Дочь алхимика. Том 1. Дочь алхимика

И вот под переборы сямисэ́нов на сцену начали выходить ракугоко. Нэко знала, что дед Широ увлекается ракуго и даже читает изящные, ироничные миниатюры в узком кругу друзей, особенно после возлияний. Он дружит с многими ракугистами, посещает Ассоциацию и не пропускает ни одного концерта. Поэтому Нэко вежливо слушала поучительные, а местами смешные истории, которые со сцены рассказывали уже немолодые мужчины с хорошо поставленными голосами.

В конце концерта, когда публика уже начала уставать (в зале было довольно душно) ведущий объявил:

– Сейчас перед вами выступит молодой, многообещающий артист, защищающий свои претензии на звание дзе́ндза – второстепенного исполнителя. Встречайте, Аратаксий Светлячок – Хотару Эйдзи!

Тогда ещё Нэкоми не разбиралась во всех тонкостях «искусства падающих слов» и не знала о строгих правилах и законах, кои соблюдаются в этом виде искусства с завидной неизменностью. Она зевнула и прикинула, сколько ещё времени ей предстоит просидеть в неудобной позе с подогнутыми под себя ногами.

Сямисэны за ширмой изменили ритм и тональность, а из правой кулисы на сцену вышел прекрасный юноша. С этой минуты девочка не могла оторвать взгляда от стройной, высокой фигуры в густо-синих старинных одеждах. Удобные места, которые Широ занимал, как человек, близкий к Ассоциации, позволяли во всех подробностях разглядеть лицо чтеца: чуть удлинённое, с изящными чертами, обрамлённое чёрными, от природы вьющимися волосами. Светлячок был прекрасен. Нэко даже показалось, будто от него исходит едва заметное сияние.

Артист опустился на подушки, вежливо поклонился публике и стукнул веером по доскам сцены. Музыка смолкла, и зазвучал чарующий голос, который навсегда запал в душу травницы. Конечно, тогда она не запомнила рассказ о незадачливом охотнике, который решил возвыситься и войти в круг знати посредством покупки чрезвычайно дорогого ружья. Нэко потом нашла и выучила миниатюру наизусть, а тогда она вместе с залом хохотала над тем, как Хотару, прищурив большие красивые глаза, изображал придирчивого покупателя в оружейной лавке, коего интересовал лишь внешний вид оружия, стоимость инкрустации, а главное – фирменный футляр. А то, как он отмахнулся от предупреждения о сильной отдаче, было настолько органично сыграно, что на мгновение все, включая замершую от восторга девочку с коротко остриженными волосами, увидели на сцене страдающего отдышкой мужчину средних лет, с въедливой настойчивостью заставляющего продавца отвечать на свои глупые вопросы.

Нэкоми вполуха слушала о том, как незадачливый соискатель влиятельных друзей разузнал, какая дичь наиболее востребована в ресторациях, и отправился на охоту в надежде покрыть хотя бы часть расходов на ружьё, которое ему было не по карману. Девочка с восторгом смотрела на красивое, одухотворённое лицо артиста, на его чуть пухлые губы, заметила, что от длинных ресниц ложатся тени, а на бледных щеках от возбуждения появились пятна румянца. Пальцы, сжимавшие веер были длинными и тонкими. Нэкоми подумала, что, наверное, так и выглядят кицунэ́ – духи лисиц-оборотней, сопровождающих богиню плодородия. За этими размышлениями она пропустила мимо ушей финал истории, что читалась со сцены. Лишь потом она узнала, что охотник, поскольку ему не хватило денег приобрести собаку, решил отправиться на охоту на лодке и при первом же выстреле отдача (а о ней его предупреждал продавец) вышвырнула его из лодки вместе с ружьём, которое выскользнуло из рук и нашло свой вечный покой на дне реки в густых зарослях тростника.

Дед Широ дал ей белую хризантему и подтолкнул к сцене. Нэко на дрожащих ногах приблизилась к сидящему кумиру и вся пунцовая от смущения протянула ему цветок. Светлячок вежливо поблагодарил и даже улыбнулся, от чего на его щеках появились ямочки.

С представления Нэко уходила притихшая. Она не посмела поднять глаза на Светлячка, когда дед Широ подошёл поздравить артиста с удачным дебютом. Она подумала лишь, что Хотару Эдзи высокий, а ботинки у него сравнительно небольшого размера. Потому как она весь разговор смотрела на ноги и жутко боялась ещё раз встретиться с взглядом прекрасных серых, как пыль дорог, глаз.

