Пыль Памяти

Глава 1: Чернильная тишина

Элина Ракитина спускалась по винтовой лестнице в Сектор Детских Воспоминаний, прижимая к груди кожаную папку с дневными отчетами. Каждый шаг отдавался глухим эхом в каменном колодце, уходящем на семь уровней под землю. Здесь, в самом сердце Архива, даже воздух казался тяжелее – пропитанный запахом старой бумаги и чернил столетней выдержки.

Коридоры нижних уровней освещались тусклыми газовыми лампами – электричество могло повредить особо чувствительные документы. В их мерцающем свете стены, выложенные полированным обсидианом, казались живыми, дышащими. Элина работала в Архиве уже три года, но до сих пор не могла избавиться от ощущения, что за ней наблюдают тысячи невидимых глаз.

Сектор Детских Воспоминаний занимал огромный зал с потолками, теряющимися во мраке. Ряды стеллажей уходили в бесконечность, каждый – высотой с трехэтажный дом, заполненный миллионами папок. Здесь хранились первые слова, произнесенные каждым ребенком города за последние двести лет. Первые шаги. Первые слезы. Первый смех. Все это было тщательно задокументировано, пронумеровано, запечатано восковыми печатями и расставлено в строгом хронологическом порядке.

Элина прошла мимо рабочего стола старшего архивариуса Семена Угрюмова. Массивный дубовый стол был завален бумагами, но сам Угрюмов отсутствовал – вероятно, проводил инспекцию в одном из дальних секторов. Это было к лучшему. Старик становился все более параноидальным в последние месяцы, заставляя младших архивариусов перепроверять каждую запись по три раза.

Направляясь к стеллажу Д-47, где она вчера остановилась, Элина заметила что-то странное. Воздух в этой части зала казался… плотнее. Как будто само пространство сгустилось, превратившись в невидимое желе. Она замедлила шаг, прислушиваясь. Тишина была абсолютной – даже собственное дыхание звучало приглушенно, словно сквозь вату.

Повернув за угол стеллажа, Элина замерла. Несколько папок на средней полке были покрыты тонким слоем серой пыли. Но это была не обычная пыль – она мерцала в свете газовых ламп, переливаясь оттенками серебра и свинца. Элина подошла ближе, и пыль словно ожила, закружившись мелкими вихрями вокруг папок.

Надев белые архивные перчатки, она осторожно сняла одну из папок. На кожаной обложке значилось: "Воспоминания №4782-Б. Субъект: Мирослава Корнеева. Возраст фиксации: 4 года 7 месяцев. Дата: 17 марта 1897 года". Восковая печать была нетронута, но сквозь нее просачивались тонкие струйки той же серой пыли.

Элина открыла папку. Внутри, вместо аккуратно заполненных формуляров, она увидела хаос. Чернила расплывались по страницам, образуя странные узоры. Слова перетекали друг в друга, создавая новые, бессмысленные сочетания. А между строк все та же пыль образовывала крошечные воронки, засасывающие буквы внутрь бумаги.

– Что ты здесь делаешь?

Элина вздрогнула, едва не выронив папку. Позади нее стоял Семен Угрюмов. Его обычно бесстрастное лицо исказила гримаса, которую можно было принять за страх или гнев.

– Я проводила плановую инвентаризацию, товарищ старший архивариус, – Элина старалась говорить ровно, хотя сердце колотилось как бешеное. – Обнаружила аномалию в секции Д-47.

Угрюмов вырвал папку из ее рук, бегло просмотрел содержимое и захлопнул ее. Его узловатые пальцы побелели от напряжения.

– Это не аномалия, – произнес он после долгой паузы. – Это… плановая дезинфекция. Новый химический состав для защиты от паразитов.

– Но документы разрушаются…

– Документы в полном порядке! – рявкнул Угрюмов с такой силой, что эхо прокатилось по всему залу. Он тут же взял себя в руки, поправил очки в роговой оправе. – Прошу прощения. Я имел в виду, что это временный эффект. Через несколько дней все восстановится.

Элина кивнула, хотя каждая клеточка ее тела кричала, что старик лжет. За три года работы она никогда не слышала ни о какой "плановой дезинфекции", тем более с использованием веществ, разрушающих сами документы.

– Ты никому не расскажешь об увиденном, – Угрюмов смотрел на нее тяжелым взглядом. – Это может вызвать ненужную панику среди младшего персонала. Архив не терпит суеты.

