- -
- 100%
- +
– Конечно, с большой охотой окажу любое содействие Королевской службе дневной безопасности и ночного покоя, – воскликнул Широ, – распоряжайтесь моими знаниями и моим временем, как вам будет угодно.
– Дядька Широ, – ты опасные предложения делаешь, – снова встрял артист, – этот ведь воспользуется и припряжёт к работе на благо Кленовой короны и себя лично по полной, без гонорара и элементарной благодарности, о коей, как я мыслю, на его родной Игосиме никто не слыхивал.
– Я напомнил бы одному надоедливому насекомому, имеющему явные пробелы в воспитании, сколь невежливо влезать со своими неуместными замечаниями в разговор других людей, но из уважения к хозяевам этого гостеприимного дома не стану этого делать, – старший следователь одарил бывшего друга улыбкой, более смахивающей на оскал, – ибо я, в отличие от некоторых бездельников, ценю своё время и время других. Скажите, господин Мори, может ли человек взять и воскреснуть из мёртвых?
– Ты стал свидетелем чуда? – не унимался Хотару.
– Хотти, у меня ведь терпение не безграничное, – повернулся к нему Дэва, – заткнись на полчаса. Сделай милость.
– Уточните, господин Саядо, что именно вы понимаете под воскрешением из мёртвых? – спросил Широ и добавил уже своему жильцу, – Хотару, пожалуйста, не мешайте. Видно же, дело серьёзное.
– Да уж, серьёзней некуда, – подтвердил подполковник, – тут не знаешь, верховного жреца вызывать, дабы религиозное чудо зафиксировать, или некроманта из Кленфила затребовать, чтобы зомби по Аратаку ловить. Некоторые всерьёз о вампирах заговорили.
– Лучше поведайте нам всё по порядку, – предложил Широ, разливая чай, – так и вам проще будет, и нам.
Дэва одним большим глотком допил чай и сунул в рот зубочистку. Месяц назад врачи запретили ему курить, и теперь он так боролся с желанием взяться за папиросу.
– День мой не задался с самого утра, – начал он, – бывает такое, что случается какая-то мелочь, а ты внезапно понимаешь, что тебя впереди ожидает самое настоящее паскудство.
Мелочью для старшего следователя оказался оставленный в коридоре раскрытым зонт. Зонт был стареньким, а вчерашний ливень – сильным. Забытый зонт неприятно царапнул по душе, поскольку Дэва знал с детства, что оставлять подобное в доме надолго нельзя. А тут – вся ночь. Наверняка, множество несчастий успели найти себе приют в тени его зонта, и уже готовы посыпаться ему на голову.
В коррехидории его ждал ночной дежурный. Обыкновенно они менялись в восемь, и после двенадцатичасовой смены сразу шли домой, а тут сидит в приёмной. Зевает, носом клюёт, а сидит. Явно что-то стряслось. Как-то сразу вспомнился зонт. И не зря, ох, не зря.
Дежурил в «зоопарке», так по клефилдской привычке Дэва продолжал называть камеры предварительной изоляции в подвале, сержант Мо́кри. Сержант, как сержант: в меру исполнительный, с ленцой. «Он ещё женился по весне, – вспомнилось подполковнику при взгляде на широкое, чуть рябоватое лицо парня, – деньги ему на подарок к церемонии собирали».
– Утро доброе, Мокри, – проговорил Саядо, открывая дверь кабинета, – меня ждёшь?
– Вас, господин подполковник, – парень тряхнул головой, словно прогонял остатки дрёмы, одолевавшей его во время часового ожидания. Дэва приходил на работу к девяти.
– Заходи.
Не любил, ой, как не любил Дэйв Саядо такие вот внезапные визиты подчинённых, да ещё и с длительным ожиданием. Либо отпуск требовать станет, либо случилось что. Лучше, пускай, отпуск.
– Господин Саядо, докладываю: во время моего ночного дежурства у нас в «зоопар…», прошу прощения, в камерах предварительной изоляции скоропостижно скончался заключённый.
– Кто?
– Ару́ту Датто́ри, двадцать четыре года, камера номер шесть.
