Андеопия: Зов судьбы
- -
- 100%
- +
В комнату, будто вихрь, со второго этажа ворвалась Эмили. Криан отвлекся от своих размышлений, обратив внимание на яркую, веселую девушку. Хоть он и приемный сын, для Криана она была как сестра. Сейчас ей было около шестнадцати. Они выросли вместе, вместе переживали все радости и горести. Эми – будущая настоящая рукодельница – создавала платья, восхищавшие своей красотой.
Сегодня на ней было несравненное сиреневое платье собственного пошива, сложное по крою и украшенное тончайшей вышивкой. На шее повязан моток голубых ниток. Кучерявые светлые волосы собраны в неряшливый пучок на макушке, а глаза небесного оттенка светились юношеским озорством.
– Кри–и–иан! Ну наконец-то! У меня тут… Я тут просто гениальное придумала! Ты должен это увидеть! Немедленно! – выпалила она, сгребая его в объятия и едва не сбивая с ног. – Ты чего такой уставший? Работа твоя проклятая совсем житья не дает, да?
Криан искренне улыбнулся. Эми держала в руках стопку изрисованного пергамента и улыбалась как ослепительное солнце в зените – она была как вихрь, всегда полна энергии и энтузиазма.
– Привет, моя гениальная. Ладно, показывай, что там придумала. А работа… Да, – ответил он, сбрасывая куртку на стул и ласково взъерошив сестре волосы.
Тепло этого дома окутало его, смывая усталость и тревоги. Здесь он был дома. В этом уютном мире, созданном любящими руками Амелии, надежной силой Льюиса и творческим безумием Эмили.
Эскизы Эмили, как всегда, захватывали дух – плавные линии, яркие цвета, сложная вышивка. Да, чистой воды гений, отметил про себя Криан, с искренним интересом любуясь сестрой и ее работами. Он рассматривал ткани, выбранные Эмили, стараясь не показывать, что может почувствовать себя хуже.
На столе появился большой глиняный горшок, из которого валил пар. Внутри томились нежные кусочки дичи – кажется, оленина – в густом соусе из лесных грибов, ягод можжевельника и трав. Аромат сводил с ума, напоминая о лесных прогулках и осени. Рядом стояла миска с полбой, сваренной с кусочками сладкой тыквы и обжаренными орехами, приправленной медом. Простое, но такое вкусное сочетание.
Амелия, напевая себе под нос незнакомую мелодию, принялась разливать по кружкам сбитень – горячий напиток на основе меда и трав, собранных ею лично. И, конечно же, черничный пирог. Льюис с невероятно довольным лицом вытащил его из печи и понес к столу. Он был с хрустящей корочкой, кисло-сладкой начинкой и легкой посыпкой из сахарной пудры. Фирменный пирог Амелии, который он помнил с детства.
– Угощайтесь, дети, – пригласил за стол Льюис, раскинув руками. – Тебя, Криан, это особенно касается: ты похудел с нашей последней встречи.
– Я согласна с твоим отцом, дорогой, – ласково улыбнулась Амелия, протирая руки о полотенце. Она подошла к папе, легонько поцеловала его в щеку, а он прошептал ей что-то на ухо, отчего она зарделась и в шутку шлепнула его полотенцем по предплечью.
«Ну вот и наступил настоящий праздник семьи», – смотря на родителей, с теплом подумал Криан, чувствуя, как его голод отступает на второй план, уступая место предвкушению вкусного обеда. Он выдвинул стул для матери и присоединился к обеду. Папа, подавая Эмили и Криану глиняные тарелки, занял место недалеко от окна, мама с утомленным, но довольным вздохом села рядом с ним, слева от нее со счастливой улыбкой уселась Эмили. Начиналась «игра», где нужно сохранять силы, но в то же время вести себя естественно.
***
Криан отошел к окну, сославшись на потребность в свежем воздухе и поблагодарив за вкусное кушанье родителей. Его родители и сестра остались за полупустым столом, горячо споря о какой-то обыденной теме, кажется, куда именно стоит пойти в будущем Эми и использовать ее Знак, который должен проявиться через два года. У Криана слегка пульсировали виски. Снаружи медленно спускались сумерки, зажигая огни в соседних домах – добротных, красивых, чужих. Он прислонился к теплой печи, уходя мыслями в себя.
– Как же хорошо, что они не знают, – прошептал он почти беззвучно. Он улыбнулся отражению в окне, но улыбка вышла кривой.
