- -
- 100%
- +
Глава 1 Кошечка и Светлячок
Утро первого дня лета выдалось как по заказу: ясное, чистое, только где-то на горизонте кучковались пышные, голубоватые облака. Нэкоми всегда жалела, что окна её спальни выходят на запад, и она лишена возможности наслаждаться восходом солнца.
Дедушка уже встал, пожилые люди часто просыпаются ни свет ни заря. Вот и сейчас Нэко нашла его на кухне, где дед Широ́ варил кофе.
– Соня! – поприветствовал он внучку, – изволила проснуться, наконец. Между прочим, время почти восемь, я уже сам собирался лавку открывать. Совсем забыла о нашем уговоре? Я же вчера говорил тебе, что на утро у меня намечена парочка экспериментов в лаборатории.
Они владели лавкой с травами, чем-то вроде аптеки, где торговали целебными отварами, порошками и настойками, одним словом – лекарствами своего собственного приготовления. Лавка занимала первый, полуподвальный этаж их добротного двухэтажного дома, жилые комнаты, лаборатория и помещения для слуг, коих у них не было, находились на втором этаже.
– Не думаю, что у нас прямо-таки нет отбоя от покупателей, – заметила девушка, зацепляя волосы в хвост, – на минувшей неделе дела шли не ахти.
Дед Широ – невысокий, живой и ещё вполне крепкий старичок с седыми волосами, обрамлявшими полысевшую макушку, улыбнулся и разлил кофе по чашкам, – торговля, моя дорогая девочка, такое дело, никогда не знаешь, когда будет наплыв покупателей, а когда – полный штиль. Особенно в нашем деле.
Широ считался лучшим травником в Аратаку (ну, по крайней мере, в районе, примыкавшем к Сенному базару и речке Ара́ке с деревянным мостом, связывающим город с Холмами – новым районом на той стороне реки) и имел за спиной сорокалетний опыт, так что к его мнению стоило прислушаться.
Нэко сжевала рисовый колобок с начинкой из вчерашней тушёной курицы, отхлебнула кофе и взялась за газету. Дед всегда выписывал «Вечерний Кленфилд», говорил, что так лучше ощущает себя причастным к самым важным событиям в сердце Кленового королевства.
– То, что мы живём в старой столице, не повод не следить за событиями в новой, – говаривал он, – пускай с Эпохи Воюющих кланов прошло немало времени, Аратаку по-прежнему остаётся культурным сердцем Артании. Кленфилд – город нуворишей, ему ещё очень долго догонять нас!
Большая часть материалов газеты была, естественно, посвящена бракосочетанию его величества Элиаса. Магографии запечатлели представительного мужчину с надменным выражением лица в национальном артанском костюме и свадебном головном уборе. Рядом с ним потупила глаза (так уж полагалось невесте) красивая молодая женщина в белоснежном свадебном наряде и шапочке-цунокакуси.
– Да, госпоже Самирэ явно есть, что скрывать под шапочкой невесты, – засмеялась Нэкоми, – достаточно взглянуть на физиономию его величества, чтобы понять, что у неё не могут быть не только «рожки невесты», но и, как супругу, её ждут самые настоящие рога! Почему-то мне кажется, что наш Кленовый монарх – ходок по чужим спальням.
Нэ́ко зимой сравнялось девятнадцать лет, и эта красивая, жизнерадостная девушка полагала себя большим знатоком человеческих отношений, хотя львиная доля её знаний проистекала из дамских романов, газетных статей и сплетен с подругой.
– Нэкочка, – покачал головой дед, – не стоит судить о людях по одному внешнему виду, особенно, когда впечатление это проистекает из магографической карточки в газете. Внешность не всегда соответствует характеру и склонностям человека.
– Ни за что не соглашусь, деда, – горячо возразила она, – я уверена, что и характер человека вкупе с его склонностями находят отражение во внешности. Поэтому опытный физиогномист способен с большой точностью судить о настоящем, прошлом и будущем любого, кто попался в его поле зрения.
– Хочешь, дорогая, я не оставлю от твоего мнения камня на камне? – хитро прищурился старик, – и сделаю сие за пару минут?
– Попробуй! – широкая улыбка должна была продемонстрировать, что Нэкоми уверена в своей правоте, как никогда, – а, если не получится, ты отпустишь меня из лавки на весь день сразу после обеда, Та́йко просила помочь ей с выбором летних нарядов. Так что мы собираемся пройтись по магазинам.
