Иногда нужно умереть,
чтобы научиться снова дышать.
Глава первая
Календарь, где всё по-новому.
6 лет спустя.
Я стояла у стойки, заполняя карточку нового пациента – пушистого кота, которого привезли к нам ночью в тяжелом состоянии. За спиной раздались шаги, и знакомый голос Антона нарушил тишину.
– Операция прошла успешно.
Я даже не обернулась, просто протянула ему стопку бумаг на заполнение. Но вместо документов в мою ладонь легло что-то холодное и знакомое. Браслет.
«Спасительнице котов и моего сердца».
– Ты забыла на полке, – сказал Антон, но его голос прозвучал слишком ровно. Слишком… спокойно.
Я взяла браслет, и по коже побежали мурашки. Я улыбнулась ему и поблагодарила, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Может, выпьем кофе после смены? – спросила я, перебирая браслет в пальцах.
– Конечно. Только… мне нужно сначала кое-что проверить в лаборатории.
– Хорошо.
В клинике стояла привычная утренняя суета. Я натянула халат, поправляя стетоскоп на шее, когда в дверь буквально влетела девушка с корзинкой в руках.
– Доктор, помогите! – её голос дрожал.
В корзинке клубочком лежал крошечный щенок, весь мокрый от дождя. Я быстро провела ладонью по его боку – дыхание поверхностное, пульс слабый.
– Переохлаждение и, возможно, гипогликемия, – бросила я Антону, который уже стоял рядом с грелкой и капельницей.
– 36.2… Жив, но еле-еле, – прошептала я, чувствуя, как его крошечное сердце бьётся под пальцами.
Антон уже разворачивал систему для инфузии, его руки – уверенные, без дрожи.
– Рыжая, он выкарабкается, – сказал он, будто читал мои мысли.
Я кивнула, глядя, как капли раствора медленно наполняют трубку.
Я помыла руки, смывая с пальцев следы йода и усталости, и вышла в холл. Антон уже стоял у окна, затянутый в свой белый халат, освещённый холодным светом зимнего утра.
– Живёт, – сказал он, не оборачиваясь, словно чувствовал мой взгляд.
– Ты уверен, что не волновался?
Он наконец повернулся, и в уголках его глаз собрались мелкие морщинки – следы улыбки под маской.
– Я считал до ста. На латыни. Знаешь, а ведь он будет бегать.
– Кто?
– Тот щенок.
Я закрыла глаза и представила: маленький комок шерсти, который ещё час назад дрожал на столе, через пару недель будет носиться по улице.
– Да, – кивнула я. – Будет.
И в этот момент что-то внутри разжалось – не про щенка, нет. Про то, что даже после самых сложных операций, после крови, страха и дрожащих рук, жизнь всё равно побеждает.
Антон потянулся и снял со стойки историю болезни.
– Идём, – сказал он. – Нас ждут.
Я улыбнулась и погрузилась в мысли.
Шесть лет. Шесть лет мы с Антоном бок о бок: смены в клинике, ночные вызовы, бесконечные чашки кофе у меня на кухне. Он знал все мои страхи – от боязни не спасти пациента до глупейшего ужаса перед пауками в подвале. Смеялся, но потом заглядывал в глаза и спрашивал: «Ну как, еще жива?» И я верила, что да. Всегда. А Ника… Она так легко собрала вещи и уехала. «Всего на год», – сказала, но я знала. Питер, новая жизнь, новые люди. Антон махнул рукой: «Пусть улетает». А я? Я осталась. С ним. С нашими ритуалами, шутками. Мы прошли через всё вместе. Стажировка, бессонные ночи, первые сложные операции, когда руки дрожали от усталости, а глаза слипались. Но он всегда был рядом – с той самой ухмылкой, которая говорила: «Да ладно, справимся». И мы справлялись.А потом – наша клиника. Престижная, современная, с оборудованием, о котором мы раньше только мечтали. Мы спасали тех, кого другие уже не брались лечить. И каждый раз, когда очередной пушистый пациент открывал глаза и слабо тыкался носом в ладонь, Антон смотрел на меня так, будто это я совершила чудо. А я знала – это мы.
Наша жизнь была насыщенной: конференции, поездки, смешные случаи в дороге, когда мы застревали в глухих городках и ночевали в гостиницах с подозрительными одеялами. И эти редкие, но такие ценные моменты тишины – когда после долгого дня мы сидели на кухне, пили чай и просто молчали, понимая друг друга без слов. За шесть лет Антон изменился до неузнаваемости, но для меня он навсегда остался тем самым кудрявым мальчишкой, который когда-то врезался в меня у входа в университет. Теперь он был высоким, подтянутым, с рельефными мышцами, которые выпирали под белым халатом. Его детские кудряшки уступили место стильной стрижке с выбритыми висками, а на щеках появилась модная щетина. Он говорил низким уверенным голосом, принимал решения быстро и точно, и все коллеги уважали его за профессионализм. Но я-то знала другого Антона. Того, кто до сих пор воровал мои шоколадки из ящика стола, того, кто заливался смехом, когда я показывала ему глупые мемы в перерывах между операциями, того, кто мог в два часа ночи примчаться ко мне с пиццей и подушками для внезапной битвы посреди гостиной. Сегодня, наблюдая, как он уверенно объясняет что-то старушке с таксой, я не могла не улыбнуться. "Доктор Калинин" для них, "Антон Викторович" для медсестёр, и только для меня – просто Антоха, который до сих пор вздрагивает при виде пауков и хранит коллекцию "Киндер-сюрпризов" в своём шкафчике. Он повернулся ко мне, заметил мою ухмылку и сразу нахмурился.