«Они видят меня таким, каким хотят видеть. Успешным сыном, заботливым братом, занятым важными делами человеком. Всё время на службе, как они думают. Ведь моя работа требует постоянной вовлечённости, так они считают».
Он притворялся так долго, что сам почти поверил в эту ложь. Но что, если они узнают правду?
В области солнечного сплетения что-то сжалось, запульсировало болью. Голод. Слабый пока, терпимый, но он знал, что будет только хуже. Криан незаметно коснулся пуговиц на рубашке, места под ребрами, которое вскоре не будет давать ему покоя. Словно червь точит изнутри, требуя все больше и больше. А здесь… он не мог. Не с ними. Нельзя позволить Знаку в форме закручивающейся спирали высасывать энергию из тех, кто ему дорог.
«Ни за что. Пусть думают, что моя работа меня выматывает. Лучше так, чем узнать, чем я занимаюсь на самом деле», – твердо решил он.
Под ложечкой уже ощутимо сосало. Признак того, что нужно подкрепиться, и как можно скорее. Он чувствовал, как каждое слово, сказанное за столом, каждая улыбка, обращенная к семье, отнимают у него последние силы. Нужно уходить. Вернуться в свой квартал, о котором он никогда не рассказывал семье правду, где можно было набраться сил, не причиняя никому вреда. Ну, или почти не причиняя.
«Как же мерзко быть собой», – промелькнула мысль. Зависимость от энергии делала его хуже любого преступника.
Отец глубоко рассмеялся какой-то удачной маминой шутке, Эми подхватила и залилась звонким смехом. Криан закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Нужно продержаться, насладиться уютом и любовью, которые дарили ему эти люди. А потом вернуться к своей темной сущности – Знаку поглощения, проклятию, которое висело над ним с детства.
Он попросил Амелию налить чаю, а про себя обещал: голод подождет. Недолго, конечно. Он знал, что скоро ему придется предстать перед лицом темной сущности. Знаком поглощения. Проклятием, которое висело над ним с детства.
Запах яблочного пирога, густой и сладкий, смешивался с резким ароматом табака из трубки отца, создавая атмосферу уюта и тепла, которую Криан так сильно ценил и так боялся потерять. Льюис, с его слегка седеющей темной бородкой, мудрым взглядом и неизменными очками в роговой оправе, сидел, чуть наклонившись вперед и опершись о стол, словно пытаясь разглядеть в сыне что-то скрытое.
– Сынок, рассказывай, а то мы все о себе да о себе. Как работа твоя? Все молодых отбираешь, лучших из лучших в стражи? – Отец задал вопрос нарочито бодро, но в голосе чувствовалась еле уловимая нотка беспокойства.
Криан догадывался, что отец что-то подозревает, что его слова – лишь маска, скрывающая глубокую тревогу.
Криану пришлось собрать всю волю в кулак. Куратор – так он называл свою жуткую работу, чтобы не пугать родных. На самом деле, он искал далеко не тех, в ком нуждалась династия. Но как объяснить, что его собственные детские идеалы разбились вдребезги, а на их месте зияет темная, голодная пустота?
– Да, отец, нелегко это, – Криан вздохнул, ругая себя за очередной обман. – Представь, сотни желающих, каждый рвется в бой, каждый хочет доказать свою преданность. Приходится смотреть не только на силу и ловкость, но и на душу, на характер, на то, насколько человек готов пожертвовать собой ради других. – Криан выдал заученную фразу и сам почувствовал, как она фальшиво звучит.
А он сам хоть когда-то жертвовал ради других? Да он был готов пожертвовать всем миром, кроме семьи, ради своей выживаемости.
Амелия, мягкая и добрая, с лучиками морщин вокруг глаз, произнесла:
– Ох, какая же у тебя все-таки ответственная работа, сыночек. Верно же мы думаем, от тебя спокойствие всей страны зависит!
В каждом ее слове сквозила безграничная гордость за сына, и это жгло сердце Криана еще сильнее. Как он мог обманывать эту женщину, которая посвятила ему всю свою жизнь?
– Да уж, нечего сказать – страж наш. Бессмертный, – хмыкнул Льюис, бросив на сына проницательный взгляд. Он затянулся, и через пару секунд над столом возникли густые завитки дыма. – И когда ж ты, Криан, отдыхаешь? Дни и ночи все эти рекруты да тренировки, и так каждый день. Может, и впрямь отпуск взять стоит? В горы податься, знаешь ли, воздух чист, природа красочная, развеяться надо.