– Разумеется, товарищ старший архивариус.

– И еще, Ракитина. Твоя смена на сегодня окончена. Можешь идти.

– Но я только пришла…

– Я сказал – можешь идти. Это приказ.

Элина поклонилась и направилась к выходу, чувствуя на себе взгляд Угрюмова. Уже у самой лестницы она обернулась. Старик стоял на том же месте, прижимая к груди папку с разрушающимися документами. В полумраке его фигура казалась сгорбленной, почти сломленной.

Поднимаясь по лестнице, Элина сунула руку в карман. Там, завернутый в носовой платок, лежал небольшой комок серой пыли, который она успела соскрести с обложки папки. Пыль была теплой на ощупь и слегка вибрировала, как живая.

Наверху, в главном холле Архива, кипела обычная дневная суета. Десятки архивариусов сновали между стойками регистрации, неся папки, свитки и переплетенные тома. Никто не обратил внимания на Элину – младшие архивариусы были почти невидимками в жесткой иерархии учреждения.

Она вышла через массивные бронзовые двери на улицу. После подземной темноты дневной свет резанул по глазам. Город жил своей размеренной жизнью – трамваи звенели на рельсах, прохожие спешили по делам, газетчики выкрикивали заголовки. Никто из них не подозревал, что глубоко под их ногами, в каменных катакомбах Архива, происходит нечто, способное разрушить привычный порядок вещей.

Элина поправила воротник форменного пиджака и зашагала к трамвайной остановке. В кармане пыль продолжала пульсировать, словно маленькое сердце. Она понимала, что нарушает все мыслимые протоколы, вынося образец за пределы Архива. Но что-то подсказывало ей – если она хочет разобраться в происходящем, действовать нужно быстро и тайно.

Ее комната в коммунальной квартире на Васильевском острове была крошечной – бывшая кладовка, переоборудованная под жилье. Но у нее имелось одно неоспоримое преимущество – старый письменный стол у окна, доставшийся от прежней хозяйки, и хороший микроскоп, который Элина купила на блошином рынке, потратив половину месячного жалования.

Заперев дверь на оба замка, она достала платок с пылью и осторожно высыпала часть на предметное стекло. Под увеличением пыль выглядела еще страннее – каждая частица имела правильную геометрическую форму, напоминающую крошечные кристаллы. Но самое поразительное – на гранях кристаллов были видны символы. Микроскопические значки, которые Элина не могла прочесть, но которые казались ей смутно знакомыми.

Она достала блокнот и начала зарисовывать увиденное. Символы складывались в узоры, узоры – в нечто большее. Это был язык, древний и забытый, но все еще живой. Язык, на котором, возможно, были записаны вещи, которые Архив предпочел бы оставить погребенными навсегда.

За окном сгущались сумерки. Элина не заметила, как пролетело время. Она подняла голову от микроскопа, потерла уставшие глаза. Блокнот был исписан странными символами, схемами, догадками. И тут она услышала шаги в коридоре. Тяжелые, размеренные шаги, которые остановились прямо у ее двери.

Стук был негромким, но властным. Элина быстро спрятала образец пыли в жестяную коробку из-под чая, сунула блокнот в ящик стола.

– Кто там? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Отдел Внутренней Безопасности Архива, – раздался глухой мужской голос. – Откройте, гражданка Ракитина. У нас есть несколько вопросов.

Элина посмотрела на жестяную коробку. Потом на окно – третий этаж, прыгать некуда. Сердце снова забилось как сумасшедшее. Она знала, что Отдел Внутренней Безопасности не приходит просто поболтать. Они приходят, когда кто-то нарушил священные протоколы Архива.

– Одну минуту, – крикнула она. – Я… я не одета.

Быстрым движением она выхватила коробку с пылью и блокнот. Куда их спрятать? Под кровать – слишком очевидно. В шкаф – первое место, где будут искать. Взгляд упал на старую вентиляционную решетку под потолком. Встав на стул, Элина открутила болты, сунула внутрь свои сокровища и поставила решетку на место. Болты она просто воткнула в отверстия – времени закручивать не было.

Стук повторился, на этот раз громче.

– Открывайте, или мы войдем сами!