Скверно, можно даже сказать, чертовски скверно. Молодой, но успевший прославиться в преступном мире Аруту Доттори имел прозвище Мастер му́си и был непревзойдённым вором-форточником. А прозвище, которым в немалой степени гордился получил потому что был ловким и вёртким, что твой червячок-муси. Маленького росточка, до пяти ся́ку (1м 59см) он не дотягивал пальца на четыре, худенький и юркий, Мастер Муси носил большие очки, придававшие ему беззащитный вид, специально лохматил вихры и издалека вполне мог сойти за мальчишку. В коррехидории он после суда ожидал отправки в тюрьму. Получил три года. Молодой, здоровый и вдруг умер.
– Самоубийство? – без особой надежды спросил Саядо.
– Никак нет, – ответил дежурный, – ему около одиннадцати вечера совсем худо сделалось. Я услыхал крики, спустился, вижу, Доттори по полу в корчах катается. На губах пена, глаза выкаченные, жуть. Кричит, что помирает.
– И что ты сделал?
– По инструкции, как полагается, позвонил в больницу, они карету прислали. Фельдшерица этой ночью дежурила. Девчонка – сущая былиночка, увидала кровавую пену на роже заключённого, в конец растерялась, губёнки дрожат, лепечет что-то про срочную госпитализацию. Я взял на руки уже потерявшего сознание бедолагу и карету-то и снёс. Даже носилки не понадобились, поехали в центральный Королевский госпиталь.
Дэва кивнул. С Королевским госпиталем у них договор: их патологоанатом вскрытия делает, в здешней коррехидории даже прозекторской нет. По приезду Саядо поинтересовался у коррехидора, чего так? А тот плечами пожал, мол, зачем? Убийства далеко не каждый месяц случаются, отвезли в больницу, разово за вскрытие заплатили, и весь сказ.
– По пути мужику совсем плохо сделалось, фельдшерица сказала: «Агония».
– И что, – Дэву жутко раздражали эти дурацкие паузы, на которые так горазды аратакцы, да ещё их манера тянуть ударные слоги более обыкновенного, – что дальше то было.
– А ничего не было, – развёл руками Мокри, – помер Доттару ещё по пути. Подёргался немного, постонал, да и скончался. Тело сразу в морг отвезли. В приёмном покое на нас ночной доктор накричал, мол, какого растакого фига, вы покойника к нему везёте? У него с живыми дел до зарезу, а этого прямо в морг! Шею ему потрогал, в глаза магическим фонариком посветил и только рукой махнул: готов. Отвезли, куда ж деваться, оформили, в журнал записали.
– Это всё? – привычно прищурился Дэва и с тоской подумал о папиросах.
– Вроде бы, да. Фельдшерка сказала, что патологоанатом утром придёт, вскрытие сделает и бумагу нужную напишет. Ещё попросила меня с покойника носок снять и бирку с номером три на большой палец навесить. Девчонка мертвяков до страсти боится.
– Что ж она, коли покойников боится в медицину подалась? – риторически вопросил Саядо.
– Вот-вот, я прямо такими же словами ей и сказал, – проговорил сержант, – она отвечает, мол, доктора с живыми дело имеют. На том и расстались. Так что, господин подполковник, надо кого-то в ихний морг за телом послать и заключение забрать. Вот теперь всё.
Дэва отпустил сержанта Мокри и решил сам съездить в Королевский госпиталь. Что-то во всей этой ночной истории не давало ему покоя. С чего это вдруг молодой, здоровый парень, который на суде ни сном не духом не походил на смертельно больного, вдруг столь внезапно покинул наш бренный мир? Зная по многолетнему опыту, что медицинская тарабарщина заключения о вскрытии для него малоинформативна, подполковник Саядо намеревался переговорить со специалистом сам.
В морге Королевского госпиталя его встретил знакомый, лысоватый мужчина, который уже многие годы сотрудничал с их ведомством. Он пинцетом держал папиросу, поскольку только что закончил вскрытие. Но на прозекторском столе под простынёй лежал явно не Мастер муси. Рост не тот.
Дэва поздоровался и спросил о привезённом ночью покойнике, записанном в журнале под именем Аруту Доттари.
– Ах, этот! – усмехнулся врач, – тут тебе лучше самому взглянуть.
Он аккуратно пристроил недокуренную папиросу в захламлённую окурками пепельницу и широким жестом пригласил пройти. Дэва тоже не любил мертвяков, но что делать! Вдоль стен морга находились выдвижные ящики с номерами. Патологоанатом выдвинул ящик под номером три. Охлаждающее заклятие пахнуло формалином и приятной прохладой. Подполковник сглотнул и перевёл взгляд с магического голубоватого светильника под потолком вниз. В ящике лежала сложенная по всем правилам бережного хранения арестантская роба, а сверху – верёвочка с петелькой для большого пальца и картонка с третьим номером.