Криан уже приготовился ответить: он не раз представлял подобные диалоги и их направления. Он только открыл рот, как его перебила мама, с вмиг нахмуренным лицом.
– Да что же ты пристал, Льюис! В прошлый раз ты его убеждал оставить работу, в этот раз…
– Амелия, ну ты только подумай! Ты взгляни на него, как он выглядит-то.
– Нет уж, сын уже взрослый, не нужно ему указывать, что делать, – в голосе матери прорвались нотки раздражения. Она всегда защищала его, всегда старалась оградить от любых невзгод, даже если они существовали лишь в ее воображении.
Эмили, казалось, чувствовала напряжение в воздухе. Ее большие глаза, обычно полные озорства, сейчас были серьезными и обеспокоенными.
– Мам, пап, ну хватит! Он сам разберется. Только и слышу, как вы его обсуждаете каждый день, – в ее словах прозвучала робкая попытка защитить брата. Она всегда была его маленькой защитницей, его верной союзницей.
Криан с грустью понимал: нужно бежать. Дальше оставаться здесь означало подвергать опасности не только себя, но и свою семью. Он нарочито зевнул и с уставшей, натянутой улыбкой оглядел свою семью.
– Не нужно ругаться. Мне уже стоит идти, на службе вопросы задавать будут. Спасибо вам огромное за то, что приняли меня. Мам, спасибо за самый вкусный на свете обед, – торопливо пробормотал он, вставая из-за стола и целуя слегка обескураженную мать в щеку – наверное, она надеялась, что хотя бы в этот раз он переночует в этом доме.
Криан положил ладонь на крепкую спину отцу и пожал ему руку. Отец пристально наблюдал за его действиями, но Криан старался не показывать нервозности, увеличивающейся с каждой секундой: к концу вечера первого числа всегда было так. Эмили вскочила из-за стола и подбежала к брату: она прижалась к нему крепче обычного, словно чувствовала, что он уходит навсегда, словно пыталась удержать его рядом. Он от всей души обнял хрупкое тельце, поцеловал ее в белоснежный лоб и снова окинул взглядом родителей.
– Ты хоть пиши нам почаще, сынок.
Отец с упреком смотрел на Криана. Он понимал, что отец не просто так из раза в раз произносил эту фразу – казалось, он тосковал по нему в разы сильнее, чем мать.
Спустя десяток минут, попрощавшись со всей семьей и пообещав не пропадать и быть осторожным, ноги сами понесли его к выходу. Нужно было вырваться из этой атмосферы любви и заботы, пока все не рухнуло, пока он не сорвался и не рассказал им всю правду. Вырвавшись на улицу, он жадно вдохнул вечерний воздух, пытаясь охладить горящие щеки. Криан слегка распахнул кожанку, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Он услышал обрывки спора, доносившиеся из приоткрытого окна.
– Ты чего к нему пристал, Лью, словно следователь?! Видишь ведь, он устал до жути! Что-то не договаривает, что тут не понять? – сердито тараторила мать.
– Думаешь, я не вижу? Амелия, я его отцом как-никак являюсь! Знаю, что-то случилось, что-то его изнутри грызет. Взять хоть службу эту, что он там делает, а? Уже пять лет прошло, а все становится только хуже! Кого там отбирает? – с несвойственным ему жаром ответил отец.
– А что тебе не нравится? В стражи людей набирает, чтоб тебе и мне спокойно жилось, ну и что с того? Что-то слишком много вопросов в последнее время, оставь его в покое, он уж большой мальчик! – отстаивала свое мама.
– Мама, папа, хватит уже!
Слова матери о большом мальчике звучали издевательски, когда его желудок сводило от голода, а сознание мутилось от невыносимой жажды. Разве настоящий «большой мальчик» прятался бы в тени, питаясь страхом и горем других? Разве он смог бы смотреть в глаза своим родным, зная, что он чудовище?
Криан шел по щебенчатой дороге, как по краю пропасти. Каждый шаг отрывал его все дальше от родного дома, от тепла и света, и приближал к темному, холодному миру квартала, где он обитал как проклятый изгой. Резкий запах табака, домашнего пирога сменялся ароматами дорогих духов и вкусной выпечки, а вскоре и вовсе затмил собой душную сыростью подвальных помещений, запахом крови и страха, запахом его истинной сущности.
«Не нужно указывать ему, что делать…» – эхом отдавались в его голове слова матери, но разве он жил своей жизнью? Он был рабом своей жажды, марионеткой темных сил, поселившихся в его душе.