Дедушка допил свой кофе, поболтал гущу на дне чашки, поглядел на неё, словно собирался гадать, потом отставил в сторону.
– Итак, – начал он, – что приходит в голову, если поглядеть на тебя, Нэкочка? Симпатичная, даже можно сказать, красивая молодая девица. Хрупкого телосложения, бледная, с большими выразительными глазами редчайшего золотистого цвета. Черты лица тонкие, одухотворённые, немного аскетичные.
Нэко кинула. Она, по правде сказать, не считала себя особо уж красивой (о чём немало сокрушалась, глядя в зеркало в своей спальне. Особенно её раздражали неуместные веснушки, что в изобилии усыпали лицо).
– Первое, что придёт в голову, если исходить из твоих же собственных принципов, что перед нами возвышенная особа, тонко чувствующая, ранимая и нежная, чурающаяся всего низменного и всё время проводящая в медитациях и грёзах, холодная и недоступная, будто лунная принцесса.
Нэко кивнула, она была вовсе не прочь производить впечатление возвышенной красавицы.
– На деле же мы имеем весьма рациональную особу с отменным аппетитом (не в коня корм!), вовсе не склонную к пустым умствованиям, на мой взгляд – в чём-то даже приземлённую, хваткую, привыкшую совать свой нос во всё, до чего этот самый нос в состоянии дотянуться, – Широ рассмеялся, увидев растерянное выражение лица внучки, – добавь сюда физическую силу и выносливость, вопреки кажущейся внешней хрупкости, въедливый и вредный до мстительности характер, и мы получаем совершенно иную Нэкоми. И если какой-то мужчина (да уберегут боги кого-либо от подобной оплошности) воспользуется услугами физиогномиста и посватается к холодной лунной принцессе из замка, сложенного из мечтаний и иллюзий, он будет оченно разочарован! Да, что там, я ему просто не завидую! – он рассмеялся, – ну как? Убедил?
– Просто собрал воедино все мои недостатки и подал их, словно изысканное блюдо, красиво приправленное чертами характера, кои тебе отличнейшим образом известны, – обиженно проговорила девушка, – да ещё всё это эпитетами обидными приукрасил. Так что подача была безукоризненной.
– Ладно, ладно, упрямица, – махнул старик рукой, – не хочешь верить мне, пускай жизнь тебя сама научит. А после обеда можешь уйти, сам справлюсь. Заказов на лекарства совсем немного. Так что ступай, развлекайся. Да, чуть не забыл, завтра к нам жилец въедет.
– Жилец? – переспросила девушка, – с чего это ты вдруг вздумал комнату сдавать?
– С того, что меня об этом дядя И́то попросил. Сама понимаешь, не могу другу в любезности отказать, да и деньги за съём лишними не будут. Как вернёшься, приберись в комнате управляющего. А футон лучше с самого утра повесить проветриваться.
– Ладно, сделаю, – пообещала девушка.
Их дом, вернее дом отца Нэко, располагался в некогда хорошем районе: до рынка и Торгового квартала рукой подать, причал с баржами и лодками опять же под боком. Дом старинный, добротный, ему лет двести будет. Изюминкой, своеобразной отличительной чертой дома оказалось то, что улица Одуванчиков огибала высокий холм, и дом, выходивший фасадом на улицу, задней частью упирался в холм. На первом, практически полуподвальном этаже, расположилась лавка травника, а под жилые помещения господ и слуг оставались комнаты на втором этаже. Задняя часть дома твёрдо стояла на земле, и из-за этого второй этаж оказывался как бы половинным. За последнюю сотню лет город принялся расти к западу и перебрался за реку, осваивая новые районы. Из-за этого район дома Нэкоми захряс, вокруг образовались кварталы Красных фонарей, таверн и рестораций. Спасала лишь вымощенная в эпоху Расцветания и Увядания широкая улица, по ней возили грузы на рынок и пристань. Но грохотание телег по мостовой порой мешали спать, особенно, когда кому-то приходило в голову перевезти грузы ни свет, ни заря или же на ночь глядя.
Травница вытащила футоны из комнаты управляющего, усмехнулась про себя: комната есть, а никакого управляющего нет и в помине. Да и вообще они с дедом Широ обходились без слуг, своими собственными силами. Пару раз в неделю захаживала соседка и за небольшое вознаграждение помогала с уборкой и готовкой. В комнате жильца Нэко успеет убраться и после возвращения, сейчас пора в лавку.