Элина спрыгнула со стула, пригладила волосы и пошла открывать. На пороге стояли двое мужчин в черных мундирах с серебряными пуговицами – форма Отдела Внутренней Безопасности. У старшего, седого и жилистого, на груди поблескивал знак ранга – стилизованная печать.

– Инспектор Недобрый, – представился он, и Элина с трудом подавила нервный смешок. Какая говорящая фамилия. – Мой помощник, младший инспектор Студеный. Можем мы войти?

Это был не вопрос. Элина отступила в сторону, пропуская их в комнату. Студеный сразу же принялся методично осматривать помещение, заглядывая в шкаф, под кровать, перебирая бумаги на столе.

– Чем могу помочь, инспектор? – Элина старалась говорить ровно, хотя во рту пересохло.

– Сегодня днем вы обнаружили некую аномалию в Секторе Детских Воспоминаний, – Недобрый смотрел на нее немигающим взглядом. – Что именно вы видели?

– Старший архивариус Угрюмов объяснил, что это плановая дезинфекция…

– Я спрашиваю, что видели вы, а не что вам сказал Угрюмов.

Элина сглотнула. Врать было бессмысленно – эти люди умели распознавать ложь с первого слова.

– Я видела серую пыль на нескольких папках. Документы внутри были… повреждены. Чернила расплывались.

– И это все?

– Да, инспектор.

Недобрый кивнул Студеному, и тот удвоил усилия в обыске. Он открыл ящик стола, где лежал блокнот Элины, но это был не тот блокнот – обычная тетрадь с конспектами архивных правил.

– Вы ничего не выносили из Архива? – Недобрый не сводил с нее глаз.

– Нет, инспектор. Это строжайше запрещено протоколом.

– Хорошо, что вы это понимаете. Потому что вынос любых материалов, даже образцов пыли, карается очень сурово. Вы ведь знаете о Камерах Забвения?

Элина кивнула. Все знали о Камерах Забвения – специальных карцерах в подвалах Архива, где нарушителей лишали памяти. Не полностью – достаточно, чтобы человек забыл о своем проступке и обо всем, что к нему привело.

Студеный закончил обыск и покачал головой. Ничего.

– Что ж, – Недобрый поправил перчатки. – На этот раз мы ограничимся предупреждением. Но запомните, гражданка Ракитина – Архив все видит, Архив все помнит. Если вы что-то скрываете, мы узнаем об этом. И тогда пощады не ждите.

Они ушли, оставив Элину стоять посреди перевернутой комнаты. Она дождалась, пока их шаги стихнут в коридоре, потом бросилась к окну. Внизу, у подъезда, стоял черный автомобиль с эмблемой Архива на дверце. Недобрый и Студеный сели внутрь, но машина не тронулась с места.

Они будут наблюдать. Возможно, всю ночь.

Элина отошла от окна, стараясь унять дрожь в руках. Коробка с пылью была в безопасности – пока. Но долго ли? Ей нужна была помощь, кто-то, кому она могла бы доверять. Кто-то вне системы Архива.

И тут она вспомнила о Тихоне Серебрякове. Странный молодой человек, с которым она познакомилась в букинистической лавке полгода назад. Он называл себя реставратором, но Элина подозревала, что его деятельность не ограничивалась восстановлением старых книг. Однажды она видела у него том, который числился в списке полностью уничтоженных изданий.

Если кто и мог помочь ей разобраться с тайной серой пыли, так это Тихон. Но как связаться с ним, не привлекая внимания наблюдателей?

Элина села за стол, достала чистый лист бумаги и начала писать. Обычное письмо подруге, которая уехала в другой город. Милая болтовня ни о чем – о погоде, о работе, о том, что видела на рынке красивую брошь в виде серебряной бабочки. Между строк, используя старый шифр, который они с Тихоном придумали в шутку, она вплетала настоящее послание: "Нужна помощь. Приходи завтра в полдень к фонтану в Летнем саду. Не один."

Запечатав конверт, Элина вышла в коридор. Соседка, Раиса Федоровна, как всегда сидела у своей двери, вязала.

– Раиса Федоровна, не отправите ли за меня письмо? – Элина протянула конверт и несколько монет. – А то мне нездоровится что-то.

Старушка взяла письмо, покосилась на закрытую дверь Элины.

– Приходили к тебе какие-то… в черном. Чего хотели?

– Проверка документов, – Элина пожала плечами. – Обычная рутина.

