забору.

Лику била мелкая дрожь. Она не от страха – хотя его было с избытком. Уровень сахара вновь падал, предсказуемая реакция организма на адреналин и физическую нагрузку. Она жевала очередной энергетический гель, и сладковатая, приторная масса казалась ей пеплом.

Они перелезли через забор, упав в сырую канаву за ним. Лес здесь был дичее. Их машина, верный минивэн, стоял у гаража, но дорога к нему была отрезана. Пришлось идти пешком, держась опушки, прячась в кустах при каждом шорохе или отдаленном крике.

Они шли часа два, двигаясь на восток, как и решили. Поселок остался позади, сменившись дачными массивами, потом полями. Картина была везде одинаковой: тишина, нарушаемая взрывами пламени или автосигнализациями, застывшие в пробках машины, одинокие или группами бродящие фигуры. Один раз им пришлось спрятаться в полуразрушенном сарае, пока мимо, по проселочной дороге, прошагала целая процессия из десяти-пятнадцати… существ. Они шли, волоча ноги, с равнодушным упорством скотины, идущей на водопой.

«Куда мы идем, Лика?» – хрипло спросил Андрей, когда они снова двинулись в путь. Его рука, державшая монтировку, была в белых костяшках.

«Есть место, – выдохнула она. – Старый объект ГО. Заброшенный командный пункт РВСН еще с советских времен. Мы с коллегами как-то обсуждали его на случай… ну, на случай гражданской обороны. Координаты есть. Он в пяти километрах отсюда, в лесу за старым полигоном».

«Обсуждали? Значит, другие тоже могут там быть?» – в голосе Даши прозвучала надежда.

«Могут, – сказала Лика, не добавляя, что боится этой встречи больше, чем встречи с бродягами в поле. Кто выжил из «Вектора-М»? И что они принесли с собой?

Артем вдруг остановился и указал в небо. «Смотрите!»

Высоко, почти в зените, серебряной стрелой пронесся истребитель. Затем еще один. Их рев разорвал тишину. На миг в груди вспыхнул огонек – армия! Порядок! Но самолеты, не делая ни единого выстрела, скрылись за горизонтом, направляясь куда-то на восток. Этот безмолвный, стремительный пролет был красноречивее любых слов. Ситуация вышла из-под контроля. Шли бои за что-то важное, а их крошечная жизнь здесь, на земле, никого не интересовала.

Стальные двери

Объект нашли ближе к вечеру. Скрытый в глубине соснового бора, он представлял собой заросший холм с массивными, покрытыми ржавчиной и граффити стальными дверьми, уходящими в землю под углом. Рядом – развалины казармы, сожженный УАЗик. Но сами двери были целы. И, что важнее, на них висел современный кодовый замок, а рядом – глазок камеры.

Андрей осторожно подошел ближе. «Кто здесь? Мы мирные! Семья! У нас ребенок!»

Минуту ничего не происходило. Затем раздался скрежет железа, и одна из дверей с шипением гидравлики приоткрылась на несколько сантиметров. Из щели блеснул ствол автомата и пара настороженных глаз.

«Кто вы? Откуда? Болен кто? Укушен?» – голос был мужским, молодым, но измотанным.

«Мы из „Лесных Дач“! – крикнула Лика, выходя вперед. – Я сотрудник „Вектора-М“. Ликатерина Орлова. У меня двое детей, муж. Мы не укушены. Я… я диабетик. Мне нужна помощь».

За дверью послышался приглушенный разговор. Ствол дрогнул, но не опустился. «„Вектор-М“? Черт… Ладно. Быстро, по одному. Сначала дети».

Даша и Артем, пригнувшись, проскользнули внутрь. За ними – Андрей. Лика шла последней, чувствуя на себе пристальный взгляд из темноты. Дверь захлопнулась за ней с тяжелым, окончательным звуком. Их окутала прохлада, запах масла, пыли и… человеческого пота.

Они оказались в небольшом шлюзе. Перед ними стояли трое: молодой парень в камуфляже и с автоматом Калашникова (видимо, тот самый со стволом), женщина лет сорока в спортивном костюме с перекошенным от напряжения лицом и пожилой мужчина в форме старого образца, без погон, но с прямой выправкой.

«Майор в отставке Стрельцов, – отрывисто представился старший. – Это мой объект. Вернее, был. Теперь здесь мы. Лейтенант Жуков, – кивок на парня с автоматом, – и Ирина, медик из местной поликлиники». Медик бегло осмотрела их: «Раздеться по пояс. Осмотр на предмет укусов».

Осмотр был унизительным, но быстрым и профессиональным. Ирина кивнула Стрельцову. «Чистые. Девочка в шоке, мальчик держится. У женщины действительно диабет – следы инъекций, аппарат».

