Тень забытой розы. 900 лет он ждал её реинкарнацию
- -
- 100%
- +
Они открыли эротизм в скорости. Игра в погоню по бесконечным коридорам и крышам замка, где они были двумя тенями, мелькающими в лунном свете, прежде чем сойтись в стремительном, яростном объятии где-нибудь на краю башни. Сила позволяла им принимать невозможные позы, подолгу замирать в момент наивысшего напряжения, растягивая удовольствие до бесконечности.
Но самой пронзительной была нежность. После приступов голода и самоотвращения Изабель особенно жаждала её. Алойэс, знавший эту боль веков, был бесконечно терпелив. Он мог мыть её алые слезы, смывать следы чужой крови с её губ, не говоря ни слова, просто глядя на неё глазами, полными понимания и разделённой вины. Они купались в ледяном горном озере под звездами, и он расчёсывал её длинные, теперь идеально гладкие и прохладные волосы.
Они читали друг другу вслух в библиотеке – старые любовные поэмы и новые романы, и его низкий голос, звучащий в полной тишине (им больше не нужно было дышать между фразами), был самой сладкой музыкой.
Он учил её танцевать старинные танцы – не так, как смертные, а так, как могли только они: с невесомой грацией, замирая в прыжке, кружась так быстро, что платья превращались в туман. Изабель смеялась своим новым, серебристым смехом, и этот звук был для Алойэса дороже всех сокровищ мира.
Иногда, в самые тихие предрассветные часы, её накрывала волна тоски по простым вещам. По вкусу шоколада. По ощущению солнечного тепла на лице. По возможности просто уснуть. Тогда она плакала кровавыми слезами, а он держал её, качал, как ребенка, и пел старые колыбельные на забытом языке, гладя её по спине.
– Я забрал у тебя мир, – говорил он с невыразимой скорбью.
– Ты дал мне вселенную, – отвечала она, прижимаясь к его груди. – И себя. Это справедливый обмен.
Однажды ночью, после особенно сладострастного и нежного единения, они лежали на мехах перед камином в его покоях. Изабель рисовала пальцами причудливые узоры на его груди.
– Я больше не чувствую себя ни Изабель, ни Элианой, – задумчиво произнесла она. – Я… иная. Та, кто любит тебя. Этого пока достаточно.
– Этого более чем достаточно для моей вечности, – он поймал её руку и прижал к губам. Его янтарные глаза светились в полумраке. – Мы создаём новую легенду, моя любовь. Не о потере. А о том, как любовь может быть настолько сильной, что переживёт даже смерть, перепишет даже проклятие.
И в этой тишине, в этом замке, ставшем им и убежищем, и тюрьмой, и колыбелью их новой жизни, они находили хрупкое равновесие. Между голодом и насыщением, между страстью и нежностью, между памятью о том, кем они были, и реальностью того, кем они стали.
Их обучение продолжалось. Но теперь Изабель училась не только защищаться. Она училась владеть своей новой силой, своим голодом, своими чувствами. Она училась быть вампиршей не такой, как Казимир – хищницей, получающей удовольствие от страха, – а такой, как Алойэс: хранительницей, существом, чья тьма охраняла островки света – свет их любви, свет памяти, свет той человечности, которую они решили носить в себе не как слабость, а как выбор.
А где-то в мире, в тени больших городов, древнее зло почуяло не только знакомый свет, но и рождение новой, равной силы. И поняло, что игра только начинается. Но теперь у Алойэса не было слабого места. Теперь у него был союзник. Его вечная любовь. Его тень и его свет. Его Изабель.
Свет и тень прогресса
Тишину их уединения нарушил неожиданный звонок. Не по телефону – такие вещи Алойэс презирал. Через зеркало в его кабинете. В серебристой поверхности появилось лицо мужчины в очках, с усталыми, умными глазами. Доктор Ланс. Голос звучал слегка приглушенно, как из тоннеля.
– Граф. Проблема в секторе «Генезис». Контрольный образец… мутировал. Преодолел платиновые барьеры. Мы изолировали лабораторию, но нужны ваши решения. И ваши… уникальные способности для оценки угрозы.
Алойэс, который в этот момент учил Изабель читать венецианские шифры XVI века, не изменился в лице. Лишь веки чуть дрогнули.
– Через три дня. Подготовьте все данные.
Зеркало потускнело.
Изабель подняла вопросительный взгляд. Она знала, что у него есть дела, интересы в мире. Но «сектор „Генезис“» звучало зловеще.
– Что происходит?
– Пыль в шестерёнках моего маленького… благотворительного проекта, – он отложил перо. – Мне нужно ехать. И ты поедешь со мной.
Он не спрашивал. Он констатировал факт. Теперь они были единым целым, и разлука, даже краткая, была немыслима. Изабель почувствовала не страх, а щемящее любопытство. Увидеть мир, который он создал за века.
Они отправились в путь не на машине и не на самолёте. Он привёл её в подземные гроты под замком, где в искусственном озере стояло длинное, низкое судно из чёрного матового металла, похожее на тень барракуды. Внутри – спартанский комфорт, кожаные кресла, экраны. И никаких окон.
– Наш собственный поезд, – усмехнулся он, запуская почти бесшумные двигатели. – Тоннели и подводные пути, построенные за несколько столетий. Мы будем в Швейцарии к полуночи.