Ночь сгущалась, и холод проникал в сердце, и, казалось, ничто уже не сможет спасти его от той тьмы, что сжимала его в своих ледяных объятиях. И все же, где-то глубоко внутри, теплилась искорка надежды. Он вспомнил, как горячо сжимала его в объятиях Эмили на прощание, как тревожно смотрел Льюис вдаль, когда мама с Эми обсуждали ее работы, как нежно улыбалась Амелия после его прихода. Он видел их лица перед глазами и понимал, что не может сдаться. Не ради себя, а ради них. Криан остановился, глубоко вдохнул свежий, холодный воздух и выпрямил спину. Город уже маячил вдали своими огнями, маня и пугая одновременно. Голод не отступал, но каждый раз после встречи с семьей он чувствовал в себе силы бороться с ним, найти другой выход, вырваться из этого проклятого круга.
Глава 4. «Ночь, обагрившая Память»
Криан вздрогнул, выныривая из бездны кошмара. Холодный пот липкой пеленой покрыл спину. Сердце бешено колотилось, отстукивая ритм панического ужаса. Горячее дыхание обжигало пересохшие губы. Сон… или, скорее, живое, кровоточащее воспоминание, вновь терзало его, словно ржавый нож, вонзающийся в плоть.
Четыре года. Он был совсем ребенком, когда мир перевернулся. Когда радость и свет ушли, оставив лишь кромешную тьму. Он помнил мягкие руки матери, ее тихий голос, напевающий колыбельную. Он помнил ее ласковые прикосновения, когда она купала его перед сном, смывая дневную пыль.
Он помнил эту комнату с купелью. Она находилась за стеной, в этом доме. Небольшую, уютную, наполненную запахом лаванды и ароматом трав. Комнату, в которой он любил плескаться, разбрызгивая теплую воду. Место, ставшее свидетелем его утраты, его боли, его кошмара.
В тот вечер, после его дня рождения, всё было как обычно. Мама с утра приготовила вкуснейший, высотой в локоть черничный торт с шапкой из лесных ягод и небольшие, круглые оладьи золотистого цвета, политые душистым медом и посыпанные дроблеными орешками. Основным блюдом в тот день была целая румяная запеченная курица с ароматным картофелем, посыпанным свежей зеленью, выращенной на их грядке за домом. Маленький Криан был так обрадован сытному столу, что весь день благодарил мать за такой праздник: ведь он давно не помнил столько еды дома.
Помимо этого, она подарила ему настоящий деревянный лук со стрелами. Он мало понимал что-то в деньгах, но видел, с каким трудом мама их получала: ее Знаком была возможность проникать в чужие сны, исцелять людей от кошмаров и оберегать их от темных сущностей во снах, но благодаря этому дару было трудно заработать. Маленький Криан часто наблюдал, как она старалась выращивать овощи и зелень на грядках и продавать их соседям по низким ценам. Иногда она брала его на местный рынок, где могла перепасть удача – некоторые богатые люди оставляли чуть больше монет за продукты. Почему? Он не знал. Но видел, как его мама заливалась краской при виде таких сумм и смущенно отводила глаза от знатных мужчин и дам.
Она принимала соседей и лечила их от бессонниц и кошмаров: мама ставила ширму перед кроватью, что-то шептала очередному гостю, и он засыпал глубоким, но коротким сном. За месяц до дня рождения Криан, ведомый детским любопытством, едва отодвинул тонкую ширму, на которой были вышиты желтоватые колоски пшеницы и персиковые большие облака. В руке он держал деревянного солдатика, он пытался засунуть его в маленький кармашек льняных штанишек. Его поразило то, что спящая на кровати женщина, которая пришла «на прием», была охвачена теплым, словно солнечным свечением, будто исходившим от его мамы. Мама сидела на стуле, закрыв глаза, и что-то шептала себе под нос. Его мама никогда не показывала ему, что происходит за ширмой, но в тот единственный раз Криану стало не по себе – он чувствовал, что не только нарушил ее наставление, но и увидел то, что вызывало мурашки по телу. Только взрослым Криан осознал, что именно этот метод приносил их маленькой семье крупные деньги – проникать в чужие сны было опасно для своего здоровья, поэтому цена была высока.
Наступал вечер. День рождения прошел на ура, Криан радостно носился по дому с луком и стрелами, воображая себя великим лучником. Мама, задержав его у купельной комнаты, с улыбкой на лице, погладила его по голове.