Лавка вызывала у Нэко восторг с самого детства, лет пяти. Именно тогда умер отец, а дедушка перебрался в Аратаку и переделал переднюю дома, доставшегося внучке в наследство, под лавку. Бо́льшую часть мебели либо расставили по второму этажу, либо вообще снесли в сарай. Так место диванчиков, мягких кресел и круглого стола на одной резной ноге из драгоценного чёрного дерева (Нэко отлично помнила каждую завитушку среди похожих на змей цветов, потому как любила сиживать под свисающей бахромой бархатной скатерти) занял место прилавок, да множество шкафов разного вида и конфигурации. Все они были приобретены по случаю, поэтому отличались цветом, формой и устройством, а за минувшие четырнадцать лет у деда руки так и не дошли их перекрасить. Магические светильники давали приглушённый свет, из-за небольших окон вровень с улицей в лавке всегда царил полумрак; лишь на закате, ближе к вечеру, туда заглядывало красное, утомившееся дневными трудами солнце. Запах сушёных трав смешивался с дымом ароматических палочек домашнего алтаря, там в окружении сухих цветов бессмертника стояли магографии бабушки и мамы.
Нэко раньше частенько пыталась представить себе маму. С магографического портрета ей печально улыбалась молодая женщина с большими выразительными глазами, коротким носом и по-детски пухлыми губами. Она умерла молодой, и травница её совершенно не помнила. Но не единожды, разглядывая своё отражение в зеркале, Нэко огорчалась, что лицом она пошла в отца: резкие скулы, нос с благородной горбинкой. Глаза хоть и большие, но узковатые, вытянутые к вискам, да ещё и с приподнятыми внешними уголками. Кошачьи, одним словом. Мамина внешность куда более мягкая и нежная. К тому же волосы у неё вились элегантными, крупными волнами, а у Нэко волосы мало того цвета рыжеватого молодого каштана, так ещё и совсем прямые. Выбьется прядь и висит, что твоя верёвка!
Пока она предавалась размышлениям и воспоминаниям звякнул колокольчик у входа, и в лавку зашла озабоченная женщина в недорогом платье.
– Госпожа травница, – поклонилась она, и её тяжёлая коса упала вперёд, – помогите ради всех богов, сынок мой захворал, – женщина попыталась незаметно смахнуть слезинку.
Нэкоми привычно расспросила покупательницу о возрасте мальчика и проявлениях недуга. Оказалось, что больному от роду пять годов, он очень шустрый и непослушный ребёнок. Накануне вечером вместе с мамой они ходили проведать старенькую прабабушку. Она живёт на другом конце города в доме с большим садом. Малыш бегал по саду и, как предполагает мать, успел наесться зелёных ягод крыжовника.
– Я уж ему объясняла, объясняла, что нельзя незрелые ягоды кушать, даже сказку про упрямого петушка рассказывала! – восклицала взволнованная женщина, – всё мимо. Притаился за кустом и давай рот крыжовником набивать. Даже не представляю, сколько он её съесть ухитрился. Да ещё и «вкусные, кисленькие», – говорит!
Последовал тяжёлый вздох и ругательства вполголоса в адрес глупого ребёнка, который совершенно не желает слушать увещевания взрослых.
– Глупо было ожидать, что пятилека сделает правильные выводы из сказки, – как бы сама себе заметила Нэко, – надобно было следить за сыном.
– Как бы я сделала это, коли баба Са́йя чаепитие в саду устроила? – женщина без особого дружелюбия глядела на травницу, – я вообще-то к вам не за советами по воспитанию детей пришла. Не к чему мне это, Эка́й у меня седьмой, и не дело незамужней девице мои методы обращения с моими же собственными детьми критиковать. Вы лучше бы про хворь побольше разузнали и микстуру какую продали.
Нэкоми на язык просилась язвительная резкость, но она напомнила себе о бесполезности продолжения полемики с огорчённой необразованной женщиной, собралась, напустила на себя неприступный вид и потребовала описать в деталях все симптомы.
– Давно бы так, – пробормотала покупательница как бы себе под нос, но с таким расчётом, чтобы травница могла расслышать её, – господин Мо́ри никогда со своим мнением не лезет, а жизненного опыта и знаний у него, поди-кось, поболее будет, чем у некоторых.