Раиса Федоровна хмыкнула, явно не поверив, но письмо взяла. Элина знала, что старушка любопытна, но не болтлива – идеальное сочетание для такого поручения.

Вернувшись в комнату, Элина принялась наводить порядок после обыска. Коробку с пылью она пока не трогала – мало ли, вдруг за ней все еще наблюдают. Ночь обещала быть долгой. Где-то там, в глубинах Архива, Семен Угрюмов наверняка уже знал о визите инспекторов. Интересно, что он им рассказал? И почему так отчаянно пытался скрыть правду о серой пыли?

Элина подошла к окну. Черный автомобиль все еще стоял у подъезда. В темноте салона мерцал огонек сигареты. Они никуда не уйдут до утра.

Она задернула занавески и легла на кровать прямо в одежде. Завтра будет трудный день. Но что бы ни скрывал Архив, какие бы тайны ни хранились в его каменных недрах, Элина была полна решимости докопаться до истины.

В вентиляционной шахте серая пыль продолжала мерцать в темноте, пульсируя в такт с древним ритмом, который был старше самого Архива. Старше города. Возможно, старше самой памяти человечества.

А где-то глубоко под землей, в запечатанных залах, куда не ступала нога человека уже сотни лет, что-то зашевелилось. Что-то огромное и терпеливое, ждавшее своего часа. Первая трещина появилась на Великой Печати, сдерживавшей Хаос с незапамятных времен.

Пробуждение началось.

Глава 2: Протокол нарушен

Элина проснулась от резкого стука в дверь. Серый рассвет едва пробивался сквозь занавески. Она села на кровати, пытаясь стряхнуть остатки тревожного сна, в котором бесконечные коридоры Архива заполнялись серой пылью, превращая все документы в прах.

– Элина Павловна! – раздался голос Раисы Федоровны. – Вам тут письмо принесли. Срочное, говорят.

Элина накинула халат и открыла дверь. Соседка протянула ей конверт без марок и адреса – только ее имя, выведенное знакомым почерком.

– Какой-то молодой человек передал. Сказал, что вы ждете.

Тихон получил ее послание. Элина поблагодарила соседку и закрыла дверь. В конверте была записка: "Фонтан слишком открытое место. Букинистическая лавка на Литейном, 47. Черный ход. 11:30."

Она посмотрела на часы – половина седьмого. До встречи четыре часа. Элина подошла к окну и осторожно выглянула. Черный автомобиль исчез, но это мало что значило. Наблюдение могли вести и другими способами.

Приняв холодный душ в общей ванной, Элина вернулась в комнату и достала из шкафа неприметное серое платье – не форменное, но достаточно скромное, чтобы не привлекать внимания. Коробку с пылью нужно было забрать из вентиляции, но как сделать это незаметно?

Она включила радиоприемник, настроив его на утреннюю программу новостей. Диктор монотонным голосом зачитывал сводку происшествий, прогноз погоды, объявления Городского Совета. Под прикрытием этого шума Элина подставила стул к стене и быстро извлекла свои сокровища. Коробка была теплой, словно внутри тлел уголек.

Спрятав коробку в старую сумку, а блокнот – во внутренний карман пальто, Элина спустилась во двор. Утренний город медленно просыпался. Дворник мел тротуар, из булочной тянуло свежим хлебом, первые трамваи звенели на поворотах.

До Литейного проспекта было минут сорок ходьбы. Элина специально выбрала окружной путь, петляя по переулкам, заходя в магазины и выходя через другие двери. Старый трюк, которому ее научил отец – бывший картограф, уволенный из Архива за "излишнее любопытство".

Букинистическая лавка "Забытое слово" ютилась между часовой мастерской и аптекой. Витрина была заставлена потрепанными томами, на которых едва читались названия. Элина обошла здание и нашла узкий проход во двор. Черная дверь без таблички была приоткрыта.

Внутри царил полумрак, пахло старой бумагой и табаком. Между стеллажами, забитыми книгами до самого потолка, едва можно было протиснуться. Где-то в глубине лавки горела лампа.

– Тихон? – позвала Элина.

– Сюда, – раздался голос из-за занавески в дальнем углу.

Она прошла в заднюю комнату, служившую одновременно мастерской и жилищем. За массивным столом, заваленным инструментами для реставрации, сидел Тихон Серебряков – высокий, нескладный молодой человек с вечно растрепанными волосами цвета воронова крыла. На носу у него были увеличительные очки, делавшие глаза похожими на блюдца.