Уснуть она смогла лишь перед самым рассветом. Девочка решила, что Хотару Эйдзи и есть тот единственный, особенный мужчина, которого она будет любить всю жизнь. Спустя несколько лет Хотару шумно разругался с Восточной Ассоциацией ракуго и отбыл в столицу. Но это не помешало Светлячку занимать всё сердце девушки, не оставив более места ни для одного другого парня. Нэко решила, твёрдо и безоговорочно решила, стать знаменитой травницей, добиться успехов в своём ремесле. И однажды, когда она станет взрослой (и, как она надеялась, красивой) женщиной, она придёт на концерт Хотару Эйдзи с огромным букетом белоснежных хризантем. И после представления точно также, как когда-то подойдёт к сцене и протянет ему букет. Возможно, он не вспомнит о своём первом выступлении и уж точно не проассоциирует нынешнюю Нэко с той конопатой тощей девчонкой, что не сводила с него восхищённого взгляда. У них всё будет заново. После представления он пригласит травницу поужинать, и тогда, при свете свечей и под красивую приглушённую музыку, которая непременно должна играть в столичном ресторане, Нэко расскажет Светлячку о своей любви. Что произойдёт дальше, представлять было стыдно даже наедине с собой. Поэтому травница старалась в своих мечтах не заходить далее ужина.

Только однажды, лет в пятнадцать, она обмолвилась о своих чувствах подруге. Тайко принялась расспрашивать, и по ходу откровений её лицо принимало всё более и более скептическое выражение. Когда же травница поведала о своём плане завоевания сердца Светлячка, подруга побарабанила пальцами по ручке кресла (они коротали время у неё в спальне), потом проговорила:

– Глупости всё это, Нэкочка. Детская влюблённость никогда, слышишь, никогда ни ничем хорошим не заканчивается. Из-за незрелости личности она бесперспективна, – на этих словах Тайко покачала головой совсем как взрослая, – к тому же, папенька сказывали, что все артисты – ветреники с дурными привычками и склонностями. Посему любовь такого индивида малоценна. В его руках вечно будет бокал вина, а его глаза вечно будут обращены к прелестям посторонних женщин, и проститутки среди них – не из последних! Я же хочу, чтобы в мечтах моего супруга безраздельно царила одна я!

Нэко смолчала, и твёрдо решила никогда более не посвящать посторонних в свою любовь.

И вот теперь Хотру Эйдзи не просто возвращается в родной город, а ещё и собирается поселиться у них. Нэко мотнула головой, нет времени предаваться мечтам, нужно как можно лучше подготовить комнату. Стоп. А почему дед решил поселить дорогого гостя не в комнате её родителей, а где-то на половине слуг? Не будет ли сие проявлением неуважения и не обидит ли известного артиста?

С этими мыслями она возвратилась в лавку.

– Потому что проживание вместе с нами может доставить определённые неудобства как нам, так и господину Эйдзи, – отрезал дед, недовольный тем, что внучка задала вопрос в присутствии покупательницы, да ещё и славившейся на всю их улицу любовью к сплетням, кои неизменно обогащала подробностями и деталями собственного сочинения.

Нэко открыла рот, чтобы возразить, но дед сделал выразительный жест, предписывающий уйти и заниматься своими делами. Травница послушалась, со всей мыслимой тщательностью навела порядок в комнате жильца. Не поленилась поставить в вазу цветы, благо в саду расцвёл водосбор, и выбрала новое постельное бельё. Проверив, что в платяном шкафу достаточное количество вешалок, она разложила на полках саше с лавандой, ещё разок оглядела комнату и пошла ужинать, озаботившись по дороге поставить у входной двери дополнительную пару мужских домашних тапочек.

За столом к ним присоединился друг деда Широ – Ито Данрё. Он принёс вяленую рыбу. Помимо ракуго старик страстно увлекался рыбалкой, да и готовить выловленную рыбу умел отменно. Широ обрадовался и достал из холодильного шкафа припасённое пиво. Ужин грозился перерасти в посиделки за кружкой. Нужно сказать, что дед пил пиво исключительно из кружек. В буфете у него стояла целая коллекция этой посуды: от переливающегося заморского хрусталя до глиняных обливных исполинов империи Алого лотоса.

Нэко, переполненная душевными волнениями пропускала мимо ушей неизменные вопросы: «Как скоро старикам выпадет возможность поплясать на свадьбе младшенькой Мори?» и «Не появился ли на горизонте мужчина, способный растопить и зажечь огонь в ледяном сердце нашей красавицы?».

Нэкоми отвечала какую-то приличествующую случаю ерунду, а сама думала о том, что её-то сердечко уже восемь лет ярко-ярко горит любовью к самому лучшему и самому красивому мужчине на свете. Перед мысленным взором снова встало лицо, словно сошедшее с картины художника минувших эпох: одухотворённое, нервное, выразительно-прекрасное в обрамлении отливающих в синеву кудрей.

– Ты присмотри за ним, Ширчик, – проговорил гость, берясь за отделанное нефритом кисэру, – он у нас на испытательном сроке.

