- -
- 100%
- +
– Марфа Посадница, – женщина в плаще прислонила свой ужасающий меч к холодильнику и преспокойно устроилась на гостевом стуле. Вернее, некое духовное воплощение Марфы Семёновны, но память, чувства и характер сохранены в полной мере.
– Да уж, – подтвердила бабушка, – характер – не сахар.
– Я при жизни хотела спасти своих земляков-новгородцев, для этого заключила союз с литовцами. Была казнена Иваном третьим. Ещё в молодости объединилась с одним из Воронцовых. После смерти была призвана Прасковьей Григорьевной, служила ей верой и правдой больше двухсот лет. А ты всё учительница, да учительница! Я ж тебе историю государства Российского можно сказать из первых рук рассказывала.
Рина просто не знала, что и подумать. Эта Марфа Посадница была реальна, абсолютно, целиком и полностью реальна: от недобро глядящих из-под шлема серых глаз до сапог из мягкой кожи с замысловатой вышивкой по голенищам.
– Можешь спросить чего, коли охота, – милостиво разрешила странная гостья.
– Почему всё время старушкой прикидывались? – выпалила Рина первое, что пришло в голову.
– Я ж говорю, недалёкая, – Марфа со значением постучала пальцем по голове, – такой момент, а её, видите ли, волнует, почему двухметровая баба с громадным мечом не разгуливает по улицам Междуреченска в 2023 году! Потому, деточка, что в истинном своём обличье я стану привлекать избыточное внимание к своей персоне, а ношение холодного оружия без лицензии приведёт меня в полицейский околоток. Ещё что -то?
Арина настолько была поражена и взволнована, что насмешки Марфы её даже не задели.
– А вы могли выбирать, кому прийти на зов? – спросила она.
– Теплее, уже гораздо теплее, – одобрила Марфа, – вбирала лишь в какой-то степени. Чем больше силы у чародея, тем сложнее сопротивляться зову, то есть он может призвать более сильную душу. Ну, и, конечно, играет роль, с кем контракт.
– Контракт?
– Да, контракт, – ты глупая что ли, или нарочно прикидываешься, чтобы меня позлить?
– Марфенька, – примирительно проговорила бабушка, – разве ты сама не видишь, волнуется она сильно. Не каждый день тебе героические души являются. Огненная она душа, – пояснила Прасковья Григорьевна уже внучке, – стихия её огонь, камень – рубин, птица – петух. Вот она злопамятная, вскидывается без дела.
– Всё верно, – солидно кивнула Марфа, – такая уж я есть, не обессудь! А контракт – значит договор с чародеем. Он тебе при жизни помогает, а ты после смерти ему или его потомкам отслужить должен. Я – огненная мечница.
– А вы при жизни чего попросили?
– Послать, что ли тебя, Аришка, по матери с твоими бестактными личными вопросиками? Но, так уж и быть, отвечу. Ради Прасковеи моей не утаю. Власти я желала, чего ж ещё! Власти, да ещё любови такой, чтоб наизнанку выворачивало, чтоб от страсти себя не помнить.
– И?
– Как видишь, получила и то, и другое, и ещё плаху в придачу, как бонус. Литовцем он был…
– Хватит вопросов и ответов, давай руки, – Прасковья Григорьевна будто сбросила несколько десятков лет, – прими силу рода Воронцовых и повторяй за мной голосом и сердцем. Перед миром людей и миром духов, богом и предками клянусь.
Рина ощутила, словно огненный лёд перетекает из бабушкиных рук в её вены.
– Клянусь, – хрипло повторила она. Горло перехватило от странного ощущения непонятной силы, покалывающей по всему телу подобно пузырькам из кока-колы.
– Нести с честью бремя ответственности и службы, не запятнать свою честь трусостью, подлостью, бездействием и леностью.
Рина повторяла слово в слово, с удивлением ощущала, как слова эти вплетаются в силу, отпечатываясь где-то внутри в области сердца.
– Защищать равновесие, стоять на стороне истины, непримиримо бороться со злом и тьмой в любых их проявлениях. Вершить правосудие с беспристрастием и холодной головой.
Поток силы начал ослабевать, а голова бабушки медленно стала опускаться назад, на подушку.
– Наклонись, – прошептала она.
Рина наклонилась, Прасковья Григорьевна ласково взяла её голову руками, долго смотрела в глаза, потом поцеловала в лоб.