– Элина, – он снял очки и потер переносицу. – Твое письмо… Что случилось?

Она достала коробку и поставила на стол, стараясь не задеть хрупкие инструменты.

– Помнишь, я рассказывала о странностях в Архиве? Вчера я нашла это.

Тихон открыл коробку и присвистнул. Серая пыль мерцала в свете лампы, отбрасывая на стены причудливые тени.

– Что это за субстанция?

– Не знаю. Но посмотри…

Элина достала свой блокнот и открыла на зарисовках символов. Тихон надел очки и склонился над рисунками. Его лицо становилось все более сосредоточенным.

– Невероятно, – пробормотал он. – Это же… Нет, не может быть.

– Что? Ты узнаешь эти знаки?

Тихон встал и подошел к одному из стеллажей. После недолгих поисков извлек тонкую книжку в кожаном переплете.

– "Fragmenta Linguae Primae", – прочитал он название. – Фрагменты Первоязыка. Официально этой книги не существует – все экземпляры были уничтожены сто пятьдесят лет назад. Но один чудом уцелел.

Он открыл книгу и положил рядом с блокнотом Элины. Сходство было поразительным – те же угловатые символы, те же спиральные узоры.

– Согласно этому тексту, – продолжал Тихон, – Первоязык использовался для записи фундаментальных законов реальности. Каждый символ – это не просто буква, а концепция, идея в чистом виде. Если твоя пыль содержит такие символы…

Он не договорил. Оба понимали, что это означало. Архив хранил не просто документы – он хранил саму ткань реальности, записанную на языке творения.

– Мне нужен твой микроскоп, – сказал Тихон.

Следующий час они провели, изучая пыль под разными увеличениями. Тихон делал пометки, сверялся с книгой, бормотал что-то на латыни. Элина рассказала ему о визите инспекторов, о странном поведении Угрюмова, о своих подозрениях.

– Эти символы, – Тихон указал на особенно сложный узор, – они образуют послание. Но не линейное, как мы привыкли читать. Это… как бы объяснить… трехмерный текст. Нужно учитывать не только последовательность знаков, но и их взаимное расположение в пространстве.

– Ты можешь его прочесть?

– Частично. Вот здесь, – он обвел пальцем группу символов, – говорится о "нарушении границ". А вот это похоже на предупреждение. "Когда пыль начнет петь, проснется то, что спит под печатями."

Элина почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Петь? Пыль не может петь.

– А ты уверена? – Тихон взял коробку и поднес к уху. – Прислушайся.

Элина наклонилась ближе. Сначала она ничего не слышала, кроме собственного дыхания. Потом, на грани восприятия, различила тончайший звук – как будто тысячи крошечных колокольчиков звенели очень далеко.

– Боже мой, – выдохнула она.

– Это еще не все, – Тихон поставил коробку на стол. – Смотри.

Он взял щепотку пыли и высыпал на чистый лист бумаги. Пыль не рассыпалась хаотично – она начала формировать узор, медленно, но целенаправленно выстраиваясь в спираль.

– Она живая?

– Не в биологическом смысле. Но она обладает… назовем это памятью формы. Она помнит, как должна быть организована.

Внезапно дверь в лавку распахнулась. Элина и Тихон замерли. Послышались тяжелые шаги, потом голос:

– Господин Серебряков? Инспекция из Городского Совета.

Тихон быстро сгреб пыль обратно в коробку, сунул ее Элине.

– Вентиляционная шахта за печкой, – прошептал он. – Там есть тайник. Спрячь это и книгу. Быстро!

Элина метнулась к старой печи в углу комнаты. За ней действительно была решетка, а за решеткой – небольшая ниша. Она сунула туда коробку и книгу, успев вернуться к столу как раз когда занавеска отодвинулась.

В комнату вошли трое. Двое в форме Городского Совета и третий – в черном мундире Архива. Младший инспектор Студеный собственной персоной.

– Господин Серебряков, – начал один из советских, полный мужчина с моржовыми усами. – Плановая проверка лицензии на торговлю антикварными изданиями.

– Мои документы в полном порядке, – Тихон сохранял спокойствие. – Они в конторке, сейчас принесу.