Обычно чтецы ракуго берегли голос и избегали табака, но Ито являлся исключением. Особенно после того, как обзавёлся хроническим насморком, придававшим в моменты обострения его голосу непередаваемые гнусавые нотки.

– Присмотришь за таким, – засомневался дед, присоединяясь к другу, – постараюсь, конечно. Завтрак, обед, ужин, чистую постель и доступ в банную комнату я ему обеспечу. А вот за остальное, – он развёл руками, – как получится. Я ведь ему даже не родственник. С какой-такой стати взрослый мужчина меня слушаться станет?

– Станет, станет, – пообещал Ито, – для него это условие оговорено. Если что выкинет – оглянуться не успеет, как назад в свой Кленфилд отправится, – ему после скандала в Западной Ассоциации следует быть тише воды, ниже травы.

Он хотел было ещё что-то добавить, но дед сделал строгое лицо и многозначительно указал глазами на Нэко. Ито закивал, выпустив струйку дыма.

Естественно, травница поняла, что разговор идёт о Светлячке, но вот про скандал в Кленфилде ей ничего было неизвестно. К сожалению, столичные газеты практически ничего не писали ни о ракуго, ни об артистах, её читающих. Понятное дело, развлечение старое, на любителя, но всё же досадно. Про какую-нибудь примадонну из Королевской оперы статьи одну за одной строчат: как выступает, с кем встречается, даже какую еду предпочитает. А вот о её драгоценном Хотару написали за восемь лет всего пару абзацев, да и те в материалах, посвящённых фестивалю ракуго. Разговор стариков переключился на тему рыбалки, а Нэко пошла к себе.

Там вытащила из тайной своей шкатулки газетную вырезку с магографией Хотару и в который раз принялась смотреть в глаза своему кумиру. Потом вдруг встрепенулась, что же ей лучше надеть, чтобы сразу произвести на Светлячка нужное впечатление? Волосы она отрастила до плеч ещё в старшей школе, а коробка с баночками пудры, помадой для губ, румянами и краской для бровей и ресниц регулярно пополнялась стараниями Тайко. Подруга имела привычку скупать все новинки без разбора, а потом сплавляла ненужное подруге. Травница почти ничего из этого не употребляла, но ради приезда своего любимого решила попробовать. Чтобы потренироваться, девушка достала модный журнал, оказавшийся в её комнате благодаря трудам всё той же подруги, внимательно изучила статью о том, каким образом надлежит украшать себя моднице нынешним летом, и попробовала повторить.

Тут она поняла, что её скептические ухмылки и презрительное фырканье, когда речь заходила об искусстве макияжа, были абсолютно безосновательными. Превратиться из обыкновенной двадцатилетней артанки, которая пользовалась лишь тоном для лица (да и то по причине изобильной россыпи веснушек, норовивших при наступлении весны поярчеть и собраться в группы, вызывающие ассоциации с кошачьими усами) в первого раза не вышло. Брови окрасились неровно и чересчур густо, а краска для ресниц почему-то не желала зацепляться за сами ресницы, зато отличнейшим образом ложилась рядом. С румянами и помадой для губ была также сущая беда. Вместо «натурального макияжа, лишь подчёркивающего природную красоту и совершенство юного лица», как обещал журнал, на травницу из зеркала смотрело кривобровое чучело с вишнёво-алыми губами и пятнами румянца, которые никак не желали сходить за «признаки здоровья и благоденствия». В таком виде впору в традиционном артанском театре злодеек играть! Отшвырнув журнал с бесполезными советами в сторону, она принялась остервенело тереть лицо снадобьем из корня мыльнянки, который запасала каждое лето, решив про себя больше не прикасаться ко всем этим краскам.

Спалось Нэкоми плохо. Сначала не давала покоя луна, бесстыдно заглядывавшая в спальню через два окна: окно комнаты и окно террасы, находились как раз друг против друга. Когда же травнице удалось забыться сном, сновидения её были отрывочными, тревожными и какими-то противными. В итоге вместо юной, пышущей здоровьем девы утром она наблюдала в зеркале усталую особу с синяками под глазами. Обидно, до слёз обидно, появиться первый раз в жизни перед любимым мужчиной в столь плачевном виде! Хорошо ещё, что пробудилась пораньше. В холодильном шкафу Нэко всегда хранила баночки с замороженным молоком. Пара минут протирания кожи молочной льдинкой, и стало гораздо лучше. Стакан воды из местных минеральных источников – это как раз то, что сейчас нужно. Теперь вытяжка из листьев петрушки (надо же сделать веснушки хотя бы чуточку побледнее, пока загар не спрячет их совсем), расчесать волосы, надеть в меру нарядное платье и вниз.

