Обернись

Белье.

Не просто красивое. Не просто дорогое. Абсолютно сюрреалистичное в своей совершенстве.

Комплект из бра и трусиков, сотканный, казалось, из ночного неба и лунного света. Основной цвет – глубокий, бархатистый индиго. Но при малейшем движении ткань играла оттенками: где-то проступал фиолетовый, где-то – отблеск темного серебра. Кружево было невероятно сложным, ажурным, с узорами, но при этом прочным и упругим на ощупь. Шелк был таким гладким и холодным, что пальцы сами по себе задерживались на нем, не в силах оторваться.

Это была не просто одежда. Это было заявление. Властное, уверенное, лишенное и тени вульгарности. Он даже не видел ее тела, но угадал размер с пугающей точностью.

К белью была приложена единственная карточка. На ней твердым, размашистым почерком было выведено всего два слова:

«Для тебя».

Ни подписи. Ни просьбы. Ни намека. Просто факт, это – для тебя.

Оля стояла посреди своей скромной кухни, сжимая в руках невероятно роскошный предмет, который казался инородным телом в ее мире дешевого чая и потертого стола.

Он не просил. Он не соблазнял. Он предполагал. Он видел ее в этом. Он назначал ей роль, которую она еще даже не примеряла.

С отвращением к себе и к нему, она поднесла шелк к лицу. Ткань пахла ничем. Ни духами, ни порошком. Только чистотой, дорогим материалом и… властью. Властью, которая могла позволить себе такую безупречную, молчаливую роскошь.

Она швырнула белье обратно в коробку, захлопнула крышку и засунула ее на самую верхнюю полку шкафа, под стопку старых свитеров.

Но образ себя в этом шелке, на фоне его черных простыней, преследовал ее всю ночь. Это был самый изощренный и самый опасный подарок из всех. Он атаковал не ее кошелек и не ее чувство долга. Он атаковал ее самоощущение. Ее идентичность.

Он заставлял ее задуматься: а кто она такая, чтобы отказываться от такого?

***

Тишина после его «послания» длилась ровно сутки. День прошел в нервной истоме. Оля металась по квартире, не в силах ни работать, ни сосредоточиться. Каждый скрип в подъезде, каждый гул двигателя под окном заставлял ее вздрагивать и подбегать к пепельнице. Она чувствовала себя мышью, за которой наблюдает сытый, но любящий поиграть кот.

К вечеру второго дня ее нервы сдали. Адреналин сменился глухой, бессильной яростью. Кто он такой, чтобы так ее терроризировать? Она собрала все его «дары» – зловещие розы, уже начавшие осыпаться черными лепестками, дорогой альбом, карандаши – и запихала в большой бумажный пакет. Она вынесет это на помойку. Пусть видит. Это ее ответ.

Оля резко распахнула дверь – и застыла на пороге.

Напротив, прислонившись к стене в расслабленной, но мощной позе, стоял он. Павел. Был вечер, в слабо освещенной клетке подъезда его лицо казалось еще более резким, высеченным из теней. Он был в темном пальто, руки в карманах. Он не улыбался. Он просто ждал.

Сердце Оли провалилось куда-то в пятки, а затем заколотилось с бешеной силой, требуя больше кислорода. Она инстинктивно попятилась, сжимая в руке пакет с его подарками, как жалкое оружие.

– Вы… – голос сорвался на шепот. – Что вы здесь делаете? Уйдите.

– Я ждал тебя, – его голос был тихим, ровным и обволакивающе-опасным, как шелест змеи. Он оттолкнулся от стены, сделав один шаг в ее сторону. Он был намного выше и массивнее, его тень накрыла ее полностью. – Ты получила мои подарки?

– Получила! – выпалила Оля, и в ее голосе прорвалась вся накопленная злость. Она швырнула пакет к его ногам. Банка с карандашами с грохотом выкатилась, рассыпав изумрудные грифели по грязному полу. – Заберите свою дрянь! Мне ничего от вас не нужно!

Он медленно, с преувеличенной небрежностью, посмотрел на рассыпанные карандаши, потом поднял на нее взгляд. В его глазах не было ни удивления, ни злости. Был лишь холодный, безразличный интерес, как у ученого, наблюдающего за поведением подопытного насекомого.

– Ты ошиблась, – мягко произнес он. – Это не дрянь. Это лучшее, что есть на рынке. Для тебя – только лучшее.

– Мне не нужны ваши деньги и ваши подарки! – голос ее снова задрожал, но теперь от ярости. Она сделала шаг вперед, подняв голову, бросая ему вызов всей своей хрупкой фигурой. – Отстаньте от меня! Вы мне не нравитесь. Вы мне противны. Вы поняли? Противны!

Последнее слово повисло в воздухе, звенящее и остроконечное, как осколок стекла.