– А где Доттари? – глупо спросил Дэва.
– Вот и я хотел бы это знать, – последовал ответ, – его привезли ночью. Смерть констатировала дежурный фельдшер Амо́ки Фа́да и ночной врач терапевтического отделения госпиталя. Если предположить, что Фада ещё могла ошибиться, практикантка, что с неё взять. Но вот доктор Стре́ди – врач с двадцатилетним опытом. Тут ошибка исключена. Он живого с мёртвым не спутает. Так что, господин подполковник, выходит, что наш клиент ожил, снял с себя тюремную одежду, раздел труп из соседнего ящика и покинул здание. Какая-то иллюзия смерти получается!
Глава 3 Мастер муси
Пока полковник Саядо рассказывал о чудесном воскрешении вора-форточника с занятным прозвищем Мастер муси, Нэкоми буквально сгорала от нетерпения. Девушка давно догадалась, с каким вопросом пришёл Дэва, и ей было что сказать. Широ тоже хитро поблёскивал глазами и воздерживался от своей обычной манеры доставать собеседника уточняющими вопросами по всякому поводу. Это указывало на то, что дед готовится ошеломить всех собственной осведомлённостью и догадливостью.
Дэва же меж тем продолжал.
– И главное говно этой ситуации заключается в том, что я совершенно не представляю, что мне написать в отчёте: ками явили в Аратаку чудо божественного воскрешения? Осужденный Доттари вступил в преступный сговор с докторами Королевского госпиталя с целью побега? Это в том случае, если допустить, что смерть свою он разыграл, а перед этим подкупил фельдшера ночного вспоможения Амоку Фаду и доктора Среди, который, на минуточку, является ещё и заведующим терапевтическим отделением. Абсурд! Попытался я этого докторишку к стенке припереть…
– В прямом или переносном смысле? – не удержался Светлячок, – у тебя первое от второго порою трудноотличимо.
– Очень смешно, – Дэва дёрнул синеватой щекой. От природы старший следователь был жгучим брюнетом, и сколь тщательно бы не брился, проклятые пеньки щетинок всё одно создавали впечатление недобритости, а уже к обеду впечатление становился явью, – не стану я на уважаемого человека, к тому же в годах, руку просто так поднимать. Припугнул всяческими неприятностями, которые устроить ему мне по силам, об уголовной ответственности напомнил и вообще сыграл «злого» следователя.
Травница подумала, что ему не надо играть, он по складу характера и есть тот самый, пресловутый «злой» следователь, о чём Хотару не преминул заметить вслух. Подполковник с похвальной терпеливостью проигнорировал шпильку в свой адрес и продолжал:
– Стреди поклялся всеми богами, что поступивший пациент был мёртв, что называется, по прибытии. Сестра милосердия, что дежурила вчерашней ночью, подтвердила этот факт без колебаний: синюшность кожных покровов на лице, следы кровавой пены изо рта и носа, глаза не реагируют на свет, пульс отсутствует, рефлексы тоже, и, извините за некуртуазную подробность, мочевой пузырь самопроизвольно опустошился. Так что самая натуральная смерть. Доктор предположил, правда, со множеством оговорок и виляний, что походит на отравление.
– Так, так, так, – проговорил Широ, – чрезвычайно интересно, продолжайте, господин подполковник.
– Кроме мною перечисленных объяснений, а превращение в вампира и вылет из морга Королевского госпиталя на крыльях летучей мыши я исключаю, – Дэва сплюнул изжёванную зубочистку, потом нагнулся, поднял её с полу, повертел в руке и зачем-то сунул в карман, – остаётся кража трупа. Кому, зачем, сказать не могу. Но бывают всякие ненормальные. Морг не охраняется вовсе, заходи, кто хочет, твори, что вздумается. И все мои три объяснения просто совестно писать в отчёте. Мой-то коррехидор ещё проглотит, характер у него покладистый, из тех людей, для коих личное спокойствие превыше всего, то вот верховный в Кленфилде, – говорящий красноречиво завёл глаза, – высокородный придира, под стать его величеству Элиасу… Не даром, что они родня. Представляю себе его лицо монарха, когда этот дубово-рождённый будет ему докладывать о чудесном воскрешении в Аратаку. Тут любое предложенное мною объяснение нечего, кроме смеха не вызовет. Хотя я сделал всё, что мог: нашего приходящего чародея буквально из постели выдернул, чтоб тот на магию проверил. Говорит, всё чисто, а определить, умирал ли Мастер Муси или нет без некроманта невозможно. В Аратаку некроманты не значатся. Вот и оказался я в полнейшем тупике. Решил к вам податься, может есть какие-нибудь травы или эликсир, чтобы человека из мёртвых воскресить? – он посмотрел сначала на Широ, потом на его внучку, – я как подумал: выпил гадёныш такое, помер, а после подельник в морг пришёл, влил ему в пасть лекарство, и то ожил. Что скажете, господин Широ?