– Рыжая, я знаю этот твой взгляд. Нет, мы не будем сегодня проверять, поместится ли Луна в рентген-аппарат!
Я рассмеялась, понимая, что какие бы метаморфозы с ним ни происходили, внутри он всё тот же мальчишка, готовый в любой момент сорваться с места ради безумной затеи. И я любила его за это.
Мы сидели с Антоном в кофейне рядом с клиникой. Я заказала раф, он – американо. За окном начинался дождь, и капли стекали по стеклу, как слезы.
– Мне непривычно видеть тебя с короткими волосами до плеч, – улыбнулся Антон, отодвигая чашку. – Но тебе очень идет.
Я машинально провела рукой по стрижке – рыжие пряди больше не были такими длинными. Шесть лет – достаточный срок, чтобы что-то изменить. Мы говорили о работе, о завтрашних приемах, о командировке в Новосибирск.
– Я билеты уже купил, – сказал Антон, помешивая сахар. – Через две недели, на самолет. Говорят, там отличный зоопарк. Можно сходить в выходной.
– И ботанический сад, – добавила я, вспоминая старую статью. – Там целая оранжерея с тропическими растениями.
– Главное, чтобы ты не завела там ещё одного кота.
Я посмотрела на часы и потянулась за телефоном.
– Мне пора. Вызову такси.
Антон кивнул, не настаивая. Мы расплатились и вышли. Такси медленно пробиралось сквозь осенний ливень. Дождь хлестал превращая огни фонарей в размытые желтые пятна. Водитель нервно щелкал переключателем дворников, а я смотрела, как капли стекают по стеклу, словно чьи-то слезы. Тринадцатый этаж. Лифт поднимался мучительно медленно. Дома меня встретили Тень и Луна – первая лениво потянулась на подоконнике, второй тут же уткнулся мокрым носом в мои лодыжки. Я заварила кофе, села на кухонный стул и закурила. Сигаретный дым смешался с паром от чашки. За окном во тьме мерцали окна других домов. Я затянулась, ощущая, как дым обжигает легкие. Начала курить шесть лет назад – в те дни, когда мир рушился, а сигареты становились единственным якорем. Они давали передышку. Пять минут, когда можно просто стоять у окна и не думать. Луна запрыгнула ко мне на колени, тычась мордой в ладонь. Я провела пальцами по её рыжей шерсти, потушила сигарету о край пепельницы и направилась в душ. Проходя мимо холодильника, я остановилась. Стикеры. Те самые. Желтые, выцветшие, но все еще цепляющиеся за белую поверхность. "Не забудь купить молоко", "У тебя сегодня лекция в 15:00", "Я тебя люблю". Я знала. Он давно ушел. Знала, что его больше нет. В прямом смысле нет. Увы, но реальность такова, что с таким диагнозом и на такой стадии – шансов нет. Но в этот миг, глядя на эти бумажки, я снова слышала его смех из-за двери, видела его улыбку. Я быстро приняла душ и прыгнула в кровать, где уже ждали Луна и Тень. Набрала Веронику.
– Привет, рыжая! – её голос звучал бодро, как всегда. – Ты не поверишь, кто вчера за мной ухаживал в баре…
Я слушала, как она взахлёб рассказывала о новом парне – питерском хирурге с татуировкой кота на запястье.
– А мы с Антоном едем в Новосибирск, – перебила я, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух. – Командировка на пару дней.
– Это круто, – наконец вздохнула она. – Только позвони, если… ну, если что.
– Обязательно.
Мы поговорили ещё минут десять о пустяках, потом попрощались. Наша дружба с Никой медленно таяла, как снег в марте – незаметно, но необратимо. Раньше мы могли болтать всю ночь напролет, шептаться под одеялом в общаге, заливаясь смехом над глупостями, а теперь наши разговоры ужались до коротких, дежурных звонков раз в неделю. "Как дела?" – "Нормально". "Как работа?" – "Устала". Двадцать минут – и тишина. Я смотрела на ее фото в соцсетях – уверенная, улыбающаяся, в белом халате перед новой клиникой в Питере – и гордилась ею до слез. Она сделала это. Все, о чем мы мечтали в студенческие годы, она воплотила в жизнь. Но по ночам, когда особенно одиноко, я ловила себя на том, что в сотый раз прокручиваю наши старые голосовые сообщения, где она, захлебываясь смехом, кричит: "Арин, давай сбежим с лекции, купим вина и устроим вечеринку для кошек!" Теперь между нами были сотни километров, графики, новые заботы. Иногда мне хотелось позвонить и выпалить: "Ник, мне так тебя не хватает!", но я набирала лишь сухое "Как ты там?" и слушала ее рассказы о новых достижениях, пряча в голосе дрожь. Жизнь аккуратно развела нас в разные стороны, оставив лишь теплые воспоминания да обещание "обязательно встретиться", которое мы откладывали уже второй год подряд.