И вот тогда он изменился.

Ледяное безразличие на его лице вдруг треснуло, как тонкий лед под тяжестью. Ничего не изменилось – не дрогнул ни один мускул, – но из глаз хлынула такая концентрация холодной, беспощадной ярости, что Оля инстинктивно отпрянула, ударившись спиной о косяк двери.

Он не закричал. Не двинулся с места. Он просто посмотрел на нее. И этот взгляд был страшнее любой истерики.

– Повтори, – тихо сказал он. Его голос стал тише, но в нем зазвенела сталь.

Оля, парализованная страхом, молчала, затаив дыхание.

Он медленно наклонился, поднял с пола один из карандашей. Держа его изящно, как хирургический инструмент, он внимательно его рассмотрел, а затем перевел взгляд на нее.

– Я предлагал тебе все это красиво. По – хорошему, – он произнес это словно сожалея, с легкой, ядовитой насмешкой. – Ты выбрала «плохо».

Его рука двинулась с неожиданной, молниеносной резкостью, но не в ее сторону.

Он со всей силы ткнул карандашом в дверь ее квартиры. Раздался короткий, сухой хруст. Дорогой, идеально заточенный грифель сломался пополам, а на крашеной деревянной поверхности осталась глубокая, уродливая царапина.

– Это не просьба, Оля, – он выпрямился, его лицо снова стало непроницаемой маской. Он бросил обломок карандаша к ее ногам. – Это – данный тебе факт. Осмысли его.

Он развернулся и пошел к выходу из подъезда, не оглядываясь. Его шаги были тяжелыми и размеренными.

Оля стояла, вжавшись в дверной косяк, не в силах пошевелиться, глядя на зияющую царапину на своей двери. Она слышала, как на улице заурчал двигатель, и звук медленно удалился.

Только тогда она смогла сделать вдох. Дрожащими руками она захлопнула дверь, повернула все замки и, сползла на пол, осознания одну простую вещь.

Хорошим способом он отступил. Теперь начиналось что-то другое.

***

Три дня прошли в гнетущей, звенящей тишине. Ни звонков, ни подарков. Оля почти убедила себя, что ее отпор подействовал. Что его гордое самолюбие не вынесло оскорбления, и он стушевался. Царапина на двери оставалась жутким напоминанием, но она уже казалась шрамом от победы, а не угрозой.

Она пыталась вернуться к жизни. Достала новый холст, смешала краски. Но кисть в ее руке дрожала, а за окном каждую секунду мог появиться он. Покой был обманчивым, натянутым, как струна перед разрывом.

На четвертый день она решила выйти. Нужны были продукты, а главное – нужно было стряхнуть с себя этот парализующий страх. Она выглянула в глазок. В парадной было пусто.

Воздух на улице был холодным и свежим. Оля сделала глубокий вдох, стараясь впитать в себя ощущение нормальности. Она прошла полквартала, наслаждаясь простым действием – шаг за шагом, добровольно.

И тут ее спина ощутила на себе тяжелый, пристальный взгляд.

Оля обернулась, сердце екнуло. На другой стороне улицы, припаркованный в тени голых деревьев, стоял неприметный серый седан. За рулем сидел крупный мужчина в темных очках. Он не смотрел на нее, уткнувшись в телефон, но каждый нерв в ее теле кричал, что это – его человек. Его глаза.

Она ускорила шаг, свернула за угол. Через минуту она снова рискнула оглянуться. Седан медленно полз за ней, сохраняя дистанцию. Открытая демонстрация силы.

В магазине она чувствовала себя как в аквариуме. Она брала с полок продукты, не видя их, спиной ощущая присутствие того же мужчины, который теперь лениво разглядывал упаковки соков в двух метрах от нее.

На кассе ее руки дрожали, она едва могла отсчитать деньги. Она вышла, закусив губу до крови. Седан стоял там же.

Оля почти бежала домой, неся пакет с едой. Она влетела в парадную, захлопнула дверь и прислонилась к ней, пытаясь отдышаться.

Вечером, уже в темноте, она увидела его снова. Теперь он стоял под ее окнами, курил, его лицо, освещенное снизу тусклым фонарем, казалось безжизненной маской. Он просто стоял и смотрел на ее окно.

Он дежурил всю ночь.

На следующее утро Оля поняла, что стала узником. Она не могла выйти, не могла подойти к окну, не чувствуя при этом панического удушья. Ее маленькая квартира превратилась в клетку, а охранник у двери был всегда на посту.

Она пыталась звонить в полицию. На другом конце провода вежливый голос спросил: «А угрожал ли он вам непосредственно? Прикасался ли к вам? Имеются ли свидетели?».

– Он следит за мной! Стоит под моими окнами! – почти кричала она в трубку.