Путешествие было похоже на волшебный сон. Они мчались в полной темноте, и Алойэс, отложив дела, посвятил это время ей полностью. В каюте, отделанной тёмным деревом, он рассказывал истории о тех местах, что оставались над их головами. А потом их страсть, обострённая скоростью и тайной пути, находила выход в бесконечных, изобретательных ласках. Они любили друг друга на узкой койке, пригвождённые к месту рёвом тоннельного ветра, и это было похоже на падение в звёздную бездну.
Их пунктом назначения оказалась не серая лабораторная коробка, а изящное, почти невидимое в ландшафте здание, встроенное в склон альпийской горы. Стекло и сталь, но линии были мягкими, повторяющими изгибы скал. Вывеска гласила: «Фонд Аурелиус. Исследования в области продления жизни и клеточной регенерации».
– Аурелиус? «Золотой»? – удивилась Изабель.
– Ирония, – сухо заметил Алойэс. – И намёк на алхимию. Вход для смертных.
Внутри царила атмосфера стерильного, дорогого спокойствия. Учёные в белых халатах, тихие разговоры, запах антисептика и кофе. Их встречали с почтительным, но не раболепным почтением. Доктор Ланс провёл их через ряд проверок – сканирование сетчатки, генетический скан у порога лифта, который спускался вниз, в самое сердце горы.
– Фонд Аурелиус, – начал объяснять Алойэс по дороге, – это моя попытка… понять. Поставить диагноз самому себе. И, возможно, помочь. Я вкладывал ресурсы в медицину, биологию, генетику. Под видом исследований старения и редких заболеваний мы изучаем феномен вампиризма на клеточном, генетическом, вирусном уровне.
Лифт открылся в просторном, похожем на собор зале с прозрачными стенами. За ними кипела жизнь лабораторий. Изабель замерла.
В одной из лабораторий ребёнок, бледный, с трубками в теле, но улыбающийся, играл на планшете. На мониторах рядом пульсировали здоровые, ровные ритмы его недавно отказавших органов.
– Лейкемия в терминальной стадии, – тихо сказал доктор Ланс. – Наша ретровирусная терапия, разработанная на основе изучения вампирской регенерации, перезапустила его кроветворную систему. Он живёт.
В другой секции пожилой мужчина с болезнью Паркинсона с поразительной точностью собирал сложный пазл. Его руки не дрожали.
– Нейростимуляторы и терапия стволовыми клетками, вдохновлённые нейропластичностью нашего… «субъекта Ноль».
Изабель смотрела, и её охватывало смятение. Гордость. Её Алойэс, тёмный граф ночи, стоял у истоков этого света, этой надежды. Он спасал жизни.
– Почему? – выдохнула она.
– Потому что я не Бог и не дьявол, – ответил он, глядя на ребёнка за стеклом. – Я – аномалия. И аномалия может нести не только смерть. Эти люди… они платят за моё проклятие своими шансами. Это кажется справедливым.
Но затем доктор Ланс повёл их глубже. В зоны с другим уровнем доступа. Здесь атмосфера менялась. Было холоднее, тише. В герметичных боксах, заполненных розоватой жидкостью, плавали странные, пульсирующие ткани – искусственно выращенные органы, но с неестественным, перламутровым отливом.
– Проект «Феникс». Биосинтетические импланты с ускоренной регенерацией. Для военных, – пояснил Ланс без эмоций.
А потом они вошли в помещение, похожее на банковское хранилище. Стойки из тёмного дерева, мягкое освещение. На полках, как дорогие вина, стояли ампулы и флаконы с жидкостью разных оттенков – от рубиново-алого до почти чёрного с золотыми искрами. Каждая была снабжена биркой с датой, кодом и… описанием вкуса.
«Образец 47-Δ. Группа AB, жен., 28 л. Носитель гена FOXP2 (музыкальный абсолютный слух). Вкусовые ноты: черная смородина, трюфель, нота апельсиновой цедры и… легкая меланхолия».
Изабель почувствовала, как по спине пробежал холодный, тошнотворный жар. Голод, всегда дремавший на периферии, встрепенулся и заурчал. Это была кровь. Но не просто кровь. Это были шедевры.
– Что… это? – её голос прозвучал чужим.
– Коллекция «Эликсир», – ответил Алойэс, и в его тоне впервые прозвучала неловкость. – Побочный продукт исследований. Мы научились не только лечить, но и… культивировать. Выделять определённые свойства, вкусы, эмоциональные оттенки из донорского материала. Безвредно для донора, разумеется. Это… хобби для определённого круга ценителей. И источник финансирования для остальных проектов.
«Хобби. Ценители.» У неё в голове зазвучал его голос из далёкого прошлого, описывающий коллекцию редких вин. Тот же подход. Та же эстетизация. Но предмет теперь был не виноградный сок, а сама жизнь, сама душа, разлитая по флаконам.
– Вы продаёте… людей? Их сущность? – прошептала она.
– Нет. Мы продаём опыт. Крайне специализированный и этически чистый продукт, – вмешался доктор Ланс. – Все доноры – добровольцы, прошедшие строгий отбор. Они прекрасно оплачиваются. Это как сдать редкую плазму. Только… с более сложным профилем.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.