– Теперь всё. Ступай, деточка. Сделай всё, как я велела. И не вздумай горевать! Я тогда с того света приду и выпорю как тогда, когда ты щенка учила сальто делать, а он чуть шею себе не сломал! Поняла? Иди, нам с Марфой тоже проститься надо.
Рина кивнула, изо всех сил сдерживая слёзы.
– Вот и хорошо. Прощай, внученька. Ты теперь – Чародейка Поволжья.
Чародейка Поволжья! Просто в голове не укладывается. Рина медленно шла по бульвару. Несколько часов назад она сидела в кафе, и всё в её жизни было понятно и просто: закончилась учёба в университете, впереди – гимназия, обычная спокойная и более или менее счастливая жизнь. Теперь же всё поменялось. Перед глазами стояла Марфа с мечом, а сила всё ещё продолжала ощущаться где-то внутри, хотя уже намного слабее, чем в больнице.
Через сорок минут девушка пришла домой. Когда-то их дом был помещичьим домом Воронцовых, а сама деревня называлась Вороний сад. Аринины предки славились своими садами. Потом землю продали, остался лишь дом да заросший сад с яблонями, грушами и жёлтой сливой. А сам город подошёл к поместью вплотную. Рина добралась до кровати, и рухнула прямо в одежде. "Безвредный укольчик» Виктора Николаевича начал действовать. Врач поймал Рину почти на выходе и, опасаясь за душевное состояние, уговорил уколоться.
День похорон Арина помнила весьма смутно: отвезла в морг всё необходимое для погребения. Хорошо, что бабушка Паша заранее собрала пакет и показала на всякий случай, где он лежит. Потом приехал отец Викентий, довольно молодой, рыжий, с редкой бородёнкой и в больших очках, придающих ему сходство с сыном, примерившим папины окуляры. Последовали соболезнования, сетования об отказе от отпевания, душеспасительные наставления. Рина отца Викентия недолюбливала, хотя, откровенно говоря, было не за что. Но его веснущатое лицо с глубоко посаженными светло-карими глазами почему-то вызывало желание отвести взгляд. Он помог с оформлением документов и организацией самой церемонии. Потом удушающая жара на городском кладбище, горячий ритуальный автобус, и Рина снова оказалась в пустом гулком доме.
Только теперь она вспомнила, что сегодня совсем ничего не ела. Чашка кофе с куском шоколада на еду не тянули никак. Девушка залила кипятком лапшу быстрого приготовления и пошла в спальню Прасковьи Григорьевны, вспомнив про ритуал и поваренную книгу. Солнце переползло в западную часть неба, значит мешкать с обещанным ритуалом не следовало.
"Книга о вкусной и здоровой пище" привычно лежала на круглом столе на чёрной ажурной скатерти ручной работы. "Одна дама из наших предков лет сто назад очень увлекалась филейной вышивкой, – поясняла бабушка, любовно проводя рукой по скатерти, – она обычно дарила их на свадьбу".
За ночь и почти весь день события в палате горбольницы несколько поблекли и даже начали казаться чем-то нереальным, похожим на яркий сон. Арина была почти готова приписать их расстроенному воображению, волнению при защите диплома и депрессии, накрывшей её, когда Виктор Николаевич сообщил о смертельной болезни Прасковьи Григорьевны. Рина забрала книгу на кухню и принялась за лапшу. Проглотив несколько ложек, она раскрыла книгу. Естественно, это была знакомая до мелочей поваренная книга с жирным пятном на первой странице, которое Рина посадила ещё в начальной школе – упала котлета с бутерброда, она пыталась проверить, получится ли у неё полноценный гамбургер из школьной булочки-веснушки и бабушкиной котлеты. Пятно было на месте, предисловие тоже. "Коллектив авторов…" – привычно пробежала она глазами, и облегчённо вздохнула: никакого ритуала само собой "Книга о вкусной и здоровой пище" не содержала.
Рина потянулась за соевым соусом и чуть не выронила бутылку из рук. Первая страница книги разительным образом изменилась. Бумага потемнела и стала больше похожа на высушенную кожу. Пергамент, догадалась девушка. Буквы были витиеватые, слова содержали устаревшие фиту, ять, ер. Правда. Не показалось, не померещилось, не приснилось. Ритуал зова героической души. Есть как-то сразу расхотелось. Рина отодвинула тарелку и погрузилась в изучение текста. Для того, чтобы разобраться в написанном полностью, потребовалось включить ноутбук и переводить некоторые слова и понятия со старославянского.