– Совсем большой стал, мой маленький герой. Скоро будешь сам защищать маму от кошмаров.
Он помнил ее темные волосы, собранные в аккуратный низкий хвост, ее ясные серые глаза, в которых отражалась вся вселенская любовь. Она наполнила купель теплой водой, добавила несколько капель лавандового ароматического масла и помогла ему раздеться, отложив его полюбившиеся лук и стрелы на пол.
Криан плескался в воде, беззаботно смеясь. Мама сидела рядом, рассказывая ему сказки о храбрых рыцарях, гномах, нимфах и дриадах… Он любил эти истории, любил мамин голос, любил ее присутствие. Он чувствовал себя в безопасности, чувствовал себя любимым.
Но в тот вечер вдруг… раздался громкий стук в дверь. Криану показалось, что это был ужасный и страшный гром. Мама вздрогнула, резко замолчав, и ее улыбка исчезла. В таких родных, любимых глазах появился отблеск страха.
Мама прошла пару шагов и, не доходя до входной двери, обернулась к Криану.
– Кто там? – спросила мама, ее голос дрожал. Она все также глядела на него, сжимая аккуратные ладони.
– Откройте! Это гвардия! – раздался грубый мужской голос за дверью.
Сердце Криана забилось чаще. Он почувствовал, как страх матери передается ему. Он не понимал, что происходит, но знал: что-то не так.
– Гвардия не стучится так громко, – прошептала мама, подходя к двери.
– Мамочка, мне страшно, – пробормотал Криан, ожидая худшего. Он обхватил себя тоненькими ручками, вода в купели становилась прохладнее.
Мама подошла к двери, немного поколебавшись. И тут же, взглянув в щель, стала бледной, словно полотно, а ее дыхание участилось. Она быстро оглянулась на купельную комнату и, стремительным шагом, подошла к Криану.
– Зайчик мой, ты должен быть очень тихим, слышишь меня? Ни звука, что бы ни случилось. Не показывайся этим людям, что бы ни произошло. Ты меня понял? – прошептала она, обнимая его дрожащими руками.
– Мамочка, что происходит? Кто это? – не понимая, спросил Криан, но мама лишь крепче прижала его к себе.
Ее белая, воздушная рубашка пропиталась водой, слегка проявляя кожу под ней.
– Всё будет хорошо, малыш. Просто спрячься здесь и жди меня. Я скоро вернусь, – она быстро вытащила его из купели, наспех обсушила полотенцем, и, накинув на него теплый плед, взявшийся откуда-то с верхней полки, спрятала в углу комнаты, за купелью. – Я люблю тебя, мой маленький герой. – Прошептала она.
Она обхватила его личико ладонями и внимательно посмотрела на него. В серых маминых глазах плескалась истинная любовь вместе с невыразимой тревогой. Мама поцеловала Криана во влажный лоб, оторвалась от него и побежала из комнаты, тихо закрыв дверь.
Сердце Криана ушло в пятки… Он не хотел оставаться один, не хотел, чтобы мама уходила. Он чувствовал, что надвигается беда.
Он обхватил маленькими ладошками плед, стараясь плотнее укрыться под ним, словно защищаясь от неумолимой беды. Маленькими шажочками он подошел к двери и, не выпуская пледа из ладошек, приоткрыл дверь так, чтобы он видел все происходящее извне, но не видели его. Ибо так сказала мама.
Мама, сильно дрожащими руками, попыталась заблокировать дверь комодом, стоящим рядом, отчаянно толкая тяжелую мебель. По ее щекам потекли слезы. Криан хотел ей помочь, он вот-вот уже открыл дверь, хоть его ножки будто прилипли к прохладному полу, а ручки словно окаменели. Но было слишком поздно.
Раздался оглушительный треск, и дверь вылетела из петель, разлетаясь щепками. Мама вскрикнула, закрываясь руками. В комнату ворвались трое мужчин. Высокие, крепкие, с лицами, искаженными злобой. Их глаза горели ненавистью.
– А вот и ты, голубушка! Где твой муж? Где он прячет наши деньги? – зарычал один из них, хватая маму за руку. У него были прилизанные сальные волосы, а нос сильно искривлен.
– Я не знаю, о чем вы говорите. Уходите! – мама попыталась вырваться, но они сжали ее руку еще сильнее.
– Не ври нам, дура! Мы знаем, что твой муж ворует у нас. Скажи, где деньги, и мы тебя отпустим, – тихо прошелестел другой, толкая маму в сторону. У него на висках были нарисованы странные узоры, светившиеся слегка красноватым сиянием.