– Скажу я бесповоротно и окончательно, что подобное решительно невозможно, – ответил травник, – нет и не может быть такого средства, чтобы умершего человека назад к жизни возвернуть. Но! – он поднял палец, видя, что собеседник готов разразиться ругательствами, – имеется более простой способ. Я по глазам вижу, что Нэкочка моя тоже догадалась, давайте дадим слово даме, – он сделал приглашающий жест.
– Вёхница продырявленная, – победно провозгласила девушка, – редкое ядовитое растение. Её нередко путают с супником, но у вёхницы красноватый оттенок стебля и цветочки семью лепестками, а не из пятью.
– Деточка, – перебил внучку Широ, – ты не про растение, а про его свойство расскажи.
Нэко смутилась, кашлянула и собравшись с мыслями напомнила об одном историческом казусе. В Эпоху Расцветания и Увядания любимая наложница императора понесла, когда тот был в полугодовом военном походе. Император Когехи́то был разгневан и оскорблён до глубины души. Посему приказал казнить негодницу позорной и мучительной казнью – сварить в кипящем масле. Однако, за несколько дней до казни старшая и любимая наложница, что вошла в историю Артании, как одна из непревзойдённо красивых женщин, скоропостижно скончалась. И то, как описывали современники кончину несравненной Миха́ки, удивительно напоминает описание картины смерти вашего заключённого. Судороги, внезапное и ураганное ухудшение самочувствия, кровавая пена. Она указывает на поражение слизистой оболочки желудка, осложнённой спазмом в гортани, и у Михаки, и у вашего исчезнувшего Мастера Муси наблюдались бледность и синюшность лица, закатывание глаз и, я уверена, сужение зрачков.
– Твоя лекция по постмортарийного характера занимательна, – проговорил Дэва, – но давай, ближе к делу. Считаешь, их обоих отравили каки-то там дырявым вёхом?
– Как вы нетерпеливы, подполковник, – проговорила недовольная Нэкоми, она страшно не любила, когда её объяснения прерывают, а особенно, если к тому же пытаются предугадать ход её мыслей, – отвечаю: не дырявым вёхом, а вёхницей продырявленной, и не отравили, а дали выпить препарат, который вызвал состояние глубокой комы, ту самую иллюзию смерти, которую без специальных исследований легко принять за смерть. Также было с опозорившую себя и императора наложницей. Её похоронили в общем склепе.
– Постой-ка, а при чём тут эта самая наложница, которую схоронили триста лет назад?
– Лет через сорок после описанных событий скончался придворный лекарь императора Когехито и оставил мемуары, которые завещал опубликовать после своей смерти. Так вот, – победно изрекла травница, – в этих самых «Посмертных записках императорского медика» господин Джиро́ признаётся, что пожалел бедную Михаку, полюбившую одного из дворцовых чиновников, и создал для неё «Эликсир временной смерти» на основе как всё той же вёхницы. При этом он писал, что ребёнка женщина стопроцентно потеряет, но это не такая уж непомерная плата за возможность избежать мучительной смерти в кипящем масле. Признание уже почившего медика вызвало огромный общественный резонанс. Внук Когехито приказал вскрыть гробницу и удостовериться, что всё написанное в мемуарах – ни что иное, как вымысел или стариковский бред. Но нет, саркофаг наложницы был пуст. Джиро, действительно, спас жизнь бедной женщины. А таинственное исчезновение одного из чиновников, кое приписали неудачной рыбалке и с последующим утоплением в озере, недвусмысленно говорит о том, что действие «временной смерти» закончилось, и влюблённые покинули столицу. Скорее всего они тихо и мирно прожили свой век где-нибудь в отдалённой провинции, а то и вовсе уехали в Империю Алого лотоса или же Делящую небо.