Удовлетворившись тем, что сумела высказать своё мнение, она поведала, как у «бедненького Экайчика» началась рвота, живот прихватило так сильно, что «он не успел до горшка добежать». Потом и вовсе парню худо сделалось, «горячий весь, ни пить, ни кушать не может, съест что – враз несёт верхом и низом».
Нэко предположила сильное пищевое отравление, возможно, осложнённое кишечной заразой. Ведь ягоды мальчик ел прямо с куста, немытыми, да ещё и руки грязными были. Коробочка узкокопытника остановит понос, а отвар из листьев и цветов овражника поможет справиться с заразой. Девушка подробнейшим образом расписала на листке бумаги рекомендации по лечению, поставила личную печать, упаковала пузырёк с пилюлями, коробочку трав в бумажный пакет и передала женщине. Недовольство покупательницы испарилось столь же быстро, как и возникло, она заплатила, с поклоном благодарности взяла пакет и поспешно покинула лавку.
Заглянул дед Широ, убедился, что всё в порядке и сообщил, что до обеда он пробудет в мастерской, а потом подменит внучку тут. Задняя комната с окнами, выходящими в узкую половину двора, едва превышающую пару расставленных рук, дед приспособил под некое подобие лаборатории и мастерской. Там он готовил лекарства, экспериментировал с травяными смесями и различными природными добавками, стараясь создать более действенные лекарства.
Время пролетело быстро; покупателей в это утро было немного, да и требовались им самые заурядные препараты. Бабушка-соседка закупилась валериановой настойкой, жаловалась на плохой, беспокойный сон с кошмарными сновидениями. Владелец овощной лавки купил порошки от головной боли, а незнакомая женщина, отчаянно смущаясь, шёпотом попросила «чего-нибудь действенного от женских недомоганий». Нэко порекомендовала травяной сбор из имбиря, фенхеля и ромашки.
Колокольчики на входной двери зазвенели по-особенному громко и радостно, так входил в лавку только один человек – Та́йко Ака́да, лучшая подруга травницы. Они учились вместе в школе с первого класса до самого выпуска, а дружить начали и того раньше. Тайко была легкомысленной, жизнерадостной и оптимистичной девушкой. И вполне естественно, что именно в первый день лета ей срочно понадобились новые наряды, покупку коих она не мыслила без подруги.
– Ты ещё не готова?! – вместо приветствия воскликнула она с притворным возмущением, – на часах двенадцать, а она скучает в лавке и даже не думает собираться. Бессмертные боги, на что это похоже?
– Мне не нужно собираться, – пожала плечами травница, – добрый день, Тайко, – продолжила она назидательным тоном, точь-в-точь так здоровалась их учительница в начальной школе, когда хотела поставить на место невежду, – сейчас дедушка закончит свои дела в лаборатории, и я освобожусь.
– Ну, – протянула подруга, – скучно как! Сидеть здесь – скука, лавка твоя – скука, а уж травки-муравки и твои ненаглядные жучки-паучки, в коих ты души не чаешь, – вообще, – гадость и смертная скука!
– Видишь ли, дорогуша, – Нэкоми дёрнула ровной, словно нарисованной художником, бровью, – не всем везёт родиться старшей дочерью богатого купца. Некоторым приходится работать и самим зарабатывать себе на хлеб насущный.
– Нэкочка, – капризно надула губки Тайко. Она была весьма хорошенькой, преотлично знала это и осознанно пользовалась своим очарованием, – не будь такой занудой! Я ведь не выбирала, в какой семье мне появиться на свет, и в том, что мне не нужно зарабатывать себе на хлеб насущный, нет никакой моей вины.
– Что же это у вас, девы, за разговор такой странный в столь чудный летний денёк? – послышался голос деда, – в чём чья вина? Разве ж дело на пустые выяснения драгоценную юность тратить. Госпожа Акадо, моё искреннее и нижайшее почтение, – Широ поклонился с шутливой галантностью, – не желаете ли наливочки испить?
– Что вы такое говорите, господин Широ, – жеманно передёрнула плечами подруга, – предлагать порядочной девице алкоголь?! Где ваши манеры?
– Я предлагаю порядочным девицам не алкоголь, – назидательно проговорил старик, занимая место за прилавком, – а ни что иное, как сделать глоток настоящего здоровья: чистейший яблочный дистиллят, настоянный на лимонных корочках, имбире, плодах редкого в нашей местности растения касатка и корне женьшеня, является прекрасным тонизирующим, а также общеукрепляющим средством. У меня и в мыслях не было спаивать молодёжь! Капелька оздоравливающего бальзама никому ещё не вредила!