Дед Широ хлопотал у плиты с яйцами. Его свёрнутый омлет не имел себе равных.

Дождавшись чая, Нэкоми, словно бы невзначай, поинтересовалась, к которому часу прибудет их жилец? Старик пожал плечами и ответил, что точного времени телеграмма не содержала, господин Эйдзи сообщил лишь, что приедет утром.

«Утро – понятие растяжимое, – подумала про себя девушка, – и пять часов – утро, и одиннадцать – утро тоже», – вздохнула, поправила перед зеркалом волосы и отправилась в лавку.

Утро выдалось скучное. Покупателей не было вовсе. Соседскую девчонку, забежавшую за пакетиком травяной смеси от кашля для своей старенькой бабушки, можно вообще не считать. Смесь из душицы и материнского золотистого цветка стоила всего полтора десятка сэнов, и выручки сделать никак не могла. Нэко от волнения места себе не находила: натёрла до блеска прилавок, разобрала остатки, которые они с дедом складывали в ящик, а Хотару Эйдзи так и не появлялся. Девушка старалась не принимать всерьёз мысль о том, что артист передумал или нашёл квартиру попрезентабельнее, объясняя задержку незнанием его точного времени приезда. Последним средством успокоить бедные нервы стал справочник лекарственных растений Артанского королевства. Нэко достала его и попыталась погрузиться в своё любимое занятие – изучение внешнего вида и целебных свойств трав. Это сработало, но частично: она постоянно скашивала глаза на часы, мерно тикающие на стене.

К половине одиннадцатого напряжение достигло апогея, и травница поняла, что ей просто жизненно необходимо выпить чаю. Захлопнув книгу, она кликнула деда и уже собиралась пойти на кухню, как звякнул дверной колокольчик. Да какое там звякнул! Так зазвенел, что чуть не оторвался. Возмущённая Нэкоми остановилась за прилавком.

В лавку ввалился рослый, широкоплечий мужик, утирая пот наброшенным на шею полотенцем.

– Вы, видимо, горите желанием оплатить нашей лавке новый дверной колокольчик? – ядовито поинтересовалась она, одарив посетителя недобрым взглядом.

– Вообще-то, я ожидал иного приёма, – пробормотал вошедший, оказавшийся небритым брюнетом с небрежно зацепленными в хвост волосами, – я не ошибся, это ведь дом господина Широ Мори? На улице Одуванчиков только одна лавка, торгующая травами, – он окинул взглядом помещение и раздражённую Нэкоми.

Его неожиданно глубокий голос привлёк внимания деда, и Широ поспешил появиться на пороге.

– Хотару! – воскликнул он, вытирая руки фартуком, – хорош, бродяга! – дед радостно жал руку незнакомцу и с силой хлопал по плечу, – возмужал, ничего не скажешь.

– Да, дядя Широ, – согласился вошедший, – в конще лета двадцать восемь стукнет, тут уж ничего не поделать! Теперь вширь расту, а не ввысь.

Нэко замерла на месте. Этот небритый, мужчина в сдвинутой на затылок чуточку помятой летней шляпе и есть её вечная и единственная любовь? Разум отказывался в это верить! Куда делся прекрасный стройный юноша, который, казалось, светился изнутри лунным светом? Откуда взялся пивной животик, несвежая, потная подмышками рубашка и стариковское полотенце на шее?

– Вы – Хотару Эйдзи? – вырвалось у неё.

– Представьте себе! – последовал ответ, сопровождаемый выразительным прищуром, серых глаз, – дядька Широ, у тебя работница слабоумная? Ну, что ж, дело богоугодное, благое, понимаю.

Дед Широ закашлялся, чтобы скрыть смешок, потом ответил:

– Не работница это, а внучка моя – Нэкоми Мори. Она девчонкой на твоей премьере была, ты и не помнишь, небось.

– Извиняй, Кошечка, – развёл артист руками, – не признал.

– Я вам никакая не Кошечка! – воскликнула Нэкоми, – к вашем сведению, имя моё к кошкам вообще отношения никакого не имеет. В первом иероглифе, хоть и слышится созвучие с «нэко», но он пишется иначе и означает вовсе не «кошка», а «утренняя заря». Второй иероглиф вкупе с первым читается, как «прекрасная утренняя заря». Это просто так, к сведению, господин Насекомое.

Девушка злилась на артиста за то, что он в жизни оказался совершенно не таким, каким она его помнила с той знаменательной встречи: злилась и до жути, до слёз жалела себя, потому что в этот самый момент, когда обросшее чёрной щетиной лицо Хотару Эйдзи расплылось в широкой улыбке, умерла её ВЕЛИКАЯ И ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ. Восхищаться, преклоняться и с замиранием сердца обожать этого потного мужчину с серыми глазами было поистине невозможно!