– Получается, – Дэва потёр кончик носа, что являлось для него признаком напряжённой работы мысли, – кто-то в наши дни повторил фокус времён Эпохи Расцветания и Увядания? Интересно, императорский медик оставил рецепт иллюзорной смерти для потомков?
– Нет, конечно, – заверил Широ, – точнее будет сказать, что в его мемуарах его не было. И, вообще нужно заметить, подобными драгоценными открытиями не принято разбрасываться. Скорее всего спрятал где-то, либо зашифровал так, чтобы найти было не просто. Помнишь, знаменитое «Алхимическое соитие»? – он бросил взгляд на внучку, и та кивнула.
Западный замороченный трактат о создании эликсира бессмертия (кстати, неудавшегося) Нэкоми обнаружила лет в четырнадцать и приняла за одно из тех специфических литературных произведений, которые столь популярны среди подростков, поскольку приоткрывают завесу тайны над плотской стороной любви. Но к немалому разочарованию девочки ей в руки попала зашифрованная, переполненная эвфемизмами и разными религиозными отсылками технологическая карта по изготовлению дорогостоящего средства продления жизни.
– Алхимики жутко трясутся над своими рецептами, – вставил Хотару, который уже немного был в теме, – поскольку свято верят, будто известность рецепта ослабляет его силу. Что, натурально, не подтверждается на практике. Тысячи лет миллионы людей пьют и производят алкоголь, а опьянение от этого не становится меньше.
– Мог какой-нибудь умелец, вдохновившись примером трёхсотлетней давности воспроизвести рецепт «Временной смерти»? – спросил Дэва, – такое у вас случалось?
– Естественно, случалось и не единожды, – ответил дед Широ, – в среде травников и алхимиков спокон веков существует своеобразное негласное соревнование: кто что-то эдакое придумает или воссоздаст, разгадав секрет, над коим бьются не одну сотню лет, тому уважение и почёт. Имя, что останется в истории.
– Итак, – старший следователь хлопнул себя по коленям, – более всего вырисовывается такая картина маслом: подельники Мастера муси откопали где-то эликсир или порошок, вызывающий временную смерть. Парень принимает его с таким расчётом, чтобы к полуночи очутиться в морге. Знали, стервецы, что в коррехидории ни морга, ни прозекторской нет. Дальше вот что: заключённый очухивается, скидывает обоссанную в процессе агонии одежонку, раздевает соседа по ящику и спокойнейшим образом покидает территорию Королевского госпиталя. Ночь, никто и не обратит внимания на низкорослого мужичонку в одежде не по размеру. При том, не факт, что этот проныра через забор не махнул. О нём презабавные слухи ходили, – Дэва усмехнулся, – будто бы Доттари на спор через деревянное ведёрко без дна пролезал. Гибкий он, не зря его Мастером муси прозвали. Мастер – не в смысле повелитель, а в смысле особого мастерства. Такому проныре, что через забор, что между прутьями просочиться, – как раз плюнуть. Можно от вас позвонить?
Естественно, Широ и Нэко разрешили. Старший следователь Араткской коррехидории позвонил и велел кому-то из подчинённых немедленно объявить в розыск Аруту Доттари.
– Какой, мать твою, зомби! – буквально проорал он в трубку магофона, – живой он и относительно здоровый, пока с моими кулаками не повстречался. Ещё услышу разок про зомбей или вампиров от тебя, сержант, – он сделал выразительную паузу и перешёл на нарочито спокойный тон, – пускай воображение дорисует тебе полноценную картину моего праведного гнева. И чтоб разнарядку всем разослали, пока я к вам добираться буду! Я всё сказал.
Он не стал слушать заверения в незамедлительном исполнении приказа, просто повесил трубку. И хотел уже уходить, когда его остановил вопрос бывшего друга-приятеля:
– Дэвчик, тебя ничего не смущает во всей этой истории?
– Теперь, когда все части головоломки сложились в чёткую картину, нет.
– А меня смущает, – покачал головой Светлячок, – не хочешь узнать, что именно.
– Хочу я узнать или же не хочу, – усмехнулся Дэва, – ты ж, всё одно, не отстанешь. Знаю я, каким назойливым насекомым может быть мой приятель, когда ему в голову залетела очередная «нетривиальная мыслишка». Валяй, высказывайся, чего уж там.