Широ был травником в третьем поколении, а особым его увлечением было изготовление вин и наливок. Нэкоми порой прикидывала, может она припомнить какой-нибудь фрукт или ягоду, из который её дедушка не попытался сделать вина? И единственным проколом оказался дуриан. Дед отвалил кучу денег за ящик заграничных экзотических плодов, завонял всю лабораторию и пустил золотистую сочную мякоть на вино. Их чёрный кот Шкода среагировал на незнакомые плоды очень оригинально: тщательно обнюхал сваленные на полу очистки, повернулся и окропил кучку выразительной струёй, провёл для порядка пару раз лапой, делая вид, будто закапывает свои грехи, потом повернулся и чувством выполненного долга покинул лабораторию.
Вина из дуриана всё одно не получилось. Туалетный запах, что был опознан Шкодой с удручающей однозначностью, передался напитку. Дед не сдался, не раз и не два пытался напоить знакомых золотистым вином, исходящем искристыми пузырьками, но сложности начинались с момента открытия бутылки. Гости принимались принюхиваться, кривиться и категорически отказывались пригубить вино с явственным ароматом прорвавшейся канализации. Один только И́то Данрё – давний дедов друг и нынешний председатель Восточной Ассоциации чтецов ракуго, рискнул осушить свой бокал. Правда, Нэкоми подозревала, что сделать это ему позволил хронически насморк, из-за которого дядя Ито стал очень редко выходить на сцену. Но даже он пробормотал нечто невразумительное и попросил впредь наливать ему напитки попроще. Печальным итогом эпопеи с дурианом стала перегонка последнего в спирт. И, хотя из всех алхимических законов выходило, что материал полуфабриката не влияет на вкус продукта, травнице даже в спирте чудился незабываемый дурианистый аромат.
Тайко отказалась даже от чая, любезно предложенного дедом, и девушки вышли на улицу.
– Давай обойдём Квартал красных фонарей, – попросила Тайко, вытаскивая из сумочки веер и принимаясь гонять им вокруг себя жаркий полуденный воздух.
– Так далеко ж обходить, – удивилась Нэкоми, – не очень охота по жаре таскаться. С чего это в тебе целомудрие взыграло? Или такой красоткой себя возомнила, что боишься, как бы на работу в публичный дом не забрали?
– Нет, дело в другом, – Тайко оглянулась, будто боялась, что кто-то незаметно подойдёт сзади и подслушает её слова, – жутко не хочется Кому́су встретить. Противно видеть, как эта девка нос задирает и орёт через улицу, мол, мы её в школе презирали, а она в принцессы «Полуночного рая» выбилась, от клиентов отбоя нет, а о таких драгоценностях, как у неё, нам, простым смертным, только мечтать и остаётся. Уж кого-кого, а из всех своих одноклассников встретить Ко́му хочу меньше всего. В этом весь мой сказ!
Нэко кивнула. Она прекрасно знала, если подруга вбила что-нибудь себе в голову, то надо очень-очень постараться, чтобы сдвинуть её с этой мысли. Прикладывать старания в такой дивный летний день не хотелось вовсе, особенно когда речь шла о каких-то жалких тридцати лишних минутах ходьбы.
– Пошли, – кивнула травница, развернулась на месте и пошла в противоположном направлении.
Поход по Торговому кварталу, апогеем коего стал заход в двухэтажный магазин Картленов, затянулся практически до вечера. Тайко сначала прикупила себе новомодные серёжки из турмалина, сделанные в форме ягодок с серебряными листиками. Потом к серёжкам потребовалось платье, и не какое-нибудь артанское, а настоящее, западное, по последней моде. Таковым оказалось розовое платье из плотного глянцевого шёлка с серебристо-серой отделкой.
– Я знаю, что весь свет Кленфилда этой весной облачился в масляно-жёлтые оттенки. «Ведь они так к лицу нашей светловолосой королеве!», – дурашливым голосом Тайко повторила то, что наперебой писали во всех газетах, – не хочу артанского. Не хочу! Достало уже носить бесформенные шёлковые мешки с вышивкой. Пусть моя талия будет подчёркнутой и изящной.