– Что я творю?! – восклицала Арина, притаскивая в бабушкину спальню серебряный тазик, который бабушка Паша содержала в идеальной чистоте и никогда не позволяла брать, даже для устройства плавательного бассейна для куклы Барби.
Ритуал содержал много пометок, которые были сделаны разными почерками и чернилами разного цвета. Девушка подумала, что их оставили её предки, чтобы последующим поколениям чародеев проще было разобраться. Она сразу узнала аккуратный убористый почерк бабушки. Сильный наклон, длинные хвосты букв и чернила от гелевой японской ручки красного цвета. Для ритуала бабуля советовала откинуть коврик в спальне и воспользоваться набором портновских мелков.
Рина последовала совету. Теперь ей стало понятно, почему Прасковья Григорьевна никогда не позволяла внучке натирать паркет в её спальне. "Чай, не инвалид, пока сама в силах, – смеясь, отвечала бабушка на настойчивые предложения помощи, – справлюсь!" Под ворсистым овальным ковром обнаружился каменный круг, вделанный прямо в пол. Круг был большим, около полутора метров в диаметре, серый камень поверхности носил следы цветного мела, совсем как школьная доска, на которой много писали, а после стёрли влажной губкой. Нашлось объяснение и для набора цветных портновских мелков, которые всегда лежали в ящике бабушкиного комода, хотя сама Прасковья Григорьевна умела разве что пуговицы пришивать. Сверяясь с инструкцией Рина вычертила довольно сложную фигуру из трёх многоугольников, вписанных один в другой. Она хорошо рисовала, да и швейный сантиметр сослужил ей прекрасную службу. Фигура получилась странная, из тех, что словно затягивают взгляд в глубину.
Девушка с опаской поглядела на клонящееся к горизонту солнце и, сверяясь с книгой продолжила приготовления. Так, что у нас там дальше? Наполнить серебряную ёмкость водой земли. С ёмкостью всё понятно – знаменитый бабушкин тазик, а вода земли – должно быть, вода из колодца или родника. Хотя, впрочем, и вода из крана тоже берётся из скважины в земле. Бабушка приписала сбоку: "Воду возьми в холодильнике, что из Окраинного родника".
Междуреченск, расположенный на слиянии рек Алтанки и Сороки, славился на всю губернию прекрасной родниковой водой, которую щедро дарили многочисленные ключи и источники. Какие-то из них были красиво оформлены и обустроены для культурного отдыха, другие просто обложены камнями, а Окраинный, неподалёку от дома Рины, представлял из себя и вовсе ключ в тени старой ивы. Со второго класса, как только маленькая Ариша поселилась у прабабушки, её обязанностью стало приносить из родника воду для питья. В холодильнике обнаружилась бутылка, которую Рина принесла в воскресенье перед отъездом в Саратов.
В воду нужно было поместить маленькие жертвы духам разных стихий. Сам текст ритуала никаких указаний по этому поводу не содержал, предполагалось, наверное, что вызывающий сам должен знать, что делать. Помогла Прасковья Григорьевна. Она советовала воспользоваться для стихии воды – замороженной мойвой из морозилки (в ней же и лёд), земле пожертвовать гальку, привезённую когда-то маленькой Риной из Анапы, а для огня предполагалось срезать прядь волос и сжечь их прямо над тазиком с водой. Ещё требовался воздух и жизнь. "В шкатулке с ракушками возьмёшь перо по своему вкусу, – писала бабушка, – но помни, от твоего выбора будет зависеть, кто откликнется на зов. То же касается и цветка. Слушай своё сердце, и ничего не бойся. Ты – настоящая Воронцова, ты справишься". Рина вздохнула и полезла в шкатулку. Она полагала, что Прасковья Григорьевна хранит там письма покойного мужа или какие-то ещё памятные вещицы, но шкатулка, привезённая из той же Анапы, под завязку была набита птичьими перьями. Каких тут только не было: от белых куриных до странных, серо-чёрных, с серебристыми проблесками, явно принадлежавших какой-то хищной птице. Из всего этого перьевого изобилия внимание девушки почему-то привлекло небольшое светло бежевое перо с коричневыми и чёрными пестринаками. Она знала, это перо неясыти. Перо отозвалось в ладони теплотой, словно погладила кота. Кстати, Прохора она не видела ни вчера, ни сегодня. Ну да ладно, потом с ним разберёмся.