– Не утруждайтесь, – Студеный шагнул вперед. – Нас интересуют не документы. Гражданка Ракитина, какое совпадение встретить вас здесь.

– Я покупаю подарок для подруги, – Элина старалась, чтобы голос не дрожал. – Она коллекционирует старые романы.

– Разумеется, – в голосе Студеного слышалась насмешка. – И случайно выбрали именно эту лавку из сотен других в городе.

Моржовые усы кашлянул:

– Инспектор, мы здесь по поводу проверки…

– Проверка отменяется, – отрезал Студеный. – Архив берет это дело под свою юрисдикцию. Можете идти.

Советские переглянулись, явно недовольные, но спорить с представителем Архива не решились. Когда они ушли, Студеный закрыл дверь на засов.

– Итак, – он повернулся к Элине и Тихону. – Давайте начистоту. Вчера вы вынесли из Архива опасный материал, гражданка Ракитина. Отдел Безопасности проследил ваши перемещения. Вы пришли сюда не за романами.

– Я не понимаю, о чем вы, – упрямо сказала Элина.

Студеный усмехнулся. Достал из кармана небольшой прибор, похожий на компас, но вместо стрелки в нем была серебряная пластина. Пластина вибрировала, издавая тонкий звон.

– Детектор аномальной материи, – пояснил он. – Реагирует на присутствие определенных… субстанций. Чем ближе источник, тем сильнее вибрация. Сейчас он почти срывается с цепи.

Тихон шагнул вперед, загораживая собой нишу за печкой.

– В моей лавке много старинных вещей. Некоторые могут содержать следы…

– Не утруждайтесь, господин Серебряков. Я знаю, что вы прячете. И знаю, где именно.

Студеный направился к печке. Элина попыталась его остановить, но он отшвырнул ее как пушинку. Тихон бросился на помощь, и тут произошло нечто странное.

Как только Студеный приблизился к тайнику, воздух вокруг него задрожал. Серая пыль, спрятанная в коробке, отреагировала на его присутствие. Сквозь щели в вентиляционной решетке вырвались тонкие струйки мерцающей субстанции.

Студеный отшатнулся, но было поздно. Пыль окружила его вихрем, проникая сквозь одежду, сквозь кожу. Его глаза расширились от ужаса, рот открылся в безмолвном крике.

А потом он заговорил. Но это был не его голос – это были сотни голосов, звучащих одновременно:

– Печати слабеют. Границы истончаются. Первое Эхо уже в пути. Ложь идет, чтобы пожрать правду. Готовьтесь к пробуждению.

Студеный рухнул на колени, хватая ртом воздух. Пыль втянулась обратно в тайник, оставив его дрожать на полу.

– Что… что это было? – выдавил он.

Элина и Тихон переглянулись. Они только что стали свидетелями чего-то, выходящего за рамки их понимания.

– Вы слышали голоса? – спросила Элина.

Студеный кивнул, с трудом поднимаясь на ноги. Его лицо было мертвенно бледным, на лбу выступил пот.

– Я должен… должен доложить… – он пошатнулся.

– Нет, – Тихон поймал его за руку. – Подождите. Вы же слышали предупреждение. Если вы доложите Архиву, они попытаются скрыть это. А судя по тому, что мы услышали, времени осталось мало.

– Вы не понимаете, – Студеный тер виски, морщась от боли. – Архив… Архив не просто хранит документы. Он удерживает равновесие. Если Эхо вырвутся на свободу…

– Что такое Эхо? – перебила Элина.

Студеный посмотрел на нее так, словно видел впервые.

– Вы правда не знаете? Боже, они держат даже собственных сотрудников в неведении. – Он тяжело опустился на стул. – Эхо – это чистые эмоции, отделенные от своих носителей и запечатанные в Первоисточниках. Ложь, Гнев, Отчаяние, Зависть… Десятки, может, сотни их, копившиеся веками.

– Зачем их запечатывать?

– Потому что в концентрированной форме они становятся заразными. Одно выпущенное Эхо может охватить весь город за считанные часы. Представьте – миллионы людей, одновременно неспособные сказать правду. Или охваченные беспричинной яростью. Или…

Он не договорил, но Элина и так поняла. Это был бы конец цивилизации.

– И эта пыль? – спросил Тихон.

– Я не знаю, что это. Но судя по реакции… Это может быть связано с Машиной.