К платью потребовались туфли, сумочка, шаль и гребень для волос. Найти гребень, украшенный турмалинами, никак не получалось, и огорчённой подруге пришлось довольствоваться безделушкой с розовым кварцем. Охам, вздохам и сожалениям не было конца, а уж критике – тем более. Досталось от Тайко как нерасторопным купцам, так и страдающим от атрофии вкуса продавцам вкупе с беспечными ювелирами, коим не приходила в голову мысль о желании юных дев украсить себя в этом сезоне серебряным гребнем с драгоценными камешками!
Ещё часа полтора убили на кафе «Милый кролик». Сначала пришлось ждать, пока за столиками с кружевными скатертями освободятся два места, затем Тайко придирчиво выбирала заказ, постоянно уточняя у девушки-официантки в ободке с кроличьими ушками свежее ли то или иное блюдо. Нэко усмехалась, в кафе подавали лишь чай, кофе и разнообразную выпечку, а подруга вела себя так, словно собиралась заказывать полный обед, да ещё и рыбную тарелку в придачу.
Одним словом, дома травница объявилась лишь в начале седьмого. Её встретил недовольный дед.
– И это называется «прогуляться до магазина с подругой», – его густые седые брови сердито топорщились, – ты знаешь, который теперь час?
– Точно сказать не могу, но по положению солнца, которое успело перебраться на ту сторону нашей улицы, предполагаю, около семи, – ответила Нэко, разгружая свою сумку.
Она купила пузырёк чистейшего рыбьего жира, вяленую чреву овцы и три камня из петушиного желудка. У деда Широ свои эксперименты, у неё – свои.
– Вот так и получается, – покачал дед головой, мгновенно меняя воинственный тон на ноюще-жалостливый, – растишь дитя, воспитываешь, не покладая рук, и что в ответ? Чёрствая неблагодарность и пренебрежительное бесчувствие.
Нэко принюхалась. Даже через плотно прикрытую дверь у лестницы на жилой этаж ощущался едва уловимый, но такой знакомый запах перегонного аппарата. Всё ясно. Недовольство родича имело вполне себе приземлённые корни.
– А если отбросить все эти рассуждения о душевной чёрствости неблагодарных потомков, – прищурилась девушка, – не придём ли мы к банальному недовольству пребыванием в лавке вместо того, чтобы предаваться наблюдению за волшебным процессом превращения очередной бутыли браги в чистейший самогон? Ты раскочегарил свой аппарат, а я задержалась. Ну, извини, я же не знала о твоих планах.
– Незачем называть высокие процессы ферментации, дистилляции столь низменными терминами, как «самогон» и «перегонка», – мгновенно вскинулся Широ, – ты ещё не начинала уборку в комнате жильца! А господин Э́йдзи, между прочим, прислал телеграмму, – дед помахал перед носом Нэкоми сложенным листком желтоватой бумаги, – в силу обстоятельств он приезжает завтра утром, а не вечером, как было условлено ранее. Так что, будь любезна, девочка, пойди и начни, наконец, уборку. Да не мешкай, откладывать ужин я не собираюсь!
– Ты сказал, господин Эйдзи? – Нэкоми замерла на месте.
– Да, – кивнул дед, словно речь шла о само собой разумеющемся.
– Тот самый, Хота́ру Эйдзи? – голос девушки почти сорвался.
– Ну да, наш Светлячок, – мотнул головой Широ, – а чему ты так удивляешься? Он решил возвратиться в родной город, я же тебе ещё утром говорил, что Ито (как глава Ассоциации ракуго) попросил приютить блудного сына Аратаку и сдать ему комнату.
– Но ты не говорил КОМУ сдаёшь жильё!
– А ты не спрашивала, – пожал дед плечами, – полагаешь, у меня нет иных мыслей и забот, кроме как подробнейшим образом вводить внучку в курс всех дел и событий? Не спрашиваешь, выходит – неинтересно. Ну, ступай, до ужина у тебя всего час времени.
Нэкоми машинально кивнула и пошла наверх. Из головы никак не выходило имя Хотару Эйдзи. Сердце колотилось так сильно, что становилось трудно дышать. Неужели, неужели они, наконец-то, встретятся? Девушка похлопала себя по щекам, чтобы убедиться, что это – не сон.
Началось всё восемь лет назад, когда двенадцатилетнюю девочку Нэко дедушка взял на представление ракуго. Аратаку считался чуть ли не родиной этого искусства, и до сих пор Восточная Ассоциация ракуго гремела по всей Артании. Здесь родились и прожили свой век многие классики: и литераторы, и чтецы.