– Вы можете написать заявление, – безразлично ответил голос. – Но без факта угроз или насилия… Вы понимаете.

Она положила трубку. Она понимала. Он был тенью, призраком, против которого законы были бессильны.

К вечеру второго дня слежки ее страх начал медленно переходить в отчаяние, а отчаяние – в глухую, безумную ярость. Она не могла так больше. Она не сделала ничего ужасного! Она просто отказала не тому человеку.

Она подошла к окну и резко дернула штору в сторону. Стоящий внизу человек поднял голову. Она распахнула окно.

– Убирайся к черту! – закричала она в ледяную ночь, ее голос сорвался на визг. – Слышишь меня? Убирайся!

Человек внизу не шелохнулся. Он медленно поднес сигарету ко рту, затянулся, и тлеющий кончик ярко вспыхнул в темноте. Спокойный, насмешливый жест. Ее истерика была для него всего лишь шумом.

Оля захлопнула окно и разрыдалась от бессилия.

На третий день она перестала плакать. Она сидела на кухне, уставившись в стену, и в ее голове зрело единственное возможное решение. Отчаянное, безумное, но единственное.

Нужно было бежать. Куда угодно. Собрать вещи, пока его люди не вломились внутрь, и бежать. Сейчас же.

Она лихорадочно начала сгребать вещи в рюкзак. Документы, деньги, немного одежды.

Оля замерла у двери, прислушиваясь. В парадной было тихо. Глубоко вздохнув, она повернула ключ в замке и выскользнула на лестничную площадку.

Пусто.

Она почти побежала вниз по ступенькам, сердце колотилось где-то в горле. Еще немного – и она вырвется на свободу, исчезнет в ночном городе…

На улице, у дверей в парадную, из тени отделилась высокая фигура. Тот самый человек, что дежурил под окнами. Он преградил ей путь.

– Куда путь держите, барышня? – его голос был глухим и безразличным.

– П-пропустите меня, – выдохнула Оля, отступая на ступеньку.

– Не могу. Не приказано.

– Я… я вызову полицию!

Мужчина усмехнулся коротко и сухо.

– Вызывай.

Оля попыталась резко рвануть в сторону, обойти его. Но его рука молниеносно среагировала, схватив ее за предплечье. Его захват был железным, болезненным.

– Не упрямься. Иди домой.

В этот момент на улице замерло темное, знакомое безмолвие. К дому, беззвучно рассекая ночь, подкатил черный внедорожник.

Задняя дверь открылась. Внутри, в темноте салона, угадывалась мощная, расслабленная фигура.

– Заходи, Оля, – раздался из темноты его голос. Спокойный, уверенный. – Твоя прогулка окончена.

***

В среду она встретилась с подругой Юлей в небольшом кафе недалеко от своего дома. Уютное, теплое место с запахом свежей выпечки и кофе, где они всегда могли посплетничать и обсудить последние новости. Оля, наконец, начала расслабляться, с наслаждением вдыхая аромат латте и рассказывая о новой работе.

В этот момент ее телефон завибрировал на столе. Незнакомый номер. Оля нахмурилась.

– Алло?

– Ольга? – Голос в трубке был низким, спокойным и до боли знакомым. Таким, каким он звучал в салоне машины, предлагая подвезти. В нем не было ни вопроса, ни сомнения. Он знал, что говорит именно с ней.

Ложка, которую Оля держала, со звоном упала на блюдце. Она побелела.

– Это… Это вы? – прошептала она, с ужасом глядя на Юлю.

– Это я, – подтвердил он, и в его голосе прозвучала легкая, почти насмешливая улыбка.

– Я… я не хочу с вами разговаривать.

– Я понял, – ответил он, и его тон внезапно стал деловым. – Именно поэтому я и звоню. Я считаю, что нам стоит обсудить это недоразумение лично. Цивилизованно.

– Нет! – почти выкрикнула Оля, привлекая взгляды других посетителей. Юля смотрела на нее, широко раскрыв глаза.

– Я жду вас через дорогу, – продолжил он, не обращая внимания на ее протест. Его голос снова стал тихим, но от этого еще более повелительным. – В черном Mercedes. Та же машина. Вы ее узнаете. Не заставляйте меня ждать, Ольга.

Щелчок в трубке. Он положил трубку, даже не дав ей возможности отказаться.

Оля медленно опустила телефон на стол. Руки у нее дрожали.

– Оль, что случилось? Ты в порядке? Кто это? – засыпала ее вопросами Юля.

Оля ничего не ответила. Она медленно, как во сне, поднялась из-за стола и подошла к окну.

Через дорогу, в тени разлапистого клена, стоял тот самый черный автомобиль. Тонированные стекла не позволяли разглядеть, кто внутри, но она знала. Он следил за ней все это время. Он знал, где она, и ждал подходящего момента.