В саду отцветали пионы. Их было много. Белые, словно прилепившиеся комья снега, розовые и густо-алые у концов лепестков, а в глубине они прятали благородный оттенок бордо. Именно такой цветок и сорвала Арина.
По вершинам фигуры в каменном кругу она расставила маленькие ароматические свечки в металлических цилиндриках. Бабушка всегда держала их целую коробку. "На случай отключения электричества пригодятся", – поясняла она. Хотя электричество на памяти Рины отключали всего пару раз, да и то из-за сильной грозы, и они с бабулей использовали тогда туристический фонарь с батареей на сутки, но свечи в наличии были всегда.
Затем в указанной последовательности она без всплеска опустила в воду мойву, камень, перо и цветок. После чего отрезала небольшую прядь волос зажгла её и бросила туда же. Последним аккордом стали четыре капли крови. Прасковья Григорьевна советовала обработать спиртовой салфеткой кухонный нож и руку. "Найди точку, где линия жизни соединяется с линией судьбы и уколи резко и достаточно сильно", – писала она. Рина весьма отдалённо представляла себе всю эту хиромантию, но солнце уже почти скрылось за кронами яблонь, а это означало, что времени справится в интернете нет. Девушка ткнула себя в ладонь ножом, накапала крови в тазик и принялась читать довольно длинное и мудрёное заклинание на непонятном языке. Хорошо, что бабуля позаботилась и расставила ударения.
Рине подумалось, что, если бы ещё два дня назад кто-то сказал бы ей, что она будет сидеть на полу и читать абракадабру над тазиком с мороженной мойвой, цветком, камешком и плавающим пером, она посоветовала бы поехавшему кукухой не забывать принимать таблетки. Но вот теперь она сидит и читает. Закат окрасил летнее небо нежными оранжевыми оттенками, а заклятие и не думало кончаться. У Рины зарябило в глазах от незнакомых слов, где-то в глубине в животе встрепенулось знакомое ощущение пузырьков от кока-колы, потом накрыла дурнота, такая, что казалось девушку вывернет прямо в тазик. Следом пришла боль, болело всё, что только может болеть: раскалывалась голова, скрутило живот, по позвоночнику пробегали болевые импульсы, ныли все зубы и кости. Рине подумалось, что вот сейчас она просто умрёт. Над тазом начал подниматься пар, мойва ожила вильнула хвостиком и ввинтилась в дно, словно ушла на глубину. Перо красиво распалось золотистыми искорками, камень неожиданно всплыл, зашипел, словно кусок искусственного льда, а пион вспыхнул розовым пламенем и сгорел. Вода вскипела, повалил пар, однако ж он не разлетался во все стороны, а стоял столбом внутри нарисованной фигуры, словно его удерживали невидимые стены. Преодолевая боль, Рина на чистой силе воли выговорила последнюю фразу и начала терять сознание. Последнее, что на услышала – это всплеск.
– Твою мать! Кипяток! – воскликнул незнакомый мужской голос, прибавив что-то длинное по-французски, судя по экспрессии —ругательство.
Глава 2 Трибун трактирный
Приходила в себя Арина тяжело. Навалилась дурнота и пульсирующая боль в висках. Она попыталась открыть глаза, но ей что-то не давало этого сделать. Этим чем-то оказалось мокрое полотенце у неё на лбу. Убрав полотенце, девушка поняла, что лежит на кровати в бабушкиной спальне. Взгляд Рины приковал к себе бархатный мужской сюртук насыщенного синего цвета, накинутый на спинку кресла. Сверху лежал шелковый шейный платок. Сам же хозяин этих странных вещей обнаружился на диване с недоеденным куском пиццы в одной руке и рининым телефоном в другой.
– Очнулась, наконец, – вместо приветствия проговорил незнакомец. И она сразу узнала голос – приятный, с небольшой хрипотцой и характерным растягиванием гласных. Тот самый голос, что выругался в конце вызова, – вторые сутки уже пошли.
Девушка отложила в сторону полотенце и села. К её удивлению, дурнота и головная боль исчезли без следа, она чувствовала себя совершенно здоровой.
– Я уже измаялся тут со скуки, – продолжал мужчина, отправив в рот последний кусок пиццы, – какому умнику пришло в голову провести ритуал, а расхлёбывать последствия отката оставить, можно сказать, ребёнка. Итак, куда подевался твой папа?
Немного растерявшаяся от неожиданного напора Рина наблюдала, как незнакомый парень (а на вид ему можно было дать лет двадцать семь – двадцать восемь) сунул ноги в сапоги и стянул с кресла сюртук.