«Как вы здесь оказались?» – спросил Андрей, натягивая футболку.

Стрельцов тяжело вздохнул. «Я здесь сторожем был. От предприятие. Жуков – срочник, сбежал из части, когда там началось… это. Ирина – она сюда прибежала, когда в поселке поликлинику разгромили. Мы тут трое суток. Связи нет. Электрогенератор на солярке есть, воздух фильтруем. Запасы на месяц, если экономно».

Он провел их вглубь. Убежище, построенное на совесть, представляло собой лабиринт помещений: дизельная, комната фильтров, казарма на двадцать коек (пустых), склад с консервами и водой, санузел и даже небольшой командный пункт с вышедшей из строя аппаратурой. Это была железная womb, утроба, спрятавшая их от безумия снаружи.

Даша и Артем, увидев относительно чистые койки, рухнули на них почти без сил. Андрей сел рядом, обняв обоих. Лика же почувствовала не облегчение, а новую, острую тревогу. Она подошла к Ирине.

«У вас есть инсулин? Хотя бы короткого действия? У меня… осталось на два дня. Три, если растянуть».

Ирина отвела ее в импровизированный медпункт – стол, застеленный чистой простыней, с двумя аптечками. «Смотри сама».

Лика перерыла все. Антибиотики, бинты, обезболивающее, сердечные капли. Один-единственный флакон инсулина, уже начатый, почти пустой. Человеческий, короткого действия. Не ее тип. И срок годности истекал через неделю.

«Это все?»

«Это все, что я успела схватить с разгромленного склада. Диабетиков в поселке было двое, они… они не дошли сюда».

Легкая тошнота подкатила к горлу. Без инсулина ее ждала медленная, мучительная смерть. Кетоацидоз. Кома. В мире, где царил вирус, она была приговорена собственной поджелудочной железой.

Звонок в прошлую жизнь

Вечером, при тусклом свете аварийных ламп, они сидели за столом, деля тушенку и галеты. Жуков, лейтенант, оказался разговорчивым под воздействием общего стресса.

«У нас в части… это началось с собак. Псы на конуше сошли с ума, покусали двоих. Через час те встали и пошли кусать остальных. Командир приказал стрелять. Стреляли… но их было уже больше нас».

Он говорил, а Лика думала об инсулине. Ее глаза метались по карте местности, висевшей на стене КП. Ближайшая аптека – в поселке «Солнечный», в трех километрах. Там же была и маленькая поликлиника. Но поселок был крупнее их дачного, значит, и опаснее.

Андрей, наблюдавший за ней, тихо спросил: «О чем думаешь?»

«Мне нужны лекарства. В поселке».

«Ты с ума сошла? Там же…»

«Я знаю, что там. Но альтернатива – наблюдать, как я медленно угасаю здесь, в безопасности. Ты готов к этому?»

Он сжал кулаки, но не стал спорить. Он знал ее упрямство. И правду ее слов.

Вдруг Жуков оживился. «Эй, старичок! Кажется, ловит!»

Майор Стрельцов копался у старой, ламповой радиостанции. Из динамика на столе несся шипящий белый шум. И вдруг… сквозь него пробился сдавленный, прерывистый голос: «…всем… выжившим… Говорит пункт… в Домодедово… Оборудуется зона безопасности… Держитесь… избегайте скоплений…»

Голос пропал, снова заглушенный шумом. Но это было что-то. Армия пыталась что-то организовать. Значит, государство еще дышало. Эта крошечная искра надежды обожгла сильнее любого страха.

«Папа, мама, – тихо сказала Даша. – А бабушка с дедушкой? В Туле… Как они?»

Лика и Андрей переглянулись. Родители Андрея, милые, немолодые уже люди, жившие в старом доме на окраине Тулы. Связь молчала уже больше суток. Лика видела, как сжимается сердце мужа. Он был образцовым сыном, звонил им каждые два дня.

«Рация не телефон, дочка, – грубо сказал Стрельцов. – Голосовых сообщений не передашь».

Но Жуков вдруг оживился. Он полез в свой вещмешок и достал потрепанный, но современный спутниковый телефон. «Отобрал у одного „делового“ в первые часы. Батарея почти села, но… попробовать можно. Иногда ловит, если найти место повыше. На крышу выхода можно забраться».

Андрей схватил телефон, как утопающий соломинку. Его руки дрожали. Он ввел давно заученный номер. Все замерли, слушая длинные гудки, смешивающиеся с шипением эфира. Лика молилась про себя, не зная, кому. Пусть трубку не возьмет тот… низкий голос. Пусть возьмут они.

Гудки оборвались. В трубке послышался шум, скрежет, и затем – тонкий, испуганный, но такой живой и родной голос: «Алло? Алло? Андрюша, это ты?»