Я взяла гитару, стоящую у кровати, и Луна тут же устроилась у моих ног. Гитара. Она стояла в углу комнаты, вся в царапинах и потертостях – его гитара. Я взяла её в руки, ощущая знакомые шероховатости ладов. За год научилась играть. Не идеально, но достаточно, чтобы пальцы сами находили те аккорды – те, что он наигрывал мне, когда мы сидели на кухне, а Луна спала у нас на ногах. Каждый вечер после смены – один и тот же ритуал.
Садилась у окна. Закуривала. Брала гитару. И играла. Сначала неуверенно, сбиваясь. Потом всё чётче. «Где-то там, где светит месяц ярко» – его любимая. Струны звенели, а я закрывала глаза и представляла, как он ухмыляется моим ошибкам.
– Фа-диез, рыжая, не ленись, – будто доносилось из ниоткуда.
Я поправляла пальцы. Гитара пахла деревом и им – даже спустя шесть лет. Может, мне это кажется. Может, я сама придумала этот запах. Но теперь она моя. Как и эти песни. Как и память. Я закончила играть, аккорды растворились в тишине комнаты. Гитару осторожно прислонила к стене – туда, где она стояла все эти годы. Потянулась за телефоном: «Завтра не опаздывай, рыжик». Антон ответил почти мгновенно: «Это я тебе говорю. Спокойной.» Я уронила телефон на одеяло. Луна тут же пристроилась у плеча, тычась влажным носом в щеку. Из кухни доносилось шуршание – Тень, как всегда, искал что-то в шкафах. Выключила свет. В темноте гитара казалась силуэтом человека, прислонившегося к стене.
Утро в клинике было сложным. Две операции подряд. Первая – лабрадор с заворотом кишок, вторая – кот с мочекаменной. Кровь, физрастворы, срочные анализы. Я вышла из операционной с мокрой от пота спиной, скинула шапочку и глубоко вздохнула.
– Арина Сергеевна, вам к главному, – крикнула медсестра из-за стойки.
Кабинет Виктора Ивановича пах кофе и старыми бумагами, как всегда.
– Доброе утро, хотела напомнить, что я завтра уезжаю, – сказала я, протирая спиртом руки.
—Я помню, через три дня обратно, верно? – он поднял на меня усталые глаза.
– Да, хочу к маме съездить, давно не была у неё.
Мы обсудили текущих пациентов, график дежурств. Он пожаловался на новую партию некачественных катетеров. Я кивала, думая о чем-то своем. Выйдя из кабинета, я пошла искать Антона. Он, как всегда, оказался там, где его меньше всего ждешь – в подсобке, где хранились корма, с важным видом проверял сроки годности. Я толкнула его плечом, ухмыляясь.
– Ну что, с завтрашнего дня будешь один отдуваться за всех.
– Ты всего на три дня уезжаешь, а бумаг тут – будто на год. Главное, не возвращайся с новым котом из Воронежа, а то у нас уже зоопарк.
Мы прошли по коридору, обсуждая текущие дела.
– Не забудь проверить Барсика в стационаре, у него завтра контрольный рентген, – напомнила я.
– Да-да, и не кормить Шарика после шести, я в курсе, – закатил глаза Антон. – А ты там хоть отдохни немного.
Я допила кофе из автомата – жидкий, горький, но хоть какой-то заряд бодрости.
Чемодан лежал раскрытым на кровати. Луна тут же устроилась внутри, будто проверяя, достаточно ли мягко. Я аккуратно вытащила ее, укладывая одежду.
– Три дня, Луна, не волнуйся.
Тень наблюдал с подоконника, хвост медленно покачивался. Я быстро приняла душ, смывая с себя усталость долгого дня. Разобрав чемодан, передумала – зачем таскать лишнее? Три дня – всего три дня. Сложила самое необходимое в рюкзак: пару футболок, джинсы, сменное белье и аптечку. Коты наблюдали за мной с подозрением – они всегда чувствовали, когда я собираюсь уезжать. Перед тем как лечь, отправила Антону смс:
"Не опаздывай утром, а то коты останутся дома одни. Ключ под ковриком."
Он ответил почти мгновенно:
"Не переживай, твои хвостатые даже не заметят твоего отсутствия. Спокойной."
Я улыбнулась, зная, что это неправда – Луна обязательно будет искать меня первые сутки, а Тень устроится спать на моей подушке. Выключила свет. В последний момент перед сном проверила билеты в телефоне – завтра в 8:30, аэропорт. Луна запрыгнула на кровать и устроилась у моих ног, как всегда. Я закрыла глаза, слушая её размеренное дыхание.
"Всего три дня", – прошептала я в темноту, но почему-то сердце сжалось от странного предчувствия.
Глава вторая