– Насколько я понимаю, вы и есть героическая душа, откликнувшаяся на мой зов?
– Твой? – замер с шейным платком в руках незнакомец, – я не ослышался? Ты сказала: «Мой»?
– Да, – подтвердила Рина, – никого другого здесь нет и не было. Вас призвала я.
– Катастрофа! – шелковый платок был скомкан и полетел куда-то в сторону, – жуть! Ужас! Меня призвала гимназистка. Слушай, подруга, давай ты отправишь меня назад, а себе подберёшь кого-то более подходящего тебе по возрасту: какую-нибудь Снегурочку или там Золушку-Белоснежку.
На Арину с недобрым прищуром смотрели самые голубые глаза, какие встречались ей за её двадцать один год жизни. К глазам прилагалось смуглое аристократическое лицо, словно сошедшее с картины из Третьяковской галереи. Высокий и крепкий брюнет, волосы вьются непослушными прядями.
– Не получится, – Рина уже полностью пришла в себя, – мы с вами теперь связаны на всю жизнь. Я –ваш мастер, а вы – слуга, героическая душа. Вы ведь заключали контракт?
Мужчина мрачно кивнул.
– Давайте хотя бы познакомимся для начала. Я – Арина Вячеславовна Воронцова, Чародейка Поволжья. И так, к сведению, я – вовсе не гимназистка, а взрослая самостоятельная женщина. Мне скоро двадцать два года стукнет.
Собеседник только скептически хмыкнул в ответ. Затем застегнул сюртук и безуспешно попытался придать своим волосам цивильный вид.
– Граф Фёдор Иванович Толстой по прозвищу Американец, можно – Алеут. К вашим услугам, – мужчина поклонился с издевательской церемонностью, – господи! –пылко воскликнул он, и его сдержанный аристократизм испарился без следа, – чем заслужил я такое наказание! Почему в роду Воронцовых не нашлось ни одного мужика? Почему мне досталась девица отроческих годов, которая изо всех сил пытается доказать, будто она взрослая самостоятельная женщина? А я так надеялся стать слугой чародея моих лет. Ух, с ним бы мы повеселились: вино, карты, жен…, – он осёкся под строгим взглядом зелёных глаз, – получается, про духовную близость, соответствие, внутреннее сродство – всё сказки? Какое у меня может быть соответствие или духовное сродство юным созданием женского пола? Кроме цвета волос – никакого! Эх, Прасковья, Прасковья, подвела ты меня под монастырь.
– Однако ж, как я вижу, вы, граф, вполне освоились, – чародейке надоели сетования. Она забрала свой телефон и кивнула на пустую коробку из-под пиццы.
– Пришлось, – Фёдор уселся на диван, – ещё кошака твоего покормил. Нет, цивилизация в твоём времени на высоте, спора нет. Нашёл пакет корма, насыпал, даже руки не запачкались. У нас обычно котам хлеб в молоко крошили. Что по поводу освоился, – он задумчиво повертел в руке крышку от коробки, где лежала пицца, – я уж не знаю, каким макаром, только мне много чего о вашей жизни известно. Должно быть, во время вызова часть твоих знаний мне передалась. Не взыщи вот, пиццу заказал за твой счёт. В холодильнике ничего порождающего желание съесть не нашлось. Мороженая мелкая рыбёшка, как я понимаю, предназначается коту.
Арина осознала происходящее. В её доме обосновался парень из девятнадцатого века, но после Марфы Посадницы она ничему уже не удивлялась. Вместе с этим накатило чувство утраты. Хоть бабуля и наказала не горевать о ней, слёзы, не спрашивая ничьего разрешения навернулись на глаза.
– Ты колдовать-то умеешь? – в голосе Фёдора слышалось откровенное сомнение.
– Пока нет, – Арина вытерла слёзы, ей почему-то было неприятно признаваться в своей некомпетентности, – но я обязательно научусь. В моём распоряжении бабушкина Волшебная книга, то есть теперь это – моя Волшебная книга.
– Ага, ага, – скривился Фёдор, – научишься, и лет через сто я смогу гордиться своим мастером.
Это замечание было последней каплей.