– Ну, мои мысли нередко бывают нетривиальными, – скромно заметил артист, пропустив иронию мимо ушей, – у меня созрел один вопрос: зачем?
– Что зачем? – словно случайно нажав на больной зуб, скривился подполковник Саядо.
– Зачем было устраивать весь этот спектакль с мнимой кончиной?
– Ясное дело, для побега заключённого из места временного содержания!
– Это понятно, – досадливо отмахнулся Хотару, – подполковник Очевидность в своём репертуаре! Вопрос в другом: кому и зачем понадобилось, чтобы Мастер муси сбежал? В Аратаку организованной преступности нет?
– Нет, – подтвердил Дэва, обиженный титулом подполковника Очевидность.
– Сам Доттари, по твоим словам, хоть и талантлив, но птица не высокого полёта?
Ещё один кивок.
– Да срок он заработал вряд ли пожизненный.
– Какой там пожизненный, – ответил следователь, – трёшка за кражу ценных бумаг, которые один беспечный подданный Кленовой короны хранил просто под замком в ящике письменного стола. Муси залез через форточку и обчистил бедолагу, прихватив золотые карманные часы. Часы эти, на его беду, были снабжены дарственной надписью. Муси попытался сбыть их с рук, но у меня владельцы скупок на коротком поводке, сдали его с потрохами. Когда за деньгами зашёл, мы его и взяли. Три года казённого дома с общим режимом не стоят попытки побега. Тут зараз десяточку огрести можно, при чём не тюрьмы, а каторги. А это, как говорится, две большие разницы.
– В таком случае, следите за руками, точнее, следите за словами, – проговорил Хотару и сделал жест, словно у фокусника в руках исчезает монета, – три года – слишком маленький срок, чтобы заморачиваться со столь сложным и, уверен, дорогим побегом. Средство для мнимой смерти одно чего стоит! О нём надо узнать, обогатиться рецептом и изготовить. И сделать все эти приготовления должен человек на свободе. Но ведь заморочились! А значит, тут мы подходим к вопросу, с которого начал: зачем? И ответ напрашивается очевидный: некто в Аратаку планирует совершить серьёзное ограбления. Для этих целей и понадобился шустрый помощник, а для этого кто-то и озаботился вытащить Доттари из тюрьмы.
– Пожалуй, – помолчав, согласился Дэва, – Аратаку – городишко не просто зажиточный, богатенький, я бы сказал. А ограбить можно банк, их у нас аж три, – он загнул палец, – музей артанского искусства, – второй палец лёг рядышком с собратом, – я там, правда, не сподобился побывать, но слышал, что редкостей и ценных диковинок там навалом. Ещё остаются, богатеи, древесно-рождённые с их фамильным серебром, всевозможными коллекциями и картинными галереями, ювелиры, промышленники, чёрт! – оборвал он сам себя, – эдак мы до вечера возможности перечислять будем.
– Но сама идея ограбления с пособлением Доттари ты не отрицаешь?
– Ни в коем разе! – воскликнул Саядо, – я лишь сожалею о наличии в нашем городе огромнейшего списка мест и лиц, к коим таланты Мастера муси можно применить. Что ж, нам остаётся только ждать, откуда поступит сигнал.
– Банки я бы сразу вывел из списка потенциальных жертв ограбления, – словно бы невзначай заметил Светлячок, – не представляю, как таланты форточника могут пригодится при ограблении банка!
– Наше дело не представлять, а следить и оперативно реагировать, – наставительно произнёс Дэва, – но «Информация и предупреждение – это доспехи и меч», – как говорили наши предки. Как только где-то, кого-то грабанут, мы будем знать на кого открывать охоту. Коли же боги будут благоволить к скромному офицеру Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя, то, глядишь, сцапаем Мастера муси и предотвратим преступление. Подельников же своих он выдаст, тут с гарантией. Слабак и самоуверенный тип. Импульсивен, голова на плечах нужна, чтобы есть, пить и курить.
Широ пообещал, что они с Нэко поразузнают по своим, не заказывал ли кто в аптеке странное средство.
– На отраву от насекомых похоже, – заметил он, – вёхница в медицине не используется, а вот, если в качестве инсектицида от какого-нибудь экзотического, заморского вредителя такое средство заказать, может и незамеченной проскочить.
Хотару попросил держать их в курсе.
– Ладно, – кивнул подполковник, – придётся. Иероглиф не бросают писать на половине. Дам знать, ежели что.