– Я ничего не знаю – мы с ним давно не виделись! Оставьте меня в покое! – мама закричала.
И тут все и началось. Третий мужчина, лицо которого наполовину прикрывала чернильная маска, грубо схватил ее за волосы и молча потащил в главную комнату. Он со всей силы бросил ее на пол, а остальные подошли к нему сзади, что-то бормоча. Криан слышал крики, ругань, звуки борьбы. Он слышал, как мама умоляет их остановиться, но они не слушали. Они начали толкать ее, бить и ногами, и руками, а позже порвали на ней одежду. Лоскуты белоснежной рубашки полетели как хлопья снега. Кусочки бежевой юбки застелили пол, словно осеннее поле.
Криан с перехваченным дыханием забился в угол, закрыв глаза ладошками. Он молился, чтобы это был сон, чтобы он проснулся и увидел, что всё в порядке. Чтобы мама вылечила его, и он больше никогда этого не увидел. Но кошмар продолжался: он слышал мамины крики и грубые смешки мужчин.
Он не знал, сколько прошло времени. Десять минут, час, а может несколько.
Криан, услышав подобие тишины, подполз к двери. Он обошел игрушечный лук со стрелами, в глубине души желая, чтобы они оказались настоящими, и он смог отвлечь незнакомцев от мамы. Плед, которым обернула его мама, остался в уголке, и в одних коротких шортиках, все больше замерзая от непривычного холода, он посмотрел через дверную щель. Он увидел, как мама упала на пол. Он видел ее окровавленное лицо, ее разорванную одежду. Он слышал ее стоны, ее мольбы. Она почему-то руками хваталась за низ живота.
Один из мужчин наклонился над ней и что-то прошептал ей на ухо, взяв массивной рукой ее шею. Мама замотала головой, но он лишь сильнее сжал ее горло.
– Где деньги? – не успокаивался он. Его руки были черновато-багровыми, словно он надел кожаные перчатки. – Где, мерзкая, поганая ты дрянь? Говори!
Мама молчала, она не двигалась. Мужчина с сальными волосами застегивал ширинку на брюках, ухмыляясь. Тот, что был в маске, сложив руки, смотрел со стороны, не подавая ни звука. В глазах Криана потемнело. Он больше не мог этого выносить. Он хотел выбежать к маме, помочь ей, защитить ее.
Но вдруг… он почувствовал странную силу. Она исходила изнутри него, из живота, словно прорываясь из глубокой бездны. Он чувствовал, как эта сила разливается по его телу, пульсируя в каждой клетке. Это было нечто ужасное и прекрасное одновременно. Он чувствовал невыносимую боль мамы, ее страх, ее безграничное отчаяние. Он чувствовал ненависть к этим чудовищам, которые мучили ее. И вместе с этими чувствами росла темная, первобытная ярость.
Именно в этот момент проявился какой-то рисунок у него под ребрами, который он тогда не рассмотрел. Криан чувствовал, как в том месте кожу жгло, словно его поцарапал какой-то маленький зверь. Невидимые щупальца, словно вытянутые руки, потянулись от него к мучителям его матери. Они обвили их, словно лианы, впитывая в себя их страх, их боль, их энергию. Криан хотел сделать больно этим мужчинам также, а может и больше, как они сделали больно маме. Он чувствовал, как их страх льется в него, словно грязная вода. Он тонул в их отчаянии, захлебывался их ненавистью. Но вместе с тем он чувствовал, как к нему возвращается сила. Он словно бы наедался. Наедался их мучениями, наедался их гибелью. Он никогда не забудет это ощущение: отвратительное и одновременно опьяняющее.
Когда всё закончилось, а Криан не знал, сколько времени он держал этих мужчин в своих «щупальцах», в комнате остались лишь четыре тела. Мама и трое незнакомцев. Все они не двигались. В воздухе стоял тошнотворный запах крови и железа, смешанный с едва уловимым ароматом лаванды – маминого любимого масла.
Криан выполз из своего укрытия. За окном небеса окрашивались в пурпурные цвета, лучи восходящего солнца постепенно проникали в комнату. Шел мелкий дождь. Криан подполз к маме. Она лежала спиной ко всем, на боку, ее красивые волосы разметались по полу. Слезы текли по щечкам не просто ручьем, а обжигали их, словно кипятком. В ушах звенела тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Криана и редкими дождевыми каплями, что падали за окном, каждая отдаваясь ударом в его сердце.