– Если вы полагаете, будто я в восторге от своей героической души, то глубоко заблуждаетесь, – вспылила чародейка, – даже не знаю, какая от вас может быть польза: дуэли в наше время запрещены, в кругосветное путешествие я пока не собираюсь, в карты играть ни во что, кроме «Дурака» не умею. Вина почти не пью, а мне откликнулся:
Буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный…
– Трибун трактирный?! – изогнул смоляную бровь слуга, – это, возьму на себя смелость поинтересоваться, вы изволили процитировать известного поэта по случаю глубокого разочарования в моей персоне?
– Я все лишь, граф, апеллирую ко мнению ваших друзей, – в тон ему ответила немного успокоившаяся Арина, – эти слова вам посвятил Александр Сергеевич Пушкин.
– Сашка? – не поверил он своим ушам, – ну, брат, удружил! Да если б его не застрелили, своими руками бы придушил! Придумал же такое. При жизни никогда не говорил, что эти пасквильные строчки обо мне. Понимал стервец, что ничего хорошего не выйдет. Да, ладно, всё это – дела давно минувших дней. А мы-то с тобой что делать станем, мастер?
– Сотрудничать, – постаралась как можно более солиднее произнести Арина, – плодотворно сотрудничать и работать на благо России.
Американец снова скинул сюртук и завалился на диван, всем своим видом показывая, что ничего делать он не намерен.
– Сказано прекрасно, однако, колдовать ты не умеешь, – мужчина демонстративно загнул один палец, – в чём заключаются твои обязанности, как Чародейки Приволжья, ты представляешь себе весьма смутно. В лучшем случае – в общих чертах, – он загнул второй палец, – и жизненного опыта у тебя – кот наплакал-нарыдал.
Он многозначительно показал все загнутые пальцы.
– Только Поволжья, – по привычке филолога поправила девушка, – и с чего вы взяли, будто я вообще ничего не знаю?
– Легко, – усмехнулся Фёдор, – как правило в пространные и неопределённые рассуждения о сотрудничестве во благо кого-то, либо – чего-то склонны пускаться люди, имеющие недостаток компетентности. Я прав?
– В целом, да, – неохотно признала чародейка, – несколько дней назад я даже не предполагала, что на белом свете есть героические души, волшебство и всё такое прочее. Вы же для меня были исторической личностью, и всё. Теперь вы здесь, и тоже не рады, что вас призвала именно я.
– Не рад, совершенно не рад, – подтвердил Фёдор, мрачно поглядывая на девушку, – я считал, что заслуживаю большего. Хотя бы знающего чародея, на худой конец. С другой стороны, – он чуть наклонил голову набок, – у тебя хватило силы призвать именно меня, значит – потенциал есть, силы довольно. А угробишься по незнанию – освобожусь, пусть контракт и не закрою, получу второй шанс быть призванным приличным мастером.
– Решили от меня избавиться? – зло проговорила чародейка, – не помогать?
Фёдор Толстой задумался, потом его лицо исказила гримаса боли.
– Нет, не смогу я. Контракт не позволит, да и девицу в беде бросать не годится. Поживём – увидим, глядишь, сработаемся. А пока скажи-ка мне Воронцова Арина, на какие средства мы с тобой жить станем? У тебя капитал имеется?
Арина отрицательно покачала головой. Бабулины сбережения она могла получить только к зиме.
– Понятно.
Однако ж, что понятно было графу Фёдору Ивановичу Толстому по прозвищу Американец, услышать Арине в этот раз не удалось, его прервал звонок в дверь. Чародейка сразу поняла, что пришёл отец Викентий. Только он умел так слитно дважды жать не кнопку, отчего отдельные звуки звонка сливались практически в птичью трель.
– Это пришли ко мне, – сказала Арина, вставая. Пожалуйста, посидите тут, в спальне, пока я не провожу гостя. Мне будет непросто объяснить отцу Викентию, что делает в нашем доме человек в костюме позапрошлого века.
Фёдор кивнул, беря со стола томик Тургенева. Прасковья Григорьевна любила перечитывать «Дворянское гнездо».
– Как вы, Аринушка, – участливо поинтересовался пришедший, – справляетесь?
Девушка кивнула.
– Я, можно сказать, к вам с официальным визитом.
Из небольшой сумки, подозрительно напоминающий планшет военного, он вытащил туго свёрнутую бумагу, с которой свисала сургучная печать с позолоченным двуглавым орлом.
– Вот ваши верительные, – мужчина встал и поправил воротничок, – Викентий Константинович Тимонич – инквизитор, наблюдатель и куратор Чародея Поволжья, – он старомодно поклонился, – имею честь передать вам присланные из Санкт-Петербурга бумаги. Просмотрите документы.